Достаточно прожил тот, кто дожил до мудрости. Кто её достиг, кончина того будет хотя, быть может, не самая поздняя, но самая совершенная. Такой человек может по праву гордиться и возносить благодарения богам, а в их числе себе самому, и природе вменять в заслугу то, что отжил. И действительно, это большая заслуга с его стороны. Он отдал жизнь лучшею, нежели получил.
Cogito mecum, quam multi corpora exerceant, ingenia quam pauci; quantus ad spectaculum non fidele et lusorium fiat concursus, quanta sit circa artes bonas solitudo; quam inbecilli animo sint, quorum lacertos umerosque miramur.
И подумать только, сколь многие занимаются телесными упражнениями и как мало занимающихся духовными! Какое стечение народа бывает на представлениях и игрищах, и какое уединение господствует вокруг храма науки! И как тупы и неразвиты бывают те, руки и плечи которых приводят толпу в восторг!
Imperitis ac rudibus nullus præcipitationis finis est: in Epicureum illud chaos decidunt, inane, sine termino.
У людей неразвитых и грубых нет конца катастрофам. Они кружатся в описанном Эпикуром безграничном, бесформенном хаосе.
Nullum suspicio, nullum in bonis numero, quod ad æs exit. Meritoria artificia sunt, hactenus utilia, si præparent ingenium, non detinent. Tamdiu enim istis inmorandum est, quamdiu nihil animus agere majus potest: rudimenta sunt nostra, non opera. Quare liberalia studia dicta sint, vides: quia homine libero digna sunt. Ceterum unum studium vere liberale est, quod liberum facit. Hoc est sapientiæ, sublime, forte, magnanimum. Cetera pusilla et puerilia sunt: an tu quicquam in istis esse credis boni, quorum professores turpissimos omnium ac flagitiosissimos cernis? Non discere debemus ista, sed didicisse.
Я нисколько не уважаю и отнюдь не считаю хорошим ничего, что делается ради денег. Продажные профессии полезны только до тех пор, пока служат для упражнения ума, но не поглощают его целиком. Ими следует заниматься только тогда, когда ум ещё неспособен ни на что большее. На них следует пробовать свои силы, но не посвящать им себя вполне. Называют их свободными профессиями, очевидно, потому что оне достойны свободного человека. Однако истинно свободным может считаться только одно занятие, делающее нас свободными, а именно – возвышенное, чистое, высокое занятие философией. Всё остальное ничтожно и мелко. Да и можно ли считать хорошею ту профессию, которою занимаются гнуснейшие и ничтожнейшие люди? Не учиться нам следует такому делу, а разучиваться.
Nemo est casu bonus. Discenda virtus est. Voluptas humilis res et pusilla est et in nullo habenda pretio, communis cum mutis animalibus, ad quam minima et contemptissima advolant. Gloria vanum et volucre quiddam est auraque mobilius. Paupertas nulli malum est nisi repugnanti. Mors malum non est: quid quæris? Sola jus æcum generis humani. Superstitio error †insanandus est: amandos timet; quos colit, violat. Quid enim interest, utrum deos neges an infames? Hæc discenda, immo ediscenda sunt.
Никто не бывает добродетельным от природы. Добродетели надо учиться. Страсти – нечто низкое и мелкое и не имеют никакой цены: оне у нас общи с бессловесными животными и доставляют лишь ничтожное жалкое удовлетворение. Слава – нечто суетное, непрочное, изменчивое, как ветер. Бедность тяжела только для того, кто её боится. В смерти нет зла; она единственный справедливый и общий для всех закон. Суеверие – ребяческое заблуждение: оно заставляет бояться тех, кого следует любить, и оскорблять тех, кого надо чтить. Ибо, что хуже: не верить в богов или оскорблять их? Вот что следует учить и заучивать.
Mihi crede, qui nihil agere videntur, majora agunt: humana divinaque simul tractant.
Верь мне, что тот, кто, повидимому, ничего не делает, на деле часто делает слишком много: и божеское, и человеческое.
Hoc primum philosophia promittit, sensum communem, humanitatem et congregationem.
Философия прежде всего проповедует здравый смысл, общительность и человечность.
Quantum potes autem, in philosophiam recede. Illa te sinu suo proteget, in hujus sacrario eris aut tutus aut tutior.
Насколько можешь, ищи убежища в философии. Она укроет тебя в своих объятиях. В её святилище ты будешь если не вполне безопасен, то всё же безопаснее, чем где-либо.
Frugalitatem exigit philosophia, non pœnam.
Философия проповедует умеренность, а не самоистязание.
Non omnes curia admittit; castra quoque, quos ad laborem et periculum recipiant, fastidiose legunt: bona mens omnibus patet, omnes ad hoc sumus nobiles. Nec reicit quemquam philosophia nec eligit: omnibus lucet.
Не всякий попадает в сенаторы. Даже на военную службу, сопряжённую с трудами и опасностями, принимают не без разбора. Философия же для всех открыта. Все достаточно благородны для занятия ею. Она никого не отталкивает, никого не выбирает и всем светит одинаково.
Tempus quidem nullum parum est idoneum studio salutari: atqui multi inter illa non student, propter quæ studendum est. ‘Incidet aliquid, quod inpediat.’ Non quidem eum, cujus animus in omni negotio lætus atque alacer est.
Всякое время удобно для плодотворных занятий философией, а между тем многие и в свободные минуты не занимаются тем, чем единственно стоит заниматься, из боязни, что им что-нибудь помешает. Но что может помешать тому, кто сохраняет свой дух бодрым и весёлым во всех обстоятельствах?
Non cum vacaveris, philosophandum est: omnia alia neglegenda, ut huic adsideamus, cui nullum tempus satis magnum est, etiam si a pueritia usque ad longissimos humani ævi terminos vita producitur. Non multum refert, utrum omittas philosophiam an intermittas. Non enim ubi interrupta est, manet, sed eorum more, quæ intenta dissiliunt, usque ad initia sua recurrit, quod a continuatione discessit. Resistendum est occupationibus, nec explicandæ, sed submovendæ sunt.
Заниматься философией следует не только в свободное от житейских дел время. Надо оставить все дела, чтобы посвятить себя ей. Для занятий философией никакое время не может считаться слишком долгим, хотя бы наша жизнь продолжалась от детства до крайних пределов человеческого возраста. Сверх того, отложить занятия философией всё равно, что оставить их. Прерванные, они не останутся в том состоянии, в каком ты их прекратил, но, подобно тому, как натянутая нить возвращается к началу, так и то, что ты приобрёл непрерывным трудом, снова возвращается в прежнее состояние. Потому не надо давать житейским делам завладевать собою; не надо затягивать их, но по возможности избегать.
Moralibus rationalia inmixta sunt.
Вопросы моральные перемешиваются с вопросами логическими.
Non debet excusationes vitio philosophia suggerere. Nullam habet spem salutis æger, quem ad intemperantiam medicus hortatur.
Философия не должна заниматься приискиванием оправданий для порока. Трудно надеяться на выздоровление больного, если сам врач поощряет его к невоздержности.
Quidam illud de liberalibus studiis quærendum judicaverunt, an virum bonum facerent: ne promittunt quidem nec hujus rei scientiam adfectant. Grammaticus circa curam sermonis versatur et, si latius evagari vult, circa historias, jam ut longissime fines suos proferat, circa carmina. Quid horum ad virtutem viam sternit? Syllabarum enarratio et verborum diligentia et fabularum memoria et versuum lex ac modificatio? Quid ex his metum demit, cupiditatem eximit, libidinem frenat? Ad geometriam transeamus et ad musicen: nihil apud illas invenies, quod vetet timere, vetet cupere. Quisquis ignorat, alia frustra scit. Utrum doceant isti virtutem an non: si non docent, ne tradunt quidem. Si docent, philosophi sunt.
Иные ставят вопрос, могут ли свободные художества сделать человека хорошим? – Они даже не обещают этого и не ставят себе таких целей. Грамматики занимаются наукою о правилах речи, или если понимают свой предмет шире – о правилах прозы, или, наконец, в самом широком объёме своего предмета, также и стихов. Очевидно, ни один из этих трёх предметов не ведёт к добродетели. Конечно, ни наука о слогах и словообразовании, ни содержание исторических басен, ни законы стихосложения не могут устранить страх, укротить волнение и обуздать страсти. То же можно сказать о геометрии и музыке: в них нет ничего такого, что заставило бы перестать бояться и желать. А ведь тому, кто не умеет этого, – ни к чему всё остальное. Итак, всегда надо обращать внимание на то, учит ли учитель добродетели, или нет; и если он не учит ей, его наука не даёт ничего; если он учит добродетели, он – философ.
Hoc quidem me quærere, uter major ætate fuerit, Homerus an Hesiodus, non magis ad rem pertinet quam scire, cum minor Hecuba fuerit quam Helena, quare tam male tulerit ætatem. Quid? Inquam, annos Patrocli et Achillis inquirere ad rem existimas pertinere? Quæris, Ulixes ubi erraverit, potius quam efficias, ne nos semper erremus?
Мне кажется совершенно не интересным исследовать, кто был старше, Гомер или Гесиод, отчего так скоро состарилась Гекуба, хотя она была моложе Елены, или определять возраст Патрокла и Ахилла. Неужели полезнее изучать, где блуждал Одиссей, чем заботиться о том, чтобы не заблуждаться самому?
Hoc me doce, quomodo patriam amem, quomodo uxorem, quomodo patrem, quomodo ad hæc tam honesta vel naufragus navigem. Quid inquiris, an Penelopa inpudica fuerit, an verba sæculo suo dederit? An Ulixem illum esse, quem videbat, antequam sciret, suspicata sit? Doce me, quid sit pudicitia et quantum in ea bonum, in corpore an in animo posita sit.
Научи меня лучше, как любить родину, жену, отца, как приплыть к далёкому берегу спасения, хотя бы претерпев крушение. К чему разбирать вопрос, нарушила Пенелопа супружескую верность или сдержала своё слово, или, наконец, подозревала, что тот, кого она видела, и есть Одиссей, ещё раньше, чем узнала это? Научи меня лучше, что такое целомудрие и как велико благо, заключающееся в нём, и должно ли оно ограничиваться телом или также следует соблюдать его и в помыслах.
Ad musicum transeo: ‘Doces me, quomodo inter se acutæ ac graves consonent, quomodo nervorum disparem reddentium sonum fiat concordia: fac potius, quomodo animus secum meus consonet nec consilia mea discrepent. Monstras mihi, qui sint modi flebiles: monstra potius, quomodo inter adversa non emittam flebilem vocem.’
Я скажу музыканту: «Ты учишь меня сочетанию высоких и низких тонов, тому, как получается гармония двух струн, издающих разные тоны. Научи меня лучше, как добиться гармонии в моей душе, как уничтожить разногласие в моих мыслях. Ты перечисляешь мне минорные тоны, научи лучше, как не жаловаться среди несчастий».
Meturi me geometres docet latifundia potius quam doceat, quomodo metiar, quantum homini satis sit. Numerare docet me et avaritiæ commodat digitos potius quam doceat nihil ad rem pertinere istas conputationes, non esse feliciorem, cujus patrimonium tabularios lassat, immo quam supervacua possideat, qui infelicissimus futurus est, si quantum habeat per se conputare cogetur.
Геометрия научает мерить землю, но из неё нельзя узнать, как отмерить столько, сколько достаточно для человека. Арифметика учит считать, приучая самые пальцы к скупости, но из неё не узнаешь, как несущественны, как суетны всякие счёты, как мало счастлив тот, для оценки имущества которого нужен труд очень многих счетоводов, как много у него лишнего и как бы стал он несчастен, если б его самого заставили сосчитать своё имущество.
Geometrus docet, quomodo nihil perdam ex finibus meis: at ego discere volo, quomodo totos hilaris amittam.
Геометрия учит, как не терять ни фута своей земли, а я хотел бы научиться искусству оставаться весёлым, лишившись даже всего имущества.
Certis ingeniis inmorari et innutriri oportet, si velis aliquid trahere, quod in animo fideliter sedeat. Nusquam est, qui ubisque est.
Если ты хочешь извлечь из чтения какую-либо прочную пользу, то останавливайся подолгу только на несомненных авторитетах и питайся исключительно ими. Тот, кто всюду, тот нигде.
Vitam in peregrinatione exigentibus hoc evenit, ut multa hospitia habeant, nullas amicitias. Idem accidat necesse est iis, qui nullius se ingenio familiariter applicant, sed omnia cursim et properantes transmittunt.
У людей много странствующих бывает обыкновенно много знакомых, но совсем нет друзей. То же непременно случается и с тем, кто не изучает внимательно никакого одного писателя, но прочитывает всех мельком и в спешке.
Probatos semper lege, et si quando ad alios deverti libuerit, ad priores redi.
Читай всегда лучшие, признанные сочинения, а если и случится когда-нибудь просматривать другие, то всё-таки вернись потом к первым.
A lectionibus nihil recessi. Sunt autem, ut existimo, necessariæ, primum ne sim me uno contentus; deinde ut, cum ab aliis quæsita cognovero, tum et de inventis judicem et cogitem de inveniendis. Alit lectio ingenium et studio fatigatum, non sine studio tamen, reficit. Nec scribere tantum nec tantum legere debemus: altera res contristabit vires et exhauriet, de stilo dico, altera solvet ac diluet. Invicem hoc et illo commeandum est et alterum altero temperandum, ut quicquid lectione collectum est, stilus redigat in corpus. Apes, ut ajunt, debemus imitari, quæ vagantur et flores ad mel faciendum idoneos carpunt, deinde quicquid attulere, disponunt ac per favos digerunt.
Читать, по-моему, необходимо, во-первых, для того, чтобы не довольствоваться одним собою; во-вторых, чтобы, узнав, какими вопросами занимались другие писатели, я мог судить как о том, что уже исследовано, так и о том, что остаётся исследовать. Чтение питает ум, и восстановление сил утомлённого занятиями ума достигается путём чтения. Не следует только писать, или только читать. Занимаясь исключительно писанием, мы истощим свои силы; занимаясь одним чтением, мы можем рассеять свой ум. Надо попеременно заниматься то тем, то другим и уравновешивать одно другим так, чтобы из того, что мы заимствовали путём чтения, письмо создавало нечто целое. Мы должны подражать пчёлам, которые летают с цветка на цветок, выбирая наиболее медоносные, и затем всё, что оне соберут во время полёта, распределяют по сотам.
Idem in his, quibus aluntur ingenia, præstemus, ut quæcumque hausimus, non patiamur integra esse, ne aliena sint. Concoquamus illa: alioqui in memoriam ibunt, non in ingenium. Adsentiamur illis fideliter et nostra faciamus, ut unum quiddam fiat ex multis, sicut unus numerus fit ex singulis, cum minores summas et dissidentes conputatio una comprendit. Hoc faciat animus noster: omnia, quibus est adjutus, abscondat, ipsum tantum ostendat, quod effecit. Etiam si cujus in te comparebit similitudo, quem admiratio tibi altius fixerit, similem esse te volo quomodo filium, non quomodo imaginem: imago res mortua est.
Духовная пища, которую мы приняли, не должна оставаться неусвоенной, чтобы не быть чуждой нам. Переварим её; иначе она будет только обременять память, не обогащая ума. Согласимся вполне убеждённо с чужими мнениями и тем самым сделаем их своими, и из многих отрывков создадим нечто единое, подобно тому, как из различных слагаемых путём сложения в результате получается одно число. То же должен делать и наш разум: пусть он скроет всё, что служит ему материалом, и выставляет напоказ лишь то, что он создаст из этого материала. Если же в тебе и отразится сходство с тем писателем, восхищение которым было особенно сильно, то лучше быть похожим на него, как сын похож на отца, чем как бывает похож портрет; ибо портрет всё-таки вещь мёртвая.
Si magni viri nec enim omnibus, quæ ex quo velut exemplari traxit, formam suam inpressit, ut in unitatem illa conpetant.
Талант, по какому бы образцу ни создавал свой труд, налагает печать своего ума, и все заимствованные им мысли сливаются в одно целое.
Non est quod te gloria publicandi ingenii producat in medium, ut recitare istis velis aut disputare, quod facere te vellem, si haberes isti populo idoneam mercem: nemo est, qui intellegere te possit. Aliquis fortasse, unus aut alter incidet, et hic ipse formandus tibi erit instituendusque ad intellectum tui. ‘Cui ergo ista didici?’ Non est quod timeas, ne operam perdideris: tibi didicisti.
Незачем однако ради распространения своих мыслей читать лекции толпе. Это можно делать лишь в том случае, если есть подходящие слушатели для публичных лекций; но теперь никого нет, кто бы понял тебя. Найдётся один, другой способный к развитию, но и его ещё придётся подготовлять и предварительно воспитывать, чтобы он мог сразу понимать тебя. «Для кого же я учился?» – возразишь ты. Не считай даром потраченным время, если ты выучился для себя.
Nihil enim æque et eloquentiam et omne aliud studium auribus deditum vitiavit quam popularis adsensio.
Ничто так не вредило красноречию и всякому другому искусству, предназначенному для услаждения слуха, как одобрение толпы.
Venter caret auribus.
Словами сыт не будешь.
Scis quosdam perverse loqui et significare contraria.
Неужели ты не знаешь, как часто говорят неправду и утверждают совершенно противное истине?
Alium silere quod voles, primus sile.
Если хочешь, чтобы кто-то молчал о чём-нибудь, в первую очередь молчи сам.
Qualis vir, talis et oratio.
Каков человек, такова и речь.
Pessimum genus horum hominum videbatur, qui verba gestarent: sunt quidam, qui vitia gestant. Horum sermo multum nocet. Nam etiam si non statim profecit, semina in animo relinquit sequiturque nos etiam cum ab illis discessimus, resurrecturum postea malum.
Считаются гнусными люди, которые переносят слова, но ещё более низки те, которые переносят пороки. Самая речь их уже вредна. Ибо, если она не окажет своего действия немедленно, она оставит свои семена в нашей душе, и даже когда мы расстанемся с такими людьми, за нами последует зло, которое всегда может ожить впоследствии.
Est quædam dulcedo sermonis, quæ inrepit et eblanditur et non aliter quam ebrietas aut amor secreta producit. Nemo quod audierit, tacebit. Nemo quantum audierit, loquetur. Qui rem non tacuerit, non tacebit auctorem. Habet unusquisque aliquem, cui tantum credat, quantum ipsi creditum est. Ut garrulitatem suam custodiat et contentus sit unius auribus, populum faciet, si quod modo secretum erat, rumor est.
В разговорах есть особого рода сладость, которая льстит сердцу и, подобно опьянению или любви, заставляет разбалтывать тайны. Никто не умолчит о том, что слышал, и притом расскажет больше, чем слышал. Тот же, кто не умолчал о факте, не умолчит и о виновнике его. У всякого есть кто-либо другой, кому он сочтёт возможным доверить то, что было вверено ему, и таким образом тот, кто в угождение своей болтливости рассказал свою тайну одному, рассказал её целому городу. И вот что было тайной, стало теперь предметом всеобщей молвы.
Non puto leniter illum debere tractari, cum objurgatione est quam solacio dignior.
Я не считаю нужным говорить мягко с тем, кто заслуживает скорее порицания, нежели утешения.
Denique quidquid facimus, aut malitiæ aut virtutis gerimus imperio.
В конце концов всё, что мы делаем, мы делаем в силу побуждений злобы или добродетели.
Una re consummatur animus, scientia bonorum ac malorum inmutabili, quæ soli philosophiæ conpetit: nihil autem ulla ars alia de bonis ac malis quærit.
Вполне удовлетвориться наш разум может только точным познанием добра и зла, которому научиться можно только из философии; ибо никакая другая наука не занимается вопросами о добре и зле.
Neminem eo fortuna provexit, ut non tantum illi minaretur, quantum permiserat.
Никого ещё судьба не возносила так высоко, чтобы ему не угрожало то, что он сам себе позволял относительно других.
Quicumque beatus esse constituet, unum esse bonum putet, quod honestum est. Nam si ullum aliud esse existimat, primum male de providentia judicat, quia multa incommoda justis viris accidunt et quia, quicquid nobis dedit, breve est et exiguum, si compares mundi totius ævo.
Кто хочет быть блаженным, тот должен считать благом только праведное. Ибо если он считает за благо что-либо другое, то этим он грешит против Провидения, так как на долю праведных людей часто выпадают бедствия, а то, что Провидение даёт нам, и кратковременно, и скудно в сравнении с вечностью и миром.
Non est enim in rebus vitium, sed in ipso animo. Illud, quod paupertatem nobis gravem fecerat, et divitias graves fecit.
Корень зла не в вещах, но в душе. То, что делало для нас тягостною бедность, сделает нам в тягость и богатство.
Nihil refert, utrum æger animus in divitiis an in paupertate ponatur. Malum illum suum sequitur.
Совершенно всё равно, богато или бедно живёт тот, кто болен духом. Его бедствие во всяком случае будет при нём.
Non qui parum habet, sed qui plus cupit, pauper est.
Не тот беден, у кого мало, а тот, кто хочет большего.
Quis sit divitiarum modus, quæris. Primus habere quod necesse est, proximus quod sat est.
Условий богатства, по-моему, два: во-первых, иметь необходимое, и, во-вторых, довольствоваться им.
Non puto pauperem, cui quantulumcumque superest, sat est.
Я не могу ещё считать нищим человека, которому хватает того, что у него осталось.
Si vis vacare animo, aut pauper sis oportet aut pauperi similis. Non potest studium salutare fieri sine frugalitatis cura; frugalitas autem paupertas voluntaria est. Quid est ergo, quare hanc recuses contubernalem, cujus mores sanus dives imitatur?
Если хочешь свободы духа, должен быть бедным или, по крайней мере, похожим на бедного. Никакие занятия не будут плодотворны при неумеренном образе жизни. Умеренность же и есть добровольная бедность. Так почему же ты не хочешь взять себе в спутницы ту, нравам которой подражает здравомыслящий богач?
Numquam parum est quod satis est, et numquam multum est quod satis non est.
Никогда не мало то, что достаточно, и никогда не много то, чего недостаточно.
Nemo alius est deo dignus quam qui opes contempsit. Quarum possessionem tibi non interdico, sed efficere volo, ut illos intrepide possideas: quod uno consequeris modo, si te etiam sine illes beate victurum persuaseris tibi, si illas tamquam exituras semper aspexeris.
В самом деле, всех ближе к божеству тот, кто научился презирать богатство. Я не возбраняю тебе владеть имуществом; я хочу только, чтобы ты владел им бестрепетно. А этого можно достичь только одним способом, а именно: убедив себя, что и без него будешь счастлив, и смотря на него, как на нечто преходящее.
Libera te primum metu mortis: illa nobis jugum inponit; deinde metu paupertatis. Si vis scire, quam nihil in illa mali sit, compara inter se pauperum et divitum vultus: sæpius pauper et fidelius ridet; nulla sollicitudo in alto est; etiam si qua incidit cura, velut nubes levis transit: horum, qui felices vocantur, hilaritas ficta est at gravis et subpurata tristitia, eo quidem gravior, quia interdum non licet palam esse miseros, sed inter ærumnas cor ipsum exedentes necesse est agere felicem.
Прежде всего освободись от страха смерти. Он налагает на нас первое ярмо. Затем от страха бедности. Если хочешь убедиться, что в бедности нет ничего ужасного, посмотри на выражение лица у богача и у бедного. Бедный улыбается чаще и искреннее. В глубине его сердца не гнездится никакое беспокойство, а если и являются какие-либо заботы, оне проходят мимо, как лёгкое облако. Те же, кого считают счастливыми, веселы лишь по виду: их радость омрачена внутренней горечью и печалью, и им тем тяжелее, что они не могут откровенно признаться в своих несчастиях, но должны, нося в сердце мучительную тоску, играть роль счастливцев.
Ut quicquid naturam excedit, scias precarium esse, non necessarium. Esurio: edendum est. Utrum hic panis sit plebejus an siligineus, ad naturam nihil pertinet. Illa ventrem non delectari vult, sed impleri. Sitio: utrum hæc aqua sit, quam ex lacu proximo excepero, an ea, quam multa nive clusero, ut rigore refrigeretur alieno, ad naturam nihil pertinet. Illa hoc unum jubet, sitim extingui. Utrum sit aureum poculum an crustallinum an murreum an Tiburtinus calix an manus concava, nihil refert. Finem omnium rerum specta, et supervacua dimittes. Fames me appellat: ad proxima quæque porrigatur manus; ipsa mihi commendavit quodcumque comprendero. Nihil contemnit esuriens.
Знай, что всё, что превышает первые требования природы, не может считаться необходимым, но только желательно. Если я голоден, я должен есть; но для природы безразлично, буду я есть чёрный или белый хлеб. Она требует не развлечения для желудка, но просто наполнения его. Я жажду. Опять-таки для природы безразлично, утолю я жажду водой, почерпнутой из ближайшего озера, или искусственно охлаждённой льдом. Природа требует только утоления жажды, поэтому всё равно, пить ли из золотых, хрустальных, или мурренских бокалов, или тибуритинских чаш, или просто из горсти. Обращай внимание лишь на конечный результат: если ты голоден, бери что попадётся под руку и ешь, пока не насытишься. Голодный не может быть разборчивым.
Ambitiosa non est fames, contenta desinere est: quo desinat, non nimis curat. Infelicis luxuriæ ista tormenta sunt: quærit, quemadmodum post saturitatem quoque esuriat, quemadmodum non impleat ventrem, sed farciat, quemadmodum sitim prima potione sedatam revocet.
Голод не капризен; он доволен, если его утоляют, а чем – он мало заботится. Напротив, все прихоти – результат жалкой роскоши. Она старается как бы быть голодной, уже насытившись; как бы не только наполнить желудок, но даже начинить его; как бы возобновить жажду, утолённую уже питьём.
Hoc enim jam luxuria commenta est: ne quis intepescat cibus, ne quid palato jam calloso parum ferveat, cenam culina prosequitur.
Таково изобретение роскоши, что для того, дабы не простывало блюдо и не казалось недостаточно горячим для загрубелого уже языка, на ужин тащат самую кухню.
Ita tu pauperem judicas, cui nihil deest? ‘Suo’ inquis ‘et patientiæ suæ beneficio, non fortunæ.’ Ideo ergo illum non judicas divitem, quia divitiæ ejus desinere non possunt? Utrum mavis habere multum an satis? Qui multum habet, plus cupit. Quod est argumentum nondum illum satis habere: qui satis habet, consecutus est, quod numquam diviti contigit, finem.
Неужели ты назовёшь бедным человека, который ни в чём не нуждается? «Да, но он не нуждается только благодаря своей терпеливости, а не благодаря счастью». Так ты не хочешь признать его богатым только потому, что он не может лишиться своих богатств? Что, по-твоему, лучше – иметь много или иметь достаточно? У кого много, тот желает ещё большего. А это доказательство того, что ему не хватает того, что у него есть. Тот же, у кого достаточно, достиг конца, какой никогда не выпадет на долю богатства.
Qui multum habet, plus cupit.
У кого много есть, тот хочет ещё больше.
Quod naturæ satis est, homini non est. Inventus est qui concupisceret aliquid post omnia. Tanta est cæcitas mentium et tanta initiorum suorum unicuique, cum processit, oblivio.
Человек не довольствуется тем, чем удовлетворяется природа. Даже имея всё, он всегда хочет ещё чего-то. Так слепы люди и так легко забывают они о своём начале, едва улыбнётся им счастье!
Quidquid domi est, vile est.
Всё, что дома есть, мало ценится.
Neminem pecunia divitem fecit, immo contra nulli non majorem sui cupidinem incussit. Quæris, quæ sit hujus rei causa? Plus incipit habere posse, qui plus habet. Ad summam quem voles mihi ex his, quorum nomina cum Crasso Licinoque numerantur, in medium licet protrahas. Adferat censum, et quicquid habet et quicquid sperat, simul computet: iste, si mihi credis, pauper est, si tibi, potest esse. At hic, qui se ad id, quod exigit natura, composuit, non tantum extra sensum est paupertatis, sed extra metum.
Деньги никого не делают богатым; даже, напротив, оне только разжигают страсть к приобретению. И это потому, что кто больше имеет, получает возможность иметь ещё больше. Словом, назови мне какого хочешь богача, равного по состоянию Крассу или Лицинию, и пусть он сосчитает и всё своё наличное имущество, и все ожидаемые доходы – и, по-моему, он всё-таки беден. Тот же, кто довольствуется лишь тем, что требует природа, не только не чувствует бедности, но даже не боится её.
At excæcant populum et in se convertunt opes, si numerati multum ex aliqua domo effertur, si multum auri tecto quoque ejus inlinitur, si familia aut corporibus electa aut spectabilis cultu est. Omnium istorum felicitas in publicum spectat: ille, quem nos et populo et fortunæ subduximus, beatus introsum est.