Время шоу потекло, и слова начали сами высыпаться из открывшегося рта экзаменуемого, и ему пришлось быстро соображать, те ли это слова:
– Огненная колесница, несущаяся по небу, приблизилась на опасное расстояние и создала в земной атмосфере вихрь, вызвавший смешение части ее невидимых слоев. – Еще не было понятно, о чем идет речь, но поток слов нарастал, а Эмиль по-прежнему не в силах был этому сопротивляться. В то же время не только рот, но и глаза его проявили самостоятельность, или, наоборот, неважно, в общем, они приковали внимание Эмиля к зрачкам Алекса, отыскав там источник тех самых неуправляемых слов, и это дало возможность попробовать ими управлять…
«Экий паж Фа, Этон неуклюж больно», – хотел было сказать Зевс, но вероятность катастрофы нарастала так быстро, что он запнулся-икнул, пропустив «и краткое», сверкнул молнией наперерез, и изрек несколько иное: «Экипаж фаэтон неуклюж больно…»
– Молниеносная реакция! – улыбнулась наблюдавшая за всем Ника, – ты действительно достоин управлять Олимпом.
– Не преувеличивай, – возразил Зевс, – я же видел, как вошла в ту гору Этона огня часть немалая. – Произнося имя пажа, он опять икнул, проглотив букву «о».
– Гора Эт-на, – скопировала его Ника, – лишний огонь непременно извергнет. Может, не сразу, но постепенно, видимое тобою, видимым же огнем и предстанет. А вот то, что ты второпях проглядел, так то и останется сокрытым, но оно тебя изнутри поедать начнет и однажды заставит отречься от престола власти, даже, более того, сам Олимп порушит.
– Мне нравится, когда ты говоришь загадками, – невозмутимо принял похвалу Зевс и ничуть не взволновался предупреждению, – это означает, что результат будет превосходен.
– Да, он превзойдет все ожидания, – мгновенно стала серьезной Ника, – ибо лишенное плоти вихрем ворвалось, внеся крупицы Высшей Атмы сквозь все защитные сферы, обретя при этом плоть огня. Этон был не только паж, но и талантливый ученик Фа.
– Ты хочешь сказать, что «и краткое» это неспроста? Или что этот юноша намеренно зарыл свой огненный талант в нашу гору?...
Эмиль замолчал, как только Алекс мигнул, и в тот же миг будто вышел из навеянного ему состояния, сразу же забыв о том, что видел.
– Тебе твоя эфирность, Алекс, не дает покоя, – с совершенно другой интонацией произнес он дальше. – Физичность…, что-то есть такое в ней, без чего твой мир на эфемерность обречен. Ради нее готов ты многим поделиться. И малое отдав, гораздо большего добиться хотел бы ты, по вере получив, а не желанью. – Эмиль снова начал меняться, меняться изнутри наружу офизичиванием мыслей…
Он стоял на краю равнины. Впереди него было непроходимое нагромождение смеси древокамнебуреломной непреодолимости, а хотелось туда, вперед, на вершину. Желание, вопреки самому себе, сковывало ноги. Будто что-то преодолевая, Эмиль схватил палицу, устремил ее вперед и ею же оторвался от земли. Но не высоко. Он завис, разрываемый между желанием и верой. Отчаянно затрепетала плоть. И тогда Эмиль, схватившись двумя руками, согнул палицу, и она треснула, образовав собою направленный угол в его руках. Словно указующая двоица лозоискателя, стрелой смотрела она на вершину. И не было уже желания, была только вера и свободное движение по вере, как порталу проникновения, ввысь. И опять иной, по иному, Эмиль заговорил:
– Мы не желанием вольны, но верой, ее иной природой бытия, разрядами молниеносной сферы, текучей плазмы каждой части «я».
Она, как та предтечная слиянность, окутать может, или ускользнуть. Пробудит разум вспышка света в данность, и станет на мгновенье виден путь. – Именно в этот момент Эмиль увидел преображенную вспышкой вершину. Это был Олимп. Голос юноши заметно дрогнул, но он произнес еще одну фразу. – О, как в сиянии прекрасна Гера! …и Геба, дочь ее, и зять Геракл …– Последнее, что Эмиль видел, так это разъяренный взгляд Зевса, не переносившего, когда за ним подсматривают.
Эмиль плюхнулся, но не на землю, а в кем-то предусмотрительно сотворенное кресло. И бурные овации пространства эфирного обитателей тут же его и привели в чувство.
– Достаточно, друзья мои, опасна слава для юного сказителя былин. Мы лучше сотворим ему не комом, а самым настоящим блином блин. – Прямо перед Эмилем возникло то, о чем говорил Алекс, намазалось вареньем, свернулось трубочкой и пронеслось мимо…
Эмиль резко повернул голову. Алим расхохотался. Было не совсем понятно, чему он рассмеялся, как и то, чему был свидетелем: рассказам напарника, его видениям или чему-то большему.
– Не хочет Алекс с нами общаться, – произнес Алим, – у него, видите ли, все расписано по мгновениям. Но кое-что я все-таки успел подсмотреть.
– Это ты о чем? – решился уточнить Эмиль.
– Просто всё, но гениально. Он в своей школе решил проявить будущность, и таким образом создать себе фору.
– Тогда я, с твоей помощью, в той науке, которую реформирую или обновляю, использую наработки вашей школы! – Алим, озаренный, улыбнулся.
– Так ты ничего не слышал из того, что я говорил?
– Почему же, краем уха я и твои откровения слышал: что-то там о венчании с развенчанностью. Ты сказал, что Ника короновала Зевса, предрекши его самоотречение. Хотя, в плане отвлечения Алекса, ты сработал великолепно. Я еще никогда не видел, чтобы у него, эфирного, так вполне физично отвисала челюсть.
Могу сделать вывод, судя по тому, как и ты сияешь, что наша шоу-вылазка удалась. Тогда пора переходить к обещанному мною чаепитию. Да, и расскажи-ка мне подробнее, пожалуйста, о каждом представителе вашей команды, если это не секрет, конечно, и если тебе есть, что сказать.
– Дай подумаю. С этакой позиции я не рассматривал еще наше сегодняшнее заседание, – Эмиль придвинулся ближе к столу и стал рассматривать таблицы и схемы, лежавшие на нем, – а это чем ты занимаешься, Алим?
– Это пока сырые наработки, но когда я сумею свести их воедино, то соберу вас всех для серьезного разговора. Видимо, Яна права: надо увеличить численность рабочей группы.
– Это что же, выходит, и мне надо определиться с областью своих изысканий? Интересно, Алим, а когда мы ощутим своё развитие условиями шестой расы?
– Ты уже это ощущаешь, но пока не можешь приблизиться выражением частей Отца или синтеза их к эталонности – мало огня накопил и стандартов получил. Хотя, конечно, Образ Отца уже открывает путь ко всем эталонным выражениям. Но действие, действие и еще раз действие, мой друг. Воля предполагает направленность. Кстати, Алекс как-то обмолвился, что видел тебя на мифологических раскопках, а на мой вопрос: «Где это?» усмехнулся и заметил, что вернее было бы спросить: «Что это?». Так что сейчас тебе, можно сказать, предоставляется возможность во всем сознаться перед напарником.
Раскопки слова
Эмиль так и не смог выполнить первую просьбу Алима. Не получилось у него ни психологический портрет составить, ни проникнуть в тайны технологических разработок, ни разглядеть сильные или слабые стороны кого-либо из команды Яны. Их внутренняя жизнь оказалась пока сокрытой от внешнего наблюдения. Поэтому перейдя на более прозаичные темы, напарники потренировались в выискивании в них курьезных подтекстов и вдоволь нахохотались, обходя вопрос темы второй.
– Жизнь прекрасна, но уж слишком быстротечна, – неопределенно сказал Алим на прощание, и Эмиль остался один на один со своими и чужими вопросами. У него было целых три дня времени и место, где это время можно растянуть, распаковать, пустить вспять, окунуться в него. Возможностей было гораздо больше, чем мог предположить Эмиль даже со всей своей изобретательностью. Да, это была отведенная ему комната в «Литературном мире», и следующим утром он отправился именно туда.
Комната почти не изменилась, если не считать того, что стала еще более прозаична или обыденна, что ли. Та же тоненькая папочка на столе, та же мягкая мебель. И шум тишины в ушах.
Эмиль уселся за стол и раскрыл папку. Первый лист был чист. Эмиль закрыл папку. Сверху тоже ничего не было написано, хотя он точно помнил, как в прошлый раз проявил интерес к названию: «Четвертое преодоление». Что-то было не так. Может, излишняя самоуверенность, а, может, и эта самая, отмеченная ним, обыденность.
Эмиль взял папку в руки, пересел на диван и в смятении чувств от неудачи начал перебирать все варианты ее причинившие: от торопливости до отлучения.
«Торопливость и сопливость на восемьдесят процентов совпадают по составу букв», – пронеслась в голове одна из мыслей, возмутила застоявшееся болото и частично осушила его.
Эмиль уже осознано начал рисовать картину происходящего словообразования, ощущая пробуждающуюся радость бытия – «и превратилось болото в благодатную почву». Ну, вот, совсем другое настроение.
«Четвертое преодоление», – прочитал на папке Эмиль, даже не удивившись, что минуту до этого там ничего не было. А, может, и было, просто он не видел.
Первая страница, уже прочитанная ним, начиналась словами: «Когда-нибудь я смогу родиться …». Он перевернул ее, и перед ним предстал следующий текст:
«Разбирая старые пожелтевшие листья, однажды наткнулся я на тот из них, который изменил мое представление о Хранителях. Оказывается, многие из них не только хранили, но и совершали удивительные открытия в уже, казалось бы, досконально изученном. Вот пример откровения, воспринятого или проявившегося однажды как следствие простой потребности в систематизации…
Эмиль поймал себя на недоумении, вызванном сочувствующим взглядом Ники, которая проронила:
«У м и недоумение – хорошее сочетание. Тебе полезен будет такой ракурс взгляда», – и исчезла.
Растаяла, оставив его неподвижно лежать на столе. Эмиль ощутил себя непрочитанным сухим листом.(!?) А совсем рядом, склонившись над другим листом, кто-то другой, очень похожий на него, занимался его распаковкой. Не имея возможности пошевелиться, Эмиль перестал внимать видению и переключился на слух. Тот, другой, продолжал читать:
– … Хранитель Александрийской библиотеки Андроник Родосский, расставляя по полкам свитки рукописей Аристотеля, разместил сначала тексты, трактующие о природе, а затем те, что исследуют высшие принципы. Поскольку по-гречески «природа» – это «физика», а «после» - это «мета», то, естественно, хранитель и обозначил разделы как «Физика» и «Метафизика »… – Эмиль удивлялся множеству текстов и стеллажей, на которых они хранились.
Но особенно его внимание привлек сам хранитель. Был он по-домашнему в длинном хитоне и шлепках. И еще на нем было две тесьмы: одна подпоясывала хитон, другая была накинута на шею и спускалась на грудь, где на ней висел амулет в виде крылатой богини… Эмиль глазам своим не верил: рядом с Андроником стояла Ника. Она была невидима им, однако он прислушивался к какому-то внутреннему чутью и радовался. Но Эмиль-то слышал эту радость, произносимую голосом Ники:
«Великая судьба ждет вновь образованное тобою слово, – потом обращенное к Эмилю, – вот к чему ведет даже не интерполяция, а простая систематизация. Тебе куда проще пойти дальше, используя экстраполяцию ».
И она растворилась в пространстве.
Хранитель плавно вышел из забытья, бережно погладил свитки и направился к столу, чтобы изготовить таблички.
«Историческая находка Андроника, – произнес метаархеолог и взял следующий лист, коим был Эмиль или часть его сознания, – что же нам поведает лист следующий? Эмили. Где-то я уже встречал это имя.
При этих словах Эмиль вспомнил свое состояние на последнем шоу у Алекса и понял: сейчас из него опять начнут вытягивать слова.
«Да, «слова не вытянешь» к этому миру не относится», – успело еще промелькнуть в голове, и Эмиль заговорил, или, вернее, кто-то начал его читать:
– Само слово «природа», первоначально – как «то, что нас окружает», не случайно обрело второе значение, как внутреннее, скрытое от глаз, содержание. Природа явления или какой-либо вещи есть суть, принципы, свойства и качества, им присущие. Их потенциал, – Эмиль понял, что взял слишком объемно, и если из него вытянуть расшифровку всего этого, то может ничего и не остаться. Опыт, обретенный у Алекса, пригодился: он подсказывал, что процессом этим можно и нужно управлять. При соответственных условиях, конечно же. И Эмиль значительно сузил сектор обзора вопроса:
– Если пристально приглядеться к Аристотелевским откровениям, то можно обнаружить не одну изюминку. Например, если Андроник выделил физические и метафизические вопросы, то можно продолжить и докопаться, что к метафизическим хранитель отнес те из них, о которых философ говорил как о постигаемых только умствованиями, умом, и то только при его достаточной развитости. Ум же при этом выступает как универсальная материя, или универсумная. Таким образом, если экстраполировать понятие природы по присутственной глубине, то получится: природа Планеты описывается законами физики, природа Метагалактики – метафизики, природа Универсума – унифизики, и природа Единого присутствия – законами единой физики. И то, что для планетарного сознания относится к умствованиям, то для универсумного вполне физично проявлено. И это притом, что Аристотель находился в скорлупе условий планеты и, по сути, был верующим материалистом, а, может, и благодаря этому.
Старания Эмиля не пропали даром. Читающий замыслился и отложил его, или лист, в сторону. Его внимание ослабло, и сознание Эмиля выскользнуло из цепких объятий ископаемого этим метаархеологом ментального пространства...
Эмиль сидел на диване неподвижно, и рука, на которую он оперся, затекла. Вторая рука держала раскрытую папку. Лист, который провел Эмиля через цепь преображений, в действительности был пуст.
«Да, нельзя сказать, что комната безразлична ко мне. Даже более того: она напрягает на все более и более высокие или глубокие начинания. А, может, это чтобы я проникся атмосферой пространства этики? Ведь и Аристотель занимался ею, только с позиции своего времени и своих возможностей. В такой дремучей древности и такие откровения! Что же тогда говорить о современных исследователях, археологах этики? Неужели так трудно докопаться до самых истоков слова?», – такие примерно мысли носились в окружающем Эмиля пространстве иной физики. А он все сидел и сидел, удивляясь пресному привкусу во рту, как будто физическое пространство Планеты его уже не удовлетворяло. Ему была по вкусу метафизика – физика метагалактики, иная физика, которая ускользнула вместе с видениями иного. Интересно, откуда эти события стали известны Алексу? Вот, проныра!
Эмиль положил папку на стол и решил просто пройтись по улице. Пусть все уляжется.
– Единая физика или физика Единого. Непривычно высоко звучит, – размышлял он, неспешно прогуливаясь по улице, – да и кому это интересно, даже если сказать, что можно жить другими условиями, другими проявлениями законов Единого, этого почти никто не поймет и не пожелает докопаться до них. Да, но все-таки слово «почти» соскочило.
Ведь он же, Эмильен, как только услышал о том, что теперь и сама планета вошла в метагалактические условия, и каждый человек может напитываться ими и преображаться, сразу понял, что по-старому жить уже и не хочется? Вопрос веры? Вопрос накоплений? Вопрос времени.
Умопостигаемые начала
Как ни пытался Эмиль придумать себе занятие под названием «времяпрепровождение», все равно оказался на перекрестке и остановился перед выбором: либо направо назад в комнату с иными условиями, либо налево – прямо к дому Яны. И туда, и туда его тянуло. И там, и там он частично лишался свободы воли, и им могли манипулировать. Но он не видел сейчас третьего способа избавиться от ощущения пустоты…
– Третьего не дано, – произнес Эмиль и нажал на кнопку звонка.
– А, это пришел наш спаситель! – встретила Эмиля мать Яны. – А то она какая-то насупившаяся ходит. Что-то у нее не получается. Ну, проходи, «ответ на все вопросы».
– Яна, это к тебе, – сообщила мать, проходя мимо комнаты дочери, и та сразу же появилась в дверях. Хотела что-то сказать, резко повернулась, продырявила Эмиля насквозь недовольными глазками. Затем их выражение сменилось на вопросительность, и, наконец, она усмехнулась, глядя на его неуклюжую позу:
– Говоришь: «Здравствуй, Яна», снимаешь туфли и проходишь в мою комнату, – сказала, а сама, не дожидаясь реакции Эмиля, прошла по коридору на кухню.
Эмиль тем временем пробормотал «привет» кухонной двери и, оказавшись в комнате, почувствовал, что, несмотря ни на что, присутствие этой взбалмошной девчонки на него действует успокаивающе.
– Как быстро ты решился нарушить предписание и отдаться прямо в руки той, которая не знает пощады! – глаза Яны светились, выдавая ее радость гостю.
– Пространство сообщило мне, что тебе грозит опасность, и только я смогу помочь, – быстро сориентировался Эмиль, – и вот смиренно пред тобой стою я и жду дальнейших указаний.
– Но я не госпожа твоя, а лишь сестра, и не указывать, а просьбы излагать могу, – начала потихоньку снимать защитные оболочки Яна. – И о какой опасности упомянул ты, брат мой? – в ее голосе появились нотки любопытства.
– Есть третья сила, интерес которой не известен, но к школе пристально внимание ее, и надо ко всему готовым быть.
– Так, а с этого места, пожалуйста, поподробнее, Эмиль, – Яна перешла на деловой тон.
– Если ты не будешь сильно давить, я попробую вспомнить подробности. А, вспомнил, это я перепутал, это Алим говорил, что почувствовал вторжение в поле нашей деятельности. И ты говорила, что только из-за этих двух проектов наше отделение оставили. Вот и выходит, что есть-таки силы, которые не безразличны к нам. И хотелось бы понять, как они будут влиять на развитие событий, – Эмиль понял, что почти выкрутился. Но это «почти» могло обернуться чем угодно. Поэтому надо было чем-то все разбавить. И он рассказал вкратце об истории с Аристотелем.
– Ты хочешь сказать, брат мой, что через нас намереваются войти какие-то условия? – задумалась Яна. – Но тогда это не может пройти мимо пространства, а раз через него, то оно и отрегулирует всё как надо. Так что расслабься, пока события не произошли, существует некая вариативность, которая амортизирует, сонастраивает, если можно так выразиться, свободу воли всех сопричастных. А это означает…
– А это означает, – подхватил Эмиль, – что она использует самый податливый элемент!
– А им вполне может оказаться тот элемент, который больше всего беспокоится о свободе воли. Правильно я мыслю? – Яна посмотрела на Эмиля вопросительно.
– Надо будет нейтрализовать самолюбование этого Валентина и чем-то компенсировать его пессимизм.
– Так ты говоришь, что мы вторгаемся в умопостигаемые начала? А, давай, мы изменим задачу, сделаем ее чуть конкретнее. Например: «Особенности и потребность в уточнении», или «Новые горизонты этики». Или…– Яна задумалась, перебирая варианты.
– «Или» – так обращалась ко мне моя сестра, Мироника, – вдруг вспомнил Эмиль, – и она говорила еще, что не нужно поверхностно относиться к окружающей действительности. Например, говорила она, пространство – это возможность не только перемещения предметов, но и движения, преображения многих качеств и свойств, присущих этим предметам: от формы, цвета и запаха до всевозможных капризов.
Представляешь, Яна, я только сейчас серьезно об этом задумался. Ведь если мы хотим заглянуть во внутренний мир человека, проникнуть в, так сказать, «умопостигаемые начала», то соответственно этому должны осознать умопомрачающие супер-какие-нибудь внешние условия, записанные в генах пространства и, как говорила Вика, «пространство ждет, пространство хочет», или что-то в этом роде.
И чем тогда не тема для разработки – «Этика пространства»
– А еще лучше – «Этика и капризы пространства». Душевнее получится, – Яна прочитала в глазах Эмиля непонимание, неопределенность, недоверие и уточнила, – я вполне серьезно.
– Ах, ну, если серьезно, то надо предложить к рассмотрению такие позиции, как «Этика и генетика пространства», «Этика иерархических цепочек», «Этика Образа Отца и свободы выбора», «Этика направленного развития», – завелся Эмиль.
– Вот, я же знала, что ты специализируешься на знаках. Ты совершенно верно мне подсказал, как построить работу школы. Не стоит сразу бросаться в проблемные дебри старой этики. Там всё уже наспорено и переспорено. Надо отследить новые тенденции, обусловленные новыми условиями, и сделать это с позиции каждого из участников проекта.
И ты правильно подметил, что есть вариант рассмотрения с позиции частей человека: ума, разума, сознания, веры, мощи или трансвизора, в эталонности их выражения человеком. Это в тебе начинает раскрываться твоя часть Образ Отца. Идет распаковка материала, вернее, огнеобразов, огня первого семинара.
– Спасибо, что заметила, значит, есть чем. Зря только ты три дня дала на подготовку. За это время вполне можно и возжечься, и остыть.
– Эмиль, я с тобой не согласна. Во-первых, мы не знаем скорости процессов умопостижения каждого в группе, а во-вторых, огонь и должен остыть, предстать духом, волеизъявлением, светом, мудростью, только тогда пространство допустит его к энергопреображению. Ведь оно постоянно помнит об инертности вещества, которое может разрушиться от резких изменений.
– Как всё это далеко от улицы, которая живет еще условиями «хлеба и зрелищ», – посетовал Эмиль.
– Это тебя Валентин заразил пессимизмом. Давно уже все не так, – улыбнулась Яна, – сердца многих живут иным. А на улице они просто отдают дань привычкам. Помнишь, как в мультфильме: «Дань за десять лет», а, может, за сотни прошлых. Надо изменить ракурс взгляда. Вот чего ждет пространство! Чтобы к нему повернулись лицом. Хочешь, пойдем, пройдемся по улице, прислушаемся, чем она озабочена?
– С тобой – хоть на край света, – выпалил Эмиль.
– Вот тебе и первый признак проявления привычек данности.
– Что, уходите? Так быстро? – удивилась мама Яны.
– Мы еще вернемся, – успокоила ее Яна. – Прогуляемся, подышим свежим воздухом и вернемся. На пирожки как раз успеем.
– Прохладно уже, – констатировал Эмиль.
– Ничего, движение – жизнь, через пять минут согреешься. Ты, главное, ничего не пропускай, чтобы было, что анализировать.
Через час они вернулись в квартиру.
– Надышались? Идите чай пить, – встретила их мама. – Чем город живет, куда движемся? – в тему спросила она.
– Мам, представляешь, специально ходили, смотрели, кто чем дышит.
– Да, ладно тебе, не кипятись, я просто спросила.
– А я просто и отвечаю, – Яна говорила спокойно, так, будто проявление эмоций в этой ситуации было бессмысленно. – Наверное, мы не в ту сторону пошли. Пожилые люди заняты в сфере раздувания недовольства всем и всеми, падением нравов и сетованием на проблемы телесновыраженной направленности. Молодые же – поиском реальной возможности пощекотать больное воображение доступностью удовлетворения примитивной похоти. И всеобщее насыщение дымом отечества и теми словами, на которые даже телевизор пищит. Уму непостижимо, с чего приходится начинать!
– Это вы точно пошли не в ту сторону, надо было не к рынку, а в парк рядом с театром. Там публика поприличнее.
– Но тогда мы бы не увидели, с чем предстоит работать умопостигаемым началам.
– А вы, значит, и, гуляя, занимаетесь своей философией?
– Мы, мама, для того и пошли гулять, чтобы приземлиться немного. Но не думали, что вместо посадочной площадки нам подсунут болото.
– А ты, Эмиль, тоже собираешься кардинальным образом изменить жизнь человечества? Или считаешь, что для начала достаточно хотя бы в чем-то улучшить ее?
Всё должно получиться
«Эмиль готовился к разговору по душам, но был застигнут врасплох». – Алекс почесал верхушку лба и удалил окончание фразы, заменив другим: «Эмиль готовился к разговору на очень тонком уровне, и это позволило ему буквально слёту уловить тему следующего момента » …
– Вы, Елизавета Михайловна, просто обладаете солнечным даром всё прояснять. Теперь мне понятно, в кого удалась Яна своей прозорливостью.
– Мне приятно слышать от тебя комплимент, Эмиль, но хотелось бы чуть подробнее насчет ясности.
– И мне тоже интересно, на что это неожиданно вдохновился этот подлиза.
– Ну, зачем ты так, Яна, давай послушаем. – Эмиль получил несколько секунд на размышление и теперь должен был суметь не ударить в грязь лицом.
– Этика пространства, которою Яна предлагает осветить путь идущим, имеет несколько особенностей, и одна из них заключается в том, что оно, пространство, впитывает всё перспективное и, пожалуй, идентифицированное им на некую эталонность, а потом выдает это, как предписание к следованию, или наработке, накоплению.
Вот вы произнесли слово «улучшить», вполне привычное слово, давно притертое к восприятию, ведь оно представляет собой путь к превосходной степени слова «хороший». Хорошее, а потом лучшее, великолепное. Для слова «длинный», к примеру, такой иерархической цепочки нет: оно просто становится «длиннее», и все потому, что хорошее, как качество, в плане развития могло быть по силам только ученикам в прошлую эпоху.
А учителя были специализированы по лучам. Например, луч любви-мудрости. И вот, многое из того, что касалось развития на луч ах, по луч ило соответствующее звучание.
Вот прислушайтесь: «с луч айность» – и сколько философствования по этому поводу; «от луч ить» – и сколько в этом трагедии для души и тела; «за луч аться поддержкой» –и в этом – уверенность в успехе, прибавление сил; «по луч ить» – и ощущение гордости достижения: не купить, не выменять, а получить. Можно и дальше перечислять.
С другой стороны, «луч» можно рассматривать, как людскую учебу или, например, учебу любовью, что соответствует тенденциям прошлой эпохи.
– Что же тебя так взволновало, юноша, и заставило несколько раз упомянуть о прошлой эпохе. Не волнуйся ты так, – решила его успокоить Елизавета Михайловна, – Что же, вот так: была, была и ушла, не попрощавшись?
«Точно так же провоцирует, как и ее дочь», – подумал Эмиль, но продолжал:
– Да, многое заставляет задуматься, если честно, – продолжил он. – Человек развивался в условиях пространства планеты, учился преодолевать свою животность баранью, из-за которой его попросили из рая, насыщался духом. Духовностью занимался, одним словом. Нарабатывал личностные качества. Поэтому в этике появилось понятие прилично и неприлично. Теперь же личностность, как способность проявления лучших качеств, уступает место индивидуальности, как достижения понимания и выражения того неповторимого, в силу чего каждый совершенен перед Отцом на данный момент. И тогда не пирамида получается, а столп. Вершина, предел уходит.
– Да, не зря вы там в своем институте одежду и стулья протираете.
– Мам, будет тебе гостя допекать, а то больше не придет, – воспротивилась такому разговору Яна.
– Вот так всегда: слова сказать не дает, – пожаловалась Эмилю Елизавета Михайловна и поднялась, – ладно, не буду вас больше нервировать, ешьте, – и, снисходительно улыбнувшись, удалилась из кухни.
– Просто я не хочу, чтобы дело дошло, как всегда, до спора, – пояснила Яна, – иначе мы зациклимся на чем-то одном.
– Вся наша история – это концентрация на чем-то одном и спор по этому поводу. Борьба за выживание, борьба за место под солнцем, борьба за лакомый кусочек пирога, – констатировал Эмиль и взял очередной пирожок.
– Ты еще забыл сказать маме, что Учителя прошлой эпохи теперь иерархически взошли, и многие из них стали Владыками. Теперь обучение получает ракурс овладения. То есть владеть деянием – не просто уметь, а деятельно применяться. Это мамина любимая тема. Она все время говорит, что чем переливать из пустого в порожнее, лучше делом заняться.
Разговор постепенно перешел на различные нюансы системы обучения и овладения конкретными навыками, на способности и ограничивающие факторы, а затем разглядывание имеющихся книг и прослушивание музыки.
Три дня, как и полагается, растворились в общей массе прошлого. Подошло время второго заседания группы, сформированной Яной.
– Все собрались, значит, потерь нет, – открыла второе дискуссионное заседание Яна. – Надеюсь, эти три дня были плодотворными. Мы тут немного посовещались с Эмилем, и я решила приоткрыть перспективу перед всеми, раз уж сама говорила об открытости. Так вот: ваши дивиденды от работы ожидаются весьма значительными, если кто еще не осознал.
Во-первых, вы ознакомитесь с новыми возможностями человека в плане процесса мыслительной деятельности, наработаете уникальные с позиции прошлой эпохи способности к восприятию действительности совсем иными органами и системами, чем обычные, к примеру, зрение и слух. Будете допущены к опытам с порталом времени, только не тем, о котором вы слышали и который находится в секретной лаборатории, то – технический вариант, вам же будет предоставлен эфирный его аналог.
А, во-вторых, побывав в иных мирах, вы станете первопроходцами в этих самых мирах, одними из первых, для кого это будет уже не фантастикой.
– Фух, а я чуть было не поверил, – воспользовался паузой Валентин, чтобы вставить реплику. – Ты так правдоподобно начала.
– Тебе еще будет предоставлено слово, – перебила его Яна. – У тех, кто будет устремлено работать, все получится. Именно работать. И не сразу. Любая жизнь проходит развитие от зародыша по эволюционной спирали до зрелого проявления. Знание законов, которое было вершиной в пятой расе, уступило свой пьедестал более глубокому выражению: исполнению стандартов.