В конце 1914 года Цветаева познакомилась с поэтессой Софьей Парнок. Любовь между ними вспыхнула буквально с первого взгляда и была страстной с обеих сторон. К тому времени Марина уже была замужем и имела двухлетнюю дочь. Отношения с Софьей были для нее абсолютно непривычными, и в то же время очень возбуждающими, как все, не испробованное никогда ранее.
Безусловно, связь с женщиной не была для нее чем-то «лучшим», чем связь с мужчиной. Важно было лишь ощущение любви. Парнок же любила исключительно женщин, причем не была особенно разборчива в связях. Но вот что любопытно: «история любви» Софьи Парнок к женщинам также имела свои корни в детских эмоциях «полового выбора». Рано лишившись матери, Парнок тоже с детства чувствовала неприязнь к отцу и искала утешения в подругах.
Новая страсть немедленно нашла отражение в стихах. Цветаева никогда еще так не писала, не чувствовала. А для поэта всякое новое и острое является стимулом к творчеству. В нежном, лирическом стихотворении Цветаева воссоздает картину идиллической любви:
«Как я по вашим узким пальчикам
Водила сонною щекой,
Как вы меня дразнили мальчиком,
Как я вам нравилась такой».
Некоторое время подруги жили вместе. Появляясь в обществе, они могли прилюдно обниматься и нежничать, продолжая при этом манерно обращаться друг к другу «на вы». Видимо, собственно постельная сторона этой любви была для Цветаевой не так важна, ее возбуждала сама необычность ситуации (для нее) и острота эмоций. В этот период Марина испытывала сразу целый конгломерат взрывных чувств: любовь к подруге, нежность, жалось к мужу, и возможно, некий стыд от «запретного».
Пожалуй, не менее сильной страстью была и ревность. Если человеку не приходилось еще испытывать сильную ревность, то, впервые ощутив ее, он может опьянеть от первого же глотка этого опасного напитка.
Ревность тоже была частью их любви - игры. Всего через несколько дней после их встречи и сближения Марина, случайно проходя по Большой Лубянке, увидела Софью Парнок в обществе некоей молодой женщины. Сомнений не оставалось Софья изменяет своей новой подруге. Буря эмоций овладела поэтесcой. Придя домой, Марина написала стихотворение:
«В оны дни ты мне была, как мать,
Я в ночи тебя могла позвать,
Свет горячечный, свет бессонный.
Свет очей моих к ночи оны.
Незакатные оны дни,
Материнские и дочерние,
Незакатные, невечерние».
В отношении Парнок к Марине страсть действительно переплеталась с материнской нежностью. Потребность видеть перед собой некий стереотип матери, а не отца, была заложена в Цветаевой, видимо, с раннего детства. Нечто вроде вывернутого наизнанку эдипова комплекса.
«Ах, одностишья стрелой Сафо пронзила меня!
Ночью задумалась я нал курчавой головкой,
Нежностью матери страсть и бешеном сердце сменя, -
«Девочкой маленькой ты мне предстала неловкою».
После встречи с Парнок Цветаева ощущает «ироническую прелесть, что Вы - не он», и пытается разобраться в случившемся, пользуясь традиционной терминологией господства и подчинения, соблазнения и жертвенности, но у нее это не очень-то получается:
«Кто был охотник? Кто - добыча?
Все дьявольски наоборот!
В том поединке своеволий
Кто в чьей руке был только мяч?
Чье сердце: ваше ли, мое ли,
Летело вскачь?
И все-таки – что ж это было?
Чего так хочется и жаль?
Так и не знаю: победила ль?
Побеждена ль?»
При всей «завихренности» любовных отношении с Парнок, бросать Сергея Эфрона Марина не собиралась, тем более, что он и ближайшие родственники знали о романе, но тактично обходили острые углы. Сергей Эфрон старался переждать странное любовное увлечение жены, но, безусловно, очень мучился в душе. Для него это было раной. Но он был слабым человеком, а потому не мог ни решительно порвать с женой, ни «переделать» ее.
Наверно, чтобы не страдать дольше, Эфрон наконец решил уйти братом милосердия на фронт германской мировой войны - и это стало его «тайм-аутом», который позволил их браку с перерывами просушествовать еще довольно продолжительное
время. Марина продолжала любить его, но в то же еще не могла жить без Софьи Парнок.
Однако их любовь с самого начала была обречена на неминуемый разрыв. Слишком уж они были неравнозначны и неравно-душны (так, наверно, могла бы написать Цветаева, любившая эксперименты с расчленением слов) в отношении друг друга.
Цветаева сравнивала себя с Каем из сказки Андерсена, а Парнок - со Снежной Королевой. Для нее любовь была в значительной степени мучительным и нелегким, хотя и увлекательным переживанием, а для Софьи Парнок связь с Мариной стала всего лишь продолжительным эпизодом в цепи других романов. В какой-то степени Парнок была способна манипулировать Цветаевой. Сначала той это даже нравилось, потом - стало все больше оскорблять. Что ж, так бывает и в самой обычной любви...
В феврале 1916-го произошло окончательное расставание. На прощание остались последние стихи «о ней»:
«Откуда такая нежность?
Не первые - эти кудри
Разглаживаю, и губы
Знавала темней твоих.
Всходили и гасли звезды, -
Откуда такая нежность? –
Всходили и гасли очи
У самых моих очей...»
С того времени Цветаева попыталась вычеркнуть Софью Парнок
из памяти, но из души вычеркнуть ее смогла не сразу. А у Парнок было еще несколько романов, и все - с женщинами. Для Цветаевой это была большая драма. Ревность тоже имеет свои пределы, где она остается «ветром, раздувающим костер любви». Но если ветер слишком силен, костер гаснет.
После их разрыва Цветаева ничего не желала слышать о Парнок, и даже когда ей сообщили о смерти былой подруги, она почти не выказала интереса. А ведь в свое время посвятила ей такие проникновенные строки:
«Сердце сразу сказало: «Милая!»
Все тебе - наугад - простила я,
Ничего не знав, - даже имени!
О люби меня, о люби меня!»
Видимо, для описания этого состояния души поэтессы подойдет строка Есенина: «Кто сгорел, того не подожжешь».
Тем временем грянула февральская революция, а затем и октябрьская – большевистская, сметающая разом весь старый мир. Россия погрузилась в пещерную тьму. Цветаева, никогда не думавшая особенно о хлебе насущном, сразу очутилась перед непростой дилеммой. В России она оставаться просто физически не могла. Не только поэзия, и вообще всякая интеллектуальная деятельность в стране перестала быть востребованной на долгие годы. И в то же время нигде, кроме России, Цветаева не могла бы оставаться поэтом - в том значении, которое она сама видела в этом слове.
Сергеи Эфрон тем временем вступил в Белую армию и сражался на фронтах гражданской войны против большевиков.