Роман-эпопея «Война и мир» (1863-1869)

Лев Николаевич ТОЛСТОЙ (1828-1910)

Толстой стал писателем всей второй половины XIX века и начала XX. Он новаторски разработал военную тему в своих ранних «Севастополь­ских» и «кавказских» рассказах; трилогия «Детство», «Отрочество», «Юность» явилась первым опытом центральной для его творчества темы становления человеческой личности, три великих романа, напи­санных в 60-е («Война и мир»), 70-е («Анна Каренина») и 90-е («Вос­кресение») годы, необычайно полно выразили совре­менность второй половины XIX века. Смысл человеческого сущест­вования, путь духовных исканий — центральная пробле­ма Толстого вплоть до его поздних сочинений. Идея нрав­ственного совершенствования, кардинальная для Толстого, предо­пределила создание особого «толстовского» героя, находящегося в постоянном движении, и новые способы видения человеческой психики — «диалектику души», основанную на текучести душев­ной жизни, смене противоположных состояний и свойств.

Роман-эпопея «Война и мир» (1863-1869)

Для Толстого «Война и мир» - произведение этапное и центровое. «Жизненные и творческие истоки «Войны и мира» нельзя ограничить только относительно узким отрезком времени 1860-х гг., когда Толстой писал роман. Весь его литературный и жизненный опыт подготавливал «Войну и мир». В героях романа Толстой воплотил характер ближайших родственников. «Семейные сцены» романа подготовила трилогия «Детство. Отрочество. Юность», военные – «Севастопольские рассказы».

Один из вопросов, встающих при рассмотрении «Войны и мира», касается причин обращения Толстого, художника, необычайно ост­ро чувствующего современность, к ушедшей исторической эпохе начала XIX века.

Здесь нет противоречия. Решительный исторический перелом в эпоху 60-х годов поставил вопрос о закономерностях раз­вития истории. К началу 1860-х относится замысел романа «Декабристы», герой которого Петр Лабазов (прообраз Пье­ра Безухова) — декабрист, возвращающийся с семьей в 56 году по­сле поселения в столицу и, как говорит Толстой, «примеряющий свой строгий и несколько идеальный взгляд к новой России». Столкнове­ние эпох, прошлой и сегодняшней, осмысление современности с точ­ки зрения эпохи декабризма и должно было стать движущим сюжет началом. Замысел привел Толстого к эпохе 1812 г. (ср. со словами де­кабриста А. Бестужева: «Мы дети двенадцатого года»), но оказалось, что содержание народной войны, обнажившей мощь и жизнеспособ­ность русской нации, гораздо шире идеи декабризма. Задача выяв­ления внутренних источников победы застав­ляет Толстого обратиться к еще более ранней эпохе 1805—1807 гг. — времени «неудач и поражений», в которых сущность характера на­рода должна была «выразиться еще ярче».

Из истории создания романа вытекает та его особенность, что финал его открыт. Эпилог «Войны и мира» является своего рода прологом другого произведения, не столько подводит итоги событиям и судьбам, сколько намечает их перспективу, то есть парадоксально совмещает в себе функции пролога и эпилога.

В «Войне и мире» нетрудно увидеть разные жанровые элементы — семейной хроники, социально-психологического и исторического романа. Сам Толстой называл «Войну и мир» «книгой о прошедшем», счи­тая, что ее нельзя подвести ни под одну жанровую категорию: «Это не роман, еще менее поэма, еще менее историческая хроника». Необычная форма романа оказалась типичной для литературных исканий того времени. Сам Толстой замечал: «Начиная от «Мертвых душ» Гоголя и до «Мертвого дома» Достоевского, в новом периоде русской литературы нет ни одного художественного прозаического произведения, которое бы вполне укладывалось в форму романа, поэмы или повести» («Евгений Онегин – не роман, а роман в стихах; «Герой нашего времени» - роман в новеллах, «Мертвым душам» Гоголь дал подзаголовок «поэма»). Жанровые новации Толстого органично включаются в традицию, а не противоречат ей. «Вой­на и мир» есть то, что хотел и мог выразить автор в той форме, в которой оно выразилось». Но эта форма оказалась такой вмести­тельной для философского и психологического анализа взаимодей­ствий людей в мире и войне — т.е. в историческом времени (в осо­бом, толстовском понимании истории, в которую необходимо вхо­дит частная жизнь людей), что за «Войной и миром» закрепилось определение «роман-эпопея». Романное начало связано с изображением семейной жизни и частных судеб героев, их духовных исканий. Главные признаки эпопеи: большой объем произведения, создающий картину нации в исторически переломный для нее момент (1812 год), а также его проблемно-тематическая энциклопедичность, всеохватность.

Моделью-аналогом жанра называют водяной шар-глобус, который видит во сне Пьер Безухов: «Глобус это был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею». Образ водяного шара – это образ динамичного единства, образ «сопряжения» (слово-открытие Пьера) единичного и универсально-всеобщего, постоянного движения (изменчивости, борения) и гармонии округлости (круг, шар-глобус, мир). Те же образы повторяются в сне Пети Ростова, когда он, засыпая, слышит «стройный хор музыки». «Один в зрительном, другой в музыкальном образе; один четко, другой отдаленно восприняли важнейшее для Толстого представление – «живой, колеблющийся шар» - и двойной ритм движущихся капель: слияние – разделение. Фуга – согласие инструментов в Петином сне, шар – согласие капель в ночном видении Пьера. Круг, шар, сфера составляют у Толстого как бы геометрию согласия».

Под прицелом писателя жизнь во всей полноте. Этому служит и огромный пространственный охват (Россия, Австрия, Москва, Петербург, помещичьи поместья, провинция), и вре­менная длительность (15 лет) и огромное количество действующих лиц самых разных социальных слоев. Но не это главное. Эпопея создается прежде всего характером центрального события — войны 1812 года, послужившей толчком к необычайно бы­строму пробуждению народного самосознания, объединившей нацию и тем предопределившей и исход Бородинского сражения (кульмина­ционного события эпопеи), и последующую победу.

В «Войне и мире» нет завязок и развязок действия в привычном смысле. Настоящее – единственное художественное время эпопеи.

Война и мир — антитеза, са­мое глубокое противоречие жизни. Идея противоречия, столкнове­ние противоположностей пронизывает всю структуру романа. Это и противоположность военных и мирных сцен, сменяющих друг дру­га; противоположность художественного изображения и философ­ских и исторических рассуждений (особенность настолько резкая, что во втором издании романа, Толстой вынес эту философско-пуб- лицистическую часть в отдельную книгу, но впоследствии вернул все в прежнее состояние); противоположность «исторической» (импе­раторы, министры, военные советники, полководцы) и частной жиз­ни людей; противоположность временного развертывания (от 1805 до 1820 года) и краткого момента (светский вечер, бал, театральное представление, день рождения, семейная сценка); противоположно соединение мельчайших наблюдений за человеческой психикой (Тол­стой называл это «мелочностью») и широких культурно-философ­ских обобщений (по Толстому, «генерализация»); и, наконец, в сис­теме персонажей герои, данные в движении, противоположны геро­ям статическим, неподвижным.

Но в мире Толстого, основной закон которого движение, проти­воположности тоже не существуют как нечто неподвижное, мож­но сказать, что они преодолеваются. Так, для Толстого жизнь не представляется разделенной на изолированные стороны — исто­рическую и частную — подчиняющиеся различным законам. Исто­рия творится в индивидуальном существовании человека. Законы жизни человека и законы истории еди­ны. Главный прием писателя — смысловые «сцеп­ления» (любимое слово Толстого). В сценах частной жизни и в ис­торических сценах, расположенных в разных частях романа, обна­руживается общий смысл. Так, кардинальная для Толстого мысль об истинных и ложных жизненных ценностях равно открывается Николаю Ростову после огромного карточного проигрыша, князю Андрею, лежащему после ранения на Праценской горе, Пьеру, на­блюдающему за солдатами, идущими к Бородину перед сражением. Общность ситуации в том, что во всех трех случаях происходит ре­шительный сдвиг — жизнь нарушает свое обычное течение перед лицом смерти (Николаю невозможность заплатить «долг чести» гро­зит самоубийством, князь Андрей смертельно ранен и истекает кро­вью, Пьер думает о том, что эти веселые люди завтра, возможно, по­гибнут), — и тогда обычные и не вызывающие сомнений ценности, для каждого свои (офицерская честь, слава, удобство и комфорт), обнаруживают свою ложность, и в силу вступает настоящее и всеоб­щее в жизни — сила молодости и искусства, открывшаяся Николаю в пении Наташи, истина высокого неба, как будто впервые увиден­ного князем Андреем, спокойная уверенность в необходимости об­щего дела, которую почувствовал в солдатах Пьер.

Так же и понятия войны и мира проникают друг в друга. Законы войны активно действуют в мирной жизни. Это и война, ведущаяся за мозаиковый портфель старого графа Безухова князем Василием и Анной Михайловной Друбецкой, и военная хитрость интриг князя Василия вокруг Пьера, ставшего выгодным женихом после получения наслед­ства, и дуэль Пьера и Долохова, и многое другое. А мир как согласие, гармония человеческих отношений находит себя в военной жизни — будь то жизнь гусарского полка Николая Ростова или батарея Туши­на при Шенграбене. В самом огне Бородинского сражения на кур­ганной батарее Пьер чувствует себя как будто в малом мире семьи. И пространственное значение «мир семьи», т.е. круг людей, совпадает здесь с омонимичным значением состояния: «семейный мир». Понятие «мир» ключевое для книги Тол­стого, и особенно важно, что значение мира как не-войны вступает в сцепление с понятием мира как единения людей. «Миром господу помолимся», — слышит Наташа Ростова слова великой ектении в первые дни войны и как бы расшифровывает их для себя: «Миром, все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные брат­скою любовью». «Отсутствие вражды» и «все вместе» становится здесь синонимическим рядом, оттенками единого значения. Единст­во — мир — русской нации, рождающийся в горниле войны и есть основное содержание эпопеи Толстого.

«Мысль народная», которую, по словам Толстого, он любил в «Войне и мире», связана с самыми главными проблемами романа. Народ — общая душа нации, и понять это позволяет 1812 год, рас­крепостивший творческое сознание народа, который обретает сво­боду действий и сметает все «общепринятые условности войны». (Это максимальное проявление той общей ситуации, о которой шла речь выше, в случаях с Николаем Ростовым, князем Андреем, Пьером). Нашествие гибнет, потому что поднимается народ — как «новая, не­ведомая никому сила ». Народный характер войны определяется ши­ротой и силой человеческой самостоятельности: это и партизанское движение, и создание дворянских ополчений, и уничтожение людь­ми своего имущества, и оставление Москвы. И приход в армию глав­нокомандующим Кутузова, неугодного государю, но лучше всех по­нимающего народный характер войны и прислушивающегося пре­жде всего к состоянию духа русского войска, — выражение этой пре­жде «неведомой никому силы». Победа (общее благо) оказывается результатом того, что личные интересы множества людей, обычно эгоистически отделенных друг от друга, оказываются однонаправ­ленными — Толстой называет его почти как физическое, т.е. естественное и необходимое явление — «скрытой теплотой патриотизма».

Народ хранит в себе нравственные начала общей жизни. Только в приобщении к ней могут найти разрешение своих мучительных вопросов об осмыс­ленности существования и согласия с самим собой любимые герои Толстого — Пьер Безухов и князь Андрей. Это согласие достижимо только при выходе за пределы обособленной личной жизни, и Тол­стой показывает его в отдельном человеке — Платоне Каратаеве. Толстой показывает, что жизнь Каратаева, «как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал». По убеждению Толстого, индивидуальное самоутверждение человека для него гибельно. Только в единении с другими, во взаимодействии с «жизнью общей» можно развиваться и совершенствоваться. «Круглый» Платон Каратаев несет в себе толстовскую «геометрию согласия» (см. выше).

Кроме естественного для любого произведения деления героев на глав­ных и второстепенных, различимы еще несколько принципов разделения персонажей. Мы уже говорили о важности для романа по­нятия «мир». В системе персонажей оно осуществляется как бы на трех уровнях — внутренний мир личности (мир Пьера Безухова, мир князя Андрея, мир Наташи Ростовой и пр.), мир родовой, семейный (мир Болконских, Ростовых, Курагиных) и, наконец, тот общий мир — жизненная целостность, которая творится в войне 1812 года.

«Мысль се­мейная» в романе тоже чрезвычайно важна. Во-первых, герои несут на себе печать семейной принадлежности. Семья — малый мир, в котором творится история. И потому эпопея закономерно заканчивается не только победой русского мира, но и созданием миров-семей, объединивших Ростовых, Болконских, Безуховых.

Другой важный принцип, проявляющийся в построении систе­мы персонажей, это отнесенность их либо к героям, данным в дви­жении, либо в статике. Движение для Толстого нравственное поня­тие, он связывает его с важнейшей для себя идеей нравственного совершенствования. Еще в дневнике 1857 года он формулирует для себя: «Истина в движеньи — и только». В 1891 г. он повторяет и разъясняет эту мысль, соединяя ее с централь­ной философской идеей свободы: «Свободы не может быть в ко­нечном, свобода только в бесконечном. Есть в человеке бесконеч­ное — он свободен, нет — он вещь». На идее движения основан и толстовский пси­хологический метод, точно названный Чернышевским «диалекти­кой души». Тол­стой стремится изобразить процесс возникновения мысли или чувства и их изме­нения. Толстой записывает в дневнике: «Как бы хорошо написать художественное произведение, в котором бы ясно высказать теку­честь человека, то, что он один и тот же, то злодей, то ангел, то муд­рец, то идиот, то силач, то бессильнейшее существо».

Традиционно важ­ную роль для изображения человека играет портрет. Закон толстовского мира — несовпадение внешнего и внутреннего: некрасивость княж­ны Марьи скрывает душевное богатство и красоту, и, напротив, античное совершенство Элен прячет бездушие и ничтожность. Но гораздо важнее для Толстого изображение внут­реннего мира, потому огромное место зани­мает у него внутренний монолог. Внешние явления и события Толстой пока­зывает и оценивает глазами героя, действует через его сознание. Показательна в связи с этим манера Толстого обращать внимание на мельчайшие детали. «Душа звучит под бесчисленными, иногда неза­метными, неслышными пальцами действительности данного момен­та», — пишет исследователь Толстого А.П. Скафтымов. Иногда какие-то детали внешней действительно­сти оказываются настолько значительными, что приобретают симво­лический смысл. Таким для князя Андрея оказывается небо Аустер­лица, такую же роль играет его встреча со старым дубом.

В движении, т.е. в постоянном изменении и развитии даны глав­ные герои Толстого — Наташа, Пьер, князь Андрей, Николай Рос­тов, княжна Марья. Им противопоставлен мир неподвижности — Элен и ее брат Анатоль, Соня, Борис Друбецкой, Берг и пр. Дви­жение героев предстает как духовный путь поисков, сомнений, тяжких кризисов, возрождений и новых катастроф. Особенно ярко эта ломаная линия жизненных взлетов и падений видна в судьбе Пьера Безухова и князя Андрея. Они совсем не похожи по типу личности (их различие заметно в первой же сцене романа — на светском приеме у Анны Павловны Шерер), но их объединяет и делает близкими общее свойство — необходимость понимания жизни и своего места в ней. Для Болконского, презирающего свет с его ничтожностью и извращенным нравственным миром («Эта жизнь не по мне», — скажет он в разговоре с Пьером), это выра­жено в стремлении воздействовать на ход событий личным дея­нием, подвигом. Для Пьера возможностью благоустройства становится идея самосо­вершенствования. Но умозрительные идеи («наполеоновская» у Болконского, масонская у Пьера) не способны справиться с жиз­ненным беспорядком. Эти этапы закончатся крушением — разочарованием в масонстве для Пьера, Аустерлицкой катастрофой для князя Анд­рея. Их путь к истине становится движением к другим людям, и обретается человеческое единение не путем мысли, а путем ин­туитивного познания и опытом жизни с людьми. В 1812 г. князь Болконский будет не адъютантом главнокомандующего, но пой­дет служить «в рядах», где для него станет понятным зависимость исхода событий от того «общего духа», который есть в нем, Куту­зове, Тимохине и в последнем солдате. Для Пьера главными уро­ками жизни станет понимание «простоты и правды», которые он увидит в солдатах при Бородине, а потом - в Каратаеве.

Пьер Безухов – первый толстовский герой, воплотивший во всей полноте то представление о Человеке, которое формировалось у писателя, начиная с его первых литературных опытов. «Сознание, - писал он, - есть не что иное, как чувствование себя в одно и то же время и всем, и отдельной частью Всего. Не чувствуй себя человек всем, он не мог бы понимать, что такое отдельная часть всего, то самое, чем он себя чувствует. Не чувствуй же он себя отдельной частью, он не мог бы понимать, что есть Все. Двойное чувствование это дает человеку знание о существовании Всего и о существовании своего отдельного существа и проявляется в жизни любовью, т.е. желанием блага тому, чем человек себя чувствует: желанием благ Всему и желанием блага своему отдельному существу».

Если пути Пьера и князя Андрея идут как бы параллельно, то взаи­модействие Наташи Ростовой и княжны Марьи — это движение на­встречу друг другу. В сюжетном развитии это выражено в резкой противопоставленности героинь в первой половине романа и глубо­чайшей близости их после ранения князя Андрея. Наташа — самая любимая героиня Толстого. Она и есть воплощение жизненной свободы. Но чувство долга, нравствен­ных обязательств в ней недостаточно разви­то (вспомните важнейший эпизод Наташи и Анатоля Курагина). Зато оно в максимальной степени даровано княжне Марье. Путь княж­ны к обретению свободы, путь Наташи к обретению долга и оказы­ваются внутренним сюжетом их движения.

В героях неподвижных Толстой фиксирует прежде всего эгои­стическую самодостаточность, отделение от общей жизни людей. Характерно, что именно в период «неудач и поражений» Друбецкой и Берг достигают предельно возможных для них границ слу­жебной и личной карьеры. Другая сторона эгоизма, разрушитель­ное вторжение в жизнь людей, проявляется в губи­тельном вмешательстве князя Василия, Долохова, Анатоля, Элен в жизнь Пьера, Наташи, князя Андрея. Если движение — свидетель­ство правильного и нормального нравственного развития личности, то неподвижность — недостаток этого развития. Но в системе пер­сонажей есть двое героев, неподвижность которых говорит о дру­гом. Это Платон Каратаев и Кутузов. В Каратаеве заданы то совер­шенство и та «круглота» народного мира, который не нуждается в движении. И Кутузов оказывается символом «народно­го чувства» во всей «чистоте и силе его». Его антитеза в романе — Наполеон, в котором максимально выражено эгоистическое, раз­рушительное начало.

Образы Наполеона и Кутузова связаны с двумя важными про­блемами романа — толстовской философией истории и изображе­нием войны.

Философия истории Толстого связана с его представлением, что в историческом процессе существует некая целесообразность, скры­тая от взглядов людей. Для каждого человека его действия кажутся сознательными и свободными, но сложение итогов разнонаправлен­ных действий людей дает не предусматриваемый и не сознаваемый ими результат (его обычно и называют «волей провидения»). Лишь в немногие эпохи частные и свободные действия людей складывают­ся в однонаправленный вектор, это те эпохи возможного единения, к которым принадлежит и 1812 год. И лишь немногие люди оказыва­ются способными отрешиться от узко личного и проникнуться целя­ми понятной им исторической, общей необходимости. К таким лю­дям и принадлежит Кутузов. На­полеон, напротив, видит в истории лишь источник своих собствен­ных, частных целей и стремлений, оказываясь, таким образом, са­мым крайним выражением идеи эгоизма.

По убеждению Толстого, история есть «деятельность всей массы людей, принимающих участие в событии». Отсюда вытекает, с одной стороны, признание роли в истории каждой личности, а с другой – отрицание претензий отдельной личности управлять историей». Претензии же личности направлять историю являются, по мнению Толстого, иллюзией: «Так называемая власть над людьми… есть только наибольшая зависимость от них».

Толстой неизменно сатирически изображает веру Наполеона в могущество собственной личности, показывает «театральность» его поведения. «Наполеон, представлявшийся нам руководителем всего этого движения (как диким представлялась фигура, вырезанная на носу корабля, силою, руководящей корабль), Наполеон во все время своей деятельности был подобен ребенку, который, держась за тесемочки, привязанные внутри кареты, воображает, что он правит».

Войну вообще Толстой осознает как «противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие». Так рассматрива­ется кампания 1805 года, в которой «упадок духа войска», «вели­чайшая поспешность и величайший беспорядок» отступления че­рез Энс, поражение при Аустерлице равно закономерны, посколь­ку не связаны с нравственным началом действий человека. Шенграбенское сражение — единственное событие в истории этой кам­пании, имеющее нравственное оправдание — спасение маленьким отрядом Багратиона основной части русской армии. Шенграбен — линия, ведущая к Бородину (ср. поведение Багратиона при Шенграбене с поведением Кутузова при Бородине). Бородино и вся война 1812 года по смыслу противоположны обычным войнам. Осознанная народом необходимость войны делает ее созидательной, «отечест­венной», спасительной для России в целом и для каждого из героев. 1812 год разрушает исторический произвол сильной личности — Наполеона, навязывающего свою волю как закон народам Европы, и частный произвол Курагиных — бесславно гибнут Анатоль и Элен, лишается силы хитроумия князь Василий (? – проверить).

В романе особый символический смысл приобретают пейзажи. В духовном бытии и исканиях князя Андрея символичны небо Аустерлица и весенний дуб. В батальных сценах красота и гармония природы подчеркивают противоестественность войны.