Ложь. Утечка информации и некоторые другие признаки обмана

Через восемь лет, после того как Ричард Никсон оставил пост президента, он отрицал, что порой откровенно лгал, но признавал, что, как и другие политики, кое-что скрывал. Это необходимо для того, чтобы завоевать и удерживать свой пост, говорил он. «Вы не можете сказать все, что вы думаете о том или ином человеке, потому что он может вам однажды понадобиться... вы не можете высказывать свое мнение о мировых лидерах, потому что, возможно, вам придется иметь с ними дело в будущем»¹.

Никсон не одинок в своем стремлении не называть замалчивание правды ложью, особенно когда такое замалчивание может быть оправдано².

В Оксфордском словаре английского языка говорится: «В современном употреблении слова "ложь" обычно имеется оттенок ярко выраженного морального осуждения, и в вежливой беседе его стараются избегать, часто заменяя такими синонимами, как "обман" и "неправда", имеющими относительно нейтральное звучание»³.

¹ San Francisco Chronicle, October 28, 1982, p. 12.

² Установки могут меняться. Джоди Пауэлл, пресс-секретарь бывшего президента Картера, пытался оправдывать даже явную ложь: «С самого первого дня, едва только самый первый журналист задал свой самый первый вопрос государственному чиновнику, начались дебаты о том, имеет ли правительство право на ложь. Имеет. А в определенных обстоятельствах не только имеет такое право, но и безусловно обязано лгать. За четыре года моего пребывания в Белом доме я сталкивался с такой необходимостью дважды». Далее он описывает случай, в котором прибег ко лжи, чтобы смягчить «великую боль и замешательство множества совершенно невинных людей». Другая ложь, в которой он признался, заключалась в отрицании факта подготовки вооруженного освобождения американских заложников в Иране. (Powell J. The Other Side of the Story. New York: William Morrow & Co., Inc., 1984.)

³The Compact Edition of the Oxford English Dictionary. New York: Oxford University Press, 1971, p. 1616).

Легко назвать неискреннего человека лжецом, если он вам отвратителен, но трудно использовать это слово по отношению к человеку, который, несмотря на свою явную лживость, нравится вам или вызывает у вас восхищение. Еще задолго до Уотергейта⁴. Никсон по отношению к своим оппонентам-демократам так образно определил смысл слова «лжец»: «Купите ли вы подержанный автомобиль у такого человека?», в то время как собственное умение Никсона скрывать правду и явно лгать определялось его республиканскими поклонниками как доказательство политической смекалки.

Все это, однако, не имеет отношения к моему определению лжи или обмана. (Я использую эти слова как синонимы.) Многие люди (например, те, кто лжет ненамеренно), хотя и говорят неправду, не являются лжецами. Женщина с параноидальной манией, утверждающая, что она Мария Магдалина, не обманщица, хотя ее утверждение и является ложным. Неудачный совет клиенту о капиталовложении не является ложью, если консультант сам не знает правды. Некоторые люди, чья наружность производит обманчивое впечатление, не обязательно являются лжецами. Богомол, становясь похожим на травинку, лжет не более, чем человек, высокий лоб которого наводит на мысль, что он умнее, чем есть на самом деле⁵.

Ложь может не иметь оправдания, а может и иметь его. Лжец может и не лжет. Обман — действие умышленное; лжец всегда обманывает намеренно. И он может иметь оправдание только в своих глазах, а может также и во мнении общества. Лжец может быть хорошим — и плохим человеком, приятным — и неприятным. Но

⁴ Так называлось происходившее в США расследование, связанное с противозаконными дей­ствиями «Комитета Республиканской партии по переизбранию президента» в период изби­рательной кампании 1972 года (имеется в виду попытка установить подслушивающее уст­ройство в штаб-квартире Демократической партии в отеле «Уотергейт» в Вашингтоне), во время которого были вскрыты многочисленные нарушения законности (подкуп, угрозы, лжесвидетельство и т. д.) со стороны должностных лиц Белого дома. Президент Р. Никсон под угрозой обвинения в причастности к Уотергейтскому делу и привлечения его к ответ­ственности в порядке импичмента в августе 1974 года вышел в отставку. (Прим. ред.)

⁵ Интересно обратить внимание на происхождение подобных стереотипов. Высокий лоб, ве­роятно, наводит на мысль о большом объеме мозга (что совершенно необязательно). Мне­ние о жестокости человека с тонкими губами основано на метком наблюдении, что губы в моменты гнева сужаются. Ошибка состоит в приложении признака временного эмоциональ­ного состояния к определению постоянной черты характера. Такое умозаключение подразу­мевает, что губы у людей становятся тонкими из-за непрестанной привычки гневаться, и не принимает в расчет того, что тонкие губы могут быть просто наследственным признаком. Также и убеждение, что люди с пухлыми губами являются чувственными, ошибочно строится на верном наблюдении, что губы во время сексуального возбуждения набухают, наливаясь кровью. Все это приводит к неверным заключениям, когда просто-напросто забывают о воз­можности существования наследственных признаков (см. Secord P. F. Facial Features and Inference Processes in Interpersonal Perception / / Personal perception and Interpersonal Be­havior. Ed. Taguiri R. and Petrullo L. Stanford: Stanford University Press, 1958; см. также Ek-man P. Facial Signs: Facts, Fantasies and Possibilities / / Sight, Sound and Sense. Ed. Sebeok T. A. Bloomington: Indiana University Press, 1978).

человек всегда выбирает сам — солгать или сказать правду. И вполне различает ложь и правду⁶.

Патологические обманщики, которые знают, что лгут, но не могут контролировать свое поведение, не являются предметом моего рассмотрения. Также не говорю я и о людях, которые сами не знают, что лгут, и которых называют жертвами самообмана ⁷.

Иногда лжец может сам верить собственной лжи. В таком случае он не будет считаться лжецом, и его обман, по причинам, которые я объясню в следующей главе, раскрыть значительно труднее. Случай из жизни Муссолини показывает, как вредно порой верить в свою же собственную ложь: «...в 1938 году состав дивизий итальянской армии был сокращен с трех полков до двух, что понравилось Муссолини, поскольку дало ему возможность заявить, что в его армии шестьдесят дивизий, хотя в действительности (по количеству личного состава) их было всего сорок. Эти изменения стали причиной колоссальной дезорганизации армии как раз перед самым началом войны. К тому же он, забыв о своем новаторстве, несколькими годами позже трагически просчитался в оценке реальной силы своих войск. По-видимому, вводя в заблуждение других людей, себя самого все-таки не стоит обманывать»⁸.

При определении лжи мы должны принять во внимание не только самого лжеца, но и жертву обмана. Она не просит, чтобы ее ввели в заблуждение, и лжец не делает какого-либо предварительного уведомления о своем намерении совершить обман. Было бы, например, странно называть лжецами актеров. Публика заранее согласна принимать их маски за истинные лица — именно поэтому она и ходит в театр. Актеры, в отличие от жуликов, играют свои роли открыто и с общественного одобрения. Также и клиент не будет следовать советам брокера, который говорит, что снабжает хотя и убедительной, но недостоверной информацией. Если бы Мэри, пациентка психиатрической клиники, предупредила доктора, что будет выказывать чувства, которых на самом деле не испытывает, лжи не было бы, как ее не было бы и в том случае, если бы Гитлер предупредил Чемберлена, чтобы тот не больно-то доверял его обещаниям.

Я определяю ложь, или обман, как действие, которым один человек вводит в заблуждение другого, делая это умышленно, без предварительного уведомления о

⁶ Споры о том, могут или не могут лгать животные, все еще Продолжаются. Об этом см Рге-mack D. and Premack A. J. The Mind of an Ape. New York: W. W. Norton and Co., 1983. Также: Premack D. and Premack A. J. Communication as Evidence of Thinking / / Animal Mind— Human Mind. Ed. Griffin D. R. New York: Springer-Verlag, 1982.

⁷ Я сейчас не рассматриваю патологических лжецов и людей, являющихся жертвами самообмана, поскольку определить их очень трудно; никакое сообщение лжеца не может быть использовано в качестве доказательства; лжец может признаться в чем угодно с целью смягчить наказание.

⁸ Я благодарен Майклу А. Ханделу за то, что в своей весьма острой и полемической статье «Обман и разведка» (Intelligence and Deception // Journal of Strategic Studies 5, March 1982, pp. 122 54) он приводит эту цитату. Цит. по: Mack Smith D. Mussolinis Roman Em­pire, p. 197.

своих целях и без отчетливо выраженной со стороны жертвы просьбы не раскрывать правды ⁹.

Существуют две основные формы лжи: умолчание и искажение ¹⁰.

При умолчании лжец скрывает истинную информацию, но не сообщает ложной. При искажении же лжец предпринимает некие дополнительные действия — он не только скрывает правду, но и предоставляет взамен ложную информацию, выдавая ее за истинную. Зачастую только сочетание умолчания и искажения приводит к обману, но в некоторых случаях лжец может достичь успеха и просто не говоря всей правды.

Не всякий считает умолчание ложью. Многие люди принимают за ложь только откровенное искажение действительности.

Например, в случаях, когда врач не сообщает пациенту о том, что его болезнь смертельна, или муж не говорит жене, что проводит обеденные часы в мотеле с ее лучшей подругой, или полицейский не ставит подозреваемого в известность о том, что его беседы с адвокатом прослушиваются, никакой ложной информации не дается. Однако все они подпадают под мое определение лжи. Здесь «обманываемые» не просят ввести их в заблуждение и «умалчивающие» действуют тайно, без предварительного уведомления о своем намерении скрыть некие факты. Информация утаивается умышленно, с намерением, а не случайно. Но бывают и исключения — умолчание нельзя назвать ложью, если существует определенная предварительная договоренность на этот счет. Например, в случае, если муж и жена согласны на свободный брак, то есть на возможность не открывать свои измены до тех пор, пока об этом не спрашивается прямо, умолчание о свиданиях в мотеле не будет ложью. Или если пациент заранее просит вруна не сообщать плохих новостей о своем здоровье, умолчание также не будет ложью. Однако по закону подозреваемый имеет право на конфиденциальную беседу с адвокатом, и умолчание о нарушении этого права в любом случае является ложью.

Гоффман на этот счет говорил, что если «существуют неоспоримые доказательства лжи, а обманщик, зная об этом, все равно продолжает лгать», то это уже не просто ложь, а наглая ложь. Гоффман не ограничивался только этим определением лжи, его интересовали и другие возможные искажения действительности, в которых различие между правдой и ложью не является столь явным: «...едва ли есть какие-либо ежедневные нормальные дела или взаимоотношения, участники которых не утаивают каких-либо слов или действий ради создания благоприятного впечатления» (обе цитаты взяты из книги: The Presentation of Self in Everyday Life. New York: Anchor Books, 1959, p. 59, 64).

¹⁰ Это различие принимается большей частью исследователей лжи. Более подробно о дискуссии на тему практичности применения этого различия при анализе военных обманов см. Handel «Intellegence»; Whaley В. «Toward a General Theory of Deception / / Journal of Strate­gic Studies 5, March 1982, p. 179 92.

Сесилия Бок оставляет термин «ложь» для того, что я называю искажением, а термин «тайна» — для, соответственно, умолчания. Она считает, что такое различие имеет важное моральное значение, и утверждает, что у «лжи существует явная негативная презумпция, в то время как у тайны она может отсутствовать». (Bok S. Secrets. New York: Pantheon, 1982, P- XV.)

Зачастую, если есть возможность выбора формы лжи, обманывающие предпочитают умолчание. Это более выгодно. Да и смолчать обычно легче, чем явно обмануть, так как для этого ничего не надо делать, в то время как при искажении без хорошо разработанной «легенды» всегда есть шанс оказаться уличенным. Авраам Линкольн говорил, что у него недостаточно хорошая память, чтобы лгать. Если врач обманывает больного с целью скрыть смертельный исход болезни последнего, он должен очень хорошо запомнить все, что на этот счет сказал ему, дабы несколькими днями позже не впасть в противоречия.

Умолчание предпочитают еще и потому, что оно менее предосудительно, чем искажение. Оно пассивно, а не активно. К тому же хотя и то и другое может в равной мере повредить жертве обмана, чувство вины, испытываемое лжецом в случае умолчания, гораздо меньше ¹².

Лжец может успокаивать себя мыслью, что жертва знает об обмане и просто не хочет смотреть правде э глаза. Он может думать, например, так: «Моя жена должна знать, что я ей изменяю, потому что она никогда не спрашивает меня о том, где я пропадаю вечерами. Я ведь не обманываю ее, а просто проявляю осторожность из доброты к ней. Я предпочитаю не унижать ее и не вынуждаю знать о моих изменах».

Кроме того, умолчание всегда легче оправдать в случае раскрытия правды. Об­манщик может сказать, что сам ничего не знал, или забыл, или намеревался от­крыться позже и т. д. Когда человек, дав присягу, начинает свои показания словами «если мне не изменяет память...» — он тем самым обеспечивает себе лазейку для оправдания: вдруг позже обнаружится, что он чего-то не рассказал. В этом случае нет необходимости постоянно помнить придуманное, умышленно удерживаясь на грани между искажением и сокрытием истины (что происходит, когда лжец больше не может просто не говорить; вопрос задан — вызов брошен). Сославшись на за­бывчивость, можно и вообще избежать необходимости помнить выдуманную исто­рию; достаточно лишь помнить о своей плохой памяти. И если правда вдруг выплы­вет наружу, лжец всегда сможет заявить, что и не собирался никого обманывать, самого подвела память.

События, связанные с Уотергейтским делом, из-за которого президент Никсон лишился своего поста, превосходно иллюстрируют использование стратегии «забывчивости». Сначала, по мере все большего усиления доказательств причастности к этому делу, были вынуждены выйти в отставку помощники президента Г. Р. Халдеман и Дж. Эрлихман. Давление на Никсона продолжало расти, и место Халдемана занял Александр Хэйг. «Не прошло и месяца с тех пор, как Хэйг вернулся в Белый дом, а уже 4 июня 1973 года они с Никсоном обсуждали возможный ответ на серьезные обвинения, выдвинутые в адрес президента Джоном Дином,

¹² Впрочем, Ева Свитсер (Eve Sweetser) высказывает интересное замечание о том, что жертва может чувствовать себя более оскорбленной умолчанием, чем прямым обманом: «Они чувствуют, что от них ускользнули через некую лазейку и лишили возможности сослаться на обман» (Sweetser E. The Definition of a Lie // Cultural Models in Language and Thought. Ed. Quinn N and Holland D. (in press)).

бывшим советником Белого дома. В магнитофонной записи их беседы, ставшей известной благодаря расследованию в порядке импичмента, Хэйг предложил Никсону сослаться на невозможность вспомнить все детали и таким образом выкрутиться из ситуации»¹³.

Однако сослаться на «забывчивость» можно далеко не всегда. Врач, у которого спрашивают о результатах анализов, не может ссылаться на то, что не помнит их, так же как и полицейский, когда обвиняемый интересуется, нет ли в комнате под­слушивающей аппаратуры. На забывчивость можно ссылаться только в незначи­тельных делах или по поводу событий, произошедших достаточно давно. В случае же, например, экстраординарных событий, о которых люди обычно помнят всю жизнь, не может быть и речи ни о каких оправданиях забывчивостью.

Но лжец теряет возможность ограничиться только умолчанием в том случае, если жертва обмана бросает ему вызов. Например, если жена спрашивает у мужа. почему никак не может найти его во время обеда, он вынужден, дабы сохранить в тайне свою интрижку, что-нибудь солгать. Конечно же, даже самый обычный воп­рос: «Как прошел день?» уже подразумевает просьбу о сообщении каких-либо, сведений. Однако муж может упомянуть другие дела и продолжать умалчивать о сви­дании до тех пор, пока прямо поставленный вопрос не заставит его выбрать между правдой и ложью.

В некоторых случаях приходится лгать с самого начала, поскольку одного мол­чания недостаточно. Мэри, пациентка психиатрической клиники, не только должна была скрывать свое отчаяние и план самоубийства, но и симулировать хорошее са­мочувствие, а также желание провести выходные в кругу семьи. При приеме на ра­боту простого умолчания также недостаточно, если есть необходимость ввести ад­министрацию в заблуждение относительно своего предыдущего опыта работы по предлагаемой специальности. Кроме необходимости скрыть неопытность,. неббХодимо еще и сфабриковать подходящий послужной список. Для того чтобы избежать скучной вечеринки, не обидев при этом хозяев, нежелательно ссылаться на то, что вам больше нравится вечер, проведенный дома у телевизора, лучше изобрести ка­кой-нибудь благовидный предлог вроде срочного и важного делового свидания, про­блемы с няней, которая не может остаться с детьми, или чего-нибудь в этом духе.

Необходимость прибегнуть к прямому искажению действительности может возникнуть и в том случае, если лжеца явно уличают в том, что он что-то недогова­ривает. Такой обман особенно необходим при сокрытии эмоций. И если мимолет­ное чувство скрыть легко, то с эмоциями, нахлынувшими внезапно, особенно если они достаточно сильны, дело обстоит гораздо сложнее. Кроме того, ужас скрыть сложнее, чем беспокойство, а гнев — сложнее, чем досаду. Чем сильнее чувство, тем больше вероятность, что какие-то его признаки могут проявиться, несмотря на все попытки скрыть это. Одним из способов сокрытия переживаемых чувств явля­ется имитация эмоций, не испытываемых на самом деле. И порой такая имитация действительно помогает скрыть истинные чувства.

¹³ Rosenbaum D. E. New York Times, December 17, 1980.

Сцена из романа Джона Апдайка «Давай поженимся» является превосходной иллюстрацией этого и многих других, описанных мною явлений. Муж случайно услышал разговор Руфи с любовником. По сюжету романа до этого эпизода Руфи удавалось скрывать свою измену, не говоря неправды, но теперь, в ответ на прямой вопрос мужа, она вынуждена солгать; целью ее лжи является необходимость ута­ить от мужа свою измену. Кроме того, на этом примере хорошо видно, как есте­ственно вплетаются в обман эмоции и как они увеличивают трудность сокрытия правды.

«Джерри [муж Руфи напугал ее, услышав часть их телефонного разговора с Диком [ее любовником. Она думала, что он подметает задний двор. А он неожиданно появился из кухни и спросил:

— Это кто звонил? Ее охватила паника.

— Да так, ерунда. Одна женщина из воскресной школы спрашивала, собираем­ся ли мы записывать Джоанну и Чарли» ^м.

Паника сама по себе не является доказательством лжи, но если бы Джерри ее заметил, то мог бы заподозрить Руфь; если бы ей нечего было скрывать, она не пани­ковала бы. В то же время человек, который ни в чем не виновен, оказавшись на допросе, может испугаться, поэтому следователи часто не обращают внимания на такие реакции. Руфь оказалась в сложном положении; ей пришлось лгать неожи­данно, без подготовки. Попав в затруднительное положение, она, испугавшись ра­зоблачения, впала в панику, которую трудно было скрыть, что повышало шансы Джерри поймать ее на слове. Единственное, что она могла теперь сделать, — со­знаться в своих чувствах, поскольку ей все равно не удалось скрыть их, но солгать в том, что явилось истинной причиной чувств. Она могла признаться, что испуга­лась, но испугалась того, что Джерри ей не поверит, а не того, что ей есть что скры­вать. Это не сработало бы, если бы ранее не было аналогичных инцидентов; а поскольку Джерри уже неоднократно выражал сомнение в правдивости Руфи (что опровергалось последующими событиями), то одно лишь упоминание о его прежних неудачных обвинениях могло отвести его подозрения и сейчас.

Вероятно, Руфь не смогла бы ввести в заблуждение мужа, если бы попыталась придать своему лицу холодное и бесстрастное выражение картежника. Ведь если вы хотите скрыть, что у вас дрожат руки, лучше скрестить их или сжать в кулаки, но только не оставлять лежащими у всех на виду; и точно так же очень трудно сохранить лицо спокойным в то время, как губы сами поджимаются, а веки и брови вздрагивают от испуга. Чтобы скрыть эти непроизвольные движения, лучше просто начать скрипеть зубами, покусывать губы, насупливать брови или метать гневные взгляды.

Лучший способ скрыть сильные эмоции — это маска. Но если прикрыть лицо или его часть рукой или отвернуться от собеседника, это, скорее всего, не избавит

¹⁴ Updike J. Marry Me. New York: Fawcett Crest, 1976, p. 40. Здесь и далее перевод Т. Кудряв­цевой. (Прим. ред.)

от необходимости лгать. Самая лучшая маска — фальшивая эмоция. Она не только вводит в заблуждение, но и отлично маскирует истинные чувства. Человеку, обуре­ваемому эмоциями, неимоверно трудно сохранить лицо безмятежным, а руки не подвижными. Когда эмоции берут верх, труднее всего выглядеть бесчувственным, спокойным или безучастным. Лучше избрать тактику, которая позволяет прекра­тить или скрыть непроизвольные действия, вызванные переживаемыми чувствами.

Мгновение спустя Джерри говорит Руфи, что не верит ей. После таких слов её паника могла бы стать настолько сильной, что скрыть ее было бы просто невозмож­но Чтобы замаскировать ее, она могла бы попытаться изобразить гнев, изумление, удивление; могла рассердиться на Джерри за то, что он не верит ей и сует нос не В свои дела; могла изумиться его недоверию или удивиться, что он подслушивает ее телефонные разговоры.

Но не всякая ситуация позволяет лжецу подменять одну эмоцию другой. В не­которых случаях требуется решить более сложную задачу — вообще скрыть эмоции. Эзер Вайцман, бывший министр обороны Израиля, описывал такую непростую ситуацию. После драматического визита Анвара Садата в Иерусалим военные Делегации Египта и Израиля сделали попытку вступить в переговоры. Мохаммед эль» Джамаси, глава египетской делегации, во время заседания сообщил Вайцману, что ему известно о том, что Израиль строит новые поселения в Синае. Вайцман пони­мал, что это может сорвать переговоры, поскольку вопрос о том, может ли Израиль сохранить уже имеющиеся поселения, все еще оставался предметом обсуждения.

«Я был оскорблен, хотя и не мог дать выхода своему гневу. Пока мы здесь об­суждали гарантии безопасности, потихоньку подталкивая вагон мира вперед, мой коллеги в Иерусалиме, вместо того чтобы побеспокоиться о законности уже суще­ствующих поселений, закладывают еще одно, и как раз в тот момент, когда в переговорах наметился прогресс»⁵.

Вайцман не мог показать, что рассержен на иерусалимских коллег, несмотря на то что они действовали, не посоветовавшись с ним. Он обязан был скрыть чувства, которые испытывал, не используя другие эмоции в качестве маски. Ему нельзя было выглядеть счастливым, испуганным, огорченным, удивленным или возмущенным Он мог лишь выглядеть внимательным, но бесстрастным, не показывая, что информация, сообщенная Джамаси, может иметь какие-либо последствия. К сожа­лению, в его книге нет никакого намека на то, преуспел ли он в этом.

Во время игры в покер также нельзя подменять одну эмоцию другой. Игрок, по­лучивший на руки великолепные карты и возбужденный перспективой сорвать большой банк, должен скрывать любые признаки своего волнения от Apytox игроков Маскировка подлинного переживания какой-либо другой эмоцией опасна. Если он попытается прикинуться разочарованным или раздраженным, партнеры подумают, что он вытянул плохие карты, и будут ожидать, что он скинет их, а не останется в игре; поэтому у него должно быть бесстрастное, ничего не выражающее лицо. Но если ему нужно скрыть свое разочарование или недовольстве плохой

взяткой, он может использовать маску, блефуя и пытаясь заставить партнеров ски­нуться. Изобразив радость или возбуждение, игрок может скрыть свое разочарова­ние и создать впечатление, что у него на руках хорошая карта. Ему могут поверить, особенно если сочтут новичком; предполагается, что опытные игроки в покер в со­вершенстве владеют талантом сокрытия любых эмоций, касающихся игры ¹⁶.

(Между прочим, обман при игре в покер — умолчание или блеф — не подпадает под мое определение лжи. Никто не ждет от игрока в покер, что он откроет карты. Сами правила игры предполагают, что игроки будут пытаться ввести друг друга в заблуждение.)

¹⁵ Weizman E The Battle for Peace. New York: Bantam Books, 1981, p. 182.

В качестве маски может быть использована любая эмоция. Чаще всего для это­го применяется улыбка, являющаяся противоположностью всех отрицательных эмоций: страха, гнева, огорчения, возмущения и тому подобного. Улыбку предпочитают еще и потому, что благодаря счастливому выражению лица и обмануть гораздо проще. Разочарованный сотрудник улыбается, дабы босс не подумал, будто он обижен на то, что его обошли повышением. Жестокий приятель, высказывая свои критические замечания с улыбкой на лице, может выглядеть доброжелателем.

Другая причина, почему улыбка столь часто используется в качестве маски, заключается в том, что она является частью традиционного Приветствия. При встрече, как правило, стараются не говорить о неудачах и неприятностях. Напро­тив, предполагается, что на вопрос: «Как дела?», человек, несмотря на действитель­ное состояние дел, с вежливой улыбкой ответит: «Спасибо, хорошо. А у вас?» Воз­можно, истинные чувства не обнаруживаются не потому, что улыбка является пре­красной маскировкой, а потому, что при вежливом обмене приветствиями люди на самом деле весьма редко интересуются тем, как человек себя чувствует в действи­тельности. Это всего лишь простая любезность, желание быть приятным. На такие улыбки редко обращают внимание. Люди привыкли не обращать внимания на ложь при вежливом обмене приветствиями. Впрочем, это еще вопрос, является ли такое поведение ложью, поскольку сами правила вежливости подразумевают, что под­линные эмоции выказывать не следует.

Еще одной причиной популярности улыбки является то, что это наиболее есте­ственно возникающее выражение лица. Даже младенцы могут улыбаться. Это одно из простейших выражений, используемых ребенком специально для того, чтобы выразить удовольствие от общения с другими людьми. А так называемая социальная, улыбка порой и вообще почти не сходит с лица. Однако и здесь возможны оплошности: слишком быстрая или, наоборот, излишне затянувшаяся улыбка. Кроме того, улыбка может возникнуть преждевременно или опоздать. Но в любом случае «сделать» улыбку достаточно легко, гораздо легче, чем любое другое выражение лица.

¹⁶ В своем исследовании игроков в покер Дэвид Гайяно описывает другой прием, используемый профессионалами: «...истинные игроки постоянно болтают на протяжении всей игры, заставляя противников беспокоиться и нервничать... Правда подается как ложь, а ложь вы­дается за правду. Из сочетания воодушевленной болтовни с размашистыми жестами возни­кает целый спектакль... Об одном из таких игроков говорили, что он играет так, будто испол­няет танец живота» (Науапо D. Poker Lies and Tells / / Human Behavior, March 1979, p. 20).

А вот намеренное изображение отрицательных эмоций для большинства людей дается с трудом. Благодаря исследованию удалось установить (см. главу 4), что большинство людей не может преднамеренно вызывать сокращение определенных мышц лица для достоверной имитации горя или страха. Немного легче изобразить гнев и отвращение, но и в этом случае чаще всего заметна фальшь. Таким образом, если для успешной лжи предпочтительнее изображать отрицательные эмоции, а не улыбку, могут возникнуть трудности. Но встречаются и исключения: например, Гитлер, будучи великолепным актером, легко и убедительно имитировал отрица­тельные эмоции. На встрече с послом Великобритании Гитлер выглядел абсолютно разъяренным, давая понять, что уже не в состоянии обсуждать что-либо еще. Но немецкий чиновник, присутствовавший при этой сцене, писал: «Однако как только за послом захлопнулась дверь, Гитлер хлопнул себя по бедрам, засмеялся и сказал: "Чемберлен не переживет этого; сегодня же вечером его кабинет рухнет"»¹⁷

¹⁷ Bullock A Hitler. New York: Harper & Row, 1964, rev. ed., p. 528. Цит. по: Jervis R. The Logic of Images in International Relations. Princeton, N J: Princeton University Press, 1970.

Кроме двух основных форм лжи: умолчания и искажения, существует множество разновидностей лжи. Я уже говорил об одной из них при обсуждении случая, взятого из романа Джона Апдайка «Давай поженимся», в котором Руфи удалось бы скрыть обман, несмотря на охватившую ее панику. Вместо того чтобы пытаться прятать свой испуг, что было довольно-таки трудно сделать, Руфь могла бы признаться в своих чувствах, но придумать для них другую причину. Она могла бы заявить, что абсолютно невиновна и испугалась только того, что ей не поверят. Если бы психиатр спросил Мэри, почему она выглядит слегка взволнованной, она также могла бы признаться в том, что действительно волнуется, но скрыть истинную, причину своего волнения, сказав, например: «Я очень хочу домой, к семье». Будучи правдивой в своей эмоции, она лгала бы только о вызвавшей ее причине.

Есть еще одна разновидность обмана — говорить правду таким образом, чтобы в это нельзя было поверить. Это можно определить как сообщение правды в виде обмана. Когда Джерри спросил Руфь, с кем она говорила по телефону, она могла бы ответить таким образом: «О, я говорила с любовником, он звонит мне каждый час. Поскольку мы с ним занимаемся любовью по три раза в день, нам необходимо быть -в постоянном контакте, чтобы условливаться о встречах». Такое преувеличение правды грозило бы окончательно сделать Джерри посмешищем в случае дальней­ших выяснений. Насмешливая интонация или выражение лица при этом также мо­гут способствовать обману.

Другой пример подачи правды в виде обмана показан в фильме, снятом по книге Роберта Дэйли «Принц Города. Правдивая история о полицейском, который слиш­ком много знал». Как видно из подзаголовка, это подлинное происшествие, а W фантазия. Его герой — Роберт Лейси — полицейский, ставший тайным осведоми­телем федерального прокурора с целью добыть свидетельства преступной связи между полицией, адвокатами, залогопоручителями с одной стороны и дельцами наркобизнеса и мафией — с другой. Большинство улик он получил при помощи магнитофона, спрятанного под одеждой. Но вот его заподозрили в том, что он тайный осведомитель. И если бы у него обнаружили диктофон, ему вряд ли удалось бы спа­стись. Я приведу здесь фрагмент разговора Лейси с Де Стефано, одним из преступ­ников:

«— Давай сегодня не будем садиться рядом с музыкальным автоматом, а то у меня в прошлый раз запись получилась хреновая.

— Это не смешно, — сказал Де Стефано.

Лейси начал хвастать, что он действительно работает на правительство, как и снующая сейчас по залу барменша, у которой радиопередатчик засунут в...

Все вокруг засмеялись, только смех Де Стефано был суховат»⁸.

Лейси выставил Де Стефано посмешищем, нахально сказав ему правду: он дей­ствительно не мог сделать качественной записирядом с музыкальным автоматом и действительно работал на правительство. Открыто признаваясь в этом, да еще и приплетя сюда официантку с якобы спрятанным под юбкой или в бюстгальтере мик­рофоном, Лейси добился того, что дальнейшие подозрения Де Стефано делали по­следнего полным идиотом.

Также близка к подаче правды в виде обмана полуправда. В этом случае правда говорится не полностью, не договаривается. Недосказанность или уход от разгово­ра на волнующую тему позволяют обмануть, в общем-то, не прибегая ни к какой особой лжи. Вскоре после упомянутой мной сцены из романа Апдайка «Давай по­женимся» Джерри, уже лежа с Руфью в постели и прижимаясь к ней, спросил, кого она лЮбит.

«— Я люблю тебя, — сказала она, — и всех голубей на этом дереве, и всех собак в городе, кроме тех, что роются в наших мусорных бачках, и всех котов, кроме того, от которого забеременела наша Лулу. И еще люблю спасателей на пляже и полисменов в городе — кроме того, который отругал меня за то, что я не там развернула машину, и я люблю некоторых из наших ужасных друзей, особенно когда вы­пью...

— А как ты относишься к Дику Матиасу? (Дик — любовник Руфи.

— Мне он безразличен» ".

Еще одна возможность солгать, не говоря неправды, — это сбивающая с толку увертка (dodge). Вот какой забавный прием предложил один газетный обозреватель для разрешения старой, навязшей в зубах проблемы — что сказать приятелю, который просит вас оценить свой последний опус, который вам на самом деле со­всем не нравится. Представьте себе: вы на открытии выставки вашего друга. Его работы вам показались ужасными, однако, прежде чем вы успели улизнуть, друг подбежал к вам и поинтересовался вашим мнением. «Джерри, — говорите вы (предположим, художника зовут Джерри), пристально глядя ему в глаза и как бы обессилев от избытка эмоций, — Джерри, Джерри, Джерри». Заключите его в объя­тия, посмотрите ему в глаза. Десять из десяти, что Джерри в конце концов вырвется

"DaleyR. The Prince of the City. New York. Berkley Books, 1981, p 101. ¹⁹ Updike. Marry Me, p. 90.

из ваших объятий и, скромно пробормотав что-нибудь, убежит... Возможны варианты. Попробуйте возвышенную интонацию утонченного искусствоведа, призываю­щего невидимых свидетелей: «Джерри. Джерри. Ну что тут можно сказать?..» Или более обманчивым низким тоном: «Джерри, у меня нет слов...» Или что-нибудь ироничное: «Джерри... Все вокруг только и говорят об этом...» ^м

Преимущество этой уловки перед полуправдой и подачей правды в виде обмана в том, что лжецу здесь вообще не нужно говорить никакой неправды. Однако я считаю это ложью, так как налицо преднамеренная попытка ввести в заблуждение без предварительного уведомления.

Любой из этих обманов может быть обнаружен благодаря некоторым моментам в поведении лжеца. Есть два вида признаков обмана — ошибка может раскрыть правду, а может только навести на мысль, что вам лгут, однако правда при этом «сак и останется нераскрытой. Когда лжец нечаянно выдает себя, я называю это утечкой информации. Когда же лжеца выдает его поведение, но правда при этом не обнару­живается, я называю это информацией о наличии обмана. Если бы лечащий врач заметил, что Мэри сжимает руки, говоря о своем хорошем самочувствии, у него была бы причина заподозрить ее во лжи. Но он не мог знать, что именно чувствует пациентка; Мэри могла злиться на больницу, испытывать отвращение к самой себе или страх перед будущим. Ее истинные чувства можно было бы обнаружить благодаря выражению лица, интонации, оговоркам или определенным жестам.

Информация о наличии обмана дает ответ только на вопрос, лжет человек или нет, но не открывает истины. Истина же может быть открыта лишь благодаря утечке информации. Впрочем, часто вопрос, лжет человек или нет, более важен, чем вопрос о том, что именно он скрывает, а для этого вполне достаточно информации о наличии обмана и в утечке информации нет особой нужды. Правду, в случае необ­ходимости, можно узнать и как-нибудь иначе. Если работодатель при приеме на работу заметит, что кандидат говорит неправду, этого может быть вполне достаточно для отказа, и ему не так уж важно знать, что именно скрывает от него претендент.

Но не всегда этого достаточно. Иногда бывает необходимо точно понять. что именно скрывают. Обнаружения того факта, что сотрудник, которому доверяли, растратил казенные деньги, может быть недостаточно. Информация о наличии об­мана может навести на мысль, что сотрудник лжет; это, в свою очередь, может по­зволить задать ему прямой вопрос и добиться признания. Однако, даже если инци­дент исчерпан, сотрудник уволен и дознание закончено, руководитель может про­должать доискиваться полной правды; его может заинтересовать вопрос, как именно сотрудник совершил хищение и что сделал с присвоенными деньгами. Если бы Чемберлен заметил какие-нибудь признаки обмана, он мог бы понять, что Гит­лер лжет; однако в той ситуации полезно было бы еще и узнать действительные планы Гитлера.

²⁰ Carrol J Everyday Hypocrisy—A User Guide. San Francisco Chronicle, April 11,1983, p. 17

Иногда утечка информации обеспечивает только часть той правды, которую жертва обмана хотела бы узнать; она выдает больше, чем просто информацию о наличии обмана, но не раскрывает утаиваемое полностью. Вернемся,к эпизоду из романа «Давай поже