Поскольку мы решили посмотреть на сон с точки зрения работы и присутствия в этом состоянии разума, давайте кратко повторим то, что знаем о разуме. Я не хочу делать полноценного исследования этого предмета, поскольку ему стоит посвятить отдельный семинар, поэтому я не собираю ваших описаний разума. Да и науку мы в этот раз опустим, но все же небольшую справку о том, как она понимает разум, дать придется.
Для начала скажу, наверное, странную вещь. Психология разум не изучает. Во всяком случае, в наших словарях, за исключением одного, это понятие просто отсутствует. Так повелось со времен советской психологии, то есть со словаря Петровского и Ярошевского, и сохраняется как некая традиция в словарях Немова, Головина, Копорулиной с соавторами и, наверное, многих других, кого я просто не стал смотреть.
Единственный словарь, который сделал попытку дать определение разуму, это удивительное издание Зинченко и Мещерякова. Но о нем надо говорить особо, потому что его создатели вообще выпадают из договора о свойстве с остальным психологическим сообществом. Они даже о душе пишут и скорбят о ее потере психологией.
Кстати, американцы, если верить нашим переводчикам, можно сказать, тоже избегают поминать разум. Правда, с ними всегда есть опасение, что это наши психологи, переводя их, узнали что-то свое. Судите сами, какое американское слово соответствует русскому слову «разум»? Может быть, mind или intellect, как считают словари лингвистические? Или же все-таки reason? А может быть, wits или understanding? Джон Локк использовал именно последнее слово, когда писал сочинение, которое у нас переводят как «Трактат о человеческом разумении». Но если быть дословным, то, говоря understanding, мы ведем речь о понимании...
Поэтому словарь Ребера опускает понятие «разум» и посвящает одну строчку понятию «разумный» — 1. имеющий смысл, 2. проявляющий хорошую способность к рассуждению.
Какое английское слово перевели наши психологи нашим словом «разумный»? И какое слово они переводят как «Разум» в словаре Кордуэлла, когда пишут:
«Одно из самых трудных для определения, понятие разума имеет несколько значений в психологии. С идеалистической точки зрения, разум является эфемерной (нефизической) сущностью по сравнению с телом, которое представляет собой физическую структуру. В наши дни термин используется в более конкретном смысле — например, для обозначения совокупности сознательных процессов (восприятия, внимания или интеллектуальной деятельности). В данном контексте понимание принципов деятельности разума имеет важное значение для объяснения наблюдаемого поведения» (Кордуэлл, с. 270).
Прекрасное заключительное замечание Кордуэлла больше похоже на самоиздевку психологического сообщества. Что-то вроде утверждения профессора Прохорова, что психология состояний — одна из трех важнейших частей психологии, и, наверное, поэтому она изучена крайне плохо.
Что же касается «разума» о котором говорит Кордуэлл, то это, насколько я могу судить, не тот же разум, о котором говорил Ребер. Ребер, если идти вслед за приведенными им значениями, говорил либо о reason, либо об understanding. А вот Кордуэлл говорит определенно о mind, который в идеалистической философии означал Дух. Только дух может рассматриваться сущностью, да еще в сравнении с телом. Именно так и переводили английскую философию дореволюционные русские философы.
Все это печально и вынуждает задать вопрос: что же так неладно с разумом у психологов? И, знаете, я нашел ответ! Они не пишут о нем по этическим соображениям. Их честь не позволяет им! Странно?
А ничего странного, поскольку честь — это, исходно, отражение твоего места в общественном устройстве, иначе говоря, это часть или доля общественной добычи, продукта, как сейчас говорят, которая, будучи закреплена в отношении к тебе, превращается в удел, судьбу, но сохраняет связь с тем, что тебе причитается. И тем, на что ты не имеешь права, поскольку задеваешь интересы другого человека или сообщества.
В случае с разумом, психологи не имели права им заниматься потому, что он исторически был вотчиной и собственностью философов, их частью научного мира, и присвоить его означало бы нанести своеобразное бесчестье другому сообществу. А в случае с разумом это определенно так, потому что после того, как из философии убежали, унося свои предметы, все остальные науки, у нее, бедной, почитай, ничего, кроме разума, и не осталось. Так что психология тут, можно сказать, поступила не только по чести, но и благородно... Пусть даже в ущерб поиску истины.
Так вот, Философские словари о разуме пишут много и постоянно. Для них это родные воды, и надо предполагать, что для них там если и есть что-то неизведанное, то на такой глубине, которая нам вряд ли понадобится.
Поэтому я приведу сначала определение из словаря Зинченко и Мещерякова. Определение слабое, но, во-первых, это первая попытка психологов дать такое определение, за что им честь и хвала. Во-вторых, оно отражает слабости самого психологического сообщества. Последнее объясню.
«Разум (англ. Reason) — форма мышления, которая позволяет человеку переработать в научном понятии данные созерцания и представления, то есть всесторонне воспроизвести систему внутренних связей, порождающих данную конкретность, раскрыть ее сущность. Разум характеризует мышление с точки зрения тождественности его законов реальным категориальным формам предметного мира, который осваивается человеком в чувственно-предметной деятельности, воспроизводящей и преобразующей окружающий мир. Разум выражается в рефлексии как способности человека рассматривать природу своей деятельности. Разум— достояние общественного человека как субъекта всей культуры».
А впрочем, не буду я ничего объяснять. Да и чего тут объяснять. Они даже не о разуме говорят, а о той его части, которая совпадает со значением английского слова Reason. Это значит, словарь занят не созданием набора орудий для познания истины, а созданием арсенала оружия для слияния с американским психологическим сообществом. Но если говорить о слабостях сообщества целиком, то первая из них — это отсутствие различения между словами «разум» и «мышление».
Все произвольно. Вот захотели Зинченко и Мещеряков определить мышление через английское thinking, то есть думанье, которое назвали «психическим процессом отражения действительности», что, наверное, считают производством мыслей, и разум стал частью мышления. А вот считали бы они, что thinking — это разумение, и тогда мышление было бы частью разума. Почему победило мышление? Во-первых, потому что о нем писали Выготский и прочие психологические авторитеты. Традиция такая. А во-вторых, потому что думать заставляют дураков, а Мыслитель звучит гордо! Значит, это почетнее и главнее. Вот и будем плясать от главного, которое самое желанное.
Было время, когда был в почете Разум. Именно с ним воевала естественная наука, когда сбрасывала с престола бывшего государя — метафизику. Тогда разум был шире мышления и включал его в себя, и меня все подмывает спросить психологов: а как же Homo sapiens? Почему самое всеобъемлющее определение человека — разумный, а не мыслящий? Да ладно, научная революция все отменила!
Для психолога такой подход, когда он в погоне за общественно значимым забывает о простейшем, постыден. Просто потому, что он должен быть внимателен к тому, как общественно значимое подменяет в нас цели самопознания, к примеру, или постижения истины. Все народное, простое, вульгарное, примитивное отбрасывалось молодежью, которая творила науку, как вызывающее отвращение наследие отцов. На этом строились все революции. И когда французские студенты в 1968 году пишут калом на памятных стелах со списками имен тех, кто погиб за родину: И хорошо, что вы все передохли! — это в точности то же самое, что выражается и в отрицании наукой думанья, то есть разума, в погоне за почетным званием Мыслителя. Это революционный подход к действительности. В частности, творение себе Кумиров, без которых революции невозможны.
Но в сторону психологию, что там думают о разуме философы?
А вы знаете, они не так уж охотно о нем думают. Они предпочитают думать о другом. Вот, например, Новая философская энциклопедия думает о чем-то своем:
«Разум — философская категория, выражающая высший тип мыслительной деятельности, противопоставленный рассудку».
Нам никак не поможет знание того, что мы думаем философской категорией, очевидно, вшитой в наши головы.
Правда, некоторые словари, например, Философский энциклопедический, прямо говорят о разуме:
«Разум — ум, способность, деятельность человеческого духа, направленная не только на причинное, дискурсивное познание (как рассудок), но и на познание ценностей, на универсальную связь вещей и всех явлений и на целесообразную деятельность внутри этой связи».
Как вы понимаете, использование в этом определении понятия «дух» указывает, что философы не думали о разуме с девятнадцатого века, ибо сейчас они бы ни за что не согласились описывать способность думать через описание Духа. Любопытства ради приведу определение из словаря Радлова 1913 года, подведшего итоги философии девятнадцатого века:
«Рассудок и разум — обозначают две различные ступени познавательной деятельности человека, причем рассудок обыкновенно противополагается разуму, как низшая ступень высшей; впрочем обыденное словоупотребление не выдерживает этого различия и придает этим терминам иные оттенки (напр. Говорят о разумном, о рассудочном человеке и т. д). Только в различных философских системах рассудок и разум становятся определенными терминами».
Как видите, определения ученых весьма произвольны и в силу этого очень различаются. Это означает, что явление, с которым мы столкнулись, либо очень большое, либо слишком простое, а к тому же всеобъемлющее. Мыслители же, глядевшие на него каждый с позиции своей «философской системы», описывали то, что их более всего занимало в данное мгновение. Но при этом явно не смогли найти ни каких-то действительных проявлений разума, ни согласия в том, что ими считать.
Еще раз повторю: мы не будем сейчас заниматься разумом самим по себе. Нам нужно лишь посмотреть сквозь него на то, как меняются наши состояния во время сна и бодрствования. Поэтому я предложу вам то понимание разума, что было у мазыков, в виде предположения, равноправного с научными. Я не буду утверждать, что мазыки видели и понимали лучше. Мы вполне можем проверить и их видение. Так что любые сомнения в тех определениях, что я дам вслед за ними, нам будут полезны.
Но опираться нам придется лишь на собственные ощущения. Например, на то, что мы явно ощущаем свои ночные находки неразумными, когда просыпаемся. И при этом мы ощущаем, что не только думаем разумно, но и очень хорошо думаем, когда решаем какие-то задачи во сне. Иначе говоря, находясь в состоянии сна, мы ощущаем себя разумными с не меньшей силой, чем в бодрствовании. И это дает повод насторожиться и по поводу дневного разума: уж не есть ли он лишь какое-то ощущение? И появляется искус: найти что-нибудь, что гораздо надежнее, что точно имеет прочные основания в действительности, например, мышление. Да и сделать разум лишь частью его, чтобы уклониться от его исследования.
Тем не менее, мазыки нашли какие-то определения, которые, как это ни странно, совпадают с определением человека, как существа разумного. Не знаю, лежали ли в основе этого лишь наблюдения, или христианская мысль о том, что человек отличается от скотов бессмысленных и неразумных именно способностью думать, оказалась подсказкой. В общем, это не имеет значения. Важно то, что получилось и что мы будем использовать дальше в исследовании сна.
А использовать мы будем вот такое понимание разума. Разум — это то, что помогло человеку выжить на Земле, и это нечто отличающееся от того, что имели животные, как их видели, скажем, христианские мыслители. То есть это не телесные способности, не сила, не зубы и не когти. Это нечто внетелесное.
Конечно, глядя сейчас на животных без предвзятости старых мыслителей, мы увидим, что и они разумны. Поэтому «скоты бессмысленные и бессловесные» для нас — лишь некий символ. Символ неразумности за счет телесности. Но мы его сохраним пока как определенную подсказку.
Итак, разум — это орудие, обеспечивающее выживание живого существа, в частности, человека в тех условиях, которые стали его миром. В нашем случае — в условиях планеты Земля с ее физическими законами.
При этом разум обеспечивает это выживание не за счет телесного развития. У него свои возможности. Какие?
Он использует сознание.
И тут я опять вынужден оговориться: в рамках того предположения, той гипотезы, что я строю, я вынужден целостно использовать именно мазыкские представления. Поэтому сразу скажу, что понимаю сейчас сознание не так, как наука, а как понимали его мазыки. А они видели сознание как тонкоматериальную среду, заполняющую собой окружающее нас пространство. Более того, даже само человеческое тело они считали уплотнением все того же сознания, с помощью земных веществ, конечно. Иначе наше тело не будет иметь достаточно плотности для взаимодействия с Землей и земными вещами.
В свое оправдание могу сказать, что проделал очень большое исследование научного понимания сознания, и не нашел там ни единства во взглядах, ни определенности в отношении этого предмета. Разве что в одном: сознание — это совершенно идеальное нечто. Иначе говоря, сознание не может обладать вещественностью. Впрочем, я не совсем точен. Во все времена были мыслители, которые предполагали определенную степень вещественности даже за душой. И современные научные взгляды, опирающиеся на физику полей, все ближе подходят к тому, чтобы рассматривать сознание и даже душу как некие полевые образования, возможно, энергетические, а возможно, и тонко-вещественные по своей сути. Но об этом я писал в другом месте, и повторяться не буду.
Итак, разум, чтобы обеспечить наше выживание на Земле, использует наше сознание как тонкоматериальную среду, чтобы создавать образ окружающего мира и в нем проигрывать все возможные действия и их последствия до того, как позволит телу двигаться. Это и называется думать. Вслед за этим, найдя лучший образ действия, он с его помощью управляет телом. Таким образом, разум решает задачи выживания нашего тела на этой планете.
Это предполагает, что разум может создавать из материи, именуемой сознание, образы трех видов: простейшие образы вещей и явлений, именуемые Истотами, сложные, составленные из Истот, полноценно отражающие явление образы, именуемые Истоми. Самыми большими Истами являются Образ мира и Образ себя, если называть эти мазыкские понятия современно. А также создает решения для описанных в Истах задач, именуемые Образами действия.
Истоты, или простейшие образы, делаются из Впечатлений, поступающих от органов восприятия, и являются кирпичиками, из которых строится вся работа разума. Образы эти маленькие, точнее, минимально достаточные. В них отражается вещь или явление так, как они были восприняты. Из них строятся всеобъемлющие образы и образы действий. Это означает, что как образы вещей или миров, так и образы действий, пока они создаются и используются разумом, очень гибки. И разум мгновенно может поменять свое движение в любой точке рассуждения, если обнаруживает, что задача не решается. Он просто прерывает свою работу на последней истоте, которую считает подходящей, и дальше ищет другие образы, вместо неверных.
Однако, постоянно думать и решать заново те задачи, которые хорошо решены однажды, невыгодно. Кое-что стоит принять как данность, чтобы высвободить способность думать для решения еще не решенных задач. И разум запоминает удачные решения, закрепляя входящие в них последовательности истот в виде длинных цепей образов, именуемых Образцами.
Вот так рождается мышление.
Мазыки говорили об этом так. Мир-природа — непредсказуем и изменчив. В нем трудно в чем-то быть уверенным раз и навсегда, потому что опасность может тебя подстеречь в любой миг. Поэтому человек природный постоянно разумен. Он должен думать постоянно, если хочет остаться жить.
Возможность не думать, а знать и помнить готовые решения приходит лишь с появлением общества. Когда общественные договоры в виде правил поведения и нравов берут на себя управление поведением членов общества, люди, внутри хотя бы круга своих, становятся предсказуемы. Вот тогда появляется возможность закрепить какие-то ожидания в виде образов постоянно повторяющихся действий.
В силу этого рождается то, что делает нас едиными и способными легче выживать, то, что нас, то есть множество Я, сливает в МЫ— Мы-шление. Мыслить — это слить мы в общество своих.
Рождение мышления было величайшей революцией на этой планете, поскольку позволило высвободить огромные объемы разума для решения задач вовне общества, то есть для покорения природы. В сущности, это и отразилось в Науке как мировоззрении.
Мышление оказывается и благословением и проклятием человека. Животные тоже разумны, но они плохо умеют мыслить. Они вынуждены думать и, значит, постоянно решать одни и те же мелкие задачи. В итоге не происходит научения, а значит, и качественных скачков в развитии.
Так что ни осуждать мышление, ни гордиться им не стоит. Мышление убивает жизнь. И в окружающем мире и во мне. Разум обеспечивает жизнь, поскольку он орудие выживания. Отказываться от мышления можно, но отказываться от плодов мышления неразумно. Как отказываться от электричества или компьютера.
Но если мы хотим познать и вернуть себя, нам придется вскрыть этот саркофаг из множественных слоев мышленческих цепей, которые укрыли наше существо и сделали сознание мутным и омертвелым. А заодно и вернуть ту силу, которая ушла из разума на поддержание всего этого хранилища сложной памяти.
По большому счету, мне все равно, будем ли мы считать, что это описание разума сделано Мазыками. Я говорю это потому, что для современного человека свойственно сильно сомневаться в том, что среди русских крестьян могли быть какие-то умные люди и что вообще в мире бывают мудрые старики, к тому же думающие лучше ученых. Поэтому можете считать, что это я делаю лично свое предположение о том, как устроены мои «мозги». Соответственно, и все слабости этого предположения я буду рассматривать как слабости моих построений.
Тем не менее, я дал рабочий образ, и нам теперь придется заново описать то, как работает наш разум днем и во сне. И особенно ценны ваши наблюдения за тем, как вы теряете и возвращаете его во время «возвращения из глубокого сна». В качестве заключения и одновременно исходной точки исследования, помещаю прекрасное описание этого явления, сделанное Балелью.
У меня такое пробуждение было на одном из семинаров. Когда я проснулась, то не было меня, не было знания и памяти о том, что я существую. Что есть этот мир, что я человек, а уж тем более, что идет семинар и что я могу открыть глаза. У меня не было никаких глаз и знаний об этом. Не было мыслей и образов.
Бывало и раньше, что просыпаешься и не знаешь, где ты находишься. Но продолжалось это обычно недолго, так как страх заставлял быстро-быстро найти опору и немедленно вспомнить, где ты и кто.
А в тот раз не было страха. И длилось это, как я потом поняла, какое-то продолжительное время. Хотя трудно сказать, потому что там времени не было.
Итак, меня не было (в привычном смысле), но что-то или кто-то все же был. Как точка осознавания. Или пребывания. И этот кто-то был начисто лишён памяти об этом мире.
Потом в этой глубине стали происходить какие-то колебания. Накапливаться беспокойство: как будто я, с окраины себя — подавала какие-то сигналы в середину себя. Потом началась тревога, а потом почти паника. И на меня стали бросаться образы. Это ощущалось именно так, что они на меня напрыгивают. И я вспоминаю этот мир. Целый обвал образов. И я вынырнула сюда. И поняла, что самое время было вернуться.
И что это беспокойство, которое волнами до меня доходило, как-то связано с опасностью. Как только я полностью вернулась — в комнату толпой зашли люди (вернулись с лекции). Они ощущались, как большая опасность. И я сразу превратилась в себя такую, которую я знаю и которую все знают.
Скоморох.