ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ ПРОСВЕТЛЕНИЕ И ИСКУПЛЕНИЕ

МОЙ 51-й ГОД (1890-1891)

Я прибыл в И-син (в провинции Цзянсу), где засвиде­тельствовал свое почтение настоятелю Жэнь-чжи. Хотя мо­настырь Сянь-цинь (в котором Цзун-ми, Пятый Хуаяньский Патриарх, присоединился к будистской сангхё) был на ре­монте, я провел в нем лето. Затем я отправился в Гу-жун, где нанес визит почтения настоятелю Фа-жэню. Я помогал ему производить ремонт монастыря Чи-шань и провел там зиму.

МОЙ 52-й ГОД (1891-1892)

В Нанцзине я остановился у настоятеля Сун-яня и помогал ему в ремонте монастыря Цзин-чэн. Упасака Ян Жэнь-шань часто навещал меня и мы вели интересные беседы о хетувидья шастр^ и о трактате, называемом "Светочем пражвя- мудрости".² Я оставался в монастыре Цзин-чэн всю зиму.

Примечания

1. Хетувидья шастра. Одна из пяти панкавидья шастр объясняющих логическими категориями причинность или науку о причинной обусловленности (хету). Основопо­ложником этой школы был Аксапада.

2. Комментарий Бхававивеки к стихам, посвя­щенным высказываниям Нагарджуны в духе мадхь-ямики.

МОЙ 53-й ГОД (1892-1893)

Вместе с Учителями Пу-чжао, Юэ-ся и Инь-лянем я совершил восхождение на гору Цзю-хуа. Мы произвели ремонт хижин на вершине Цуй-фэн и расположились там. Учитель Пу-чжао дал разъяснение пяти направлениям ху-аньской школы. Поскольку учение Сянь-шоу уже давно было предано забвению, люди, услышавшие о том, что его опять проповедуют, толпами приходили послушать. С той поры учение Сянь-шоу снова ожило в этом регионе, к югу от реки Цзян (Янцзэ)'.

Примечания

1. Сянь-шоу (643-712) был Третьим Патриархом хуань-ской школы и плодовитым комментатором. Поскольку в Китае было пять патриархов хуаньской школы и каждый давал свои толкования, книги этой школы состоят из пяти частей. Сянь-шоу означает "мудрая голова". Имя свое он получил в знак признания его мудрости. Он также известен как Фа-цзан.

МОЙ 54-й ГОД (1893-1894)

Я оставался на вершине Цуй-фэн и изучал сутры. Приехал Учитель дхармы Ди-сяпъ, и мы провели все лето в горах. Потом он направился в Цзинь-шань на зиму. В следующем году я оставался на Цуй-фэне и изучал сутры.

МОЙ 56-й ГОД (1895-1896)

Настоятель Юэ-лан из монастыря Гаоминь в Янчжоу прибыл в Цзю-хуа и сообщил нам, что один из его покрови­телей по имени Чжу обещал оказать финансовую поддержку в проведении двенадцатинедельной медитации, включая те­кущие четыре недели. Он также сказал, что старый Учитель Фа-жэнь из Чи-шани возвратился в свой монастырь с надеж­дой, что все мы прибудем туда и поможем ему в организации этого мероприятия. С приближением дня открытия меня попросили покинуть гору первым. Когда я добрался до порта Ди-ган в Да-туне, я пошел вдоль берега реки. Вода в реке поднималась. Я хотел переправиться через реку, но лодочник запросил шесть монет. Поскольку у меня не было ни гроша, лодка отплыла без меня. Продолжая идти, я неожиданно поскользнулся и упал в воду и, качаясь на волнах, поплыл по течению. Я плыл целый день и ночь, пока не оказался у пирса Цай-ши, где какой-то рыбак случайно поймал меня сетью. Поскольку на мне была монашеская ряса, он позвал монаха из храма Бао-цзи, который узнал меня потому, что мы раньше останавливались вместе в монастыре Цзинь-шань. Он испугался, подумав, что моей жизни грозит опасность, и воскликнул: "Это Учитель Дэ-цин!" (то есть Сюй-юнь, ранее, становясь монахом, получивший имя Дэ-цин). Потом меня отнесли в храм, где приводили в чувство. В результате взбучки, которую я получил в бурлящем потоке, у меня шла кровь изо рта, из носа, из ануса и гениталий. Проведя несколько дней в монастыре Бао-цзи, я отправился в монас­тырь Гао-минь. Когда я встретил распорядителя (кармадана), он заметил, что я был бледен и изможден и спросил, не болен ли я. Я ответил '' нет''. Затем я навестил настоятеля Юэ-лана. Расспросив меня о посещении горы Цзю-хуа, тут же попросил занять временную должность в организации приближающих­ся недель медитации. Я вежливо отклонил его просьбу, ничего не сказав о своем падении в воду, и просто попросил разрешить мне посетить эти мероприятия. Согласно дисцип­линарным правилам монастыря Гао-минь, отказ от должнос­ти, предложенной настоятелем, считался оскорблением всей монашеской общины. Таким образом, я был признан право­нарушителем и должен был быть наказан ударами деревян­ной линейкой. Хотя я охотно принял такое наказание,' здоровье мое ухудшилось. У меня были постоянные кровоте­чения, кроме того, с мочей выходили капли семенной жид­кости. В ожидании смерти я упорно сидел день и ночь в зале для медитации с все возрастающем рвением.² Достигнув глубокой концентрации ума в своей медитации, я совершенно позабыл о своем теле³ и двадцатью днями позже моя болезнь совершенно исчезла.⁴ Когда настоятель с пирса Цай-ши принес мне одежду для участия в собрании, он с восхищением

убедился, что я излучал здоровье. Затем он рассказал о том, как я упал в воду, и все монахи начали относиться ко мне с большим уважением. Меня в силу этого пощадили, освободив от работы в зале, так что я смог продолжить свою медитацию.

С тех пор, как все мои мысли внезапно остановились, моя практика стала продуктивной и днем и ночью.⁵ Я двигался так быстро, как будто летал по воздуху. Однажды вечером, после выполнения намеченной медитации, я открыл глаза и увидел яркий свет, подобный полному дневному, который позволял мне видеть все внутри монастыря и за его пределами⁶. Через стену я видел, как ответственный за светильники и благовония монах справляет малую нужду во дворе, видел монаха-гостя в отхожем месте, и где-то далеко -- лодки, снующие по реке, вдоль обеих берегов которой росли деревья. Все это было отчетливо видно. Случилось это во время третьего ночного бдения. На следующее утро я спросил монаха, ответственного за благовония, и монаха-гостя, соот­ветствуют ли действительности мои ночные видения, и они оба подтвердили это. Зная, что это переживание является всего лишь временным состоянием, достигнутым мною, я не стал придавать большого значения его странности. На две­надцатом месяце, в третью ночь восьминедельных упражне­ний пришел дежурный монах, чтобы наполнить наши чашки чаем после того, как мы закончили очередную медитацию. Горячая жидкость случайно выплеснулась мне на руку и я уронил чашку. Упав на пол, чашка разбилась вдребезги, громко о себе заявляя. Я мгновенно отбросил последние сомнения о корне ума и обрадовался тому, что достиг желан­ной цели.⁷ Затем я вспомнил о том, как я покидал дом, и о том, как вел жизнь скитальца, о том, как заболел, живя в хижине на берегу Желтой Реки, и о трудных вопросах, заданных мне мирянином Вэнь-цзи, который спас меня.

Что бы сказал Вэнь-цзи, если бы я тогда опрокинул ударом ноги его кипятильник и печку?⁸ Если бы я не упал в воду и не заболел бы серьезно, я бы не оставался равнодуш­ным как к благоприятным, так и к враждебным жизненным ситуациям. Я бы жил другой жизнью, лишенной цели, и не испытыл бы сегодня такого переживания. Затем я нараспев продекламировал следующую гатху.

Чашка, упав, разбилась,

Звуком пронзая слух.

И в пыль обращенном пространстве

Бешенный ум затих.⁹

Я также пропел еще одну гатху

Когда рука перестала удерживать чашку, она упала, разбившись вдребезги.¹⁰

Трудно говорить, когда распадается семья или кто-то умирает;

Весна наступает и благоухающие цветы расцветают повсюду,

Горы, реки и громадная земля есть не что иное, как Татхагата."

Примечания

1. Таким образом. Учитель практиковал кшанти-пара-миту или духовное терпение при любых обстоятельствах.

2. Так он практиковал вирья-парамиту или усердие.

3. Таким образом, он освободился от привязанности к эго.

4. Так он излечился от болезни.

5. Это предпосылка главного пробуждения (By).

6. Теперь его ум освободился от всех привязанностей и стал широким и всеохватывающим. Поэтому он видел все ближнее и дальнее окружение.

7. Ум является первоисточником мириад вещей. Когда ум возвращается в свое первозданное спокойное состояние, человек осознает, что все вещи в самсаре (рождении и смерти) поднимаются и падают в пределах неизменного Ума. Таким образом. Учитель совершил прыжок на другой берег мирско­го потока. "Сомнение" здесь означает сомнение относитель­но сущности природы "жизни и смерти".

8. Если бы тогда я опрокинул ударом ноги кипятильник и печку Вэнь-цзи, чтобы стереть все следы внешнего и выявить свою истинную природу, то что бы он тогда сказал?

9. Когда ум прекращает проводить грани различия во внешнем, истинная природа человека возвращается к своей нормальной (недуалистической) функции прямо­го восприятия, выявляя себя. Ум Учителя вернулся к своему изначально спокойному состоянию в результате ^ длительной медитации. Таким образом, когда чашка упала на пол, громко о себе заявляя, Учитель не просто зарегистрировал это своими органами чувств, а непосред­ственно осознал свою истинную природу, которая явля­ется первоисточником всех воспринимаемых чувствами вещей. Таким образом, он осознал изначальную пустоту или бессодержательность всех обусловленных вещей, освобождаясь от иллюзии пространства и своего послед­него сомнения относительно Ума, пребывающего за пределами рождения и смерти. Суравгама сутра гласит:

"Когда бешеный ум затихает, наступает бодхи".

10. Слово "удерживать" здесь подразумевает ум, цепля­ющийся за внешнее, и когда он порывает с ним, это так же трудно выразить, как состояние, испытываемое людьми при распаде семьи -- символично в отношении отрешения от воспринимаемого нашими органами чувств мира. Равным образом, трудно говорить, когда кто-то умирает -- символич­но в отношении "смерти эго" или обусловленной самости. Согласно Ваджрачедики, это последняя утонченная привя­занность к "эго и дхармам", с которыми человеку следует покончить прежде, чем он сможет достичь просветления.

11. "Весна" символизирует просветление, после которо­го "аромат" блаженства распространяется повсюду. Горы, реки и огромная земля являются иллюзорными формами, которые сутью своей представляют Татхагату или "подобие" тела Будды. Суравгама сутра говорит о "благоухающей форме" или "удивительной форме", имея в виду удивитель­ный внешний облик внешнего мира, воспринимаемый орга­нами чувств, преображенными мудростью.

МОЙ 57-й ГОД (1896-1897)

Летом того года я прибыл в монастырь Цзинь-шань в Чжэнь-цзяне, где я остановился для того, чтобы уделить определенное время изучению дисциплинарных правил. Старый настоятель Да-дин позволил мне остаться там на зиму.

МОЙ 58-й ГОД (1897-1898)

Возвратившись в монастырь Цзинь-шань, после совер­шенного мною паломничества на гору Лан в знак почтения Махастхама Бодхисаттвы, я получил приглашение от насто­ятеля Дао-мина отправиться к нему в Янчжоу и стать его помощником в монастыре Чжун-нин. В четвертом месяце года Учитель дхармыТун-чжп трактовал Суравгама сутру на горе Цзяо. Присутствовало около тысячи человек. Он попро­сил меня помочь ему в трактовке этой сутры, и после того, как я это сделал, я покинул собравшихся, и спустился с горы.

Родившись, я потерял мать, которую мне не пришлось увидеть. Я видел в доме только ее портрет, и каждый раз, когда я думал о ней, мое сердце надрывалось. Ранее я дал обет отправиться в монастырь Ашоки (А Ю Ван), почтить останки Будды и опалить огнем палец в виде жертвоприношения Будде во имя спасения моей любимой матери. Теперь я намеревался исполнить свой обет и отправился в Нинбо (где находился монастырь Ашоки). В то время Учитель дхармы Хуань жэнь и чаньский Учитель Цзи-чань (известный также под именем "Ва-чжи Тоу-туо" или "Осьмипалый аскет") были во главе монастыря Тянь-тун (вблизи Нинбо), а Учитель Хай-ань составлял летопись горы Ашоки. Все они просили меня помочь им, но поскольку я прибыл туда с намерением исполнить свой обет, я вежливо им отказал. В монастыре Ашоки я почтил останки Будды, и каждый день, начиная с третьего ночного бдения вплоть до вечерней медитации, за исключением тех случаев, когда я находился в главном зале, я использовал только свой тряпочный мат вместо монастыр­ских подушечек, совершая три тысячи низких поклонов. Однажды ночью, совершая чаньскую медитацию -- будто во сне -- я неожиданно увидел ослепительно яркого золотого дракона длиною во многие футы. Он спустился с неба, подлетев к бассейну у зала реликвий. Потом я вскарабкался на его спину и воспарил в небо. Мы прилетели туда, где горы, реки, деревья и цветы неописуемо красивы, а дворцы и их далаты изысканно грандиозны. В одной из комнат я увидел свою мать и крикнул: "Мама, пожалуйста, поезжай на этом драконе в Западный Рай [Будды Амитабхи]". Когда дракон снова приземлился, я, потрясенный, очнулся. Мое тело и ум были в полном порядке, и смысл видения был совершенно ясен. Так единственный раз в своей жизни я видел свою мать.

С тех пор каждый день, когда появлялись посетители, яселающие увидеть останки Будды в этом зале, я всегда был сопровождающим. Впечатления посетителей относительно останков сильно различались. Я смотрел на них много раз. В первый раз они мне показались размером с зеленую фасоль темно-пурпурного цвета. В середине десятого месяца, после того, как я отдал дань почтения хинаянским и махаянским трипитакам, ' я снова пришел посмотреть на них. Они были того же размера, но на этот раз представились в виде сверкающих красных жемчужин. Поскольку мне нетерпе-лось посмотреть каким трансформациям они подвергнутся дальше, я снова совершил ритуальные поклоны и почувство­вал боль во всем теле. Теперь останки казались крупнее зеленой фасоли, наполовину желтыми и наполовину белыми. Тогда я понял, что их размер и цвет изменяется в зависимости от возможностей органов чувств посетителя. Желая поскорее увидеть дальнейшие трансформации, я увеличил число пок­лонов, но в начале одиннадцатого месяца я серьезно заболел, Я не мог продолжать наблюдение, и поскольку мое заболева­ние обострилось, меня отправили в оздоровительную хижи­ну, где даваемые мне лекарства никак не действовали. Я не мог даже сидеть и лежал все время. Старший монах Сянь-цинь, надзиратель Цзун-лян и девица по имени Лу не потратили никаких денег и не предприняли никакой попыт­ки спасти меня. Они все от меня отвернулись. Все думали, что приближается конец моего кармического пребывания в этом мире. Хотя я был готов позволить болезни следовать своему курсу, я был очень озабочен тем, что не успел опалить палец (во исполнение своего обета). На шестнадцатый день мою хижину посетили восемь человек. Они думали, что болезнь моя была не серьезной и пришли специально для того, чтобы помочь мне опалить палец. Я вспомнил, что эта церемония была назначена на следующий день и настоял на том, чтобы они приняли участие согласно договоренности. Старший монах и все, кто был с ним, не одобрили это намерение в связи с возможным риском. Я разразился потоком слез и сказал:

"Кто может избежать смерти? Я хотел искупить долг перед своей матерью и дал обет опалить палец. На что мне жизнь, если я должен теперь отменить свое решение? Я готов умереть...".

Надзиратель Цзун-лян, которому был 21 год, услыхав мою мольбу, со слезами на глазах сказал: "Не волнуйся, я заплачу за завтрашнюю вегетарианскую пищу и все устрою для тебя". Я соединил ладони в знак благодарности. Семнад­цатого дня, рано утром пришел Цун-лян с братом по дхарме Цзун-синем, чтобы помочь мне опалить палец. Несколько человек помогало мне добраться до главного зала, где вместе с собравшимися я почтил Будду, исполнил ритуал и прочел правила, исполнение которых вело к раскаянию и преображе нию. Я сосредоточенно произносил имя Будды и молился, прося его даровать духовное освобождение моей любимой матери.

Я еще чувствовал боль в начале церемонии, но по мере того, как мой ум очищался, моя пробужденная мудрость ясно обозначилась. Когда я дошел до предложения "Все дхармад-ха ту содержатся в теле Будды Амитабхи", каждый волосок всех моих восьмидесяти четырех тысяч пор на теле встал дыбом. Я не просил посторонних поддерживать меня (как это было прежде) и совершенно забыл о своей болезни. Подойдя без посторонней помощи к собравшимся, чтобы их поблаго­дарить, я возвратился в хижину. Весь следующий день я держал свой палец в солевой ванне и не наблюдал никаких кровотечений. Через несколько дней я оправился от болезни и постепенно возобновил поклоны. Я оставался в монастыре Ашоки до наступления Нового Года.

Комментарий Цэнь Сюэ-лу, издателя Сюй-юня

Этот монастырь первоначально назывался А-Ю Ван (Царь Ван или царь Ашока), но позже был назван монасты­рем Гуан-ли. Он был построен на горе Моу в сорока дик югу от деревни Нансян в районе Инь префектуры Нинбо. В прежние времена -- через несколько сот лет после нирваны будды -- Центральной Индией правил царь Ашока (годы правления " приблизительно 274-237 до н.э.) Говорят, что он поместил 84 тысячи останков Будды в драгоценные ступы и приказал богам захоронить их в разных местах. На востоке эти ступы появлялись одна за одной в девятнадцати местнос-тях Китая, среди них была гора Ву-тай и монастырь Ашоки. На горе Ву-тай реликвия была помещена в ступу и ее нельзя было увидеть. Что касается реликвии монастыря Ашоки, на третьем году правления Тай-кана (282-303) в лице императо­ра Ву-ти из династии Цзинь, после того, как Хуэй-та помо­лился о его появлении, реликвия извлекла себя из земли, и тогда был построен монастырь и она была помещена в каменную ступу, дверь которой закрывалась на ключ. Когда посетители хотели посмотреть на реликвию, то страж ступы получал уведомление. Оказавшись в зале, посетители, пре­жде всего, отдавали дань почтения Будде и затем выходили наружу и, коленопреклоненные, выстраивались в очередь, чтобы посмотреть на реликвию. Страж вынимал ступу, которая была в один фут и четыре дюйма высотой и более фута шириной. Она была пустотелой, и в нее был вложен герметич­ный прозрачный шар с иглой внутри, на конце которой находилась реликвия. Когда на нее смотрели, реликвия казалась то большой, то маленькой, то одним целым, то несколькими частями, то неподвижным, то двигающимся -в соответствии с особенностями восприятия каждого посети­теля. Некоторые видели только одну, тогда как другие видели три или четыре реликвии. Цвет также варьировал -- он мог быть голубым, желтым, красным или белым. Тот, кто видел в ней цветок лотоса или изображение Будды, считался наделенным прекрасной кармической связью с дхармой.

Во времена правления Вань-ли династии Мин (1573-1619), Лу Гуан-цзу, председатель комиссии по гражданским делам, прибыл со своими друзьями почтить ступу и ее реликвию. В первый раз реликвия показалась ему размером с крошечную фасоль, затем, постепенно, начала приобретать размеры крупной фасоли, потом - финика, арбуза, и в конечном итоге -- она представилась большим сверкающим колесом. Это освежило его ум в отношении восприятия. Лу дал указание произвести ремонт разрушающегося зала, который по сегодняшний день находится в весьма приличное состоянии. Татхагата из чувства сострадания оставил cbo(тело дхармы, чтобы живые существа грядущих поколений могли проявить в себе ум, преисполненный праведности и веры.

Примечания

1. Трипитака или "Три корзины" буддистского канона, состоящие из винайямл». дисциплинарных правил, сутр или бесед Будды, и шастр или комментариев.

МОЙ 59-й ГОД (1898-1899)

В том году ранней весной, когда отлили большой колокол для монастыря Ци-та (семь пагод) в Нинбо, старый настоятель Бэнь-лай пригласил Учителя дхармыМо-аня дать пояснения к Лотосовой сутре и прибыл в монастырь царя Ашоки (Гуан-ли) и попросил меня помочь Мао-аню. По этой причине я отправился в монастырь Ци-та, и, после данных мною комментариев к этой сутре, я направился к горе Дун гуань, где построил соломенную хижину и встретил в Hei Новый Год.

МОЙ 60-й ГОД (1899-1990)

Учителя Цзэ-сэнь и Бао-линь пригласили меня в Дань ян помочь произвести ремонт в монастыре Сянь-тай, где s провел лето. На седьмом месяце я отправился в Чжу-ян:

провинции Янсу, где Учитель Фа-жэнь с горы Чи уступил мн' свою хижину на зиму.

 

ГЛАВА ПЯТАЯ ПРЕРВАННОЕ ОТШЕЛЬНИЧЕСТВО

МОЙ 61-й ГОД (1990-1991)

Около десяти лет я пребывал в провинциях Цзянсу и Чжэцзян и теперь хотел совершить дальнее путешествие к горе Ву-тай, после чего намеревался предаться углубленной практике в уединении на горе Чжун-нань. Сначала я покинул гору Чи и отправился в Чжэньцзян и Янчжоу, потом совер­шил паломничество на гору Юнь-тай (гора облачной терра­сы). Продвигаясь дальше, я пересек границу провинции Шань-дун и посетил гору Тай (1524 м.), ее священную восточную вершину. Снова направившись на восток, я дошел до горы Лао, где навестил пещеру Нараяны недалеко от места, где миньский Учитель Хань-шань" восстановил монастырь Хай-инь (морской котик). Затем я отправился в префектуру Цюй, чтобы почтить гробницу и храм Конфуция².

Затем я взял направление на запад и однажды ночью добрался до какого-то разрушенного храма и остановился в нем. Там был лишь прогнивший гроб с перевернутой крыш­кой. Поняв что гроб бесхозный, я устроился спать на нем, но где-то в полночь почувствовал, как что-то шевелится в нем, и, неожиданно, услышал голос, сказавший: "Я хочу вы­браться отсюда".

Я спросил: "Ты человек или привидение?"

"Человек" -- ответил голос.

"Кто ты?" -- спросил я.

"Нищий" -- ответил голос.

Я улыбнулся, встал и выпустил его из гроба. Он выглядел не лучше привидения. Он спросил меня: "Кто ты?"

"Монах" -- ответил я.

Он был рассержен и сказал, что я раздавил ему голову. Гак как он хотел ударить меня, я сказал ему: "Когда я сел на крышку гроба, ты даже не соизволил пошевелиться. Так за что же меня бить?"

Вынужденный подчиниться, он вышел справить малую нужду и вернулся, чтобы снова переночевать в гробу. Я покинул это место перед восходом солнца.

В то время уже начало активизироваться Боксерское Движение, переходящее в мятежи во многих районах провин­ции Шаньдун. Однажды я встретил на дороге иностранного солдата, который наставил на меня ружье и спросил: "Ты боишься умереть?". Я ответил: "Если мне суждено принять смерть от тебя, тогда давай, стреляй!" Увидев, что я ни в коей мере не обеспокоен, он сказал: "Ну ладно, можешь идти". После этого я поспешил на гору Ву-тай и, совершив воскуре­ния, намерился продолжить свой путь и подняться на гору Чжун-нань. Однако в связи с тем, что разразился Боксерский Мятеж, я возвратился в Бэйцзин (Пекин), где посетил монас­тырь Си-ю и почтил Пещеру Каменных Сутр. Я навестил И-сина, монаха с горы Тань-чжэ, который славился своей удивительной учтивостью и обходительностью. Затем я добрался до монастыря Цзя тай, где почтил ступу чаньского Учителя Фэй-бо. Затем я поднялся на гору Хон-луо и принял участие в собрании, практикующем медитативное произнесе­ние имени Будды и посетил монастырь Большого Колокола. Там я увидел бронзовый колокол, отлитый Яо Гуан-сяо. Он весил 87 тысяч каттй* и был 15 футов высотой. Длина его верхней подвесной части составляла 7 футов, а диаметр --14 футов. Весь текст Ав&тамсака сутры был отлит на внешней стороне колокола, а Лотосовой сутры - внутри. Алмазная сутра была начертана на краю его корпуса, а Сурангама мантра -- на его подвесной части. Колокол был преподнесен в дар императором Чэн-цзу во времена правления Юн-ло (1403-1424) династии Мин во имя спасения души его покой­ной матери.

Затем я направился в монастырь Лун-цюань (Драконов родник), немного севернее столицы, и остановился там на некоторое время. На пятом месяце Боксерский Мятеж достиг кульминации. Многочисленные толпы кричали: "Защищай­те династию Маньчу! Уничтожайте иностранцев!" Секретарь японской дипломатической миссии и германский министр были убиты в результате тайного подстрекательства вдов­ствующей императрицы. Семнадцатого дня того месяца был издан имперский указ, объявляющий войну иностранным державам. В столице воцарил беспорядок. На шестом месяце Тяньцзинь был захвачен союзными армиями, которые втор­глись в столицу, Бэйцзин (Пекин), месяцем позже. Наслед­ники престола и министры, знавшие меня по монастырю Лун-цюань, стали настаивать на том, чтобы я присоединился к императорской свите, которая собиралась бежать на запад. В полном замешательстве во время отъезда наблюдалось полное отсутствие горделивой помпезности, обычно выказываемой испорченным сыном небес. Днем и ночью каждому приходи­лось совершать вынужденные походы и испытывать большие трудности. По прибытии в Фубин император и вдовствующая императрица были рады встрече с наместником Чэнь Чунь-сюанем в провинции Ганьсу. Его солдаты пришли привет­ствовать и защитить их величества и сопроводить их за Великую Стену. На перевале Юнь-мэнь император встретил пожилого монаха в монастыре Юнь-мэнь, которому было 124 года. Император преподнес ему тонкую желтую ткань для рясы и приказал соорудить на этом месте памятную арку. Мы продолжали наш поход на запад и прибыли в префектуру Бинъян, где свирепствовал страшный голод. Местные жите­ли предлагали свою пищу таро [клубень] и верхушки сладко­го картофеля их величествам, которые были очень голодны и сочли это деликатесом. Когда мы добрались до Сяня, их величества остановились в штаб-квартире наместника. В то время, когда голодные массы ели трупы на улицах, местные власти, чтобы остановить это, предприняли меры и сооруди­ли восемь будок, из которых производилась раздача еды голодающим людям. Бесплатная еда раздавалась также в сельских окрестностях.

Наместник Чэнь Чунь-сюань пригласил меня в монас­тырь Во-лун (полулежащий дракон) помолиться, призывая снег и дождь, чтобы покончить с длительной засухой. После завершения молитв старый настоятель Дун-ся пригласил меня остаться в монастыре, но, узнав что императорский двор со всем его шумом и суетой содержался в Сяне, я тайком уехал.

 

На десятом месяце я поднялся на горную цепь Чжун-нань, чтобы построить там соломенную хижину. За вершиной Цзя Ву-тай я обнаружил "Пещеру Льва", представляющую собой уединенное место, пригодное для духовного отшельни­ка. Тогда я изменил свое имя на Сюй-юнь (порожнее облако), чтобы избежать встреч с нежеланными посетителями. Пос­кольку на горе не было воды, я вынужден был использовать талый снег и питаться сырыми травами, выращиваемыми мною. В то время в горах жили Учителя Бэнь-чжан на вершине По-ши, Мяо-лян в храме Гуань-ди, Дао-мин в гроте Ву-хуа, Мяо-юань в старой соломенной хижине, а также Учителя Сю-юань и Цин-шань на горе Хоу. Учитель Цин-шань был уроженцем провинции Хунань и пользовался очень большим уважением у монахов на этой горе. Он жил относи­тельно близко от меня и мы часто навещали друг друга.

На восьмом месяце следующего года Учителя Фа-чэн, Юэ-ся и Ляо-чэнь пришли ко мне в хижину и, увидев меня, удивились и сказали: "Мы несколько лет о тебе ничего не слышали. Кто бы мог сказать, что ты здесь спишь?". Я сказал: "Давайте не будем говорить о "здесь", лучше скажи­те как "там"?.⁵ После этого мы обменялись приветствиями и после того, как я угостил их таро, я сопроводил их на вершину По-ши. Юэ-ся сказал: "Старый настоятель Фа-жэнь с горы Чи сейчас дает толкование Лотосовой сутре в гуй-юаньском монастыре в Ханьяне. Эму не нравится его шумное окружение, и он хочет отправиться на север. Он просил меня подыскать для него место в здешних местах". Юэ-ся попро­сил меня помочь ему найти подходящее место для старого настоятеля, но поскольку я был занят практикой медитации, я вежливо отказался. После того как я закончил недельную чаньскую медитацию, Учителя Хуа-чэн, Инь-юэ и Фу-цзя нашли на горе Цуй-вэй подходящее место для старого насто­ятеля. Учитель Юэ-ся сказал, что место хорошее, но я был другого мнения, поскольку это место было подвержено вли­янию "Белого Тигра" с севера при отсутствии холма, поддер­живающего вечернюю звезду [оккультные термины, относя­щиеся к описанию подземных и космических течений в науке Фэн Шуи и касающиеся выбора благоприятного места].⁶ Они не прислушались к моему совету и, таким образом, они несли

ответственность за то, что случилось [к несчастью, в следую­щем году].

В ту зиму в день солнцестояния старый Учитель Цин-щань попросил меня сделать кое-какие покупки для него в префектуре Сянь. Возвращаясь, я попал под сильный снего­пад. Когда взобрался на гору, на подходе к своей новой соломенной хижине я поскользнулся и упал с обрыва в снежный сугроб. Я стал кричать, и Учитель И-цюань, мой сосед, пришел мне на помощь. Моя одежда насквозь промок­ла. Было уже темно и, думая, что снег к утру занесет все дороги, я по заснеженной тропе с трудом добрался до Учителя Цин-шаня. Увидев меня в таком потрепанном состоянии, он усмехнулся и пошутил, сказав, что я ни на что не гожусь. Я улыбнулся и кивнул в знак согласия. Потом я вернулся в свою хижину, где встретил Новый Год.

 

 

Примечания

1. Хань-шань (1546-1623). Пещера Нарайяны находится между Дэн-чжоу и Лай-чжоу в районе Цзин-чжоу. По тради­ции считается местом пребывания некоторых бодхисттв. Ближайший монастырь представлял собой руины, когда Хань-шань приступил к его восстановлению. Он реконстру­ировал его и назвал "Хай-ин" или Морской котик.

2. Конфуций (Кон Фу-цзы) 551-497 до н.э. Известен своими Аналектами и другими трудами. Семья Кон и теперь живет в префектуре Цюй провинции Шаньдун.

3. Боксерское Движение или И-хэ-цюань. Полудаосское тайное общество.

4. Древняя мера зерна равная одной пинте.

5. Учитель Сюй-юнь попросил своих посетителей забыть о том, что можно найти "здесь", в этой сфере чувственного восприятия, намекая на то, что может быть найдено "там", в первозданной запредельной истинной природе. Эти терми­ны носят чаньский характер и использовались в нетрадици­онном смысле.

6. "Фэн-шуй" (буквально -- ветер и вода) это древняя китайская наука, используемая для определения наиболее благоприятного места и времени постройки домов, выбора сельскохозяйственных земельных участков, рытья колодцев, возведения храмов, произведения захоронении и так далее. Она основана на идее приведения в гармоничное состояние отрицательных и положительных энергий (инь и ян) данного места. Некоторые места считаются изначально обладающими необходимым комплексом благоприятных энергий, тогда как другие считаются вредными, в силу отсутствия такого ком­плекса и должны быть либо скорректированы, либо избега­емы. Эксперты в этой науке используют биоэнергетический планшет и компас, сложным образом откалиброванный, с учетом "пяти направлений", "восьми триграмм" (ба-гуа), "девяти направлений", "пяти видов деятельности" (ву-син) и часовых делений, основанных на китайских шестидесяти ричных циклах, и так далее. Даже самые передовые китайцы серьезно относятся к этой науке, и лишь немногие банки, гостиницы и другие современные здания строятся без кон­сультаций с экспертами "Фэн-шуй". Как и большинство традиционно мыслящих китайцев. Учитель Сюй-юнь прида­вал большое значение принципам "Фэн-шуй". Для более детального изучения Фэн-шуй читайте книгу С.Скиннерс "Руководство Фэн-шу по живой аемле" (Раутледж, 1982).

МОЙ 62-й ГОД (1901-1902)

Я оставался в своей хижине в течение весны и лета Старый Учитель Фа-жэнь с горы Чи прибыл в провинцик Шэньси и построил хижину на горе Цуй-вэй. Его сопровож дало шестьдесят человек. Примерно половина из них остано вилась в монастыре Хуан-ю [бывшая летняя резиденция императора Тай-чжуна (627-649) династии Тан], тогда kbi другие разместилась в новой хижине и в монастыре Син шань. В этом северном районе в те времена начальник Су ответственный за подготовку пахотных земель, выделил тысячу цидейземлп (около 1515 акров) на Грязевом берегу Я бай, чтобы монахи с горы Цуй-вэй могли, возделывая ее иметь источник пропитания. Местные жители запротестова ли, говоря, что они жили там из поколения в поколение, \ настаивали на том, чтобы земля была отдана им в обмен ш выделенные рисовые поля. Монахи не согласились, и дел<" рассматривалось в суде, который решил его в пользу местных жителей. Старый Учитель Фа-жэнь был огорчен и в следую­щем году возвратился на юг. Перед отбытием он вернул все свои пожитки учителям Ти-аню и Юэ-ся и распустил своих приверженцев.

Когда я думал о будущем, я сознавал, что если просто полагаться на влиятельных людей, то можно причинить себе вред и, в конце концов, попасть в беду. Это инцидент сильно повлиял на тех южных монахов, которые отправились на север. В общем я не мог отбросить, как бессмысленный, фактор геомантических влияний на это место. Год прибли­жался к концу, все окрестные горы были покрыты снегом, и сильный холод пробирал до костей. Я находился один в своей хижине, но тело мое и ум были чисты и непорочны. Однажды я готовил таро в котелке и сидел, скрестив ноги, ожидая, когда пища будет готова, и непроизвольно погрузился в самадхи.

МОЙ 63-й ГОД (1902-1903)

Учитель Фу-чэн и другие, жившие в соседних хижинах, удивились, что я долгое время к ним не заходил и пришли ко мне, чтобы поздравить с Новым Годом. Вокруг моей хижины они обнаружили повсюду тигровые следы и никаких следов человека. Они вошли в мою хижину и, увидев, что я нахожусь в самадхи, пробудили меня цином [деревянным музыкаль­ным инструментом с утонченным, но проникающим звуком]. Когда я пришел в себя, они спросили: "Ты съел свою пищу?". Я ответил: "Пока нет. Таро в моем котелке должно быть теперь хорошо сварилось". Когда подняли крышку, оказа­лось, что пища в котелке была на дюйм покрыта плесенью. Фа-чэн был поражен и сказал: "Ты, вероятно, находился в самадхи полмесяца". Тогда мы растопили лед, сварили таро и вдоволь поели. Они пошутили на мой счет и ушли.

Через несколько дней после ухода Фа-чэна монахи и миряне из окрестных и отдаленных мест пришли навестить меня. Чтобы избежать ненужного общения с людьми, я ушел ночью со своим багажом за плечами в пустынное место, где не росло ни клочка травы.'Я дошел до горы Тайбай (3767 м.) и остановился в гроте. Но через несколько дней Учитель Цзя-чэнь, шедший по моим следам, пришел в мой приют. Тогда мы согласились совершить долгое путешествие к горе Эмэй вместе. Мы вышли через ущелье Бао-я, добрались до горы Цзыбай, прошли через террасу Тай-цзы, посетили храм Чжан-лян и пресекли район Чжао-хуа, где увидели Кедр Чжан-фэя. Продвигаясь дальше, мы достигли Чэнду, где немного отдохнули в храме. Потом мы снова отправились в путь и через префектуру Цзядин мы, наконец, добрались до Эмэй Шань и поднялись на вершину Цзиндин. "Огни Буд­ды", которые мы там увидели, были'совершенно такими же, как на горе "Петушиная Ступня". Поздно ночью мы видели бесчисленные небесные светильники. По яркости они напо­минали "светочи мудрости", виденные прежде на горе Ву-тай. Я посетил зал Си-ва, где отдал дань почтения старому настоятелю Чжэнь-ину, которому было более семидесяти лет. Он был предводителем всех монахов на этой горе, будучи просветленным Учителем чаньской школы. Он охотно разре­шил мне побыть с ним несколько дней.

После этого я спустился с горы, обогнул бассейн Сисян, и, миновав монастырь Да-эр, достиг равнины Чжан-лао, где находились храм Вайроканы и районы Эмэй и Цзяцзин. Дальше я намеревался пересечь реку Люша в деревне Инь-цунь. Случилось так, что вода в реке поднялась и с утра до полудня я ждал лодку. Лодка прибыла, и после того, как все пассажиры перешли на борт, я попросил Цзя-чжэня сесть в лодку первым и передал ему наш багаж. В тот момент, когда я собирался перебраться на борт, швартовочная веревка порвалась, но я успел ухватиться за ту ее часть, которая была прикреплена к борту. Поскольку течение было сильным, а на борту находилось много пассажиров, малейший наклон лод­ки мог привести к тому, что она опрокинется, так что я не двигался, в то время как лодка тащила меня