Серафима Казимировна терпеть не могла понедельники. Особенной причины ненавидеть этот день недели у женщины не было, но каждый раз, без видимой причины, именно в понедельник обязательно случались какие-нибудь неприятности. Например, в прошлый понедельник ее пуделиха Линда вдруг увидела на улице крысу, помчалась за ней, загнала в угол, и крысе ничего не оставалось, как укусить преследовательницу за нос. Вопила собака на весь двор. Пришлось срочно бежать домой, мазать крысиные укусы зеленкой, но Линда во время этой процедуры постоянно крутилась и в итоге из абрикосового пуделя превратилась в зеленого. Серафима Казимировна по этому поводу даже немного всплакнула.
А сегодня у Серафимы Казимировны убежал утренний кофе, потом она долго не могла найти ошейник Линды, и собака решила все свои дела в лифте, пришлось убирать. Ужасно! Выпив растворимого кофейку, Серафима Казимировна в расстроенных чувствах пошла выносить мусорное ведро. Тут начались неприятности другого рода, еще более страшные. Озадаченно пересчитав пустые бутылки из-под пива и водки, выстроенные около мусоропровода, Серафима Казимировна с ужасом поняла, что содержимое бутылок было выпито сыном любимой подруги, потому что другие соседи пользовались мусоропроводом на другом этаже. Вот оно как бывает, когда живешь один! Ко дну идет человек, спасать его нужно, разволновалась Серафима Казимировна, бросилась к себе домой и схватила телефонную трубку, с решительным намерением сделать все возможное, чтобы вернуть заблудшего сына… подруги на путь истинный.
* * *
Пить он больше не мог, и не пить не мог. Неизбежность разговора с Полиной пугала Сергея настолько, что хотелось повеситься. В пятницу вечером девушка позвонила ему домой, спросила, удалось ли разыскать Соню. Звонка он не ожидал и довольно сухо поговорил с ней. Как он мог так говорить с женщиной, которую любил? В общем, Сергей Федорович сильно расстроился. Все дальнейшие события майор помнил смутно, одно было очевидно: субботу и воскресенье он бессовестно пропил. А если он пропил субботу и воскресенье, значит, сегодня понедельник!
Майор застонал, перевернулся на живот и положил сверху подушку. Голова гудела, как трансформаторная будка, больно было даже глаза открыть, во рту пересохло. Сейчас бы доктора Соколову сюда с ее фирменным коктейлем, чтобы привела в норму, мечтательно подумал Сергей и пошарил рукой рядом с кроватью: где-то там у него должна была остаться недопитая бутылка пива. Бутыли не было, вместо нее на полу стояла какая-то стеклянная емкость. Быстров открыл глаза, морщась от боли в затылке, свесил голову вниз и узрел трехлитровую банку… с огурцами! Запустив руку в банку и выудив огурец, Сергей Федорович поднес его к глазам, долго рассматривал, осторожно лизнул и пришел к выводу, что огурцы соленые. Все это, конечно, было замечательно – огурцы, рассол… Только откуда они взялись??? Ответ не заставил себя долго ждать. Кровать колыхнулась, Сергей Федорович уронил огурец на пол и резко обернулся. Рядом с ним на постели лежало что-то большое, завернутое в одеяло, и спало. Быстров сел. «Что-то большое» открыло глаза и улыбнулось ему пухлым ярким ртом.
– Проснулся? Сейчас завтракать будем. Извини, пока ждала, когда ты проснешься, сама задремала.
– Ты кто?! – спросил Быстров.
– Как кто, я Роза! – возмутилась женщина.
– Ах, Роза! Как ты здесь оказалась, Роза?
– Серафима Казимировна ключи дала. Сказала, что ты без меня пропадешь. Вот я и приехала.
– Понедельник, – прошептал Быстров и с тоской подумал, что все заскоки у тети Серафимы случаются почему-то стабильно по понедельникам. В прошлый понедельник она выкрасила зеленой краской собаку, а сегодня решила снова его сосватать прыщавой толстушке Розе.
– Что – понедельник? – не поняла Роза.
– На работу мне нужно, вот что. Спасибо тебе большое, Роза, за огурцы и заботу, но тебе пора.
– А завтрак? – с надеждой спросила женщина, поднимаясь с кровати. Быстров отрицательно покачал головой. Роза пожала плечами и ушла. Сергей с удовольствием схрумкал огурец, выпил рассола из банки, дополз до ванной и встал под холодный душ. Прохладная водичка взбодрила. «Сегодня я ей все расскажу», – решил майор, заглянул в холодильник, нашел там недопитую бутылку пива и допил. Голова просветлела, но душа сжалась в комок. «Да ты трус, Сережа?» – шепнул ему внутренний голос. «Да, я трус», – согласился Сергей.
* * *
С Агаповым он столкнулся в коридоре отделения, где лежала Полина. Инфузорий разговаривал с Татьяной Игоревной около палаты Кравцовой. Быстров остановился, секунду размышлял, широким шагом подошел к Инфузорию и дал ему кулаком по челюсти. Следователь отлетел на пару метров, ошарашенно глядя на Быстрова.
– Что вы делаете, Сергей Федорович! – закричала Татьяна Игоревна.
– Извините, Татьяна Игоревна, – сказал Быстров, подошел к следователю и дал ему по челюсти еще раз – Инфузорий оступился и свалился на пол.
– Охренел! – завопил следователь, потирая подбородок. – Быстров, ты чего?!
– Ничего, – буркнул Сергей, он, может, и ответил бы, если бы знал, что отвечать. Но он не знал – увидел морду Инфузория, и почему-то захотелось его убить. Что это он, правда?
Татьяна Игоревна суетилась вокруг следователя, Агапов с ее помощью поднялся на ноги, пошатываясь, подошел к Быстрову и засветил ему в нос. Сергей отлетел к стене, ничего подобного он не ожидал. Думал, сейчас ему нотации читать будут и законы перечислять.
– А ну прекратите! Устроили тут, понимаешь, – возмутилась Соколова, встав между мужчинами.
– Извините нас, – тряся рукой и ойкая, сказал Агапов. – Елки, Быстров, у тебя нос, как камень.
– Ты ей все рассказал, да? – спросил Быстров, вытирая кровь из носа платком.
– Нет, – обиделся Агапов. – Она вчера из новостей сама обо всем узнала.
– Как она?
– Спит, – вздохнула Соколова. – Когда узнала о Ершове и своем муже, упала в коридоре. Мы думали, что сознание потеряла, а она уснула.
– И что, с тех пор спит? – пораженно спросил майор.
– Нет, просыпалась. Вот что, Сергей Федорович, вы лучше с психиатром нашим поговорите, если хотите подробности узнать.
– Агапов, извини, – виновато буркнул майор. – Не знаю, что на меня нашло. Вдруг разозлился.
– Ничего себе! Козел ты, Быстров, – вздохнул Агапов и уселся в кресло, положив папку с протоколами на колени. – Ладно, проехали, понял, из-за Кравцовой ты на меня разозлился. Но я ж законник, Быстров, а не мать Тереза! Кстати, радуйся, дело закрываю, – вдруг улыбнулся Инфузорий. – В лаборатории Ершова нашли дневники, где он подробно описывал опыты над своими пациентами. Одно из побочных воздействий препарата Кравцова – немотивированные приступы агрессии. Многие пациенты жаловались доктору, что испытывали ярость, когда принимали лекарство. И Ершов потом гасил негатив психотерапевтическими сеансами, поэтому все и молчали. А с Ромашовой прокол вышел. Так что все обвинения с Кравцовой я снимаю, спишем все на побочный эффект препарата, который ввел Полине ее муж. Татьяна Игоревна как раз мне анализы Кравцовой предоставила и готова написать заключение и обосновать поведение девушки. Дело-то все в гормонах было! Гормоны – эта такая штука непредсказуемая, женщины иной раз себя вообще не могут контролировать. А ты чего приехал? С Кравцовой сейчас бесполезно разговаривать. Можно дело и по другой статье закрыть, легко. Психогенный фактор сработал, когда она обо всем узнала. Правильно я объясняю, Татьяна Игоревна?
– Да, – кивнула Соколова. – Полина получила психологическую травму, связанную с болезненными эмоциями. Психика девушки и без того была измотана, а тут – такой сильный стресс! В результате панической реакции на собственное переживание, субъективно неприемлемое с морально-этических позиций, сработал механизм психологической защиты, и у девушки произошло непроизвольное изменение состояния сознания, – объяснила доктор.
– Что, простите? – не понял Быстров и уселся в соседнее кресло, рядом с Инфузорием.
– Не помнит она ни фига, вот что – полнейшая амнезия. Мексиканские сериалы смотрел? Так вот, там тоже такое частенько случается, – объяснил следователь.
– А ты что, мексиканскими сериалами увлекаешься? – усмехнулся Быстров.
– Жена с тещей, – смущенно отмахнулся Инфузорий. – Достали уже.
– И что теперь делать? – задумчиво спросил Быстров.
– Телевизор другой покупать, – заявил следователь. – Только денег нет.
– Я про Кравцову, – уточнил Сергей Федорович, поглядывая на расстроенного следователя. Нормальный вроде мужик, подумал он. Со своими тараканами, но кто ж без них? Только очень вредный.
– Эпизод амнезии завершается так же внезапно, как и начинается, – сказала Татьяна Игоревна. – Возможно удлинение эпизода, в особенности при наличии вторичной выгоды от болезни, или его возобновление при повторных воздействиях первичного стимула.
– А-а-а, ну, в принципе понятно, – вякнул Сергей Федорович.
– Что вам понятно? – рассмеялась Соколова. – В общем, ситуация такая: любое напоминание о прошлом и о трагедии, которая произошла с девушкой, может спровоцировать процесс восстановления памяти. Но я считаю, как бы кощунственно это ни звучало, что девочке просто повезло, что она все забыла. Склонность к самоубийству у нее есть, Кравцова либо руки бы на себя наложила, либо помешалась бы. Поэтому на днях мы переведем Полину в реабилитационный центр, она там пробудет, пока шумиха вокруг экспериментов доктора Ершова не утихнет. И хорошо бы, если с Полиной рядом будет близкий человек, – Татьяна Игоревна выразительно посмотрела на Сергея.
Из палаты Кравцовой вышла Лизонька, сообщила Соколовой, что пациентка проснулась. Татьяна Игоревна кивнула и направилась в палату.
– Ее можно увидеть? – окликнул доктора Быстров.
– Можно, после того, как осмотрю девушку, – улыбнулась Соколова и скрылась за дверью.
– Агапов, перевод на работу в Питер поможешь мне организовать? – после некоторой паузы спросил Быстров.
– Зачем?! – изумился следователь.
– Я переезжаю, – задумчиво сказал майор.
– Когда?
– Как только она согласится выйти за меня замуж.
– Что ж, когда согласится, тогда и поговорим. – У Агапова зазвонил в кармане мобильный. Следователь ответил на звонок, сунул телефон обратно в карман и обернулся к Сергею: – В общем, поехал я, дела, – поморщился Инфузорий, поднялся и пожал руку Быстрову. – Успехов.
– А что с Ершовым? – спросил майор.
– Как сквозь землю провалился, – пожал плечами следователь и потрусил по коридору на выход.
* * *
Соколова наконец-то разрешила Сергею войти. Быстров глубоко вдохнул и вытер ладонью пот со лба: пока он ждал, весь взмок от волнения. Майор протиснулся в палату и замер в дверях. Полина стояла спиной к нему и смотрела в окно, отодвинув рукой жалюзи. Осени, похоже, надоело плакать. В окно било солнце, Полина казалась окутанной волшебным ореолом, стояла в ярком свете солнечных лучей, и так красиво переливались ее светлые волосы, собранные в хвост на макушке… Сергей попытался представить выражение ее глаз, но не смог. Какие глаза могут быть у человека, который все забыл? Что в них отражается, испуг или пустота? Майору вдруг стало страшно: даже в голову не пришло, что Полина забыла и его тоже!
Девушка отпустила жалюзи, они упали на окно с легким стуком, задрожали, по стенам палаты запрыгали солнечные зайчики. Полина обернулась.
– Здравствуйте, – сказала девушка и неуверенно улыбнулась. В ее чудесных зеленых глазах не было испуга и пустоты, Полина смотрела на него со спокойным интересом. И Сергей вдруг почувствовал, что сердце его престало болеть и успокоилось, потому что легче стало ей, женщине, которую он любил и чувствовал даже на расстоянии. Сейчас или никогда, решил он.
– Здравствуй, Полина, – улыбнулся Быстров. – Меня зовут Сергей. Я твой друг.
Полина присела на кровать, продолжая разглядывать его с любопытством.
– Друг… Я, кажется, это чувствую, – после паузы сказала она. – В душе тепло. Только странно и немного страшно: я не знаю, что было и что будет дальше. Я не знаю, кто я.
– Все будет хорошо, Полина, – он сел рядом на кровать и осторожно обнял девушку за плечи. Она не отстранилась, повернулась к нему.
– У тебя шишка и щека поцарапана. Болит? – спросила она чуть слышно и осторожно повела рукой по его скуле.
– Совсем нет, – усмехнулся Сергей, взял ее ладошку и поцеловал.
– Ты поможешь мне вспомнить?
– Да, – пообещал Сергей.
– Все будет хорошо, – прошептала она и положила голову Сергею на плечо.
Глава 23
Бабье лето
Несмотря на раннее утро, на платформе станции Белорусская толпился народ. По телевизору объявили, что в Подмосковье пошла вторая волна опят. Опенок удивительный гриб, собирать его – одно удовольствие, нашел заветный пенек – и полная корзина. А какая закуска получается из маринованных опят – блеск! Погодка стояла благоприятная, солнечная и сухая, с задержкой в две недели началось бабье лето, балуя москвичей последним в этом году теплом, и грибники в предвкушении удачи повалили за город – запасаться лесными дарами природы.
Электричка Москва – Бородино издала гудок и подкатила к платформе. Соломея Митрофановна Кукушкина поправила брезентовую панамку и, расталкивая локтями и грудью толпу жаждущих занять место, влезла в вагон. Взгромоздив свой зад, затянутый в синие треники, на дерматиновое сиденье лавочки, Соломея Митрофановна поставила под ноги лукошко и рюкзак, удовлетворенно вздохнула и вытащила из кармана штормовки мятую газету с кроссвордом. Теперь можно было ни о чем не волноваться в ближайшие полтора часа.
Электричка рывком тронулась с места.
– Типичный захватчик, слово из восьми букв, – вслух прочитала Соломея Митрофановна вопрос, вытащила из-за уха карандаш и напряженно задумалась. В голове крутилось только одно слово из восьми букв, которое подходило под данное определение, – Ме-тел-кин!
– Оккупант, – подсказал ей кто-то знакомым голосом. Соломея Митрофановна подняла глаза и выронила газету из рук. Ее ненавистный сосед сидел напротив нее и нагло ухмылялся. – Здорово, Соломея! Видел с утра, как ты по грибы собиралась, ну и решил присоседиться. Боюсь один заплутать в лесу. Вместе-то оно веселее, – заявил соседушка и подмигнул. Одет Метелкин был в длинный рыболовный плащ, резиновые сапоги и вязаную красную шапочку-петушок, а на коленях держал корзину. Корзина была прикрыта полотенцем, и оно подозрительно оттопыривалось. Воображение Соломеи Митрофановны не на шутку разыгралось, и сердце сжалось от нехороших предчувствий. «Топор!» – ужаснулась Кукушкина: несомненно, Метелкин решил ее убить, а после занять освободившуюся жилплощадь. Умирать Соломеи Митрофановне не хотелось, но как избавиться от Метелкина, Кукушкина понятия не имела. Решив пока вести себя естественно и миролюбиво, чтобы убивец не догадался о том, что она раскусила его намерения, Соломея Митрофановна подняла газету.
– Отжившая плоть, слово из четырех букв, – прочитала она следующий вопрос.
– Труп, – хохотнул сосед, и Кукушкина разом вспотела.
– Не подходит, – прошелестела она осипшим голосом. – Вторая буква «л».
Соседушка задумался.
– Во! Врубился, это слово – тлен! – сообщил Метелкин после паузы.
– Подходит, – вписав слово в клетки, сообщила Соломея Митрофановна и покосилась на Метелкина с уважением. Не думала она, что ненавистный сосед – такой умный.
– Дальше читай, – воодушевился соседушка.
– Торжественное обещание, которое коммунисты заставляли давать пионэров, – прочитала Кукушкина.
– Всегда готов! – приложив руку к красной шапочке, сказал сосед. Соломея Митрофанова сосредоточенно посчитала клеточки карандашом.
– Не влазит, в этом слове одиннадцать букв, а надо шесть.
– Чего ж тогда? – озадаченно пожал плечами соседушка, призадумался, и лицо его вдруг приняло лирическое выражение. – Эх, помнишь, Соломея, то время? Тогда было не то, что сейчас. А сейчас ну ничего святого в людях не осталось!
– И пионэров нету, – печально согласилась Кукушкина.
– Вот! – поднял указательный палец вверх Метелкин и уважительно посмотрел на Кукушкину.
Дальнейшую часть пути они вспоминали прошлую счастливую жизнь при социализме, низкие цены, дешевую водку и вкусную «Докторскую» колбасу, да так увлеклись, что полтора часа пути пролетели незаметно. Лишь когда машинист объявил, что следующая станция Шаликово, Соломея Митрофановна вновь напряглась, вспомнив, что лежит у соседушки в корзине. Умирать по-прежнему не хотелось. Кукушкина напрягла мозги, прикидывая, как поступить.
– Лукошко не забудь, – напомнил Метелкин.
Кукушкина нагнулась за корзинкой и замерла: на дне лежал откидной охотничий нож. Она незаметно переложила нож в карман штормовки и, окинув взглядом тщедушную фигуру соседа, просияла. Теперь она знала, как спастись, осталось только заманить Метелкина подальше в лес, чтобы, так сказать, решить дело без свидетелей.
В лесу было тихо и прохладно. Шурша по ковру из разноцветных листьев кедами сорок второго размера и с опаской оглядываясь назад, чтобы не пропустить возможный удар топором по голове, Соломея Митрофановна вела Метелкина все дальше и дальше в чащу, предупредив, чтобы не кидался на жалкие кучки грибов, потому что скоро они попадут на волшебную просеку, где с одного пенька можно срезать сразу пять килограммов опят. Через полчаса бодрой прогулки Соломея Митрофановна стала запыхаться и решила, что пора. Сунув руку в карман, она нащупала нож, вытащила его и резко повернулась.
– Штоб я сдох! – вдруг заголосил Метелкин и ломанулся куда-то в кусты. Соломея проследила за направлением его движения и открыла от изумления рот. Метрах в пяти лежало поваленное дерево, сплошь усыпанное опятами. А за деревом! За деревом тоже были опята, на пнях, на деревьях, на земле – грибы были повсюду! Убийство Метелкина временно отменялось.
Через полчаса корзина, рюкзак, лукошко, олимпийка Соломеи Митрофановны с завязанными в узел рукавами, рубашка Метелкина и даже красная шапочка-петушок были доверху заполнены грибами. Но грибники так вошли в раж, что успокоиться не могли, Соломея вот уже пять минут в лифчике и штормовке прыгала с палкой около поломанной березы, пытаясь сбить опята, которые росли в метрах двух от земли. Метелкин в плаще на голое тело скакал вокруг Кукушкиной и березы и давал ценные советы. Из широкого кармана его плаща торчало замотанное в полотенце топорище – ирод переложил орудие убийства в карман, предположила Кукушкина, перестала прыгать и окинула хмурым взглядом соседа.
– Доставай из кармана и будем рубить, – потребовала Соломея, тяжело дыша. Метелкин замер.
– Чего? – ошарашенно спросил он.
– Ты из себя козла-то не строй. Знаю я, что ты в карман запрятал, изувер! Я тебя сразу раскусила, пакость такая писучая! Но тока без глупостей, без меня тебе из леса ни в жисть не выбраться, – пригрозила Соломея и подняла над головой соседушки палку.
– Это самое, Соломея, ты меня, это самое, прости. Не со зла я, торопился очень, думал, не поспею за тобой. Да и не собирался я один рубить! Одному ж невкусно! – вякнул Метелкин.
Кусты неподалеку зашевелились, кто-то кашлянул, потянуло дешевым табаком.
– Ой! – Соломея схватилась за сердце, выронила палку из рук и осела на пенек.
– Так как, сейчас будем рубить? – поинтересовался соседушка, вытащил из кармана полотенце и развернул – из свертка на землю выпало что-то длинное.
– Это чево? – выпучила глаза Кукушкина.
– Сырокопченая колбаса. Жрать в лесу нужно что-то, а у меня голяк. Вот и схватил из твоего холодильника первое, что под руку подвернулось. Тока порезать не успел…
– Я думала, у тебя топор есть, – озадаченно сказала Соломея Митрофановна. – Березу хотела срубить, чтобы грибы можно было достать.
– Березу? – удивился сосед, поднял колбасу и, взмахнув батоном, как лихой казак шашкой, заржал во все горло. Соломея, открыв рот, некоторое время пыталась осмыслить слова Метелкина, затем глупо улыбнулась, свалилась с пенька и беззвучно захохотала. – Хорошая ты баба, Соломея! И готовить, это самое, ты умеешь вкусно. И грудь у тебя, это самое, – присел рядом Метелкин, таращась на вздымающиеся от смеха полушария Кукушкиной. – Может, это самое, поженимся, что ль? – Метелкин смущенно посмотрел на Соломею Митрофановну.
Кукушкина резко села, выпучив глаза на соседушку. Грудь ее по-прежнему вздымалась, правда, уже не от смеха, а от душевного волнения. Всю жизнь она мечтала иметь отдельную жилплощадь, но такое простое решение, как вступление с оккупантом в брак, не приходило ей в голову. А ведь это решало проблему!
– Так че? – поторопил ее с ответом Метелкин.
– Че, че, ниче, согласная я, – зарумянилась Кукушкина, широко улыбнулась и, сдернув соседушку с пенька, заключила его в крепкие объятия.
– Соломея, мечта моя, – прокряхтел Метелкин и уткнулся носом в ложбинку ее груди.
От сладострастного момента жениха и невесту отвлекло чье-то тактичное покашливание.
– Чего надо? – гневно сверкнув глазами и скинув Метелкина со своих коленей, спросила Соломея Митрофановна.
– Извиняюсь, заплутал маленько. Не знаю, как из леса выбраться, – промямлил мужик с ведром, полным опят.
– Козел, людям отдыхать мешаешь, – буркнула Кукушкина, шумно поднялась, поставила на ноги Метелкина, по-хозяйски стряхнула с него листву и нежно поцеловала в лоб. – Ладно, одним нам все равно грибы до станции не допереть, – смилостивилась Соломея, взгромоздила на спину заплутавшего грибника тяжеленный рюкзак, сунула ему в руку красную шапочку-петушок и, подхватив корзину Метелкина и свое лукошко, бодрой походкой направилась в обратном направлении.
Счастливый Метелкин плелся в конце процессии, сгорбившись под тяжестью двух узлов. Возвращаться Соломея Митрофановна решила более сносной дорогой, проложенной в свое время грейдерами. Миновав осиновый частокол, грибники вышли на небольшую опушку, залитую солнцем.
– О, совсем опупели, за грибами на иномарках ездют, – возмутилась Соломея Митрофановна, заметив на полянке темно-синий «Фольксваген».
– За грибами пошли, а двери не заперли? Странно, – засомневался Метелкин, поставил узлы на землю и засеменил к машине. Обойдя «Фольксваген» с другой стороны, Метелкин рысью метнулся обратно с нездоровой бледностью на лице. – Там! Там… отжившая плоть из земли торчит, – выдохнул он и заголосил на весь лес.
Эпилог
Агапов как в воду глядел. Оперативно-следственную бригаду, прибывшую на место происшествия в лесной массив, расположенный в районе станции Шаликово, поразило странное положение трупа: покойник был врыт в землю в вертикальном положении, на поверхности остались только нос и глаза. Личность установили быстро: покойником оказался Ершов Валентин Андреевич. Вскрытие показало, что смерть Ершова В.А. наступила в результате переохлаждения.
Виновника смерти доктора Ершова так и не нашли. Ни свидетелей, ни улик не было. Удалось выяснить, что Ершов незадолго до смерти общался с кем-то по телефону, но личность звонившего установить не смогли, потому что звонок был сделан из телефона-автомата. Впрочем, разыскать убийцу особенно не старались.
В лаборатории Кравцова тоже сделали обыск, но ничего противозаконного не обнаружили. В материалах, представленных следственной бригаде, никаких нарушений не выявили. Препарат находился в стадии разработки, об опытах над людьми никто ничего не знал.
Над Аллой Кольской состоялся суд, на котором она полностью отказалась от своих показаний. Адвокат настаивал на том, что его подзащитная во время своих признаний находилась в состоянии сильного стресса, вызванного смертью друга детства, не понимала смысла вопросов следователя и не о каком изнасиловании ничего не знала. Адвокат легко доказал ее невиновность, и Кольскую оправдали. Алла вернулась в лабораторию, где заняла место Олега Кравцова.
У Ромашовых родился мальчик, внешне совершенно здоровый, но с некоторыми умственными отклонениями от нормы. Софье Михайловне предложили отказаться от малыша и поместить ребенка в специальный интернат для умственно отсталых детей. Василий с Соней категорически отказались. Ромашов обосновал решение оставить ребенка по-своему: «Чтоб я, бывший зэк, своего сынишку в тюрягу упрятал? Никогда! А если кто смеяться станет, в землю по самые уши зарою». После случая с Ершовым никто не посмел воспринять как шутку последнюю фразу Василия.
Сергей ежедневно навещал Полину в реабилитационном центре. Вместе с психиатром Кравцовой была придумана новая, но максимально приближенная к реальности история жизни девушки. От Полины не скрывали, что она была замужем и счастлива в браке, но муж случайно погиб в автокатастрофе. Из больницы Полина переехала к Сергею и через месяц согласилась выйти за него замуж. Свадьба была тихой и немноголюдной, со стороны невесты присутствовали только два человека: профессор Бостонского университета Яковлев Валерий Аркадьевич и его жена Каррен Райдер. После свадьбы Быстров переехал с женой из Москвы в Санкт-Петербург.
Роман Полины Кравцовой был опубликован в Америке и завоевал симпатию читателей. Правда, после некоторых стараний Валерия из романа бесследно исчезла одна глава, в которой описывался сон неизвестной домохозяйки, но от этого книга не потеряла привлекательности и ее смысл не изменился.
Издатель Яковлева, Майкл Софин, вернулся из Прибалтики, подал заявление о разводе с четвертой женой и готовился вступить в новый брак. Как выяснилось, со своей пятой половиной Майкл познакомился благодаря брачному агентству, куда обратился, чтобы найти себе русскую жену. Русская жена нашлась, как ни странно, в Риге. По паспорту девушку звали Ольгой, но Софин упорно называл невесту Лилу, а почему – никто не знал.
Два года спустя
Сексопатолог Земцов со скучающим видом разглядывал в окне зимний питерский пейзаж. Пациентов в последнее время было мало – два-три посетителя за неделю. Да и проблемы, с которыми к нему обращались, были скорее не по его части. Все больше шли женщины бальзаковского возраста, и не лечиться, а, скорее, поплакаться ему в жилетку о том, что молодость прошла. Земцов терпеливо выслушивал увядающих красоток и мечтал о том, что придет человек с реальной проблемой и он наконец сможет применить все свои знания, нерастраченным грузом застрявшие у него в голове.
Время приближалось к пяти. От безделья начало клонить ко сну. Широко зевнув, Земцов потянулся и стал собирать в портфель со стола бумаги и папки, которые он раскладывал каждое утро для придания своей персоне большей солидности и важности.
В дверь нерешительно постучали. Земцов быстро раскидал по столу все, что уже убрал, натянул на нос очки и бодрым голосом разрешил посетителю пройти.
В кабинет вошла миловидная блондинка, совсем молоденькая, подросток: невысокая худенькая фигурка, скромно опущенные ресницы. Девушка неловко села на краешек стула и подняла на Земцова глаза, необыкновенные изумрудные глаза. Нет, перед ним сидел не подросток, а зрелая женщина. Лет ей было около 30, об этом говорил ее взгляд, взгляд женщины с опытом. Она смотрела на него так странно, так пленительно, что Земцов вдруг оробел, как мальчишка, не в силах вымолвить ни слова.
Она начала первой.
– Дело в том, доктор, что у меня проблемы, – сказала женщина, голос у нее был низким, с легкой приятной хрипотцой.
– Не стесняйтесь, рассказывайте, и мы постараемся вместе решить ваши проблемы, – откашлявшись, подбодрил женщину Земцов.
– Не понимаю, что со мной происходит. С одной стороны, все хорошо. Я замужем, у меня внимательный и заботливый муж, ласковый, нежный. Он чудесный человек. Любая женщина мечтает о таком спутнике жизни. И я счастлива, поверьте, счастлива, но в постели… – женщина замолчала и отвела взгляд.
– В постели он вас не удовлетворяет, – понимая смущение блондинки, предположил Земцов. Она робко кивнула. – Подобная проблема существует у многих женщин, но смею вас уверить, что все поправимо. Вы пробовали откровенно поговорить с мужем об этом?
– Боюсь, что это ничего не изменит.
– Почему вы так думаете?
– Он слишком мягкий человек, чтобы вести себя в постели так, как мне бы хотелось. Ему придется изменить себя, а я не хочу его ломать. К тому же я сама не хочу ничего менять.
– Не совсем вас понимаю. Вы пришли к специалисту за помощью и при этом не хотите ничего менять. Зачем же вы тогда пришли? – удивленно спросил Земцов.
– Да, я не хочу ничего менять, и именно это меня и беспокоит. Я сама не поняла, как мои сны стали для меня важнее реальности. От снов я получаю психологическое удовлетворение и, как это ни парадоксально, сексуальную разрядку. Помогите мне, доктор. Я ощущаю себя моральным уродом. Вы даже представить не можете, что я проделываю во сне!
– Что же, кажется, я начинаю улавливать суть вашей проблемы, но для того чтобы понять ее глубже, мне нужна от вас предельная откровенность. Если вы готовы пойти на подобный шаг, я постараюсь помочь вам. Пожалуйста, как можно подробнее опишите свои сны. Важны не только описания сюжета, но и ваши ощущения.
– Хорошо, только я неправильно выразилась в начале беседы. Не сны мне снятся, а сон – один и тот же сон, вот уже около двух лет. Когда я засыпаю, то словно попадаю в другое измерение.
…Вокруг горят свечи, постель покрыта черным шелком – я ощущаю спиной ласковую прохладу, и тело выгибается дугой в предвкушении экстаза и наслаждения. Я знаю, сейчас придет Он. Он уже стоит за дверью и подбирает ключ. Сама я не могу его впустить – это против правил.
Я не знаю его имени, лицо скрыто под маской. Он не целует меня никогда, да мне это и не нужно – вся эта слюнявая дребедень не для меня.
Дверь открывается…
Примечания
Дорогая, принеси мне, пожалуйста, холодное пиво! (англ.)
Ее имя… (англ.).
Всем (англ.).