Идея с принципом неопределённости ему понравилась. Получалось что-то вроде корпускулярно-волнового перехода. Допустим, частица является участником волнового процесса. Пока мы привязаны к частице, мы не можем ни видеть, ни контролировать весь процесс, ни даже осознавать его, но мы видим частности.
Оперируя же всем процессом, мы не можем принимать позицию какой-то определённой частицы.
Но когда, переключившись на целое, мы рассматриваем его уже в качестве единицы, частицы иного порядка, и начинаем отслеживать сопричастность к событиям бόльшего масштаба, всё может повториться заново. Оказаться в роли катализатора такого перехода, как своеобразного синтеза, и посмотреть, что из этого получится, было значительно интереснее, чем вдаваться в подробности, детали и заниматься анализом.
– Мне гораздо интереснее оказаться на вхождении в компактификацию, чем на выходе в расшифровку, если это кого-то интересует, – поставил Эмиль точку в разговоре и оказался в самом центре событий…
…Бег трусцой, монотонный с энергосберегающими технологиями или техниками, с ничего не значащими фразами, которыми перекидывались участники.
– Это не совсем то, о чём я представлял, – признался Эмиль бегущему рядом с ним. Тот молча перестроился внутри общего потока, чтобы его не беспокоили. Рядом с Эмилем неожиданно оказалась та самая пропорциональная незнакомка, которая, правда, делала вид, что не знает его.
– Я предполагал, что имеются какие-то неразрешимо сложные вопросы, которые прячут своё решение за твёрдой скорлупой, и тут я, как заправский молотобоец: хрясь, хрясь – и раскалываю их один за другим, добираюсь до желаемых ядер, – продолжил Эмиль, привлекая теперь уже её внимание.
– Если хочешь играть в открытую, я готова составить тебе компанию, хоть мы и не знакомы, – произнесла она.
– Эмиль, носитель неопределённости, – пошутил он
– Порция, представитель условий пропорциональности, – спокойно парировала девушка.
– В силу понятных обстоятельств не могу определиться со смыслом происходящего, и это мешает принятию решения, – признался он.
– В троичных условиях действует правило: «два к одному» или «третий лишний». То есть одна треть отсеивается. И почему-то таковыми оказываются последние, – засмеялась она.
– Значит, все берегут дыхалку для финиша? – сообразил Эмиль, – а чем рискуют опоздавшие?
– Ничем, потому что идут на повторный круг, даже не подозревая, что проиграли предыдущий. К тому же значительно увеличивается отрыв от тех, кто взошёл и возникает иллюзия собственного лидерства. С одной стороны, это гуманно, но с другой – мешает максимальному усилию на старте: стимул завуалирован.
– Откуда ты это знаешь? – удивился Эмиль.
– Скоро финиш. Самый раз отсекать всё ненужное.
– А я думал, ты со мной по доброте душевной общаешься, – расстроился Эмиль.
– Конечно, по доброте, – возразила Порция, – зачем нам неопределённость на следующем старте.
– Наверное, я чего-то не понимаю, – машинально проговорил вслух Эмиль и остановился, – надоело бежать.
Порция тоже притормозила и обернулась к странному чудаку-носителю. Видимо, любопытство взяло верх.
– Почему ты определился вдруг в своём решении остановиться? По идее, ты вообще не должен быть склонен к определённым изменениям.
– Но и ты не должна была останавливаться, нарушая равновесие, – возразил Эмиль.
– Это если равновесие внутреннее рассматривать, но если как уравновешивание твоего действия, то вполне приемлемо, – возразила Порция.
– Странно, – осмотрелся Эмиль, – во время бега было почти невозможно заметить сопряжённое пространство. Всё сливалось в одну серость неизбежности. А сейчас видны ячейки, проходы, а может, и переходы.
Он возобновил движение, но не по установленному маршруту, а в сторону интерферентного ограждения, и, пройдя между двумя полосами, вышел в сопряжённое пространство.
Порция, следуя не Эмилю, конечно же, а каким-то своим соображениям упрямости (у словий прямости), последовала за ним.
…Зал довольно непривычной формы представлял собой сектор круга большого диаметра. На входе, за первой дверью висели специальные комбинезоны.
– Всякий раз, когда надеваю этот ограничитель свободы, думаю: неужели нельзя придумать что-то более гуманное, – обратился Эмиль к своей спутнице.
– Гуманоид, он и есть гуманоид, – рассмеялась Порция, – объективный фактор в противовес взгляду субъективному. Кстати, если я не ошибаюсь, на дискуссии Филиппа ты вызвался выступить в защиту объективности. Хочешь схлестнуться? Ради этого я готова просто проникнуться субъективностью. Ты полагаешь, что индивидуальными эманациями способен управлять каждый, кто входит в это помещение, или считаешь, что чистота эксперимента от этого не страдает?
– Нет, напротив, я считаю, что чистота эксперимента технически, объективно не должна опережать чистоты духа экспериментатора субъективно, иначе может сработать принцип неопределённости, и неясно будет: польза от него или вред.
– Если бы такой принципиальный подход был приложен ко всему, то вряд ли мы могли бы вообще синтезировать новые знания. Было бы стерильно-тепличное медленное угасание движения по кругу, и, как следствие, неизбежность беспристрастной, чтобы не сказать «безжалостной», коррекции внешними обстоятельствами…
Они зашли в зал, подошли к приборной панели, уставились на экран монитора.
Для непосвящённого там происходило броуновское движение форм, точек, цветов.
Специалисту было ясно: очередная фаза эксперимента подходила к завершению. Одну треть предположений можно было отсечь и начать с большей концентрации по нескольким параметрам, при которой стабильность отдельных частиц и их продолжительность жизни будет другой. Само по себе это ничего не значило... для несведущих, но с другой стороны… и об этом вслух не говорили.
– Ну, что, теоретики, скажете? – подошёл к ним плотный мужчина в таком же комбинезоне, – зря мы тут просиживаем или как?
Эмиль поздоровался с ним, пристально посмотрел в глаза, оценил общее состояние и ответил:
– Больше двигаться надо и неплохо было бы заказать горного воздуха, в нём есть обновляющие компоненты, потом меньше времени пойдет на восстановление, значит, больше останется для работы над собой, на развитие себя, как чело.
Уже по дороге обратно Порция спросила:
– Почему ты ему не сказал? Или опять считаешь, что в данном случае неопределённость предпочтительнее?
– Он и так всё понял. Он готов. Это нам надо ещё раз пересмотреть все параметры и готовиться к запуску иных процессов. Исследователи материал подготовят. Это будет иная материя, иная физика, иной мир, иное проявление, иная эпоха развития. А ты тоже готовься: я принимаю вызов со всей полнотой объективности осознания.
Перед дискуссией Эмилю снился странный сон. Сон-воспоминание. Агафья, его знакомая фея, стояла на развилке времени. Стояла неподвижно.
– Что, так и будешь стоять? – спросил Эмиль.
– Спи, не отвлекайся, – отстранилась фея, – тебе лучше не пытаться войти в управление. «Извне вовнутрь, как изнутри вовне, когда компакт иного рода уже рождается, но не развёрнута природа – есть только субъективный план и объективность множества согласований. Родить инертность, не имея знаний?! Да что слова, не отвлекайся, спи, тебе, не зная, предстоит найти, явить, а мне соткать серебряную нить, чтоб в новом, найденном, ты научился жить.
Проснувшись, Эмиль не мог разобрать, в какой мерности всё происходило, и как к этому следовало относиться: отталкиваться от него или к нему стремиться.
Аудитория была рассчитана на количество участников, вернее, она была развёрнута ровно настолько, насколько это было необходимо.
Участники были разделены на два сектора и поддерживали соответственно каждый своего представителя. Было видно, что среди присутствующих нет абсолютных приверженцев той или иной крайности утверждения. Просто было стандартное пари и всё пронизывающий паритет. Неопределённость и пропорциональность.