Откуда в семье Соснина Павла Тимофеевича и Натальи Петровны взялся Ваня…
Напишу то, что слышала от отца, что осталось в памяти из далёкого детства.
Мой отец Соснин П. Т. был писарем при селе Мезенском Белоярской волости. Место его работы было в сборне (пожарке), что находилась через два дома от родительского.
Однажды пришёл он на обед, а жена заметила, что он чем-то обеспокоен и спросила причину. Он сказал, что в сборню подбросили новорожденного, развернув ребёнка, нашли записку с именем Ваня и только… Уходя на обед, сборню не закрыли. Уборщица Маломалиха подвесила над ребёнком на ниточке замок и предложила так решить проблему: если кто-нибудь придёт в их отсутствие, то дернет дверь, замок упадёт… Похороним и всё.
Подав обед мужу, Наталья Петровна сама пошла в сборню. Она осторожненько открыла дверь, оборвала опасный груз, забрала ребёнка и принесла его домой. Отец спросил: «Зачем ты это делаешь? У нас же есть сын Володя, и ты опять на сносях.» На его слова мама ответила: «Молока у меня всем хватит, вырастим.» Отец в душе был рад такому решению. Так Ваня жил в нашей семье, пока не стал бегать ножками.
Семью часто навещала Дударева Фёкла Павловна, двоюродная сестра Павла Тимофеевича по матери (Ефимия и Татьяна, мать Павла Тимофеевича, – родные сёстры). Фёкла Павловна приходила из д. Боярки, играла с Ваней. Когда мама родила очередного ребёнка, Феня попросила отдать ей Ивана. Она уже и на фронт написала мужу, что хочет усыновить мальчика. Тот в письме дал согласие, просил записать Ваню на его фамилию. Так наш Ваня стал Дударевым Иваном Николаевичем. (В нашей семье он жил без документов). Фёкла Павловна увезла его в д. Боярку, где он рос до 13 лет. Пока семья Сосниных жила в Мезенке, папа часто навещал Ваню в Боярке у Фени. Она учила Ваню звать Павла Тимофеевича отцом.
В 1930 году умерла мама Наташа, я осталась двухмесячным ребёнком. Фёкла Павловна приехала с Ваней помочь семье двоюродного брата, поддержать его. В осиротевшей семье было 6 детей: Володя, Витя, Шура, Тамара, Боря, Нина. Ваню в нашей семье хорошо знали, так как Фёкла Павловна часто приезжала с ним к нам в гости. Он легко влился в нашу семью.
Старшие братья увлекались музыкой. Володя играл на мандолине,
Виктор на балалайке, а Ваня на гитаре. Когда собирались вместе, то устраивали домашние концерты.
Ваню я особенно ярко помню с того момента, как он вернулся из армии осенью 1940 года по первому снежку.
Я проснулась от шума и рёва во дворе, подбежала к окну. Вся семья была во дворе у ворот. Я подумала, что у нас увели корову (это для семьи большая беда). Но тут увидела, что все кого-то обнимают, целуют. Это вернулся с действительной (из армии) Ваня.
В избу вместе с отцом вошёл стройный парень, красавец. У него были курчавые волосы, а на плечах офицерская шинель. Вся семья его окружила. Мне было любопытно: кто же это такой. Я боялась подойти и тихонько выглядывала из-за папы. А Ваня взглядом меня отыскал, подошёл, поднял на руки, крепко к себе прижал и несколько раз поцеловал. По его и по моим щекам текли слёзы. Я очень ярко помню это всю жизнь. Помню его слова: «Наконец-то Нинушку я вижу – как я сильно по ней тосковал…».
Потом пили чай и был долгий разговор. Ваня всё держал меня на руках. Было уже поздно. Папа скомандовал всем отправляться спать, потому что утром кому в школу, кому на работу. Все разошлись. Только Ваня попросил, чтобы я осталась у него на руках. Папа, мама Феня и Ваня разговаривали до утра. Я не понимала о чём. Может быть папа делился горем, что Володя отправлен в Магадан, как враг народа. Отца тогда исключили из партии. Он очень переживал, так как боялся, что это отразится на судьбе Ивана.
Ваня рассказал, что служил в танковых частях, прошёл с ними всю Прибалтику: Латвию, Литву, Эстонию. Он восхищался, какой там порядок и жизнь. Мы с интересом рассматривали привезённые им открытки. Отец спросил: «Куда ты теперь, Ванюша?». А Иван ответил: «Пока поживу дома, помогу тебе поднять ребятишек, а там видно будет. Устроюсь в школу учителем или заведующим в наш сельский клуб. Я же закончил цыганское театральное училище «Ромен». Вот и аттестат об его окончании. Поэтому надеюсь, что зав. клубом меня примут без особого труда. Мне эта работа по душе, да и практика. Я имею патент на то, чтобы рисовать портреты вождей. Эта работа хорошо оплачивается. Пора прекратить делить хлеб по норме, пусть все едят до сыта.»
Утром он побывал в школе, потом в правлении колхоза, принёс много старых мешков, сам перестирал их в бане, покрасил в синий цвет. Из этих мешков Иван сшил шторы для сцены в нашем Мезенском клубе. А кроме того Ваня нарисовал портрет Сталина.
Когда приготовления закончились, мы с Ваней пошли в клуб. Помещение было в полном беспорядке: грязь, сор. К наведению порядка подключились уборщица и школьники, а Ваня на задней стенке сцены нарисовал берёзовую рощу. Потом на переднем плане сцены он из проволоки сделал каркас костра, обтянул его красным материалом, внутри на березовые поленья поставил фонарь «летучую мышь». Когда в зале гасили свет, то костёр на сцене казался настоящим, и вокруг него впору было разместиться цыганскому табору. А дым, идущий от фонаря, имитировал дым костра.
При клубе появилась самодеятельность. Баянистом был Серёжа Береснев – друг Вани по Боярке. На гитаре очень хорошо играл сам Ваня. А замечательно плясал Паша Расковалов. Паша был маленького роста, но очень вёрткий. Иван быстро сумел обучить его всем прелестям цыганского танца: даже плечами трясти.
Днём Дударев Иван Николаевич преподавал в школе рисование и пение,а вечерами занимался клубной работой.
В состав сельской самодеятельности входили молодые учителя и ученики старших (6-7) классов. Костюмами служили старинные платья их родителей. Клуб ожил. Жители села с нетерпением ждали клубных вечеров. Их посещали не только молодёжь, но и старики. В клубе установился строгий порядок. Пьяные в клуб не допускались. Правда, сначала это не всем нравилось. Но правление колхоза поддержало начинание заведующего клубом, и вскоре всё наладилось.
Самодеятельный коллектив нашей Мезенской школы имел большой успех в селе, выезжал с концертами в районный дом культуры и в Свердловск на конкурсы. Часто занимал первые места. Мезенка «гремела» на весь район.
После окончания 1940-1941 учебного года пришёл приказ о переводе Дударева Ивана Николаевича заведующим районным домом культуры и преподавателем рисования в Белоярскую школу.
Ваня и мама Феня переехали в Белоярку, с согласия отца забрали и меня с собой. Иван как и в Мезенке начал свою работу с оформления сцены в районном доме культуры. На задней стене сцены он начал рисовать копию с
картины Васнецова «Три богатыря», но закончить её Ивану не удалось, так как 21 июня началась война.
В первую очередь на военную службу были призваны офицеры запаса. Сразу же пришла повестка и брату. Помню, как ночь мы с Ваней и мамой Феней провели в военкомате, а утром всех повели на станцию Баженово, что в 9 км от Белоярки. Ваня всю дорогу нёс меня на руках. Когда зашли в Мезенку, я попросила: «Давай, Ваня, я пойду сама.» Я уже училась в школе и мне было стыдно, что брат несёт меня на руках. Но он ответил: «Сиди, Нинушка! Тебя я вижу в последний раз. Я это чувствовал, я это знал, даже когда по Риге шагал. Во сне тебя, Нина, я часто терял. Вот, видимо, час наш разлуки настал.» Он поцеловал меня. По его щекам текли слёзы. Он смахнул их рукой и сказал: «Не забывай меня, Нинушка!»
Это я запомнила на всю жизнь.
Обратно в Белоярку мы шли минуя Мезенку, так как мама Феня боялась, что папа меня заберёт от неё. А утром следующего дня за мной в Белоярку пришёл Боря. Его за мной прислал папа Паша. Отец считал, что в трудное время мы должны быть все вместе.
Я простилась с мамой Феней, и мы с Борей пошли домой в Мезенку. Помню, что в этот день всё у меня как-то не ладилось: сначала я упала при переходе по бревну речки Мезеночки, потом дома с качелей. Шура была постарше, она заметила, что у меня жар и сказала, что надо поспать… Больше я ничего не помню. Сколько я лежала в больнице с менингитом не знаю.
Когда я пришла в себя, оказалось, что я лежу в больнице в г. Свердловске. Меня спрашивали о том, есть ли родственники в Свердловске и их адрес. Потом на носилках меня понесли в машину, чтобы отвезти на ул. Авиационную к тёте Устинье, а навстречу на 2-ой этаж больницы уже заносили раненых.
На ул. Авиационной д. 21 был один Боря. Чтобы я могла переодеться из больничной одежды, Боря принёс своё бельё: рубашку, трусики и короткие штанишки. В доме Шалыгиных я стала быстро поправляться. Тут за мной приехал папа с новой женой Ниной Михайловной. Она полезла ко мне целоваться, и от неё неприятно пахнуло водкой. Папа сказал, что придётся ехать в Мезенку, так как карточки на продукты для меня Шалыгиным не дадут, потому что я не их дочь. Так я снова вернулась домой.
Первое время после мобилизации Иван был на переподготовке в Еланских лагерях под г. Камышловом. Первая весточка семье пришла, когда
эшелон, в котором находился Иван, отправили на фронт. Эшелон шёл через станцию Баженово, и на этой станции стоял минут 15, совсем рядом с родной Мезенкой. К сожалению никого из мезенцев Ване увидеть не удалось. Через начальника станции он сумел передать записку отцу о том, что отправлен на фронт.
И ещё одно письмо от Вани было с фронта. Он писал: «Родные мои! Сегодня вышли из боя на отдых, смерть видел воочию. Одно желание: хоть калекой, но вернуться домой…». Это единственное письмо в семье долго хранили, как дорогую реликвию.
Вскоре получили извещение, что Дударев Иван Николаевич пропал без вести. А в районной газете «Знамя» появилась статья, что Дударев И.Н. ведя за собой сотни товарищей, геройски погиб в бою.
Нам не хотелось верить, что наш Ваня погиб, у нас долгие годы теплилась надежда, что он вернётся.
И вот в 2007 году поисковая партия сообщила мне, что останки Дударева Ивана Николаевича найдены на Курской земле у деревни Сенчуковка и перезахоронены с церковными и воинскими почестями в братской могиле д. Теплое Липовского сельского совета.
В День Победы в мае 2008 года я побывала на этой могиле. Память о брате была со мной всю жизнь.
Я надеюсь, что теперь, зная, где захоронен мой брат, я, мои дети и внуки по возможности будем посещать братскую могилу на Курской земле.