Готова поспорить, Вы пришли сюда за развлечением. Удобно устроившись в кресле, скрючиваетесь и ждете. Глаза бегают по строчкам.
Цирка не будет. Клоуны смыли грим и ушли. Осталась только Я – девушка, которая разговаривает с вами. Украденная книга с моей подписью, планшет, распечатанные из интернета страницы – неважно. Все это проводники. Мы уже ведем диалог.
Сейчас Вы главный. Я подчиненная. Правила не мои. Когда антракт решайте сами. Можете встать и уйти прямо сейчас. Мне будет жаль, но я поймаю еще золотую рыбу и выпотрошу ее душу.
Все, что Вас ждет – история обо мне. Честная и безумная.
На крючке. Красными глазами уставились в экран Вы. Держим дистанцию. Никаких “ты”. Все официально.
Не знаю что делает читатель. Может ковыряет в носу или поедает прекрасный сырный Чизкейк маленькой вилочкой с тремя зубьями. А я сижу в питерской квартирке на замазанной голубой краской строительной лестнице. Тошно. Взираю сверху на резную мебель ручной работы. Рвотные позывы.
Сейчас меня тошнит от самой себя. От того, что я делаю ради тебя, отец моего отца.
Мой дед в доме для покинутых, дряхлых и ненужных. Там, где он, много таких. Они лежат пластами на пожелтевших от мочи матрасах и ждут, когда их занятые родственники выкроят минутку и принесут очередную подачку. Ты там, где страх и отчаяние. А я тут – среди люстр из хрусталя и коллекционного фарфора.
Он говорит о призраках, когда я прихожу, этот старик.
-Вчера она беседовала со мной. Чуть не помер от страха, - делаю вид, что верю. На самом деле все равно. Бред и вымыслы. Хочется в это верить.
Моя временная работа – пугать людей. Доводить их до безумия. От разговоров со мной они добровольно вешаются, переписав на меня имущество. Можете называть меня подлой. Мои действия законы. Разговаривать по душам никто не запрещал. И пугать людей тоже.
Я богата, чрезмерно богата. И это сводит с ума.
Люди верят в небылицы. Это их слабость. Человечество за время своего существования придумало тысячи сказок.
Страшилки, которыми пугают детей вовсе не безобидны.
Все играют и я играю на чужих страхах. Раздуваю их до суицида. Люди верят и уходят. Но в этой истории жертва – не человечество. Тут моя история и только моя. Можете отвернуться и зацепить зубчиком посеребренной вилки еще кусочек сладкого. Отправить его в последний путь, задумчиво щелкнуть зубами.
А я все также буду сидеть на лестнице и размышлять. Рядом со мной висит остывающее тело. Отворачиваюсь. Противно. Взгляд бесцельно бродит по дорогим предметам. Эти резные игрушки и стекляшки теперь мои.
***
Когда я нахожу нужное место, на улице уже темно. Моросит дождь. Мерзко, холодно, знобит.
Виктор потирает от холода руки и злобно смотрит. Его ладони в желтых мозолях.
Отталкивающие пальцы с толстыми пластами обгрызенных ногтей.
-Долго ты. Я замерз, - шипит он и сует мне листы без обложки.
Виктор говорит:
-Это поможет тебе.
Под светом фонаря могу различить мерзкие губы цвета свежей крови. Мне кажется, что он их специально красит. На ногах туфли с застывшей грязью. Он быстро подходят к двери и нетерпеливо стучит ногой.
Страницы, которые он мне втюхал вырваны из книг. Библиотечных и магазинных. Изуродованных, лишенных части своей истории. Ворованные листы. Его губы растягиваются.
За окном мы видим людей. Они все одержимы. Каждый своим дьяволом. Психи ходят, разговаривают, бормочут под нос. И мы идем к ним.
Дверь резко открывается. Это она. Божественная и святая. Неукротимая и напыщенная. Красивая Ванда. Сегодня очередное собрание. И она встречает гостей. По привычке. Намазанный бардовым цветом рот кричит:
-Вы почти не опоздали.
Ничего не говоря захожу внутрь. Приятель не отстает. Мне нельзя с ней разговаривать. С этой женщиной в черном платье до пола. Она вечно заставляет делать меня глупости.
Психи уже здесь. Большинство прибыло раньше меня и Виктора. Мы ведем культурные беседы. Притворяемся адекватными. Делаем так, чтобы никто не почувствовал фальши. Здороваемся и раскланиваемся. Улыбаемся всем, кто заходит в дверь.
-Рада Вас видеть, - щебечет Ванда. Некоторые гости ходят и молча улыбаются. Им все равно.
Все здесь собравшиеся – живые истории. Сборники информации. Неиссякаемые запасы мудрости. Мусорные души. Баки, заполненные доверху всякой чепухой.
Заталкиваю бумагу в сумку, дружелюбно протягиваю руку еще одному носителю знаний.
-Вы пришли. Какая радость! – выдает он так, чтобы все слышали.
Подчеркнутость и театральность. Игра в которую мы все играем должна быть обязательно пафосной. Тут толпятся не люди, а Боги. И вы их, наверняка, знаете.
Живые легенды. Писатели.
У каждого свой пунктик. Главный огрызок яблока под стеклом, который они выставляют на всеобщее обозрение. Как экспонат. Комплексы наружу, чтобы все восхищались их внутренним уродством.
Вот этот господин любит запираться с собакой в тесной комнатушке и подолгу сидеть в темноте. Он обнимает ее за морду, таинственно молчит, придумывает гадости. Так и только так к нему приходит вдохновение.
Или вот еще одна симпатичная сплетня про романтичную даму, гадающую на мышиных внутренностях. В отдельной комнате, куда не войти из-за запаха благовоний и помета, стоят клетки. В них постоянно плодятся мыши. Рождаются и умирают. Перед тем как сесть и написать новую историю жалостливая писательница достает одну из них и разрезает. Гадание на внутренностях – источник вдохновения ее кровожадной музы.
Все эти чудо-истории – правда.
Или вон та тетка в красной юбке, которая коллекционирует ножи. В ее дом страшно входить. На тумбочках стоят фигурки людей из которых торчат деревянные рукоятки. Ящики кухни завалены режущими предметами с дизайнерскими ручками. На обеденном столе всегда накрыт стол: белоснежные салфетки, тарелки, вилки и ножи. Каждый раз разные. В ее дом ходит сбрендившая муза.
Все эти извращенцы, черпающие страсть из странностей. Энергетические вампиры, подпитывающиеся от своей же ненормальности.
Они приходят на эти встречи, чтобы высказаться. Им необходимо чувствовать себя нужными. Подтверждать наличие своего таланта. Полуночных посещений музы им мало.
-Я знаю одно местечко, где тебе понравится.
Она подходит ко мне, пытается заглянуть в глаза. Смотреть на нее неприятно. Отворачиваюсь. Никто нас не замечает, все уже заняты: ведут диалоги. Купаются по очереди под лучами своей славы. Роются друг у друга в баках и извлекают на свет новые огрызки. Виктор куда-то исчез.
-Хватит дуться, - ее глаза горят, губы пылают, выплевывая новые слова мне в лицо: За прошлый случай мне, конечно, жутко неудобно, но ведь все прошло по плану?
Пожалуй она права. Ведь я сама хотела, чтобы все закончилось так. Киваю головой.
Эта чертовка умеет убеждать. Она тащит меня к барной стойке.
Среди людей, которые все появляются из двери есть бесцветные. Новички. Их талант еще не признан, потому, сняв пальто, они идут к тем, кто поопытнее. Смирно стоят и заглядывают в грязные рты светил. Пытаются поймать хоть что-то из их пасти и забрать себе.
На барной стойке чашечки капучино и сырные Чизкейки. Официанты скоро придут и отнесут лакомство тем, кто за них заплатил.
Миновав чашки и тарелки с политыми карамелью пирожными, мы заходим в то место, где обычно стоит персонал и подсчитывает прибыль. Сейчас никого нет, все заняты.
Ванда толкает дверь кухни, взглядом приглашая меня внутрь:
-Давай, пока все заняты.
Повара курят на улице, обсуждают собравшихся, хохочут. Минимум пятнадцать минут в запасе. Никто не помешает.
-Откуда ты знала что тут никого нет? – я задаю свой вопрос первой.
Бордовые туфли. Заостренные, вышедшие из моды носы, смотрят на меня.
-Хожу сквозь стены.
Я не знаю как реагировать. Ты постоянно пытаешься выпендриться. Это не может не бесить. Даже сегодня всеми любимая интеллигентка сделала еще одну попытку придать побольше значения своему раздутому «Я».
У нее длинные волосы, собранные на затылке. К пучку приделана черная заколка из торчащих во все стороны перьев. Кожа отбелена, что придает ей мертвенный оттенок. Она будто вернулась с того света. Я помню ее дом с огромным количеством баночек для кожи. Всю жизнь она пытается избавиться от пигментных пятен, постоянно намазывая себя магическими растворами. Сегодня я вижу белое-белое лицо.
Мертвец с яркими бардовыми губами стоит и разговаривает со мной.
-Не укоряй себя. Он сам так захотел. Как и я.
Она умеет выводить из равновесия.
-Ты понимаешь, что одержима и все, что ты говоришь мне ненормально? Я больше не хочу видеть тебя. Когда это, наконец, закончится? Кастрюля летит на пол. Содержимое разбрызгивается во все стороны. Моя ярость.
Не хочу обжечься. Отпрыгиваю. Ты стоишь и не двигаешься. Капли склизкого супа на твоих мерзких бардовых туфлях.
-Вспоминая прошлое ты не изменяешь его. Но если тебе так проще, давай вернемся туда еще раз.
***
Теперь, когда я делаю это не в первый раз, уже не так страшно. Раньше – боялась и находила отговорки, теперь все четко и продуманно. Больше не страшно выводить из строя чей-то упорядоченный, вылизанный, продуманный до мелочей мир.
Моя задача довести человека до безумия, зажечь в нем опасную идею и раздувать пламя до тех пор, пока оно не сожрет оступившегося.
Мы в больнице. Шагаем по коридору к одному неудачнику. То, что он здесь – наша вина и мы это слишком хорошо чувствуем. Она давит.
С каждой секундой замедляемся. Пытаемся оттянуть время встречи. Идем разными дорогами к одной цели. Мне не известно что ты рядом, ты же, как обычно, все знаешь. Ходишь сквозь стены.
Перед палатой стоит женщина-врач. Белый халат, тетрадь в руках. Волосы в хвосте, губы в помаде, которая только уродует эту женщину с огромной челюстью. На лице очки в синей оправе. Это называется модой.
-Я пришла навестить друга, - выдаю я.
-Я помню Вас.
Женщина открывает свои бумаги и улыбается краешком рта. Для нее это как будто игра, для меня все по-настоящему. Она поправляет очки и неразборчиво бормочет фамилии под нос.
Глаза бегают по странице, разбирая кривой почерк.
Я открываю рот:
-Она по прежнему состоянии?
Туфли – то, что выдает это врачиху. Каблуки, на которых она возвышается над этим миром, огромны. Не понимаю как она на них ходит. Наверное не походкой модели. Смотрю на ноги. Голые. Без колготок.
-Разве это не запрещено?
Женщина на шпильках поднимает свои строгие серые глаза. Интересно, у нее есть чувства?
-Вы о чем? – уточнение.
Она уже ненавидит меня. Просто за то, что я тоже женщина. Конкурентка на ее место под зонтиком. Она видит во мне зло.
-Мириам? – хнычет медсестра из палаты, - Вы мне нужны.
-Почему я должна отвечать? – кидает она и разворачивается.
Принимаю невинный вид кроткой овечки, отбившейся от стада.
-Просто инфекции там разные, гигиена и санитарные нормы… - выдавливаю из себя.
Чувствую в воздухе злость. Теперь я не просто соперница, но и главный объект ненависти на сегодняшний вечер.
Она открывает рот, чтобы сказать мне правду.
Медсестра зовет:
Мириам? Я не могу без вас!
Женщина морщит нос. Захлопывает тетрадь, поджимает губы, шипит:
Сейчас мне некогда с вами разговаривать. Пациент. Получите ответ в другой раз. Ей, кажется, надоело притворяться доброй и все понимающей.
Бордовые туфли разворачивает и уходит в палату, где лежит человек, чья судьба мне небезразлична.
***
Мощный удар оставил красную пятерню на щеке. Ничего вычурного. Ты подарил мне пощечину за то, что я сделала с тобой.
Я почти не чувствовала страха когда он подходил. Пугало то, что он говорил когда делал это со мной.
“Капризная муза” так он называл меня.
Признаюсь, мне нравилось плакать. После наказания следует утешение. Объятия и раскаяние. Возникает правдивое чувство, что ты кому-то нужна. Если есть тот, кто любит тебя, не нужно еще любви.
-Хватит, - говорю я.
-Еще чуть-чуть потерпи, - просит он.
Я соглашаюсь.
Больные не могут и не хотят сдерживаться и я это понимала. Жертвами становятся по воле случая. Стечение обстоятельств, не более. К примеру, если твоя мать сбежала на край земли, бросив дочь на отца своего исчезнувшего мужа. Негодяйка, воспитавшая меня одним своим поступком. Исчезнув она определила мою судьбу.
Его действия иногда оставляли рубцы на коже, но я терпела не просто так. В конце ждал бонус. Награда, где я сижу на коленях стареющего мужчины и он ласково гладит меня по голове.
-Не плачь, - язык касается моего лица и слеза исчезает у меня во рту, - я люблю тебя.
Приветливым и добрым он был только в эти моменты. В остальное время запирался и трудился в кабинете. Подпитавшись, сбегал от своей музы и писал новые книги для чопорного издателя. Сукина-сына, который все разнюхал.
Стучась в дверь кабинета я хотела всего лишь внимания. Долгого взгляда или ласкового слова. Иногда мне удавалось проникнуть внутрь. Любимые полки, заваленные разным хламом, антиквариат под стеклом и переплеты. Заброшенные хозяином вещи, пыльные книги, изогнутые ножки стола восхищали.
Писатель разрешал читать мне все без разбору.
Кое-что так сильно врезалось в память, что ясно возникает в кошмарах. Изображение повешенной на площади женщины. Безвольно болтающиеся ноги. Открытые глаза. Смеющиеся над смертью люди и важные, кровожадные дети.
Глаза деда округлились, когда я показала черно-белое фото.
-Где ты взяла ее?
-На полке. Где все книги.
В этом не было ничего сексуального, но с тех пор на меня надевали веревку и заставляли молить о прощении.
Повиновение – то, что я помню. Девчушка понимала что с ней делают. Вся затея напоминала игру. Это и была игра, но не по ее правилам.
Запираясь в туалете я слышала:
Капризная муза, хватит упрямиться, иди ко мне.
Внутри комнаты безбожно пахло сигаретами. Прикрывая нос ладонью я пыталась дышать. В такие минуты он начинал злиться:
-Открывай, мерзкая девчонка!!!
Давая себя поиметь, я получала приз. Но после этого не очень-то хотелось бонуса. Это как выпить кипяток за обещанный торт. Глотка обожжена. И куски сладкого застревают в ней причиняя боль.
-Мне надоели твои игры, - наконец подает голос несносная девчонка. – Убирайся и оставь меня в покое!
Мужчина орет.
Точно так же, как он делает больно мне, я делаю больно ему. Сейчас. На любую силу найдется другая сила. Быстрым движением вставляю в уши наушники. Кассетный плеер крутит ленту.
Так сразу и не поймешь, что человек, который издевается над тобой на самом деле просто одержим. Ты – его главная мания. Причина его ненормальности и угрызений совести.
Все эти писатели так ранимы. И если гадить им в душу прямо у них на глазах, они начинают плакать. От беспомощности. Муза важнее их самих, поэтому когда она запирается в ванной и делает вид, что ничего не происходит, они кидаются зверем на двери. Кричат, укоряют, рыдают, просят простить.
Раскаяние и бредовые обещания. Все, что угодно за «еще один раз». Им важно чувствовать свою музу. Быть с ней неразлучным.
Не то чтобы мне было безразлично. Мне льстили его взывания, уговоры, мольбы. Людям нравятся, когда их упрашивают, так они само утверждаются. Делаются значительными и необходимыми. Но иногда жертве тоже хочется почувствовать себя палачом. Ощутить чужой страх, боль, почувствовать вкус отчаяния.
-Обещаешь, что на моей шее не будет петли? – кричу я, чтобы заглушить его рев. Роюсь в косметичке.
За дверью сопение.
-На этот раз давай без этого? – добавляю, продолжая искать помаду. Все будет по моим правилам.
Мужчина всхлипывает и вытирает сопли. Они текут по губам, мешаясь со слезами. Взрослый не наигравшийся ребенок. Его обидели, а мне все равно. Главная жертва тут я. Все авиации человеку, который стоит в центре арены.
Открываю золотой тюбик помады. Желание поиздеваться постепенно угасает.
Раньше ты просто стучался в дверь, а теперь, когда понял, что я могу лишить тебя маленьких радостей, подыгрываешь мне.
Cидишь под дверью и негромко зовешь свою капризную музу.
Ты говоришь: хорошо. Все по-твоему, только пусти меня и не бросай одного.
Ты ненавидишь меня, потому что я заставила испытать тебя чувство унижения. Прыгать как мальчик, вымаливающий конфету перед обедом. Цирк, где я дрессировщица львов. Укротительница котов. А ты зритель. Один из тех, кто должен сидеть на своем месте и смотреть. Потому что неудобно из середины зала карабкаться через проход и мешать другим. Заинтересованным. Хотя, шанс уйти еще есть. Воспользуйся им, если нужно. Кто-нибудь другой прыгнет в горящий круг. Не хочешь? Оставайся и смотри. Шоу продолжается. Я щелкаю пальцами. Мы переходим на «ты». Официально. Ты теперь один зритель. Главный и единственный. Все для тебя. Сиди и смотри. И не говори, что я не предупреждала.
Рисую бордовые губы. Уверенна, ты отыграешься. Но я хочу быть красивой, когда мне вытирают слезы. А пока объявляю антракт. И это мое решение.
***
Огромные круглые глазища смотрят мне в лицо. Их обладательница сидит на скамейке и преспокойно курит. Ее волосы пропахли сигаретами, а длинное платье ужасно воняет магическими растворами.
-Запах петрушки и лимона… обожаю.
Мне все равно что ты там говоришь. Я помню твои отклонения. Кожа. Она постоянно пахнет тухлым грейпфрутом, несвежим рисом, кислым молоком или полусгнившей петрушкой.
Это то, что ты называешь красотой.
-Я нашла новый рецепт. Помнишь ту женщину, которая режет бедных мышек? Я слышала...
Делаю вид, что не слышу. В местах, которые мы посещаем полно таких историй. Если их собрать, можно написать целый сборник страшилок.
-Отшелушивание мертвых клеток очень важно для моей кожи, - продолжает девушка и затягивается вонючей сигаретой еще раз.
Там, в этих кафе, набитых носителями информации в воздухе постоянно сигаретный дым. Кто-то обязательно пускает тебе в лицо отраву от который ты кашляешь.
Легенды уважительно здороваются, ненавидят друг друга, уважительно склоняют головы друг перед другом. Это называется почтение. Или игра по правилами, с которыми знакомы все. Даже я.
Они достают остатки райских яблок из своих мусорных баков и выставляют их на обозрение. Пускай все любуются полусгнившим остатком забытого знания.
Cтроить из себя светило и не жрать других. Унять свой аппетит, когда захочется кушать. Не впиваться зубами, не отрывать конечностей. Законы не сложны.
-Тебе что плевать?
Она выдыхает дым мне в глаза. Их защищают очки. Я сижу рядом и жду подходящего момента. Тесно. Опасная близость. В парке гуляет женщина с ребенком. Они идут смотреть на грустных клоунов и львов. Они совсем близко. Значит пока я не могу открыть рот. Я имею в виду, когда кто-то живой рядом нужно молчать.
Голос мальчишки: А там будет слон?
Мать шагает семимильными шагами рассекая необъятной тушей пространство. И молчит. Она тоже не хочет ничего слышать.
Сын останавливается и дергает ее за юбку. Маленький надоедливый мальчик.
-Ну скажи мне, - просит он. Несмышленый и бестолковый. Он может вырасти и не исправиться. Застыть во времени. Через 20 лет будет все также дергать мать за юбку и задавать вопросы про слонов.
Или вырастет и начнет мучить других своими комплексами. Как отец моего отца.
Мать смотрит строго. Она не хочет говорить ни с кем. И в цирк тоже не хочет. Но нужно успокоить мальчика и дать ему то, что он хочет, чтобы не стало еще хуже, чтобы в один день он не истыкал ее ножом за детские обиды.
Она тоже останавливается и говорит: Надеюсь будут.
И полный надежд сынишка сразу же затыкается.
В его голове полно гениальных идей, ничьи зубы не надкусили огромное первородное яблоко. Оно пока целое. Проблема в том, что глупенькому мальчику все равно. Он хочет в цирк смотреть на клоунов и слонов.
Твои губы выговаривают: а какое было у тебя детство, ты помнишь все?
***
-Потерпи еще немного, - говорит он.
Его джинсы валяются на кресле. Неаккуратные и скомканные. Одна штанина вывернута так, что торчат швы.
Я лежу, мои ноги трясутся. Их сводит спазмом. Боль – то, что я чувствую сейчас. И она заглушает все остальное.
Его лицо далеко. Это все из-за моего роста. Я вижу только волосы на мощной груди и они не вызывают ничего кроме вязкого чувства отвращения. Иногда я провожу по ним пальцами. Мне представляется будто ты и есть весь мир.
-Не хочу, - отвечаю я пытаясь выползти из под-него.
Не так-то это просто. Делаю усилие. Ничего не получается.
Сейчас я расскажу как попала в эту ситуацию. На эту вонючую постель с прожженным сигаретой пледом. Возможно, тебе это покажется непристойным и диким, но я сама так решила. Есть такие люди, которые больше всего обожают доводить до истерик других. Они прикидываются кроткими овечками, когда их пытаются поймать, этих злобных сосунков. Все эти милые девчушки-садистки, отвинчивающие головы Барби когда-нибудь вырастают. Вылезают из скорлупы и продолжают играть. Только объекты теперь не плюшевые мишки и пластмассовые игрушки, которые можно испортить. Они нацеливаются на людей. Живых людей.
Подростки-садисты в волчьих шкурах, прикидывающиеся кроткими на судах, когда их родителей лишают прав на их же детей.
Они, эти паразиты ставят себе цель и добиваются. Беспощадность. Тут не важны средства, главное получить то, чего они хотят. А зачем и сами не знают. Проблема в том, что в детстве они не хотели играть как все. Эти злобные гении нашли свое целое яблоко, а не просто огрызок. Они заглянули в себя и обнаружили сокровище. Теперь мир не такой, каким его пытаются навязать взрослые. Они видят все как было изначально и не пытаются жить в рамках.
Моя мать не выдержала и сбежала, отец сделал это раньше, поэтому я сейчас здесь.
Я говорю:
-Ты делаешь мне больно.
-Ну чуть-чуть, - молит он.
Мне нравится, когда другие просят меня. Так я чувствую себя нужной. Раздуваю свою значительность.
Точно так же как в детстве, когда я была мерзким, невыносимым ребенком.
Мать. Из-за меня она сбежала. Мало кто сможет терпеть дьявола. Даже если на нем нежного цвета юбочка и милейшие чулочки. Когда твоя дочь шепчет себе под нос и дико смотрит на людей, становится не по себе. Когда ты идешь ночью в туалет она сидит на диване и смотрит на стену, начинаешь задумываться как выбраться из этой реальности, где тебя ненавидят.
Руки царапают его спину, мой нежный рот кричит: оставь меня в покое!
Планета вертится. У него есть чем заняться. Написать еще одну бестолковую книжку или скурить сигарету. Проклясть тот день, когда я пришла на его порог с чемоданом и сказала, что буду жить с ним. Просто потому, что он единственный, кто любит меня. Слишком сильно. Так сильно, что это желание вырывается наружу и всецело поглощает. Овладевает сознанием. Бороться уже бесполезно. Я – героин. Эта любовь сгубила отца моего отца, когда чертова ищейка запрятала его куда подальше.
У каждого писателя своя муза, каждый черпает вдохновение в определенном извращении. Любоваться на сорванный цветок, который гниет – это тоже извращение. К Вашему сведению.
Моя красота. Она не безобидна. Внешность – обман. Всегда. Не верьте глазам и чудному, мелодичному голосу. Они обязательно Вас обманут.
Мужчина молчит и делает мне больно.
-Капризная муза, - стонет он.
Я издеваюсь над ним. Подпитываюсь. Отбираю чужие эмоции. Знаю, что верит мне. Хочу побыть капризной.
-Хватит, - ору я так истошно, что он закрывает мне рот ладонью.
Кусаюсь. Следы от маленьких острых зубок превращаются в крохотные капли. Они разбухают. Ему все равно на боль. То, что он чувствует сейчас ни с чем не сравнится. Воссоединение. Трахать свою музу – верх искусства.
Тот, кого ты любишь чаще всего причинить боль. Он знает об этом. Поэтому не останавливается и молча кусаешь меня.
На секунду ты замираешь. Планета крутится, а ты останавливаешься.
На нас ничего нет. Форточка открыта. Чувствую прохладу ветра на своей коже. Холодно.
-Помолчи хоть минуту. Насильно переворачиваешь меня и, скрутив сзади руки, продолжаешь с удвоенной силой.
На этот раз мне на самом деле больно. Ничего не поделаешь. Доигралась.
***
Люди творчества эгоисты. Им не нужны чужие работы, они создают свои и ждут похвалы. Как самовлюбленные дети. Ты уже много обо мне знаешь, я о тебе ничего. Этого достаточно для перехода на другой уровень. Раз мы познакомились, пора немного рассказать о себе. Чем я занимаюсь в свободное время. Что я вообще делаю кроме хождений по литературным встречам?
Моя временная работа похожа на те процессы, которые происходят в церквях. Старые люди – источник финансирования. Бабушки покинутые и нежные. Забытые люди, души которых нужно поливать, чтобы они не засохли. Этим занимаются телевизор и духовные служители. Коробочки с горящим экраном. Ящики, дарящие возможность подглядывать за чужой жизнью, когда уже нет своей. И еще помощнички. Попы, отсиживающие пятые точки на стульях. Выслушивающие рассказы и исповеди утопленников. У телика молчат и слушают божьи одуванчики. В церковь приходят выгововариваться. Так решаются две важные проблемы.
Впавшие в маразм люди.
Мозг хранят информацию выборочно. Это не зависит от ее смысла или значимости. Их головы пустеют. Из года в год. Они приближаются к совершенству и опять видят то, что было доступно когда-то. Когда они были естественны. Именно в этот момент все заканчивается.
Период между началом и концом жизни не самый лучший. Ты все понимаешь и не можешь отделаться от знаний, которые кишат в голове.
Все эти бабушки. Они счастливы и не понимают ничего. Как и много лет назад. Ведь маленькие люди всегда хотят стать большими, а большие маленькими. Невозможно полностью достичь совершенства. Оно всегда недоступно. А что, если попытаться застыть во времени: остановиться и просто наблюдать? Может тогда проще будет осознать идеал? Вернемся к моей работе.
Когда приходит время помирать, нужно делать выбор кому достанется жилплощадь. Какому из благодетелей, помощников с этого света? Глупой соседке по лестничной площадке или, может, любимой кошке с тремя лапами? Нет, соседка не заслужила, а кошку можно отдать самому душевному человеку на свете. Доброму и святому. Вместе с квартирой. Он позаботиться о них, когда я окончательно засохну, - так думает одинокая набожная бабушка.
Я делаю примерно тоже самое. Только в более извращенной форме. Я и поп и бабушка одновременно. Моя задача много знать и говорить то, что я знаю. Умело использовать информацию, которая так долго рассортировывалась по полочкам в голове. Слова – мое оружие и бич.
Рот открывается и произносит:
-Добрый день. Я рада нашей встрече.
На мне очередное вычурное платье. Огромный бант, брошь с гигантским камнем, высокая прическа. Обязательно яркая помада. Никаких бледных губ. Люди должны запоминать меня. Всеми этими игрушками я въедаюсь в их головы. Смертельный вирус для плохо защищенного носителя информации.
-Большое спасибо, что решили уделить мне минутку, - щебечут мои жертвы порхая по широким коридорам.
Нужно соблюсти все приличия. Все четко по правилам. Заходим в дом.
В парадной не пахнет мочой и бомжами. Стены недавно выкрашены, потолки отбелены.
-Я покажу Вам свою коллекцию! Вы непременно должны видеть ее. Она чудесна!
Поднимаемся по лестнице. Не говорю ни слова. Мне все равно что происходит сейчас. Человек, который идет рядом абсолютно безразличен и скучен.
В прихожей все чисто и убрано, в столовой светло и просторно, гостиная с кожаными диванами не может не нравиться.
-У Вас работал дизайнер? – мой первый вопрос.
Человек хлопает ресницами и улыбается. Волосы похожи на парик. Я не знаю чему верить.
-Что вы имеете в виду?
Иногда моя работа выводит из себя. Задача не такая уж легкая: запустить вирус в мозг и сделать так, чтобы он все сожрал. Отойти и наблюдать или сидеть на стремянке и пережевывать эту информацию, чтобы выплюнуть не подавившись.
Пытаюсь объяснить:
Вы же не сами все это придумали? Такая гармоничная картина сама по себе не получается? Тут работал гений!
Для меня ответ очевиден.
-Вообще-то я дизайнер, - мягкая улыбка.
Чувствовать как кто-то рядом раздувается от гордости мягко говоря неприятно.
Обеденный стол круглый и белый как питерский снег. Если говорить красиво, цвета слоновой кости. Человек ставит на ровную поверхность 2 чашки чая. Они пусты. Глаза улыбаются. Им что-то нужно. Как и мне.
Она возится у чайника. Высыпает печенье из пакета на тарелку.
-Поговорим о вашем детстве?
Это та тема о которой люди, как раз, не очень любят трепаться. Извращенцы обожают копаться в чужих душах. Так они находят наслаждение и подпитываются им.
В месте, где я нахожусь, огромные потолки. Чувствую себя в церкви. Я – священник, отпускающий грехи и переводящий людей за руку на тот свет. Смотрю на светлые стены с ангелами на светильниках. Снизу они кажутся крохотными.
Моя голова задрана вверх. Я не хочу, чтобы кто-то ковырялся в моей душе.
-Красивые купидоны, - так я перевожу тему со своих болячек на ее. Приветы из детства. Открытки, которые ты получаешь и сходишь с ума.
Пахнет чистотой. Стерильностью. Запах моющих средств для стекол и ковра. Она ничего не отвечает, только улыбается. Подходит в шкафу. Еще одна красивая вещица с дубовыми ножками и резными дверцами. Огромная и необъятная. Посреди столовой она сильно выделяется. Как пятно. Берет сахарницу и несет к столу. Вода тонкой струйкой льется в фарфор.
-Так чисто… - протягиваю я, - Горничная небось лижет пол языком? – мой вопрос бестактен. То, как я его задала.
Женщина дергается. Теперь я вижу лицо в мельчайших подробностях. Оно повернуто ко мне. Чашки, которые женщина заполняла чаем почти пустые. Носик чайника наклонен и кипяток стек на паркет. Весь образ дамы выражает легкое смущение и негодование. Неожиданность.
-Что? – выдает она.
Вывести чопорного человека из равновесия довольно просто. Сбить настройки. Все могло идти плавно и непринужденно. Вместо резкого «горничная?» я могла бы спросить «У вас в доме так чисто. И как Вы все успеваете?». Комплимент. Луч славы. Она бы улыбнулась и ответила «Ох, что Вы! Мне помогает горничная». И все остались бы довольны. Разговор шел бы по правилам. Но я не этого добиваюсь. Нужно выкинуть ее за границы привычного мира, чтобы она не смогла защищаться. Так и только так я смогу получить то, что мне нужно. То, что я обещала.
***
Пощечина на моем лице испортила все. Ты все сломал и разрушил. Если бы не она, возможно, моя жизнь сложилась бы иначе.
-Ты сам дьявол, - твои слова, - не подходи ко мне.
Мне нет 16. В любой день после своей школы я могу направиться в одно удивительное место. Там сидят на советских табуретках жирные тетки и ведут записи.
У тебя с ними похожая работа. Вы уродуете бумагу. Это дело вашей жизни. Размазываете мякоть яблока по листу и называете это творчеством. Пытаетесь выдавить из себя вдохновение.
Стою и молчу. В моих руках зажата веревка. Мыло в ванной в огромной розовой мыльнице-ракушке. Оно мне не нужно.
Мой рот густо намазан бардовой помадой. Остатки матери в золотом флакончике. Все, что я хочу помнить о ней. Рука с веревкой крепко сжата.
-Я говорила тебе больше так не делать! – кричу я и сильно опускаю ногу на пол. Глухой хлопок об паркет. Теперь моя нога болит, но я пока не чувствую боли.
В этот раз ты переиграл свою роль. Превзошел самого себя в моих глазах. Возвысился в своих извращениях. И мне это не понравилось.
В воздухе разливается запах одеколона и страха. Я чувствую твой пот. На рубашке под мышками – расплывшиеся желтые пятна. Я не хочу, чтобы они засохли. Это значит, что ты успокоился и не боишься меня. Контролируешь ситуацию. Делаю шаг вперед.
Лежишь на кровати и смотришь на меня во все глаза. Конечности закреплены так, что выпутаться самостоятельно невозможно. Не сбежишь, дедуля.
-Отойди от меня! – визжишь ты.
Это наша игра. Где ты пленный, а я главная. В этот раз правила придумала я. Жертва тоже иногда хочет почувствовать власть.
Еще шаг. Набрасываю петлю тебе на шею. Достаю фотоаппарат и делаю свой лучший снимок. Это все. Я ухожу. А когда возвращаюсь, тебя нет.
Теперь страшно становится мне. Платьице прилипает к спине. Простенькое желто-красное без рюш и ленточек.
До вечера передвигаюсь по дому осторожно, чтобы ничего не задеть и случайно не наткнуться на тебя. В темноте.
Ночью не сплю. До 5 утра. Сижу в широко раскрытыми глазами, читаю книги в твоем огромном зеленом, обтянутом кожей умершей лет 20 назад свиньи кресле. Пополняю свою коллекцию знаний.
Я просыпаюсь от боли. На кровати. Связанной. Слова – мое единственное оружие. Только я открываю рот, получаю пощечину. Ты говоришь «заткнись» и продолжаешь делать то, что делаешь.
Молчу. Слезы текут по подбородку. Ты открываешь глаза и замечаешь их.
Внимательно смотришь и спрашиваешь:
-Тебе хоть чуточку стыдно?
У меня два варианта. Признать свои грехи или промолчать. В воздухе пахнет потом. Моим и твоим. Это называется любовью.
-Конечно, - я плачу. Реву и кричу о том, как сожалею.
Твой язык касается моего лица, слезы исчезают в темноте. Внутри тебя.
Останавливаешься. Мы оба теплые. Без тебя я остываю и чувствую пустоту. Прижимаешь мое тело к своему.
-Я люблю тебя больше всех. Никогда не покидай меня и не делай так больше.
Крупные горячие капли на моем теле. Сидишь скрючившись на кровати и обнимаешь. Снова тепло.
Глажу тебя по голове и улыбаюсь. Сейчас выиграла я.
Через какое-то время приходят какие-то люди и забирают меня. Ненадолго. «Чтобы помочь».
Твой чертов издатель, эта хищная ищейка зашла к тебе в гости и все разузнала. Нашла тебя связанным. Ты обратился к другу с мольбой о помощи, чтобы избавиться от своей мании, излечиться, стать полноценным. Он освободил тебя и спрятал. Нас разлучили.
Теперь я зла на всех тех, кто ему дорог. Всех этих психов. Ходячих легенд.
***
Когда я нашла тебя, было поздно.
Твоя кожа сморщенная - засохший гриб – руки – старческие, слабые грабли. Протягиваешь одну из них. Рукопожатие слабое, как у ребенка.
-Обними меня, - просишь ты.
Комната, в которой я сейчас нахожусь пытается обмануть посетителя. Тут пахнет душистыми розами и хвойными деревьями. Если закрыть глаза, можно представить, что ты в прекрасном саду роз или на поляне. Замечательной поляне с белочками и мышками. Вокруг целебные деревья.
Меня дергают за рукав и пытаются вывести из равновесия.
-Ну же, я жду.
Не хочу открывать глаза и видеть мир таким, какой он есть.
Теперь у него, человека, который продолжает меня любить, два занятия. Он пишет извинительные письма. И еще ждет меня, чтобы получить новую порцию пустых тетрадей.
Сижу на кровати. Тетради возвышаются чуть ли не до потолка. Еще не искалеченные и чистые.
Рукав моей кофты натягивается.
-Ну же! Поговори со мной!
Невыносимо сидеть посреди сада роз, когда тебя дергают. Я знаю, когда мои веки поднимутся, все разрушится. Передо мной будешь стоять ты: маленький и скрюченный. Сморщенный, как шерстяной свитер после стирки. С исчезающими фрагментами воспоминаний. Каждый день мы будем становиться похожи друг на друга все больше и больше. Мое состояние и твое станет почти одинаковым. Разница в том, что я могу скрываться и казаться адекватной. Глубоко дышу.
Ничего не поделать. Когда-нибудь нужно будет очнуться. Сейчас или минутой позже - не имеет значения.
Мои глаза уставились на тебя.
Продолжаешь махать руками и кричать: Я тут!
Проще признать, что запах роз маскирует мочу, а хвойный… лучше вообще не думать об этом. Что некоторые из тех, кто наполняет комнаты этого здания лишены рассудка. Их личность почти полностью стерта вирусом. В этом есть и моя вина.
Ты – моя лабораторная мышь. Жертва своей любви стоит и шаркает ножкой. По-детски глядит на меня и капризничает.
Мне больно видеть тебя таким. Обезумевшим и почти пустым.
-Миссис Медсестра сделала мне больно вот сюда. - отодвигаешь штанину и демонстрируешь кожу в красных пятнах. Cледы от уколов.
Глажу тебя по голове, прижимаю к себе. Ты опять плачешь как и каждый раз, когда я прихожу. Крупные капли стекают на мои руки как когда-то.
Сижу в этом проклятом месте и обнимаю то, что от тебя осталось. Больше всего я сейчас ненавижу того ищейку, твоего лучше друга, издателя. Он разлучил нас на годы.
Планета вертится и время не остановится просто потому, что я этого хочу.
Ты отрываешь лицо от меня и говоришь:
-Она опять приходила и разговаривала со мной. Эта самая, миссис Медсестра. Она злая.
Эта самая стоит сейчас за дверью и победно улыбается.
***
В месте, где мы сидим тепло и уютно. Ветер доносит до меня сигаретную вонь. Тошнотворный запах. Совсем рядом.
Твои пальцы прямые и тонкие. Между ними сигарета. Еще одна палка с ядом внутр<