ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ ИНСТИТУТ им. В.Г. БЕЛИНСКОГО
ЗАОЧНЫЙ ФАКУЛЬТЕТ ПЕДАГОГИЧЕСКОГО ОБРАЗОВАНИЯ
Реферат по дисциплине:
Культура Пензенского края,
на тему: «Развитие национальных
культур на пензенской земле».
студента 3-го курса
направления подготовки 050100
11ЗНПИ51
«Педагогическое образование»
профиль «Изобразительное искусство»
(срок обучения - 5 лет)
Исяняевой Антонины Александровны
Проверил: Инюшкин Н.М.
Оценка: _______________________
Домашний адрес:
Пензенская область, г. Городище,
ул. Октябрьская, д. 13.
Содержание
Введение
Многообразие связей с этническими традициями
Особенности этнокультурного развития народов Пензенского края
Мордовская царица Нарчатка как часть национальной культуры
Сохранение и развитие национальных культур в государственных учреждениях
Заключение
Литература
Введение
Национальные ценности в духовной сфере — огромное интеллектуальное богатство и неисчерпаемый резерв воспроизводства общечеловеческих ценностей, культурных и нравственных традиций народов, процесса общенационального созидания. Культура сегодня существует в национальной форме самовыражения. Национальное же рождается из конкретно-исторических особенностей жизни народа, его биосоциальной сущности.
Являясь социальным организмом, социальной общностью, нация самостоятельно определяет свое культурное развитие, но при этом следует учитывать чрезвычайно важный фактор — мировую культуру, влияющую на это развитие. Рассматривая национальную культуру во всем богатстве ее содержания и многообразии красок, как закономерную ступень в развитии мировой культуры и необходимый вклад в общечеловеческую цивилизацию, можно определить ее как синтез национально-особенного, инонационального и общечеловеческого (мирового), переработанного и освоенного национальным. Отсюда наблюдается два вида развития каждой национальной культуры: во-первых, как неповторимой, уникальной по форме, и, во-вторых, как части мировой культуры, осознающей и проявляющей себя в ней. Но и в том и в другом случае она содержит и выражает в той или иной форме общечеловеческое начало.
Самая главная и самая привлекательная особенность национальной культуры — это ее удивительное разнообразие, самобытность и неповторимость. Развивая особенности своей культуры, нация избегает подражания и униженного копирования, создает свои формы организации культурной жизни. Если культура не имеет особого, только ей присущего аромата, она подобна безликому человеку. Как и любое проявление индивидуальности, самобытность национальной культуры обогащается одновременно с общим расцветом нации, уверенностью в своем будущем месте в мировой цивилизации.
У каждой национальной культуры есть свои плоды: духовные обретения и открытия, свои драмы и трагедии, свое видение мира. Развитие ее совершается не в стерильной колбе, а в условиях социальных противоречий, борьбы прогрессивных традиций с отсталыми и консервативными явлениями. Свое будущее каждый народ сегодня связывает с национальной культурой, являющейся для него гарантом жизни и интеграции в общемировую культуру. Эта идея обладает своей имманентной логикой: именно она поддерживает духовный и интеллектуальный потенциал нации, выступает импульсом творческой деятельности человека, укрепляет духовное здоровье народа, создает его национально-нравственный идеал.
Многообразие связей с этническими традициями
Характерной типологической особенностью провинциальной культуры, не только российской, является многообразие ее связей с этническими традициями.
Однако, прежде чем перейти к конкретике воплощений многообразия, обратим внимание, что следует иметь в виду еще и своеобразие этого процесса, изменчивость его содержания, его смыслов. Ведь взяв на себя смелость выделить провинциальную культуру как понятие, обладающее характеристиками, которые объективно несут в себе особенное и объединяющее, не следует забывать о неоднозначности субъективного восприятия этих факторов. Социально-культурная неоднородность провинциального хронотопа проводила и приводит к необходимости учета намеченной разности восприятия и отношения к этническим традициям, синхронности существования целого спектра разных мнений и личностных реакций.
Тем интереснее наблюдения именно за той сферой российской национальной культуры, в которой наиболее зримо происходит на уровне повседневности постоянно пересечение, переплетение, перетекание народного, этнически особенного с привнесенным, считающимся престижным, должным, прогрессивным, культурным «по-настоящему». Исторически и актуально перед нами процесс, который некорректно оценивать однозначно: далеко не всегда безболезненный, могущий быть продуктивным, нравственно-эстетическим, порождающий феномены творческого синтеза, нового качества и вместе с тем искусственные, спекулятивные, тупиковые проявления.
Люди, рожденные в провинции, живущие в ней постоянно, не наездом, имеющие здесь некие родовые, житейские корни, неизбежно отражают, сознательно или подсознательно, то исконно этническое, что несет в себе большинство население края, народная масса, человеческая среда, частью который они сами являются.
Конечно, были случаи, когда, скажем, в дворянском быту сознательно делались попытки рафинированного, исключающего воздействие низкого неевропеизированного воздействия этнически характерной среды на детей. Бабушка Лермонтова, Е.А. Арсеньева, очень старавшаяся сделать для милого внука все как можно лучше, не в полной мере, а кое в чем пыталась идти подобным путем. Однако, знай она о записи, сделанной пятнадцатилетним Мишелем в своем дневнике, вряд ли стала бы приглашать ему мамушку иноземку: «Как жалко, что у меня была мамушкой немка, а не русская – я не слышал сказок народных: в них, верно, больше поэзии, чем во всей французской словесности».
Впрочем, обвинять Елизавету Арсеньеву в сознательном отстранении своего любимца от характерной тарханской эстетической среды никак нельзя. Полезные для юного гения занятия с бывшим наполеоновским гвардейцем – учителем гувернером Ж. Капе, первые погружение в мир европейской книжной культуры никак не исключали, да и не могли исключить каждодневного общения, разнообразных контактов со всепроникающей народной культурой. Проблемы отражения ее в творчестве М.Ю.Лермонтова являются предметом многих специальных исследований, поэтому хочется отметить лишь одну важную в данном контексте особенность этого процесса.
Понимая неправомерность причисления произведений поэта к сфере провинциальной культуры, подчеркнем, что питающими творческую фантазию источниками были в значительной степени впечатления, рожденные естественными, незамечаемыми воздействиями этнобытия, его ценностями и обычаями. Виденное не раз в Тарханах крестьянское отношение к хлебу, при котором, скажем, наступить ногой на малый ее кусочек считалось кощунством, когда крошки со стола сметали в ладонь и отправляли в рот, казалось бы, для дворянского небедного подростка не очень понятно и близко. Однако юный поэт, не чуждый модных романтических образов и оборотов, в стихотворении «Пир», где есть упоминание о музах, грациях, Фебе, заканчивает приглашение любезному другу неожиданной строкой: «А снедь – кусок прекрасный хлеба».
В художественные картины поэм и стихотворений, имеющих мировую культурную ценность, будто этюды, запечатленные в памяти с тарханской поры, приходят образы, которые имеют конкретное этническое происхождение.
Семик – древний языческий праздник, совпадавший с христианской Троицей, церковью не признававшийся, но сохранившийся веками в народном быту тарханцев, сопровождался красивыми обрядами. П.А.Фролов в своей книге «Лермонтовские Тарханы» очень подробно, опираясь на исторические факты и личные, многолетние наблюдения, описывает его детали и устойчивое бытование. Мы же видим лишь то, как в лермонтовских стихотворных строках преломляется когда-то увиденное на земле детства.
Органичность непосредственного или опосредованного присутствия этнического элемента в контексте провинциальной культуры и сознания провинциалов объясняется не просто тем, что большинство населения конкретного региона испытывает воздействия данного фактора. Дело еще в том, что для этого большинства этническая традиция исконно связана с самыми важными этапами жизненного круга, в частности, с цикличностью сельскохозяйственных работ. Трудовой ритм русской деревни, который с начала собственно провинциальной истории ощущали и те, кто обитали в городе и, казалось бы, прямо не участвовали в сельском хозяйстве, определял и определяет в регионе очень многое.
Понимая значение этой стороны жизни, люди, кормившиеся работой на земле, стремились к приданию наиболее важным этапом трудовых циклов не только прагматического, но и сакрального смысла. Отсюда традиционная обрядовость, подчеркивание из века в век важности личного участия в обрядовых действиях членов общины как социального организма. Обряжающая традиция, жизненность которой наиболее очевидна в провинции, выражает собой стремление закрепить когда-то осознанный полезный, ценный опыт еще и как нечто необычное, красивое, привлекающее эстетически. Публичная демонстрация практической готовности к работе, символическая ритуальность, выразительные формы действия сплетаются в единый культурный феномен.
На территории Пензенского края феномены эти, имея определенные различия у русских, мордвы, татар, чувашей, тем не менее несли в себе много общего по существу. Для примера приведем мордовский обряд «моление плуга». По своему содержанию и внешней форме это моление имеет много общего с аналогичными обрядами других народов Поволжья (марийский «аганайрам», чувашский «акатуй», татарский «сабантуй» и т.д.). Накануне староста вместе с «почетными» стариками покупал на общественные деньги быка. В день моления крестьяне собирались на околицу села. С собой несли хлеб, яйца, пироги. Несколько специально выбранных человек резали быка и варили мясо. Перед обедом он обращался к Богу с молитвой, в которой просил о даровании высокого урожая и благополучной погоды. После молитвы старший мужчина из каждой семьи получал кусок мяса, суп, пиво. После обеда назначался день начала сева. В этот день вставали очень рано, перед иконами зажигали свечу, на стол клали три яйца и молились за богатый урожай хлеба. Затем яйца разрезали по количеству членов семьи и съедали. По возвращении домой молились и ели кашу.
Весной совершалось также моление первого выгона скота. Накануне не работали, печей не топили, везде тушили огни и обязательно мылись в бане. Староста отправлялся к священнику, просил его отслужить молебен и затем совершить крестный ход к месту, где будет собран скот. Утром все отправлялись в церковь, а специально выделенные старостой крестьяне копали в овраге яму в виде разломанной печи. В яме они разводили огонь, добытый путем трения сухого дерева и непременно такого, которое было бы обожжено и разбито молнией. Таким огнем по обеим сторонам рва разжигали два костра и собирали сюда весь скот. Священник у оврага читал молитву о сохранении скота, окроплял его «святой» водой. После ухода священника весь скот прогонялся через приготовленный ров между «священными» огнями. Затем все молились об избавлении скотины от лихих людей, лютых зверей, от сглаза и т.д.
Заметим, что описанные мордовские моления, сочетавшие и языческие, и православные элементы, отнюдь не являются лишь этнографическими древностями, которые не имеют отношения к особенным чертам провинциальной культуры. Специфика советского образа жизни в 20 веке с «железным» конем на колхозно-совхозных полях весьма многое ликвидировала, хотя, если подумать, внедрявшиеся в 1960 -1970-х годах новые обряды, в том числе при начале сельхозработ, по сути – перепев архаической традиции.
Наиболее внимательные и зоркие деятели культуры и искусства, обязанные своим взлетом и общенациональной известностью именно провинциальной духовной и жизненной колыбели, имели художественно подчеркнуть не архаичность, а культурную нравственную ценность своеобразной эстетизации простого, но важного в народном быту.
Подчеркнем, что этнически исконное, обрядовое, праздничное, могущее принимать и какие-то другие формы воспринималось большинством провинциального населения как естественная часть собственного бытия. Они не рефлексировали по поводу того, правильно ли это или нет, архаично или современно.
Но ведь не всегда именно так складывается в жизни провинциалов. Ведь кто-то замечает, а замечая, формирует или пытается формировать свое отношение к замеченному. Это важно отметить для характеристики неоднозначности восприятия носителями провинциальной культуры ее связей с этническими традициями. Представляется, что отношение к данным связям можно, не вдаваясь в тонкости, развести по трем позициям.
Первая, исторически наиболее типичная и уже обозначенная, заключается в том, что это отношение никак не оценивается и не осознается. Этническое внедрено как естественное в субъекте.
Вторая позиция занята теми, кто старается, пытается, хочет уйти от провинциального, а значит и от связанного с ним этнически традиционного, в мир, где все, «как в лучших домах Филадельфии». Цель самоизменения у подобных людей может быть самой высокой, стремление отряхнуть со своих ног прах отстало-архаического совершенно искренним. Однако заметим, что проведшие себя через своеобразной пункт проверки на стерильность все равно смотрятся снобами, маскирующими свое провинциальное происхождение.
На третьей позиции люди очень разные по целям своей позиционной устремленности к этническим традициям и интересу к ним как характерной черте провинциальной культуры. Но во всех случаях это продукт большего или меньшего осознания означенной черты, способность посмотреть на нее со стороны и увидеть себя в контексте ее воплощения.
Обширное поле для наблюдений такого рода дают люди, которых можно назвать маргиналами. Исторически наиболее заметно маргинальные черты в развивающейся провинции воплощали обитатели полусельских слобод в губернских и уездных центрах. Консервация элементов традиционной культуры в разных сферах жизни выполняла для них в известном смысле компенсаторскую функцию, она создавала определенную нишу, психологически защищающую «пришельцев» от еще неосвоенного городского, площадку самоутверждения в ином культурном пространстве.
Буквально зримо это обнаруживалось, например, в застройке Пензы второй половины 19 века. Заметные темпы урбанизации, изменение технологии и облика архитектурных объектов в губернском центре после прокладки железной дороги не коснулись широкого строительства домов, практически бесконтрольно осуществлявшегося жителями окраин и пригородов. Здесь, как правило, воспроизводились традиционные типы изб и надворных построек, близкие и понятные их обитателям. Более того, внедряясь в городское пространство, новопоселенцы сознательно привносили в народное зодчество декоративные элементы, весьма архаичные по своей семантике, даже имеющие определенный сакральный смысл. Весьма часто воспроизводился образ солнца, знак солнца на самых «ответственных местах» - окнах, дверях как древний оберег, охранительная сила. Обильная деревянная резьба, выделявшая скромные по размерам дома в Гоголевском переулке Пензы, сочетала в себе и традиционную символику, и творческую фантазию продолжателей исконного декоративного мастерства. Резные наличники окон, карнизы, фронтоны, крыльца входов и украшения других частей зданий отмечались многообразием, невероятным богатством фантазии, которая, - подчеркнем это – опираясь на исконный опыт, призвана была поднять в глазах горожан достоинства скромных по размерам новостроений.
Это, конечно, не единственная область воплощения сознательной верности этническим традициям в жизни провинции. В той же маргинальной среде, в сфере перетекания образов жизни и стилей жизнеустройства до сих пор нередки обращения к ритуалам, причудливо сочетающим архаические, чуть ли не языческие элементы с тем, как принято в настоящее время.
Неподалеку от Пензы в благоустроенном селе Воскресеновка в ходе свадьбы с кортежами украшенных автомобилей, нарядными одеждами молодых, даже венчанием весьма часто случается публичная демонстрация своеобразного отрицания всех этих атрибутов. Ряженые, носители маски, одежд, вывороченных наизнанку, смельчаки-сквернословы, бесстрашные охальники сознательно несут в себе рожденную в далеком прошлом этнической культуры антитезу возвышенному и благообразному, то подспудное, подкорковое, чему нет ни имени, ни места в обыкновенной жизни. Словом, мы и такие, мы не стыдимся этого, мы хотим, чтобы это оставалось с нами. Несомненно, что в приведенных примерах сознательное и неосознанное в следовании традициям перекликаются.
Гораздо более очевидно намеренность сохранения рассматриваемых нами связей проявляется, когда в провинции созревает стремление изучить, понять, сберечь, творчески использовать, распространить и воссоздать этнически традиционное, понимаемое как культура, как ценность, как атрибут народной жизни. Однако, прежде чем фактологически аргументировать этот тезис, отметим, что исторически существовали и существуют обстоятельства, которые придают познанию и сохранению в разные времена разные смысловые акценты.
С момента своего зарождения сам интерес людей, способных к исследованию и оценке этнических элементов в провинциальной культуре должен был стимулироваться какими-то определенными идеями, иметь некую цель. Причем сразу заметим, что познание местного традиционного отнюдь не всегда означало его принятие и одобрения. Более того, поскольку исторически первыми, столкнувшиеся с необходимостью выработки публично обозначенного отношения к интересующим нас явлениям, становились деятели православной церкви, речи о пассивном одобрении архаических элементов быть не могло.
Однако реальность провинциальной жизни была такова, что при всех усилиях в христианизации аборигенов Пензенского края православная церковь в какой-то степени приспосабливалась к ним. Чтобы не терять верующих, священнослужители были вынуждены, изучив, к примеру, обычаи мордвы, искать какой-то компромисс, даже принимать участие в традиционных «молениях», постепенно изменяя их смысл. Местные суеверия среди православного населения края также становились объектом осмысления все тех же церковнослужителей. И здесь узнанное ими далеко не всегда оберегалось, а порой просто изгонялось священниками, роль которых в провинциальной культуре всегда была весьма значительна.
Однако осознанная негативная реакция на существовании в культурном пространстве края традиционно-архаического как отсталого и по-разному понимаемого должного не являлось единственной. Интерес к этнографическому познанию среды, окружавшей образованных людей в провинции, с середины 19 века активно стимулировался не просто любознательностью или академическими амбициями. Общественное внимание к исконному творчеству, этническим традициям, вызванное чуть ранее модным и в России романтическим мироощущением, со второй половины двадцатого столетия подпитывалось весьма распространенными в среде демократической интеллигенции идеями долга перед народом.
Отметим здесь и еще одну неслучайную особенность. Она связана с изменением состава исследователей традиционной культуры народов, населявших край. Сначала это были обрусевшие зарубежные ученые (П.-С. Паллас, Г.Ф. Миллер, И. Фальк), затем в их число вошли видные российские ученые (П.И. Мельников, В.Н. Майков, А.А. Шахматов, Д.И. Анучин, И.Н. Смирнов), и только потом к тем, кто смотрел на объекты изучения как бы со стороны, присоединились провинциальные авторы, которые жили внутри сферы этнографических, фольклорных наблюдений и анализа. Разве не подтверждает это специфику отношений субъектов провинциальной культуры и среды, ее порождающей?
Тем не менее именно пензенские исследователи А.Ф. Леопольдов, В.А. Ауновский, Н.В. Прозин, Г.П. Петерсон, Н.К. Смирнов, А.И. Масловский заложили основы относительно систематической этнографии края. Важно было и то, что собранные ими материалы, содержавшие образцы фольклора, описание специфики традиционных этнических черт, жилищ, одежды, религиозных, общинных, семейных обрядов, постоянно публиковались в губернской прессе, становясь предметом общественного внимания.
Не ставя целью подробно рассматривать весь процесс изучения затронутой проблематики от его начала до наших дней, все же еще раз обратим внимание на обусловленность его подъемов и затуханий общественной атмосферой. Этнографические экспедиции 1920-х годов, эффективно проведенные Пензенским краеведческим музеем и Пензенским обществом любителей естествознания и краеведения, труды Н.И. Спрыгиной, Б.Н. Гвоздева, Е.А. Любимова, И.Г. Тимофеева, И.Г. Черапкина о мордве, выявление истоков традиционной материальной и духовной культуры мещеры и татар-мишарей в работах Б.А. Куфтина совпали с послереволюционным переосмыслением прошлого и будущего каждого этноса советской страны.
Идеологически обусловленный зажим изучения в 1930-е годы этнически традиционного в новой социалистической культуре был преодолен лишь после войны, когда официально подогреваемый интерес к прошлому страны стал одной из форм патриотического воспитания. Знаковыми в этом плане явились книги А.П. Анисимовой, пензенской писательницы, в прошлом сельской учительницы, работника районной печати, в течении тридцати лет упорно и неустанно собиравшей и изучавшей народное творчество. В 1948 году вышли «Песни и сказки Поимского района», а в 1953 – «Песни и сказки Пензенской области». В авторском предисловии ко второму фольклорному собранию А.Г. Анисимова четко сформулировала свою задачу, как попытку объединить работу живущих в области собирателей устного народного творчества и авторов новых песен, припевок, рассказов и сказок. «Этот сборник в какой-то мере должен показать, как народ хранит традиционное устное творчество, что создает нового и как в этом новом своем творчестве откликается на великие события, связанные со строительством коммунизма в нашей стране».
Так или иначе, но поощряемый местными властями новый этап изучения и осмысления этнического наследия, которое, пусть фрагментарно, но оставалось элементом провинциальной культуры, нашел отклик и поддержку не только у профессиональных этнографистов и фольклористов. Плодотворными оказались студенческие фольклорные экспедиции под руководством доцента ПГПИ О.П. Мартыненко. В 1970 – 1975 годах были обследованы Пачелмский, Каменский, Земетчинский, Башмаковский, Никольский, Пензенский, Вадинский, Неверкинский, Бековский, Ниже-Ломовский, Лунинский, Тамалинский, Городищенский районы. Результатом стали многочисленные записи обрядовой и внеобрядовой лирики и прозаических жанров. Многие из них не имеют аналогов в фольклоре других регионов России.
Были продолжены с участием студенческой молодежи научные исследования, позволяющие фиксировать живую речь носителей местных народных говоров. Первые экспедиции в 1920-х годах проводил пензенский учитель, впоследствии профессор А.Н. Гвоздев, итогом работы которого стал труд «Типы великорусских говоров Пензенской губернии» и «Диалектологический атлас Пензенской губернии». С начала 1950-х годов многочисленные диалектологические экспедиции возглавил В.Д. Бондалетов. Усилиями энтузиастов параллельно с изучением территориальных говоров в Пензенской области удалось обнаружить оригинальные феномены местных социальных диалектов. Были составлены и опубликованы словари более 15 тайных «языков» (арго), которыми пользовались ремесленники разных профессий. В 1060-е годы и исследовательский круг были включены результаты ономастических экспедиций, связанных с изучением топонимов, антропонимов и космопонимов в Пензенском крае. Весьма актуальную роль в собирании и действенном сохранении этнического наследия сыграл Дом народного творчества, возглавлявшийся В.К. Застрожным, поэтом, автором весьма популярной песни тоже в народном стиле – «Восемнадцать лет».
Зримым свидетельством развития осознанных связей провинциальной культуры с местными этническими традициями стало весьма широкое распространение в области фольклорных коллективов. Эти организационно-творческие структуры, деятельность которых направлена на изучение, освоение и пропаганду фольклорного наследия песенного, музыкального, танцевального и драматического характера, делятся на аутентичные и неаутентичные.
Первые объединяют представителей сохранившихся локальных сельских общностей и состоят из жителей населенных пунктов, которые являются подлинными носителями этнической традиции. О росте популярности подобных, казалось бы, отмирающих натуральных культурных феноменов, убедительно говорят цифры. Если в начале 1970-х годов в области насчитывалось 26 аутентичных коллективов, то к середине 1990-х – около 300. Среди них наиболее распространены русские, татарские, мордовские и чувашские ансамбли.
Старейшим среди действующих русских этнографических коллективов является ансамбль, организованный в 1939 году в селе Михайловка Лунинского района талантливым самодеятельным композитором, мастером народной игрушки, учительницей Е.К. Медянцевой. С 1946 года не прекращает своих выступлений коллектив из села Канаевка Городищенского района, лауреат всесоюзных и всероссийских фестивалей самодеятельного художественного творчества, участник международных фольклорных фестивалей. Широкую известность в области и за ее пределами снискали мордовские этнографические коллективы в селах Новые Пичуры Наровчатского района, Старая Яксарка Шемышейского района, Карасевка Белинского района, Пылково Лопатинского района, Большое Пермиево Никольского района и др.. Большой успех у зрительской аудитории имеют татарские ансамбли в селах Усть-Уза Шемышейского района, Индерка Сосновоборского района, чувашские коллективы из Ишим-Горы, Алешкино Неверкинского района.
Своеобразна культурная роль неаутентичных фольклорных коллективов, которые объединяют жителей городов и поселков городского типа, преимущественно молодежь. Они не находятся внутри этнической традиции, но эта традиция вызывает интерес и желание воспроизвести ее в современной культуре провинции.
Таких коллективов в области в конце 20 века было более ста пятидесяти, и многие из них, подобно аутентичным, получили широкое признание. И все же в этом контексте один следует выделить особо. Это «Реченька» - фольклорный музыкальный ансамбль, созданный в 1978 году в Пензе. Его организатор и художественный руководитель А.Г. Тархов приложил немало усилий, чтобы объединить в деятельности молодежного коллектива три функции: изучение и собирание этнического музыкального наследия, воспроизведение его на высоком художественном уровне и активную популяризацию среди самой разнообразной аудитории. Дело отца продолжила его дочь А.А. Тархова, под руководством которой базовый фольклорно-этнографический коллектив лаборатории фольклора Пензенского музыкального училища сделала новые шаги в приобщении российской и зарубежной публики к этой сферы культуры.
Упоминание о стремлении и воплощениях стремления обнаружить, усилить, соединить с современной культурной средой этноархаическое не случайно и связано не только с обозначенным экспериментом. С некоторой осторожностью это явление можно назвать тенденцией, даже процессом, имеющим актуальную идейную и социокультурную подпитку. Понимание неоднозначности, сути оттенков этого процесса несомненно важно для плодотворного существования провинциальной культуры как части общероссийского и мирового культурного пространства.
Сохранение эстетически и нравственно ценного, воплощаещего исконно гуманистические, возвышающие человека мотивы, устремления, несомненно, ценно и перспективно. Более того, создание и успешное функционирование с 1975 года Пензенского музея народного творчества в украшенном реставрированной камешкирскими умельцами деревянной резьбой старинном здании не только не дают зримые образы этнической талантливости, но и внушают гордость за мастеров-земляков, желание подражать им.
Сомнения же в общественной целесообразности вызывают другие, осознанно прокламируемые, выходы на элементы этнически традиционного в провинциальной культуре.
В 1997 году был создан историко-этнографический центр Пензенской области, зарегистрированный как общественная организация. Девиз центра – возвращение к истокам. Содержание программы историко-этнографического Центра заключается в следующем:
1. Знакомство с природой и культурными ценностями Пензенского края, способствование охране, сбережению, восстановлению памятников истории и культуры.
2. Создание условий для исследования неизвестных страниц истории и культуры народов Пензенского края.
3. Пропаганда среди учащейся молодежи достижений традиционной духовной культуры народов Пензенского края.
Ведущей формой работы историко-этнографического Центра является организация и проведение историко-этнографической экспедиции, цель которой – изучение традиций, обычаев, обрядов народов Пензенского края. Особое внимание участники экспедиции проявляют к изучению ритуальных предметов. Это икона, свеча, колокол, дежа (квашня), детали народного костюма, а также некоторые сооружения, созданные руками человека, - это печь, жилище и т.д. В центре работы экспедиции – изучение обрядности, связанной с почитанием названных ритуальных предметов и сооружений.
При всей лояльности и уважении к этническим традициям трудно согласиться с тем, что возрождение утраченного всегда содержит гуманистическую ориентацию и социально продуктивно в 21 веке.