Возле пруда прохаживалось несколько обитателей пансионата. Тут было не так жарко и еще более уютно. Искатели приключений, как назвал их старик, тоже наслаждались видом и слушали, как Алим описывал связанные с парком события. Заняло это не меньше часа. Но рассказ того стоил.
– Значит, Игра – это не выдумка? – изумился Эмиль.
– В том то и дело, что она как бы все время присутствует в жизни каждого и начинает проявлять интерес к тем, кто стоит на пороге нового, – выразила свое мнение Мила. – Но когда она прикасается, время реально становится нереальным. Столетия неотличимы от мгновений. Я это испытала на себе.
– И я хочу испытать, и как можно скорее. – Яна смотрела на Алима, будто пытаясь предугадать его ответ. – Что для этого надо?
– Безмолвие и полное растворение. Надо быть убедительной в своей полезности. Надо блеснуть своими гранями. Не должно быть и намека на отчужденность, обособленность, скрытность, наигранность, – пытался описать необходимые условия Алим, – только так можно достичь необходимой свободы и скорости. Тогда Игра начинает прорастать изнутри и заполнять все вокруг. В обычном состоянии, когда наш взгляд направлен вовне, и мы не обращаем внимания на то, что внутри нас – то, что внутри нас, не обращает внимания на нас. И мы думаем, что там ничего особенно и нет. Надо выйти из-под власти, вырваться из оков воспринимаемой нами реальности. Она лишает воли, подавляет ее. Игра же, наоборот, приветствует ее проявление и радуется возможности преподнести ответное воздаяние. Но она выбирает достойных соперников. Ей не по нраву избиение слабых.
– А я уже чувствую гул приближения чего-то! – Эмиль прислушивался к пространству.
– Надо, чтобы его услышали все одновременно. Давайте присядем у камней и настроимся, – предложил Алим. – Не знаю, сколько у нас попыток, но после каждой неудачной шансов будет все меньше.
Мила и Алина присели на скамейке у каменной стены, остальные прямо на камнях. Появившаяся усталость могла, как помочь, так и помешать. В тонком мире все зависело от тончайших и малейших колебаний. Необходимо было непоколебимое безмолвие.
Алим решил прибегнуть к помощи папки Мишара. Все-таки большой группой было сложнее работать. Слишком много несогласованности, хотя, с другой стороны, эффект резонанса мог дать намного больше.
Все притихли, и каждый погрузился в собственное молчание. Подождав немного, Алим открыл папку наугад. Лист был исписан наполовину, а дальше пестрели какие-то непонятные значки.
Он начал читать:
«Десятки тысяч миллионов потоков граней бытия - неодолимая преграда была бы, если б не одна прямая грань единой сферы в одном потоке множеств я.
Несталым было бы желанье единым множеством предстать, когда бы не одна возможность: даря, тем самым умножать.
И все же штрих один мгновенный, свою зеркальность обретя, забыл, что он несовершенный, что он, как малое дитя.
И вот, пустышкою играя и улетая в мир иной, он небылицы повторяет и, не заботясь, все теряет, и обретает вновь с игрой.
Его неразвитость дурманит; и вся несложенность частей его пугает, мучит, ранит. И он, не разобравшись, мнит, что он большой, что он не спит…
Пусть спит, я веки открываю, сорвав неверья пелену. Обитель древняя, я знаю, что я пока еще в плену. Меня обвил цепями вздор, он притупляет слух и взор, он тяжестью в меня проник, собою сотворив тайник, чтобы все время быть при мне…
На мой призыв привстал Хранитель:
– Я видеть рад тебя вдвойне, я сохранил твою обитель. В твоей невидимой войне ты неизменный победитель, и дар твой очень дорог мне. И укрывает, повторяя: еще не время, так что спи, твои невидимые части уже к рождению в пути…
А дальше речь его невнятна, и я уже не я, но мы…
Уж глубина почти понятна, когда не где-то в вышине, за горизонтом, в вечной дали, а там, внутри, компакт познали и выразить вовне смогли.
И потекла, и зазвонила, и налилася жизнью нива, насыщенность приобретя…
– А как же малое дитя? Я не пойму тебя порою.
– Пусть забавляется игрою. Подходит время, стороною не протечет, но и до сроку всем не избавиться пороку.
Кому-то надо первым быть, и первым в новое ступить и путь очистить, путь к истоку. Не сразу верится пророку…
– А ты ведь сразу догадался, что я во сне не зря пытался проявленное проявить и ту насыщенность постичь, которая за глубиною.
Но ход еще один за мною: хочу я встретиться с игрою и сонаправленность явить ту, что насыщенности боле: движенье целостности в Воле…
– Хотел бы я с тобой уснуть, но хроник дел полна обитель…, побед над временем хранитель я по прошенью твоему…
Алим замолчал, но звучание пространства сохранилось. Вернее, его поддерживал невидимый хранитель. И звучание это вновь проявилось через Яну:
– Когда бы кто познать стремился или на поиски Любви себя отправить кто решился, тогда не смог бы обойти он стороной вопроса Воли.
Преодолеть сомненья, что ли, свой выбор сделать, первый шаг, не может, лишь лишенный воли. Тогда упрется, как ишак, без действий, в ожиданьи доли.
Что ж, трудно пониманье так, что беды все его и боли, и проявления неволи, то все – всего лишь только знак, и знак того, что он не в Воле?…
Яна сделала паузу, и неожиданно продолжила Алина:
– Но для того, чтоб понимать и видеть то, что он не в Воле, ведь надо грани различать, затем уметь сопоставлять, как в математике, не боле.
Все то пытливому сполна способна Мудрость дать для роста. Все сложно в хаосе пока, а в матрице все сразу просто…
И дополнила Мила:
– Но чтобы все воспринимать, должна быть нить соединенья, магнит любви, сердечность: звенья начала вечного движенья. Без них ничто не может стать, что должно быть...
И вновь звучанья тишина. И в довершение – Эмиля неописуемый восторг:
– Вот это точно были знаки, как всё в одном пространстве слилось, все разлеглось, соединилось, от плевел отделились злаки.
Постепенно вибрирующая насыщенность пространства ослабла, и появилась убаюкивающая мягкость его прикосновения.
Возле молодых людей собралось несколько обитателей пансионата. Среди них был и Соломон-Наум. Они не очень понимали, что происходит, но декламирование им понравилось.
– Наверное, выступление какое-нибудь репетируют. Хорошая игра. Настоящие актеры, – предположила и похвалила одна из женщин.
– Да нет, это они экзамены сдают, – поправил Соломон.
– Какие же экзамены, если, кроме нас, никого нет? – не согласилась женщина.
– А разве вы не слышали, как все пространство парка и его хранитель внимали их словам? – настаивал Соломон.
– Ах, опять ты со своими фантазиями, чудак старый! Ну, если так, то экзамен они сдали. Это мы все можем подтвердить. Слушали так, что оторваться было невозможно.
– А откуда отрывок, не знаю такого, можно посмотреть? – попросила вторая женщина и подошла к Алиму.
Алим протянул папку.
Женщина полистала ее и удивленно посмотрела на подругу.
– Здесь чистые листы. Ни одной строчки.
– Хранитель принял текст. Я же говорил…
Старик так и не окончил фразу. Пошел вдоль пруда, что-то радостно бормоча.
Что изменилось?
Какое-то время актеры, как назвала их женщина, размышляя, шли в молчании по направлению к выходу из старого парка. Первой не выдержала Яна:
– Так что же все-таки произошло, и что изменилось? – задала она вопрос то ли себе, то ли Алиму, то ли парку, то ли всем сразу. И сама же попыталась ответить. – Ведь зависит от того, как посмотреть. Если представить все буквально, то одно, а если в переносном смысле, то другое.
Мне, то казалось, что я стою в каком-то хранилище и рядом его хранитель, то я вообще неизвестно где летала, то я не могу избавиться от мысли, что мы-то все время находились возле пруда. Даже свидетели тому были. И какой результат?
– Привыкай, – решил ответить ей Алим, – это еще не самое сложное: одновременно находиться в нескольких проявлениях, присутствовать в разных мирах. Это все путь и предназначение Скользящего во Времени: прошивать множество пространств Огненными Нитями единения, не задерживаясь нигде. Сложнее то, о чем ты спрашиваешь – суметь осознать, что изменилось, и отдать это на развитие другим. Но это мой путь и Милы, надеюсь. А ты можешь выбрать себе другой.
Свобода воли и право выбора, а путей несчетное множество, и каждый важен, и каждый неповторим. Главное – идти, не сбиваясь и не сворачивая, иначе Огонь, накопленный тобой, может иссякнуть. А что изменилось, – продолжал он, – так хотя бы то, что ты все-таки говорила о воле, хотя собиралась о мудрости. А это значит, что ты уже работаешь над вопросом их взаимодействия, или взаимопроникновения, синтеза или еще чего-то.
– А я тоже заметила и ощутила, что, размышляя о воле, я заговорила о мудрости, – подтвердила Алина. – Может, надо было как-то по-другому поставить перед собой задачу?
– А мне кажется, что главное – то, что мы сдали какой-то экзамен, – подключился к разговору Эмиль. – И пусть, как утверждает Алим, со второго раза, пусть не совсем понимаем, какой, но одно точно почувствовали все: мы перешли на следующую ступеньку, мы стали ближе к чему-то важному. Лично я доволен сегодняшним днем. Я первый раз получил такой опыт. А поскольку я ничего конкретного не ожидал, как, может быть, другие, то у меня только радость на душе.
– А, по-моему, на душе радость у всех, – поправила Мила, – ведь мы прикоснулись к неведомому, как и хотели. Теперь должно все устояться, пристроиться к нашей жизни, проявиться, закрепиться, или что там еще, и дать возможность простроиться условиям для следующего шага.
Я с Алимом уже два месяца делаю такие «шажки» и понимаю, что придет время, когда буду ходить уверенно. Наверное, в других мирах тоже требуется время на всякое обучение. Ведь это так, Алим?
– Я все больше начинаю понимать Игру. Время хоть и истекает из Огня, но перетекая в материю, становится вполне материальным. Его можно просто тратить, можно кому-то уделять, можно на что-то использовать, его можно сжимать, растягивать. Им можно играть. Просто она, Игра, первая до этого догадалась и знает больше нюансов.
На остановке они опять замолчали и углубились в размышления. Молчали и в автобусе.
В городе вышли возле института.
– А ведь я этим маршрутом впервые проехал еще в детском сне много лет назад, – вдруг вспомнил Алим. – Это что, значит, все было предрешено заранее? Как согласуются между собой предрешенность и свобода воли? А если бы родители переехали в другой город?
– Нет, мне кажется, что такого быть не может, – вступила в разговор Яна. – Мы знаем заранее только то, что потом точно сделаем. Просто это приоткрытое нам знание, как подготовка, постепенное проявление чего-то очень важного. Как помощь для различения деталей, привлечения внимания, как планирование. И никакой неизбежности тут нет, а, наоборот¸ свидетельство того, что все происходит не случайно, а планомерно, как результат множества согласованных действий. Вот мы, выходит, сегодняшний экзамен тоже давно спланировали. Но только сейчас своими действиями проявили всё.
– Вот видишь, – заметила Алина, – а ты говоришь, какие изменения? Ты уже философствуешь по-другому после встречи с Хранителем, можешь даже сказать, что встречалась с самим Соломоном, и при этом не соврать. Можешь сказать, что у тебя сегодня появились новые друзья, с которыми ты можешь быть естественной и открытой. Наверняка твоя душа избавилась от нескольких обременительных узлов, развязанных сегодня. И это только по прошествии какого-то получаса, а дальше еще больше будут заметны изменения. То же самое я могу сказать и о себе.
Мила взяла Алима под руку, спрашивая при этом:
– Ну, куда мы дальше?
– Видишь, как надо задавать вопрос? – Яна поучающее обратила внимание Эмиля, – сразу понятно, каким правильный ответ должен быть. Пусть попробует сказать, что в институт или на работу.
Все рассмеялись.
– Да какой институт! После экзаменов полагается свободное время. А можно и тортиком отметить, с чаем, – предложил Алим.
– Так, может, все вместе, в открытом кафе в парке? – заволновался Эмиль.
– Да, конечно же, вместе, – улыбнулась Мила, – никто тебя не оставит с разбегающимися мыслями. Пускай устаиваются под наблюдением.
– Я даже согласен быть гусенком, если это поможет простроить еще что-нибудь интересное, – Эмиль не скрывал своей радости.
– Эмиль, а нас с собой берешь? – прищурив глазки, взяла его под руку Яна. Алина взяла под другую руку.
– Ой, у меня, кажется, закружилась голова не меньше, чем тогда у пруда, сейчас ноги подкосятся, держите крепче, только на вас надежда, – разошелся Эмиль.
– Так что же мы стоим перед самым институтом в учебное время, пойдемте уже, – скомандовала Мила.
– А, насчет этого не бойся: на нашем отделении индивидуальный график занятий, – сообщила ей Алина.
И все направились к кафе.