«Оказаться бы там», – подумал Илистрат и закрыл глаза…
…Эмиль поднялся с пола, подумал: «Странная комната», и в недоумении направился к выходу. Пройдя коридором, вошел в приемную, где по-прежнему сидела Фаина, и сверлящим взглядом уставился на нее.
– Быстро ты определился, я даже не успела кофе допить, – произнесла она. – Кстати, комната, в которой ты был, берет тебя без испытательного срока, если только ты не передумал.
– Нет, не передумал, – выпалил Эмиль, – я тоже быстро принимаю решения.
Слово «быстро» не хотело покидать открытый рот, но Эмиль все же выдавил его. Потом спросил:
– Когда можно приступать?
– Заполняй бумаги и приходи завтра, – невозмутимо спокойно сообщила Фаина, после чего вручила ему папочку с бланками.
Эмиль вышел на улицу и наконец расслабился. Коленки его вздрагивали, голова была наполнена туманом, и мысли плавали в нем, не замечая одна другую. Сильным было желание хорошо выспаться, прежде чем что-то предпринимать, и он направился домой.
Наутро пришло решение обсудить все с напарником.
Напарники
Теперь слово «напарники» вызывало у Эмиля немного другие образы, которые сновали в его голове всю дорогу, пока он шел к Алиму. Но о чем и как говорить, Эмиль сообразить не мог, поэтому рассчитывал только на проницательность своего партнера по учебе.
– А, явился – не запылился, – встретил его Алим, – интересно, как прошел прием на работу? Поделишься впечатлениями? Проходи.
– Поделиться-то поделюсь, только вот не знаю, с чего начать.
– Тогда все по порядку давай. Вдвоем разберемся, если где застрянешь.
– Вот точно: получается, что я застрял в чужом мире, в чужом обличии, и если бы тот, другой, там обо мне не вспомнил, то неизвестно, чем бы все закончилось, – Эмиль посмотрел на Алима, ожидая пояснений.
– Не смотри так. Ничего с тобой не могло случиться, кроме проживания радости осознания и сопричастности ко всей Вселенной. Ты пришел, тебя направили в какую-то комнату, дверь и… – пытался раскачать его Алим.
– Да, меня определили во Двор Ники, я зашел, провалился, очнулся и вышел.
– И что: ничего не помнишь?
– В том-то и дело, что находился я там долго, а вышел через минуту. А началось все с дикобраза.
– Садись, посиди, – предложил Алим. – Сейчас я чайку соображу. Он вышел, а когда вернулся, застал Эмиля возле книжного шкафа.
– Ничего там интересного нет. Одно старье.
– Мне как раз и надо что-нибудь из греческой мифологии, – возразил Эмиль.
– Уже лучше, – обрадовался Алим, – и какой персонаж тебя интересует?
– Богиня Ника.
– Сложный вопрос. Кроме того, что это крылатая богиня победы и что была она талисманом даже у Афины и сопровождала Зевса, которому помогала в борьбе за власть, больше сведений вряд ли удастся найти. Любила скорость, стремительность и всегда по-разному реагировала на победы.
– Да, но это то, что известно из мифов. А тут я в иной жизни, представляешь, общаюсь с ней, даже выполняю ее поручения, и это каким-то образом отражается на условиях жизни многих. А я даже не задумываюсь обо всей мере ответственности, которая на меня ложится. Я увлечен этим.
– Погоди, погоди, – остановил его Алим, – во-первых, это не совсем ты, ведь в действительности ты все время находился в комнате. И хотя тот, кем ты себя воспринимал, мог использовать твои знания, делал он это, быстрее всего, интуитивно. Да и мера ответственности лежит на нем. По сути дела, он просто получал озарение. И если бы это чему-то противоречило, поверь мне, ты бы это почувствовал необходимостью своих преодолений. Я знаю, как это бывает.
– У тебя было нечто подобное? – поинтересовался Эмиль.
– Да, имею опыт проживания того, как выдавливает инородцев пространство, если их действия запредельны для его условий. Это даже не может быть сравнимо со стихийным бедствием по силе и скорости, – Алим пододвинул чашку с чаем Эмилю, – пей, а то остынет.
– И что ты мне можешь посоветовать?
– О, мой друг и напарник, в таких делах, когда «нечто» исходит из твоих внутренних накоплений, советчиков быть не может, – Алим загадочно улыбался. – Но если тебя все-таки интересует мое мнение, вернее, интересует, как бы я поступил на твоем месте, то скажу однозначно: я бы воспользовался теми возможностями, которые дает обучение в школе Отца. Это твоё преимущество. Думай сам.
– Вот так и знал, что никто мне не поможет, даже ты, – Эмиль поднялся, – ладно, мне пора, встретимся на занятиях, если доживу до того времени, – он улыбнулся, копируя Алима и снова отправился в «Литературный мир».
Фаина приветливо встретила нового сотрудника, выдала ему пластиковую карточку и конверт.
– Здесь ключи, кредитка и задание на первый месяц. Твоя комната в твоем распоряжении в любое время. Похоже, Алим был прав насчет тебя. Ты самородок, достойный своего напарника.
Эмиль хотел что-то спросить, но передумал и, влекомый неведомой силой, во второй раз оказался в комнате преодолений. Дверь мягко закрылась за ним. И, едва успев отметить отсутствие каких-либо предметов, кроме ковровой дорожки, Эмиль ощутил, как ноги перестали ему повиноваться, а пространство, удлиняясь и искривляясь, как в зеркалах комнаты смеха, будто вывернулось наизнанку и избавилось от него, переместив куда-то в иное.
Сознание первым преодолело шок от перехода в новые условия и, слегка потрепанное множественными разрядами, присоединилось к телу. Затем из глубины сознания вынырнул очумелый, как после боксерского поединка, Разум (это он сам себя так определил, как оч ень умелый), и, наконец, появился Престол с девственно чистыми сферами мысли…
…Осень пахла грибами, хотя дождя не было давно, и листья, на которых сидел Эмиль, снова суховато шуршали под его руками. Место казалось ему знакомым, воздух опьяняюще чистым. Уступая желанию, он откинулся на спину и закрыл глаза.
– Ты так естественен каждым своим движением, что кажешься абсолютно свободным. Даже время обтекает тебя, без опаски обнажая свою неоднородность.
Илистрат огляделся по сторонам и, не увидев никого, все же ответил, неспешно подбирая слова:
– Время текуче. А вот пространство напичкано всякими условностями, вернее, оно боится расплескать дремлющую в нем вещественную массу и поэтому никогда не решится без оглядки рвануть вдогонку за временем.
– Течение времени и условия пространства! Как верно ты подметил, Или! Но ведь материя вся тоже временем пропитана, и, стало быть, текуча. Что же пространство так боится течь?
– Засорено оно невежеством людским…
…Илистрат вскочил, отряхнувшись от дремы, и направился к столу, одиноко стоящему в тени развесистого дерева.
– Опять этот голос, – произнес он рассержено и в то же время с удивлением. Все-таки, что-то здесь неправдоподобно. По крайней мере, таких столов раньше не было.
– И меня зовут Эмиль, – неожиданно произнес он, обращаясь неизвестно к кому.
– Ох, Или, Или, совсем ты запутался в своих опытах, – продолжил всё тот же певучий голос, – сам подопытным сделался. А еще стратегом себя называешь.
Неожиданно пелена с глаз спала окончательно, и Илистрат увидел перед собой сестру, опирающуюся двумя руками на грубо отесанный стол.
Мироника пристально посмотрела на Илистрата.
– Ладно, Или-страт ег, помни, что сейчас ты только Илист - рат ник, а ратники всегда помнят свое предназначение: своим воплощением доказывать жизненность своих убеждений или развенчивать иллюзорность своих предубеждений. Или-или…
Жалко, что женщин не допускают в эту тайную школу, а то я бы и сама проделала всю необходимую работу для Ники, – она протянула Илистрату накидку-рясу, – надевай свою мантию и не забывай, что для всех ты сейчас просто Или. Ты ни на чем не зациклен, одинаков со всех сторон. Это последнее собрание, в котором ты участвуешь. Нам пора возвращаться домой.
Соратники, вы слышали?
Или прошел вглубь рощи и остановился перед тяжелой дверью в каменной ограде. Постучал. Ему открыли. Через минуту он уже сидел за длинным каменным столом рядом с другими такими же, как он. В начале стола на небольшом возвышении сидел мастер и основатель школы.
– Самые молодые приходят последними, – начал он в полной тишине. – Сегодня нам предстоит определить дальнейший путь наш, ибо застоялись мы на перепутье, и стадо наше изголодалось. Слышали вы, что было сказано Плотником: Когда сильный с оружием охраняет свой дом, тогда в безопасности его имение.*
Мастер взглянул на сидящего рядом с ним, и тот передал свое понимание момента в свете сказанного:
– Стало быть, предстоит нам стать ратниками дел Его.
– Вы слышали также вопрос Плотника: Который из двух сыновей исполнил волю отца? Тот, который сказал «не хочу», а после, раскаявшись, пошел, или тот, который сказал «иду» и не пошел? *
Сидевший вторым от мастера ощутил на себе его жгучий взгляд и заговорил:
– Раскаявшийся – лишь останавливается на перепутье, тогда как исполнивший Волю Отца становится на верный путь. Иного пути, как в Воле Отца, быть не должно.
– Вы слышали, что сказано Плотником: Имейте веру Божию…все, чего ни будете просить в молитве, верьте, что получите, – и будет вам?*
Мастер уже не смотрел на сидящих, но ответ следовал:
– Имеющий веру пребывает в Воле Отца.
– Вы слышали, сказано Ним: ничего не берите на дорогу: ни посоха, ни сумы, ни хлеба, ни серебра, и не имейте по две одежды. И в какой дом войдете, там оставайтесь и оттуда отправляйтесь в путь.*
– Слово Отца – ноша наша, – заключил следующий, – только о том, чтобы разуметь Слово и другим доносить, человеку радеть должно, но и Дом, и условия его значимы.
И так каждый из присутствующих высказал разумение Слова Отца, произнесенного когда-то Плотником, пока очередь дошла до Или.
– Вы слышали, сказано Плотником: И Я умолю Отца, и даст вам другого Утешителя, да пребудет с вами вовек, Духа Истины, Которого мир не может принять, потому что не видит Его и не знает Его; а вы знаете Его, ибо Он с вами пребывает и в вас будет.*
Или на секунду задумался или, вернее, перед его взором промелькнуло множество событий, и уже прошедших, и еще только зарождающихся, и тех, которым так и не суждено воплотиться в жизнь, ибо не развернутся соответствующие условия Дома. Он видел, как Плотник стоял пред Отцом, видел, как Огнем наполнилось все сказанное Ним. Он видел бесчисленные скорби, для преодоления которых пребудет Утешитель, и видел, как поразительна слепота, ибо мир стал иным…
– Или, мы завершим начатое, или…? – Мастер то ли называл его по имени, то ли…
– На пути Истины Светом идущий непременно Дух обретет, но в Духе пребывающий непременно Огня достигнет. Да пребудет Он с нами и будет в нас.
Великий мастер встал и, обведя всех своим проницательным взглядом, остановился снова на Или:
– Есть ли обитель, в которой и душа, и разум, и сердце могут быть в безопасности, где не прорастут безумство, бездушность и бессердечие? Как думаешь, Или? – и не дожидаясь ответа, завершил начатое. – Отныне перестаю быть одним мастером великим, но все мы становимся мастерами дел ратных. Отныне мы все ратники невидимого сражения, и все мы соратники ожидающей нас победы и предвестницы ее Ники. И мы придем к ней, ибо лавр уже посажен и пророс. Отныне каждый в ответе за путь избранный так же, как каждый избранный в ответе за Путь.
Он вышел из-за стола и первым направился к выходу. За ним остальные.
Когда Или вышел за пределы опустевшей обители, никого уже не было.
На краю рощи его ждала сестра. Она знала, как вывести брата из затуманенного состояния, и, преградив ему путь, спросила:
– Скажи, Или, что будет, если произнести наоборот: «Сон в руку, и лавр оторвали у кур в нос»? – не дождавшись ответа, она продолжила, – если бы ты был Талантом, я была бы Краткостью, а если бы я была Кроткостью, то кем бы был ты?
Илистрат не ответил на вопрос, а начал рассуждать:
– Выходит, Слово Отца уже давно произнесено, но мало кто его услышал. Большинство людей занято своими суетными делами. Не о том думают, как Волю Отца познать и исполнить, а о том, как бренную жизнь свою облегчить. И всё просят и просят молитвенно, ничего взамен не совершая.
Вот, скажи, Мироника, если гордыня – это грех, то как ее обличить? Ведь это не само действие, а отношение к нему, то есть это опять-таки действие, но той части человека, которая более высокого порядка: веры, сознания или разума, например. Но ведь, чтобы их развивать, надо ими действовать. А пока они неразвиты, то и глупости совершать могут. Почему же плоть от этого страдать должна? Даже прославлять Отца можно искренне, а можно напыщенно, с горделивостью: вот, какой я весь правильный? Может, из-за того, что есть в этом какая-то незавершенность? Почему не хотят уразуметь, что Отец ожидает активных действий на ниве проявленной? Истинно, порождения ехидны! – Илистрат перешел от вопросов к осуждению воображаемых недорослей духа, – и как можно настолько поклоняться плоти своей, что все время предаваться поисками того, чем бы еще ее можно насытить. Ведь сказано Плотником: Неужели и вы так непонятливы? Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? Потому что не в сердце его входит, а в чрево, и выходит вон, чем очищается всякая пища. Исходящее из человека оскверняет человека. Ибо изнутри, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, злоба, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство. Все это зло изнутри исходит, и оскверняет человека. *
Скажи, Мироника, а ведь сердце – то, о котором говорит Он, как и душа, и разум, не плотское вовсе? И изнутри – это совсем не из утробы плотской? Не той мерою мерим…
Так, стало быть, и понятливость, и разумение, и истоки их прорастания искать надо. И искать где-то внутри. Так почему же и оскверняющее человека там же прячется?
…Шум дождя перенес сознание Или из рощи в сад Ники. Капли дождя, как с холста, смыли и эту картину, вернув Эмиля к реальности, и он уже от себя произнес:
– Не только единожды сказано, а говорится непрестанно.
* «когда сильный…» Лук.11.21
* «который из двух…» Матф.21.31
* «имейте веру…» Марк.11.23
* «ничего не берите на дорогу…» Луки 9.3.
* «и Я умолю Отца…» Иоанн 14.16
* «Неужели и вы так непонятливы…» Марка 7.18-23
Преодоление
– Скажи, Эмиль, ты уверен, что видел именно Нику, а не кого-то другого? – спросил Алим, когда напарник вновь пришел к нему, и глаза его выражали еще большее недоумение, а сам он был готов родить еще большее число вопросов. – Нет, давай по-другому, давай избавимся от вопросительности к пространству, а направим ее внутрь. Однажды я обратил внимание, что знак вопроса и знак восклицания настолько отличаются друг от друга, что активируют совершенно разный разворот событий. Вот, знак вопроса: он такой сгорбленный, несчастный, не самостоятельный, озирается по сторонам, ищет поддержки. Кажется, ему не хватает чего-то. Дай ему палочку для опоры, подтолкни, и он заковыляет, не знаю куда, не знаю зачем. Зато знак восклицания: такой весь во внимании, готовый к действию, бодрый, с твердым намерением.
– Я знаю, – почему-то сразу забыл все вопросы Эмиль, – это ты, чтобы меня отвлечь, выдумал.
– Не совсем, – возразил Алим, – это я к тому, что всему можно дать ассоциативную характеристику. Вот я однажды видел Афину, так я тебе должен сказать, незабываемое осталось впечатление. То качество, которым она наградила Медузу, это просто малое отражение ее собственной силы. Тело наливается в присутствии силы той, становится неподвижным, будто понимает, что от него требуется некое соответствие, чтобы находиться рядом с ней и не может достичь такого соответствия.
Она не потерпит рядом с собой слабого, неуверенного, вопросительного, равно как и самоуверенного, наглого. В общем, не излишне напрячься, не излишне расслабиться нельзя. Прямо-таки ощущаешь, что облекаешься в военную форму и наполняешься готовностью к исполнению. И вместе с тем хочется выйти из сферы ее влияния. Убраться как можно быстрее с глаз ее, избавиться, освободиться от чувства опасности.
А вот Нику мне видеть не приходилось.
– Ника совсем не такая, – понял Эмиль, чего от него хочет Алим, – рядом с ней обо всем забываешь: наполняешься вдохновением, любые препятствия видишь, как возможность чему-то научиться, и тебя непременно тянет работать, не покладая рук. В ее поле присутствует дух защиты, поощрения, силы и глубинной мощи, будто все, что видишь – это просто поверхностное отражение, а все настоящее где-то в глубине. Она, как Владычица Небесная: спокойная, властная и непостижимая, побуждающая к ответственности и вместе с тем не проявляющая никакого насилия. Рядом с ней хочется быть. Выходит, мне повезло больше, чем тебе.
– Тут дело, пожалуй, не в везении, а в другом. Я долго размышлял над тем, что же все-таки происходит, когда попадаешь в один из кабинетов «Литературного мира»? Так вот, мне это напоминает своеобразное погружение в прошлое, туда, где остались незавершенные дела, мешающие дальнейшему продвижению, требующие доработки с позиций сегодняшнего мировосприятия, с учетом новых возможностей. А это значит, что надо не просто прохлаждаться в необычных этих путешествиях, а что-то преодолевать, раз дается такой шанс.
– Ты хочешь сказать, Алим, что если желание идти приводит в прошлое, то, значит, оно, это прошлое, тормозит и не пускает в будущее? И именно по этой причине ты, занимаясь временем, решил акцентировать свое внимание на будущем, чтобы найти механизмы его сознательного проявления и приближения? А чем же плохо его естественное вхождение в нашу жизнь?
– Ну, вот, ты не выдержал восклицательного напряжения и вопросительно согнулся, – рассмеялся Алим.
– Зато я понял одну интересную вещь: одна голова хорошо, а две – лучше.
– Три еще лучше, но возникает проблема согласованности. Мне думается, Эмиль, мы упустили одну очень важную деталь: мы прошли семинар «Новое Рождение» и готовимся ко второму семинару философии Синтеза «Метагалактика ФА», и у нас идет одновременно и усвоение пройденного материала и полученного Огня, и подготовка к новому. Только вот, у всех нормальных людей это проходит в естественных условиях жизни, а у нас в каких-то виртуальных.
– Ну и что, зато так даже интереснее, когда проживаешь две или больше жизней одновременно. А вот связка первых двух семинаров – это интересно, над этим надо подумать.
Получается, непредубежденность отправляется на поиски иерархичности, а активность требует процессов применения.
– Да, и еще Омега, устремляясь к комфорту жизни, должна проявить целеустремленность, например, или биосфера должна войти в согласие с социосферой.
– А что, я обязательно все это учту, – Эмиль нетерпеливо поднялся.
– Что, активность требует возобновления процесса? – Алим тоже поднялся и нарочито-понимающе добавил,– тогда не смею тебя задерживать.
Эмиль не стал ничего говорить в ответ, махнул рукой и выскочил из квартиры. Ему и в самом деле нравилось движение, ощущение движения к свободе.
По дороге к новому погружению в другие жизни, как определил это действие Алим, Эмиль размышлял о происходящем немного под другим углом зрения и пытался сообразить, случайно ли появилось у него желание поделиться своими новыми приключениями с Яной, а заодно поинтересоваться, как там у нее идут дела в школе мышления. Поэтому он решил в следующий раз напроситься в гости к ней, а не к Алиму.
В третий раз Эмиль зашел в свой рабочий кабинет уже с четкой установкой, что пришел сюда работать, а не развлекаться. Обстановка учреждения становилась все более знакомой и привычной, атмосфера комнаты всё дружелюбнее и (Эмиль открыл дверь), да, и уютнее. В этот раз кроме ковра он обнаружил в разных ее углах диван и рабочий стол. Не раздумывая или подсознательно что-то воспринимая, направился Эмиль к столу.
«Ну, наконец-то никуда не проваливаюсь, и сознание мое вполне устойчиво воспринимает окружающую обстановку», – подумал Эмиль и сел за стол. На его поверхности одиноко лежала тоненькая папочка.
«Четвертое преодоление», – прочитал он про себя и открыл папку, при этом ощутив необычный и непонятный для себя процесс: и сама переворачиваемая страница, и мир, который за ней открывался, по мере производимого им действия, неимоверно выросли, а затем втянули его внутрь. При этом всё видимое и воспринимаемое им ранее стало крохотным, совсем не значимым, не заслуживающим внимания.
Первая страница с текстом показалась ему простой вуалью, за которой происходили некие события. С трудом сосредотачиваясь на самом тексте, Эмиль прочел: «Когда-нибудь я смогу родиться не только для наработки определенных качеств, стратега или ратника, например, как сейчас, а уже с определенным багажом способностей. И тогда я выберу себе такое имя, где «Или» будет не в начале, а в конце, вроде Лили, нет, это очень женское, лучше Эмили …»
Тяни-толкай
Все-таки события, физически разворачивающиеся в глубине листа, перетянули на себя внимание Эмиля, и текст незаметно растаял на их фоне.
К Илисту подбежали две его сестры, и Мироника жалостливо извиняющимся тоном произнесла:
– Или, мы тут с Вероникой поспорили, что произойдет раньше: ты распрощаешься со своим разумом, или тебя таковым признает лекарь, на помощи которого настаивает наша мама.
– Очень смешно, – надулся Илист. – Вы просто не понимаете, каким важным делом я занимаюсь.
– Конечно, со стороны может показаться, что прилежно занимаешься, готовясь к школе. Но мы-то знаем, что ты витаешь в облаках, мягко говоря, преодолевая каким-то образом тяжесть тела, словно птица или ангел, – Вероника смиренно потупила глазки, и обе рассмеялись.
– Зря я вам доверился. Мне думалось, что вы мне поможете. Не хотите и не надо. Когда-нибудь вы все равно узнаете, как ваш брат служил при дворе Ники, и будете мной гордиться.
– Как же мы это узнаем, если ты не берешь нас с собой, – возразила Мироника, – хотя, когда ты увлекательно так рассказываешь, мне кажется, я почти вижу это. Расскажи еще что-нибудь.
– Для этого я должен вас простить, сонастроиться с тем временем, о котором буду говорить, чтобы дать возможность развернуться событиям, и только тогда начать их описывать. А у меня нет для этого времени. Мне пора в школу, – и он покинул сестер.
За монастырской стеной жизнь была, как обезжиренное молоко: без вершков. А эти сливки жили привольной жизнью мирскою, сладкой и полной приключений. Так считало большинство послушников, отданных на обучение с полным пансионом. Монастырь был их домом, их школой, и их же тюрьмой. Но зато они находились в постоянном процессе наработки многих качеств, коих было, как кот наплакал, у мирских.
Те немногие, которым было дозволено посещать монастырскую школу, проживая за стенами монастыря, выделялись на сером фоне послушников, хотя и каждый по-своему, и поэтому они всегда находились под пристальным вниманием «серых».
Массивные стены, такие же массивные столы и такие же кремезные преподаватели-наставники…
…Когда один из них зашел в класс, послушники встали, и в пространстве класса воцарилась плотная тишина.
– Садитесь, – весь вид наставника не предвещал ничего хорошего, – ежели вы полагаете, что готовы вольно обсуждать темы сакральные, то должны сознавать и меру ответственности за прикосновение к Слову Отца. Вот мы сейчас и проверим, насколько тверда ваша поступь на скользкой стезе.
Пространство развернулось прозрачной плоскостью явного, лишив всех и каждого чувства защищенности, которое придавало им покрывало тайного.
– Итак, кто готов определить принципы действенности слова? – продолжил он и посмотрел на Или.
Тот выдержал взгляд, но не потому, что был силен духом, а потому, что, как всегда, находился в частичной прострации, мешающей быть в полной зависимости от ситуации или, наоборот, помогающей видеть ее не так фатально.
«Принцип преодоления, включающий в себя такие составляющие как активность, ибо это запускает процесс деяния, воз действия слов, возможность действия, функции, очерчивающие сферу деятельности, результат которой зависит от силы качеств, или от качества сил, и выявляет соответствующие свойства и условия, или проявляется ими», – пронеслось в голове Эмиля содержание ответа и запнулось на языке Илиста невозможностью облечь в озвучение непонятные слова. Весь этот непроизносимый комок подкатил к горлу, и заставил его же сознание полностью сконцентрироваться в одной реальности, окатив тело жаром приближения сокрушительного поражения и возможного наказания. Только нежное воспоминание о сестрах и еще строгий взгляд Ники на его трепещущее естество, проникший в то же сознание откуда-то изнутри, придали ему силы. Совладав со всем этим, Илист на мгновение расслабился и спокойно произнес:
– Отец, дающий ношу, дает и силы ее нести. На волю же человека отдано решение, тянуть ее за собою или толкать впереди. И только соотнесение этой маленькой воли с всеобъемлющей Волей Отца позволяет найти решение верное.
Я бы рассмотрел принцип «тяни-толкай». Вот, смотрел я сегодня, как кто ношу свою на базар спеша передвигает и задался вопросом: «Который из них лучше?»
Цитата из Евангелия и простое жизненное наблюдение ученика не давали монаху-наставнику повода для нарекания, но и не ослабили напряжения в помещении, поскольку не содержали пока указания на возможный исход размышлений, поэтому он все так же, настоятельно-требовательно произнес:
– Ты уж потрудись вразумить остальных, Или, что означает твое, как всегда, «или».
– По закону «все во всем», о котором мы обязаны постоянно помнить: всякое проявление жизни есть проявление Слова Отца, стало быть, и эта возможность тянуть или толкать тоже. А что, ежели Отец таким образом дает нам понять, что и Он нас так же или подтягивает, или подталкивает, ежели мы ноша Его. Ведь сказано: «Вы – соль земли», и там же: «Вы – свет мира»*.
И вот, когда мы – соль, то и плоть наша солена, и подталкивают ее условия внешние, куда надо, а когда мы – свет, то и просветляемся разумением, и светим другим, и притягивает нас дух света к общению с Отцом глубоко внутри нас. И не та ли жатва ожидает своих делателей, что глубоко внутри каждого зреет.
Посчитав, что размышления ученика не дойдут до крамольной конкретности (или конкретной крамольности), а затеряются в размытости и неясности размышлений, пространство класса избавило ситуацию от пристальности своего внимания, а вместе с тем расслабились и участники события. Облегченно вздохнул в глубине и наставник-монах: «Видать, еще не время».
Никогда он не одобрял решения настоятеля монастыря допускать к занятиям вольных слушателей: не доведет это до добра. Хотя иногда бывало любопытно ощутить душераздирающее прикосновение к иерархически запретным темам. Может, там и пролегал кратчайший путь от иеромонаха к епископу? На то и настоятель, чтобы настаивать.
Пространство отпустило и сознание Эмильена, и он, потеряв с ним связь, сидел некоторое время, разглядывая текст первого листа, пока, наконец, до вернувшегося сознания начал доходить его смысл:
«…И вот, если я буду Эмили, то обязательно будут от меня исходить эманации Или, всех его, моих, наших жизней и воплощений, и тогда смогу я собрать и обобщить весь наш опыт и послужить Нике своею всецелостностью, или… »
*«Вы – соль земли…» Матф 5.13,14
Унисон
– Сон, который созвучен лучшим накоплениям Души Отца, доводит своею Воссоединенностью с Отцом до Универсумных восприятий, насыщает звучанием Огнефа и поляризует Головерсум … – Мироника перестала вдохновенно улыбаться и внимательно посмотрела на Эмили, вернее, пустилась по следу его отсутствующего взгляда и отыскала его самого где-то в прошлом. Засияв от удовольствия, что у нее это получилось, она светлым шариком опустилась на диван комнаты «Литературного мира» и опять пристально посмотрела на Эмили, который рассматривал листок с текстом.
– Я не думала, что ты настолько интересуешься историей, что все время проводишь в прошлом, – продолжила она свою речь, – как видишь, я тебя и тут достала, – она еще раз посмотрела на ничего не понимающего Эмиля и уже не так уверенно закончила, – или не достала.
Эмильен неуверенно осмотрел свою рабочую комнату, посмотрел на листок с текстом, разбирать который теперь уже казалось бессмысленным, и остановил свой взгляд на неожиданной гостье. Это точно была Мироника. Но как она могла оказаться здесь и почему ее наряд относится скорее к будущему, чем к прошлому, было вопросом.
Явная выраженность осознанности его взгляда несколько воодушевила девушку, и она вновь заговорила, но уже предусмотрительно-наиграно:
– Юноша, а не желаете ли пройти тест на идентификацию? Назовите, пожалуйста, свое имя, а лучше, и мое, – она застыла в ожидании.
– Если предполагать, что такое вообще возможно, то меня зовут Эмиль, а тебя Мироника, – произнес неуверенно Эмильен и замер в ожидании реакции незнакомки.
– Уже хорошо, – обрадовалась девушка, – но в ваших глазах я вижу недоумение. Не потрудитесь ли объяснить, чем оно вызвано?