— Я не знала, что в тюрьме можно учиться.
— Можно.
— Лучше, чем в клинике, — неожиданно обозлилась Гермиона. — Мне говорили, что мои книги «не поспособствуют выздоровлению».
— И были, вероятно, правы.
Вместе с разгорающейся злостью к Гермионе стремительно возвращалась трезвость. Она сжала руки в кулаки, вдруг очень явственно осознавая, что нога Снейпа под столом (вроде бы непреднамеренно) ткнулась в её лодыжку, да так там и осталась.
— Ну, — продолжил Снейп, прежде чем она успела ответить, — если решите отправиться в прошлое и поменяться со мной местами, дайте мне знать.
Его просьба прозвучала далеко не так горько, как могла бы. Отведя взгляд от своих колен, Гермиона обнаружила, что Снейп как-то необычно ей улыбается.
Под Гермиониным взглядом его улыбка мгновенно померкла — она, оказывается, хмурилась. Снейп отвёл ногу.
— В чём дело? — сказал он.
— Думаете, — осторожно произнесла она, еле сдерживая закусивший удила разум, — это оно и есть? Что-то вроде путешествия во времени?
Снейп фыркнул.
— Не будьте гадким, — упрекнула его Гермиона.
— Прошу прощения, — сухо отозвался он, — но путешествия во времени, Гермиона?
— Магия, профессор?
Снейп ощетинился.
— Один из этих терминов можно интерпретировать шире, чем другой.
— Я так не думаю, по крайней мере, не в том смысле, в котором мы его определяем. — Она задумчиво обхватила подбородок пальцами. — Что же это тогда может быть? Кто-то изменил наше прошлое? Направил нас не по тому пути, который нам предназначался?
— Какая романтическая точка зрения.
— Реалистичная.
— Да не особенно.
— Было бы больше толку, если бы вместо того, чтобы затыкать мне рот, вы помогали мне строить теории, — бросила Гермиона, но вскоре её голос опять стал задумчив. — Впрочем, если кто-то изменил мир, изменил нас, то каким образом мы помним… — её сердитый взгляд остановился на Снейпе, — пардон, каким образом я помню то, что помню?
— Вы пьяны, Гермиона, — заметил Снейп. — Вы даже этот наш разговор утром не вспомните.
Но Гермиона уже не чувствовала хмеля. Напротив, она была трезва и собрана. Музыка — индийский ситар — играла тихо, но отдавалась гулом в её пальцах, сытый желудок был тяжёл, и она физически ощущала свой мозг.
— В прошлой жизни я была ведьмой, — пробормотала она.
Снейп снова ухмыльнулся.
«Некрасивый », — напомнила себе Гермиона.
— Пойдём, — воскликнула она, и, как по волшебству, рядом возник официант. — Можно заплатить? — Она вскочила на ноги.
— Уже домой, — сказал Снейп странным голосом — с разочарованием или с надеждой?
— Нет, — ответила Гермиона, хватая сумочку. — Нам пора отправиться в более людное место.
Он не успел возразить, потому что она проследовала за официантом к кассе, оставив Снейпа пробираться через кишащий как улей ресторан в одиночестве и без укрытия. Несколько голов повернулись в их сторону. Гермиона подумала, что повернулись бы они в любом случае, какую бы репутацию не имел Снейп в Коукворте — он производил внушительное впечатление, необычайно примечательный, мрачный, резко выделяющийся на таком ярком фоне. Но местные его явно узнали — несколько лиц там и сям застыли в замешательстве.
— Всё было замечательно, спасибо, — сказала Гермиона официанту, хотя тот не спрашивал.
Официант всё переводил взгляд с неё на Снейпу и обратно. Она широко улыбнулась и поняла, что вот уже много недель ей не хочется прятать улыбку за ладонью.
____________________________
Снейп не совсем понимал, как это произошло. Он придержал для Гермионы дверь, выходя из ресторана. За ними наблюдали, и она отказалась проходить первой. Она просто стояла на месте, выглядя далеко не такой пьяной, какой должна была быть после целых трех пинт пива, и смотрела на него снизу вверх, заломив бровь.
Она протянула руку.
— Вы что, серьёзно? — сказал Снейп. Видимость была обманчива, как обманчив был внезапный Гермионин поворот к серьёзному и членораздельному разговору — она определённо была всё ещё пьяна.
Её пальчики переплелись с его длинными пальцами. Гермиона встала на цыпочки, прямо перед всеми (за ними наверняка наблюдал весь город), и быстро поцеловала его в губы, после чего потянула его на улицу, оставив за собой звон колокольчика.
Она не выпустила его руку, когда, охваченные странным победным ликованием, они вывалились на тротуар.
— Гермиона, — начал Снейп, не в силах подобрать слова.
— Если не хотите, не нужно, — сказала Гермиона, по-прежнему держа его за руку.
Снейп руки не отнял.
— Вот и хорошо. — Её улыбка слегка померкла, и рука начала потеть. Снейп потер её пальцы о свое пальто. Гермиона рассмеялась.
— Куда ещё можно пойти, чтобы нас заметили? — спросила она. Её лицо золотисто сияло в свете уличных фонарей.
Они бросили якорь в пабе на центральной улице. Если в индийском ресторане было оживлённо, то центральная улица просто-таки гудела. Потоки людей вливались в пабы и клубы и выливались из них, за группой подростков, собиравшихся на лужайке, украдкой наблюдала стайка настороженных полицейских. В баре «Тюдор Роуз» было место, шириной в два человека, будто как раз для них.
Бармен узнал его.
— Чего надо? — спросил он Снейпа неприветливо и вытаращил глаза, заметив Гермиону. Она снова улыбнулась Снейпу, и тот понял, что, пьяна она или нет, он никогда не видел Гермиону настолько уверенной в себе и настолько готовой к бою.
— Во-первых, вашего уважения. — Гермиона бросила на стойку свою банковскую карточку, которая эффектно перевернулась в воздухе. — Во-вторых, мой друг желает виски, а мне хотелось бы джина с тоником.
— Точно? — Удивлённо сощурившиеся маленькие глазки метались между Гермионой и Снейпом.
— Точнее не бывает.
Когда были готовы их напитки, в толпе кстати образовался просвет, а в просвете материализовалась кабинка: кабинка с липким, гостеприимно манящим диваном. Снейп последовал за Гермионой, опустив руки. Гермиона несла напитки. Они подошли как раз в тот момент, когда на столик свои стаканы поставила другая пара.
— Простите! — воскликнула опередившая их женщина. — Я…
Она умолкла и замерла. Остановился и Снейп. Гермиона и второй мужчина стояли рядом, переводя взгляд с одного на другого. Наконец Гермиона сказала:
— Мы встречались раньше?
Женщина не обратила на неё внимания.
— Северус, — резко бросила она Снейпу, почти незаметно кивнув острым подбородком. Снейп держал руки в карманах, вцепившись пальцами в ключи, а на него пристально смотрели знакомые глаза: бутылочно-зеленого цвета, они поразительно выделялись даже в листве рододендрона. Её волосы потемнели с возрастом, но всё ещё хранили следы пламенно-рыжего цвета, который Снейп когда-то, давным-давно, с огромной радостью замечал в толпе на расстоянии пятидесяти футов.
— Здравствуй, Лили, — ответил Северус, чувствуя, как его внутренности плавятся в вязкую смолу.
Стоявший рядом с Лили мужчина — Снейп знал, что это её муж — пробормотал что-то неслышно, переступив с ноги на ногу.
— Видела тебя в новостях. — Лили взглянула на Гермиону — выражения лица той сменяли друг друга так стремительно, что Снейп никак не мог распознать ни одно из них в отдельности.
Рука Лили дёрнулась, будто она сдерживала порыв протянуть её Гермионе и представиться.
— Значит, это неправда.
— Правды обо мне в новостях никогда не сообщают, — откликнулся Снейп.
Резко взвизгнул микрофон, заставив вздрогнуть всех четверых — группа готовилась играть. Затрещали барабанные палочки, и, будто разбуженная ими, Лили прильнула к мужу.
— Мы пойдём, — сказала она, тяня мужа за руку.
— В этом нет необходимости, — возразил Снейп. — Мы можем потесниться, если хотите.
Но Лили не хотела — это было очевидно. Она переводила взгляд со Снейпа на мужа, затем на Гермиону, столбом стоявшую рядом со Снейпом. Снейп тоже глянул на Гермиону. По её стиснутым челюстям было ясно, что она ни за что не уступит, только не сегодня — после оскорбительных надписей на доме, после того, как их запихнули в угол за ужином, после бармена, которого стоило бы окунуть головой в унитаз.
— Гермиона, — сдался Снейп. Он вяло махнул рукой, представляя женщин друг другу, — Лили. Лили, Гермиона.
— Мы уже встречались, — сказала Гермиона. — В индийском ресторане.
Лили посмотрела на неё озадаченно.
— Вы заказывали еду на вынос, — слегка обидевшись, напомнила Гермиона. — Я спросила, знаете ли вы волшебные фокусы. Вы, кстати, соврали.
— Нам правда лучше уйти, — встрял муж Лили. Снейп немедленно проникся ненавистью к нему. В основном, из-за голоса. Мужчина был к тому же весьма хорош собой — подозрительно красивый блондин арийского типа, с зубами, белее которых Снейп никогда не видел. Снейп замечал его прежде, чаще всего с Лили, когда они всей семьёй бродили по магазинам, иногда в парке, который Снейп пересекал, чтобы срезать путь, направляясь в город. Они никогда не разговаривали. Снейп удивлён был, что тот вообще его узнал. Он-то думал, что стерт из жизни Лили и не существует в её воспоминаниях — не о чем больше говорить, нечего рассказывать, не о ком переживать.
Говорил блондин, как Снейповы школьные товарищи: с правильным произношением, вышедшим из моды два десятка лет назад. Он наверняка и скаковыми лошадьми владел. Снейп возненавидел его ещё сильнее.
— У вас никогда не бывает ощущения, что вы чужая в этом мире? — спросила Гермиона Лили, выдёргивая Снейпа из замкнутого круга недобрых мыслей. — Что что-то не совсем правильно? Что это не та жизнь, которая вам была предназначена, или что она пошла совсем по-другому пути, нежели должна была?
Она походила на евангелиста, на религиозного фанатика, разразившегося пылкой проповедью. И Лили могла бы отмахнуться от этих странных вопросов, просто посмеяться, пока муж за руку уводил её к двери. Но вместо этого на лице её, исчезающем в толпе, отразились потрясение и ужас.
Снейп стоял на месте, не зная, что сказать.
— Она такая же, как мы, между прочим, — сказала Гермиона, ставя стаканы на стол и хладнокровно изучая его лицо. — Я это сразу поняла, как только её увидела. Я просто не знала, что это и есть ваша Лили. Теперь всё встало на свои места.
Она села и отодвинулась дальше по сиденью. Снейп молча плюхнулся рядом.
— Простите. Я немного переборщила, знаю. Понимаете, она бы ушла в любом случае, а я хотела спросить. Я должна была спросить.
— Всё нормально, — выдавил Снейп.
— Не нормально. — Она снова схватила его руку. Её собственная рука была скользкой от мокрых стаканов. — Может быть, она ещё передумает. Может быть, вы опять будете дружить, и она сможет нам помочь. — Гермиона отпила виски из стакана Снейпа и скорчила рожицу. — Это ваше, — сказала она, подвигая стакан к нему, словно различить их напитки, не попробовав, было невозможно.
Снейп выпил. Виски на вкус отдавал водой. Придётся заказать ещё.
— Ну что ж, — вздохнул он. Движением таким ему чуждым, что казалось, будто он находится в чужом теле или кто-то контролирует его конечности, его рука обвила плечи Гермионы (не Лили), пальцы обхватили её бицепс, притягивая её ближе, так что курчавая голова примостилась на его плече. — Пожалуй, — сказал он, пытаясь не обращать внимания на легкий удовлетворённый вздох, пробравший их обоих, — могло быть и хуже.
____________________________
Когда они шли домой, в небе всё ещё вспыхивали фейерверки. Красные искры, розовые звёзды, огненные колёса взрывались в туманной мгле. Снейп осмелел настолько, что взял её за руку, когда пошёл дождь, и она не отстранилась — ещё одно маленькое чудо в ночь маленьких чудес. Подаренную ею шапку он надвинул низко на уши. Он предложил было шапку Гермионе, но та отказалась — волосы обычно защищают её от дождя, сказала она, как шерсть овцу.
О Лили они больше не говорили.
Так уж пьяны они были? Сложно сказать. Обоим казалось, что они вырвались из своих тел и парят по грязным улочкам Коукворта обратно в тупик Прядильщика, сжимая невесомые, бесплотные руки друг друга. Снейп был уверен, что будь он трезв, он бы сейчас весь трясся. Или бежал, как бывало раньше при таком тесном контакте с этой крайне молодой женщиной.
Гермиона же была уверена — и с ужасом ждала — что он вот-вот очнётся и поймет, что она вовсе не та женщина с рыжими волосами и ярко-зелёными глазами, казавшимися ей так поразительно и так хорошо знакомыми.
Они добрались до двери Снейпова дома, открыли её (фонарь у двери не горел, и в темноте не видно было надписи «ИЗВРАЩЕНЕЦ ») и оторвались друг от друга в прихожей, чтобы снять обувь.
— Ну, — сказал Снейп — он уже успел взобраться по лестнице до середины, не сняв пальто, — спокойной ночи. Не замёрзните.
— Спокойной ночи, — ответила Гермиона.
Она неподвижно стояла у подножия лестницы.
— Северус?
Снейп остановился в трёх ступенях от площадки. Он смотрел на неё, сумрачный, с нечитаемым выражением лица, наполовину скрытый тенью.
— Вы не против… — У Гермионы бешено колотилось сердце — она уверена была, что стены трясутся и весь дом сейчас обрушится. — …если я переночую с вами?
Они стояли в полной тишине. Даже фейерверки не трещали на улице. Казалось, тишина сгущается, темнеет, проглатывая их.
Раздался скрип, стон лестницы и шуршание ткани.
Снейп спустился на одну ступеньку.
[1] Тонкие круглые хрустящие лепешки из чечевичной муки
[2] Марка производимого в Великобритании индийского пива
[3] Индийский пряный соус
Путь далёк
Гермионе часто снилось, как у неё выпадают зубы — она складывала руки чашечкой вокруг рта, и все зубы, от передних до задних коренных, сыпались в подставленные ладони. Она знала, что такие сны нередки: тетя говорила, что видела точно такой же сон перед тем, как узнала, что беременна (крайне маловероятно в случае Гермионы, слава Богу), и мама говорила, что ей такое постоянно снилось перед экзаменами в стоматологической школе. Но и тетя, и мама говорили об этом с какой-то опаской, тревогой — им определённо не хотелось бы такие сны повторялись. Гермиона же во сне, смотря на выпавшие зубы в своих сложенных в пригоршню руках, думала только: как хорошо, что теперь можно поставить новые.
Но не такой сон Гермиона видела этой ночью.
Это был другой сон, похожий и в то же время непохожий, такой реалистичный, что, очнувшись, она чувствовала в воздухе древесный дым, и паника и боль пронзили всё её тело с головы до ног. Рядом были и другие люди, пустые лица и камень вокруг. Злые слова, которые она не могла разобрать. Крики, полные досады и ненависти, и бранью звучавшие слова: «Денсагео!». И Гермиона опять сложила ладони вокруг рта в полной уверенности, что, как и много раз прежде, она отнимет их и увидит в ладони свои передние зубы.
Но зубы не выпали, а наоборот, начали расти, удлиняться, вытягиваться. Они скользнули за нижнюю губу, за подбородок, продолжая расти, ткнулись в ложбинку между грудями.
Гермиона вскрикнула, вернее, сдавленно пискнула, потому что не могла открыть и закрыть рот, слёзы навернулись ей на глаза. Что делать? Отпилить, бежать к родителям и умолять, чтобы они приняли её в качестве пациента и выдрали ей эти зубы своими щипцами? Она пыталась прикрыть их, но её руки были слишком малы, а пустые лица меж тем дразнили, кричали и смеялись над ней.
Вдруг смех прекратился. Гермиона отступила назад, подняла слезящиеся глаза, безуспешно пытаясь прикрыть зубы от дальнейших оскорблений. Перед ней возникла тёмная фигура, огромное чёрное пятно, так хорошо ей знакомое. Она моргнула три раза, и очертания возвышающегося над ней Снейпа приобрели резкость. Снейп смотрел на неё холодно, с омерзением, скользя взглядом от глаз к носу и к краям двух передних зубов.
Его ледяной голос пронзал её насквозь, сосулькой впиваясь в сердце.
— Не вижу разницы.
Гермиона, резко проснувшись, вздрогнула.
Снейп всё ещё спал. Его глаза не светились в темноте, и дыхание его было замедленным, глубоким и ровным. Она уснула, прижавшись лбом к прохладной коже его плеча, но в какой-то момент ночью он отвернулся лицом к противоположной стене своей крохотной спальни, оставляя в полное и свободное её распоряжение больше половины кровати.
«Вот скотина», — с жаркой ненавистью подумала Гермиона, отчаянно желая столкнуть его с кровати и посмотреть, как он, громко выругавшись, рухнет в промежуток между рамой кровати и стеной.
Конечно, глупо было позволить обычному сну так сильно её задеть, но видение было таким реальным. Его голос, такой суровый, такой жестоко точный в своём холодном расчете, словно был предназначен для того, чтобы пробивать самые уязвимые её места и разрывать в клочья её хрупкое, невесомое тщеславие.
Снейп шевельнулся — Гермиона в панике подумала, что он сейчас проснётся — но он только толкнулся боком в её бедро и продолжил спокойно спать.
«Он не делал этого, — подумала Гермиона. — Он никогда не пытался намеренно меня обидеть ».
И всё же в комнате пахло древесным дымом, старый кирпичный дом был сырым, как разваливающийся средневековый камень, и Гермиона могла поклясться, что слышала уханье совы, перед тем, как снова уснула рядом со Снейпом, когда свет за мутным окном наконец стал темно-серым.
#
Она проснулась раньше Снейпа, оделась раньше него и вышла из дома, пока он ещё спал. Только на полпути к магазину она вспомнила, что на дворе первое января и магазины не работают. Окоченевшая от холода и досады, Гермиона нашла парк и уселась на твёрдую холодную землю под хилым рододендроном, смотря, как молчаливые люди — призраки ночного загула и раннего продуктивного утра, бредут мимо в зимних пальто или вчерашних коротких платьях и на высоченных каблуках.
Только одна мысль стучала в голове:
Снейп.
Она все ещё чувствовала себя потрясённой, раздавленной (проклятая простуда только теперь по-настоящему дала знать о себе, захватив голосовые связки, скребя в горле длинными острыми когтями). В голове стоял туман, но не только из-за вчерашней выпивки.
Она переспала со Снейпом.
Гермиона соврала бы, сказав, что не думала об этом раньше. Ещё до того, как она схватила и притянула его лицо к своему в том пансионе в Уилтшире, она представляла себе, каково это — быть с кем-то, кто знает её, понимает её и, кажется, не испытывает к ней жалости, в отличие от вереницы её рыжих бойфрендов и случайных связей. Снейп был не очень опытен — он примерно так и сказал ей сразу, прежде чем вообще пустил её подняться по лестнице. А потом кровь вдруг прилила к его бледному лицу от ужаса, что он неправильно понял её просьбу. Но он всё правильно понял. И он повел её в свою маленькую спальню, шумно дыша, по-прежнему пряча свое тонкое тело в глубинах чёрного шерстяного пальто.
Гермиона гадала, как Снейп отнесётся к произошедшему в свете дня.
Что он сделает, когда она вернется в тупик Прядильщика? Выставит её вон, закроет дверь на засов, прокричит через исцарапанное окно, чтобы она уезжала домой и не возвращалась больше? Сейчас Гермиона полностью отдавала себе отчет в том, что вчера они оба были пьяны. Но Гермиона знала, что инициатором была она, это она дала делу ход. Муть, кружащаяся в желудке, остро напоминала о том, что, во-первых, ей хотелось бы, чтобы они оба были при этом трезвы, а во-вторых, ей казалось, самую чуточку, будто она воспользовалась ситуацией. По какой-то глупой причине она надеялась, что полная сумка продуктов и жирный, плотный английский завтрак отчасти сгладят неопределённость их связи и вернут их на прежние позиции. Но магазины были закрыты, а местные ресторанчики ещё не распахнули свои двери навстречу похмельным гулякам, отмечавшим Новый Год.
Когда холод стал нестерпимым, Гермиона постучалась в дверь дома в тупике Прядильщика.
— Магазины закрыты, — сказала она, прежде чем Снейп успел спросить, где она была. Он не выглядел ни озабоченным, ни раздражённым, его лицо просто… ничего не выражало.
Дело было ещё хуже, чем она думала.
Тем не менее, он заварил чай, они позавтракали сухими хлопьями, и никто не проронил ни слова о прошлой ночи. День прошёл почти так же, как все предыдущие дни: в тишине за книгами, теориями и замечаниями. Гермиона посасывала липкие леденцы, которые нашла на дне своего рюкзака. Снейп не ворчал, когда она кашляла, забыв прикрыть рот рукавом.
В какой-то момент она обнаружила, что рисует карикатурную Гермиону в своём дневнике, а Снейп низко склонился над её плечом, дыша ей в ухо и, видимо, не замечая, как она напряглась от его близости.
— Что вы делаете? — спросил он.
— Это Другая Гермиона. — У Другой Гермионы была такая же огромная копна волос, но два её передних зуба не доставали до нижней губы, как было в реальности. — Если она существует или существовала, эта другая Гермиона. Я записываю всё, что мы знаем обо мне — о ней, о её мыслях, чувствах, прошлом и так далее. То, что я помню и что оказывается бессмысленным применительно к моей жизни.
— Годная мысль, — заметил Снейп, и она покраснела от неявной похвалы.
Она продолжила рисовать. Рисовала Гермиона не так хорошо, как Дин — это он сделал набросок единорога от 20 мая и грифона от 3 июня. Но таким удовлетворением было излить своё разочарование чёрными чернилами, сделав глаза Другой Гермионы тёмными, изогнув уголки её губ во всезнающей ухмылке.
Рядом с рисунком она начала свой список:
Другая Гермиона Грейнджер:
Волшебница, в некотором роде. Владеет орудием того, что мы можем называть «магией», и умеет делать то, чего не умею я.
По-видимому, влюблена в парня по имени Рон, что объясняет мою склонность к рыжеволосым.
Знает Северуса Снейпа?
Не сумасшедшая.
На предпоследней строчке она заколебалась, почти написала «Боится Северуса Снейпа », но передумала. Впрочем, Снейп увидел своё имя и спросил:
— Что вы помните обо мне?
— Вы появлялись в моем сне. Не знаю, реальным ли он был, то есть — не знаю, свидетельствовал ли он о том, что мы… не можем… вспомнить. — Она нажала на бумагу сильнее, и над «С» в слове «Снейп» расцвела клякса. — Думаете, мы с вами встречались?
— Мне не снятся сны, — ответил Снейп.
Гермиона уже рисовала его, обращаясь с чертами его лица гораздо бережнее, чем обошлась со своими.
«Другой Северус Снейп », — написала она большими буквами и подчеркнула длинной летящей вниз линией.
Затем взглянула на Снейпа, не представляя, что писать дальше, кроме «Профессор?» — и даже это она написала с неким трепетом, начиная подозревать, без всяких доказательств противного, что Снейп должен быть именно её профессором. Об этом она совершенно не желала думать сейчас, только не сейчас, не после, не… никогда.
Снейп глянул на страницу, насупился.
— Я не знаю, — сказал он.
«Лили Эванс », — написала Гермиона под его именем, и Снейп издал неопределённый звук, но не возразил.
— Неприязнь к змеям, — признался Снейп, и Гермиона записала это под именем Лили, а также «Олень » и «Неверный Дом? ».
Помолчав ещё немного, Снейп вздохнул:
— Иногда мне кажется, что этот мир ещё добр ко мне — добрее, чем был бы мир магический.
— Это почему? — спросила Гермиона, по-прежнему держа перо наготове и не зная, что писать.
— Не думаю, что магия мне помогла бы.
Она постучала кончиком пера по бумаге, и чернила расплылись по полям страницы.
— Вы мне не верите, — сказал он.
— Не знаю.
— Если Другой Северус Снейп, — его голос был ироничным и слегка горчил, — родился от того же отца, сомневаюсь, что его детство было чем-то лучше моего.
— Может быть, вы бы завели друзей получше, — сказала Гермиона, пытаясь приглушить свое разочарование. Ведь именно он, когда развеялись первые сомнения, казалось, так жаждал найти то, что они искали. Именно он, когда она никак не могла подобрать слово для этого ощущения иного, так быстро предложил слово «Власть ». — И не попали бы в тюрьму, и имели бы успешную, приносящую удовлетворение карьеру.
Она была уверена, что было ещё что записать, но Снейп больше ничего не предлагал. Гермиона набросала несколько их теорий под заголовком «Что с нами произошло? » (все они казались глупыми): изощрённая теория о потере памяти и заговоре, теория о путешествии во времени и (Снейп хохотал) теория о клонах. «Коллективное безумие » попало в список тоже, но только в самый его конец. Потом Гермиона быстро начеркала список предметов. Деньги — потому что её всё поражало, что Снейп, похоже, был очень плохо знаком с британской валютой, при том, что прожил в Англии всю жизнь. Палочки — рассказ Снейпа о рождественском подарке от Лили задел какую-то знакомую струну. И фамильяры. Косолапка. Снейп упоминал о её кошке раньше: он думал, что Косолапка должна быть не женского пола, более того, что она должна была уже помереть от старости. Возможно, предположил он (уже мягче, когда она перестала неистовствовать при мысли, что её ненаглядная питомица должна гнить в земле), у Другой Гермионы тоже была Косолапка, но та Косолапка была самцом. Вроде и глупо, но Гермиона всё равно записала. В Косолапке, пустоголовой кошке с приплюснутой мордой, имевшей привычку неверно рассчитывать расстояние между кухонным столом и стойкой, определённо не было ничего похожего на магию — или мозги, если на то пошло. Впрочем, наверное, так и должно быть, если кошка — всего лишь оттиск жизни Другой Гермионы, а не Настоящей Гермионы.
Кем бы ни была Настоящая Гермиона.
Снейп вернулся к своей книге, и Гермиона почти уже снова взялась за толстый том Батильды Бэгшот, но вместо этого перевернула страницу в дневнике и нарисовала пару глаз. У неё не было зелёных чернил, но она нарисовала глаза так точно, как могла: миндалевидной формы, поразительно знакомые и мгновенно узнаваемые — хотя она встречала их обладательницу всего два раза в жизни.
«Другая Лили Эванс », — записала она над чернильным взглядом, а ниже — когда была твёрдо уверена, что Снейп погружен в собственную работу и непоколебимо сосредоточен: «Убита ».
#
Гермиона не думала, что Снейп пригласит её в свою комнату ночью. День прошёл в комфортном негласном соглашении не обсуждать чувства, и ни в один из их разговоров не закралось ни единое упоминание секса. Поэтому она так удивилась, когда — огонь еле теплился, и старые гниющие часы на каминной полке били полночь — Снейп отодвинул свои книги и кружку с чаем в сторону и спросил, готова ли она идти спать.
— О. Ой! — сказала Гермиона, и Снейп широко раскрыл глаза.
— Вы не обязаны, если не хотите, — сказал он. — Само собой.
— Нет, — поспешила разуверить его Гермиона. — Нет. Я хочу.
Потом, после того, как их дыхание замедлилось, и перед тем, как они уснули сном без сновидений, но полным надежды, Гермиона сказала:
— Это словно очень хорошая книга.
Шелест простыней в темноте — Снейп повернулся к ней лицом, тихонько придвинувшись. Покрывало соскользнуло с их плеч.
— Вы о чём? — Он ёрзал, комкая руками простыню — нервная привычка, которую Гермиона не замечала, когда они просто спали в одной комнате. Скрывал он свой дискомфорт раньше или нервничал как раз от её близости?
— То, что я помню, — ответила она. — Сны, ощущения. Нереальные и реальные одновременно. Не всегда хорошие. Но всегда с оттенком разочарования, что однажды история закончится.
Снейп никак не отозвался, только откинулся обратно на подушку, тяжело вжимаясь в неё макушкой, прогибая изголовье.
— С вами когда-нибудь такое бывает? Я знаю, что у вас был… олень. А в Неверном Доме что-то произошло с нами обоими. Но какая часть Другого Снейпа — книга, которую вам не хочется закрывать?
— Вы смешали свои метафоры в кучу, — проворчал Снейп.
— Неправда. Вы просто хотите, чтобы я замолчала.
Она протянула руку и нерешительно положила её ему на бок, притягивая его бедро обратно, прижавшись пальцами ног к его икре. Их близость всё ещё ощущалась хрупкой, способной рассыпаться от одного неверного слова или непродуманного прикосновения в темноте. Её запястье было расслаблено, подушечки пальцев мягко касались его выступающего ребра.
Снейп не возражал. Но и не такого ответа она от него ждала.
— Лили Эванс, — сказал он, наконец, сухим шелестом, шёпотом. Его тело лежало неподвижно под её рукой, будто сердце его перестало биться, и кровь перестала течь под кожей. — Самое правильное, что было в моей жизни.
— Лили Эванс, — повторила Гермиона.
Конечно, Лили Эванс.
— Вы сами спросили. — По его голосу не похоже было, чтобы он сожалел о сказанном.
— Знаю, — откликнулась Гермиона, пытаясь придушить внезапную боль не только от его ответа, но и от того, что она знала заранее, каким этот ответ будет, точно знала имя, которое произнесут его губы, прежде чем сам он даже подумать успел.
#
Гермиона вела себя странно. Снейп полагал, что странно она себя вела часто, и простуда, скорее всего, делу не помогала. Однако он догадывался, что лгать она не очень умеет, а чихание, кашель и сморкание не объясняли того, что она стала избегать его взгляда после третьей вместе проведённой ночи. Неужели всё было так уж плохо? Она не возражала. Она даже сама это предложила — слава Богу. Да, это было странно, эта их… близость. Относительно внезапный скачок — из натянутой дружбы в его скрипучую узкую кровать. Она бодрилась, несмотря на простуду (и на то, что второго января проснулась в одиночестве, потому что ему мешал спать её храп)… но что-то она утаивала, что-то было не так в том, как она говорила с ним, вернувшись из магазина с контейнером молока к чаю на следующий после Нового Года день.