И еще, как наметка темы: выражаясь языком Кастанеды «точка сборки» у людей в последние годы стала настолько подвижна, что любые представления о Едином, Целостности, Центре и т.п. теряют смысл, необходима трансгрессия*, чтобы выйти по ту сторону внутренней тишины и осознать, что никакой Целостности и единства нет, что мир - принципиально незамкнут и недостроен (как и человек), что на смену традиционных построений метафизики приходят нелинейные, нецентрированные, разломанные, случайные, аструктурные принципы описания восприятия и мироздания, отсутствие какого либо центра (метафора Гермеса Трисмегиста, а затем Паскаля о мире, как об умопонепостижимой Сфере, центр которой везде, а периферия отсутствует - перестает работать – мы к этому вернемся позже).
*Трансгрессия – одно из ключевых понятий постмодернизма, фиксирующее феномен перехода непроходимой границы, - прежде всего, границы между возможным и невозможным (Мишель Фуко, Жорж Батай, Морис Бланшо).
8.
Когда говорят о постмодернизме, то одна из первых ассоциаций (а по сути – программный тезис постмодерна) – плюраллизм. Для постмодернистской установки все культурные формы и смыслы, и вообще – любые ТЕКСТЫи интерпретации исходного ТЕКСТА – СЛОВА, которое было В НАЧАЛЕ - принципиально равны по своей ценности, независимо от исторической удаленности, культурного происхождения и других факторов.
Один наш знакомый, когда зашел разговор о плюрализме в постмодерне, высказал идею, что настоящего-то плюрализма не существует. Потому что равноценно все может быть только для того, кто отстранен от всех идеологий и верований и не вошел ни в одно учение глубоко, не добрался, что называется, до уровня сакрального. (В постмодернизме мы и имеем программный отказ от самого понятия «глубина»). Для человека же, погруженного в то или иное учение, не существует никакого плюрализма, так как истину он допускает исключительно через свое учение и, хотя в мыслях (ежели он человек «продвинутый», хотя все равно ебанутый на своем учении) и может прийти к некому «экуменизму» и признанию равноценности и его и некоторых других учений, но нутром-то он этого не чует и в переживании его никакого плюрализма нет. Эта мысль нашего знакомого не лишена логики.
Для нас же она послужила отправной точкой для того, чтобы сделать следующий шаг – за постмодернизм. В принципе, похожий шаг был сделан еще в 70-х Жилем Делезом и Феликсом Гваттари в работе «Капитализм и шизофрения», где они развили концепцию так называемого Шизоанализа. Шизофреничность (раздробленность сознания) в Шизоанализе рассматривается, не как психиатрический диагноз, а как ментальность, противопоставляемая параноидальной, фиксированной на одном неподвижном центре, на единственности истины.
Причем этот шаг Делеза и Гваттари был сделан в рамках самого постмодернизма, потому что в 1970-х еще никакого выхода за постмодернизм не могло быть – не существовало ни исторических, ни технологических предпосылок. Мы же, как в свое время, молодой Ильич, пойдем другим путем. Рассмотрим для начала собственный опыт. Один из нас за двадцать лет прошел несколько школ: двухгодичный курс классического психоанализа (который потом сам практиковал некоторое время), по полтора-два года практиковал (погружаясь в идеологию и методологию достаточно глубоко) гештальттерапию, психодраму, юнгианство, транзактный анализ, а еще десять лет обучался в серьезной эзотерической школе, где дошел до уровня мастера школы, требующего неформального погружения в учение. Кроме того, было и достаточно основательное погружение в монотеизм, затем - в некоторые «ереси» (гностицизм, алхимия, герметизм), да и в некоторые языческие верования. Сейчас, выйдя из всех этих верований и методологий у него сохраняется возможность войти в любое из этих (и не только этих) учений на необходимую глубину. Шизофренизировавшись таким образом, он не только умом, но и всей душою стал плюралистом, по крайней мере, признавая, до глубины души принимая и располагая возможностью использовать состояния, методологию и инструментарий (читай – ТЕКСТЫ) нескольких различных и противоречивых между собой учений, осознавая их равноценность.
9.
Итак, если говорить о психотерапии (в терминах нашего мифологического подхода), то для нас равноценны и равнодоступны ТЕКСТЫнекоторых языческих верований, монотеизма (включая еретические версии оного), психоанализа, юнгианства, гештальт-терапии, гуманистической психотерапии, трансперсональных версий психотерапии. Конечно, будучи существами (ТЕКСТАМИ) принципиально недостроенными, мы остаемся еще не окончательно шизофреничными. Так, в частности, мы не признаем ПОКА равноценность (с перечисленными) учений разных там жикаренцевых, свияшей, и многих других друзей (воистину: «таких друзей – за хуй, да в музей»). Но ничто не мешает нам со временем поубавить в отношении них скепсис, и включить их в свою мифологию на равных со всем остальным. (тем более, что лично против упомянутых товарищей мы ничего не имеем.)
Однако, пора уже перейти к описанию технических предпосылок того самого шага за постмодернизм, который мы дерзнули сделать. Исторические же предпосылки состоялись в тот момент, когда мы (поначалу охуевшие от собственной крутости, но после подуспокоившиеся в связи с вышеозначенными рассуждениями об «авторстве») замкнули тезис о Вселенной, как непрестанно развивающемся самоинтерпретирующимся (автохронно и имманентно) ТЕКСТЕ на евангельское «В НАЧАЛЕ БЫЛО СЛОВО И СЛОВО БЫЛО У БОГА И СЛОВО БЫЛО БОГ» (со всеми вытекающими значениями для человека, как Образа и Подобия). Проделав подобную операцию, мы, тем самым, обозначили возможность освобождения ТЕКСТА от симулякров (копий с несуществующего оригинала ТЕКСТА), а следовательно – закрыли скобки мифологии постмодерна. Так что, с момента, когда вы читаете этот текст, вы вполне можете жить уже в мире за границами постмодерна).
Добро пожаловать в следующую мифологию (название мы пока придумать не успели)!
В 1998 году мы открыли для себя (разработанную в начале девяностых психологом-экстремологом Олегом Бахтияровым) психотехнологию ДЕКОНЦЕНТРАЦИИ ВНИМАНИЯ (дКВ), которая и является одной из технических предпосылок для шага за постмодернизм. Описание ее в короткой статье было бы профанацией, поэтому мы отсылаем интересующихся к оригиналу – книге О.Г.Бахтиярова «Деконцентрация» (Изд-во «Ника-Центр» 2002г.), а еще лучше к тем, кто может показать саму технологию (к нам, в том числе).
Здесь же мы приведем несколько выдержек из этого текста, касающихся непосредственно «преодоления постмодернистской ментальности» (название одной из глав).
«Плоскостная дКВ иллюстрирует на уровне элементарных психотехник ментальность постмодернизма. В самом деле, подобно тому, как для постмодернистской установки все культурные формы и смыслы принципиально равны по своей ценности, независимо от исторической удаленности, культурного происхождения и стоящей за данной культурной формой степени духовной напряженности, - для плоскостной дКВ принципиально равны и не обладают никаким преимуществом отдельные чувственные фрагменты поля восприятия, независимо от их пространственной удаленности, принадлежности тому или иному предмету или процессу. Постмодернизм – это плоскостная деконцентрация на истории культуры.
Однако техника дКВ содержит в себе и возможность преодоления постмодернистской ментальности. Всего лишь один элемент техники дКВ – введение в качестве поля восприятия третьего пространственного измерения, глубины – обращает плоскостную дКВ в объемную, что порождает новую, фиксируемую сознанием, характеристику объекта – расстояние до него. Место субъекта в пространстве теряет свою исключительность: объемная дКВ превращает его в одно из прочих однородных и равноценных наряду с другими явлениями мест.
Объемная дКВ символизирует нечто, прямо противоположное постмодернизму, это уже “антипостмодернизм”...» Здесь мы не согласимся с Олегом, ибо объемность не предполагает отрицания многих положений постмодерна, как это видно и из дальнейшего описания и из того, что мы покажем ниже. «Объемная дКВ позволяет войти в мир реально существующих предметов, сохранив их истинные пропорции и градации. Но при этом преодолевается иллюзорная центральность положения данного, этого, субъекта в мире, символизируемая системой прямой перспективы. Переживания объемной дКВ сродни, скорее, системе перспективы древней китайской живописи. Китайские пейзажи с их одновременным присутствием в картине разнесенных на огромные расстояния частей ландшафта – гор и лесов – напоминают то восприятие мира, которое остается после опыта глубокой объемной деконцентрации внимания.
Таким образом, объемная дКВ возвращает плоским следам и отпечаткам культуры статус культурного явления.» Вставимся:! УНИКАЛЬНОГО КУЛЬТУРНОГО ЯВЛЕНИЯ. Причем слово «уникального» для нас далее будет принципиальным «Крайний отход изображения от реальности, составляющий сущность постмодернизма, сменяется движением изображения в направлении воссоединения с реальностью. Так появляется проект культурного контрпроцесса»
«Объединение объемной пространственной и объемной временной дКВ, дКВ-синтез – объемное сознание – создает основу и для осознания Космоса и своего положения в нем, как реальности, а не иллюзии, отражающей специфику аппарата восприятия, и для осознания ограничений Космоса, и для принятия факта невидимых реальностей за его пределами». Вот здесь мы вступим уже с Олегом Бахтияровым в полемику: следующая за постмодернизмом мифология, «более объемная», в которую нас вводит и проделанная нами выше операция и технология дКВ, остается мифологией, более точной аппроксимацией, но все же не реальностью, как она есть (хуй ее знает, как она есть). Мы попадаем в ситуацию, когда мы можем одномоментно схватывать огромный (по сравнению с предыдущей мифологией) спектр интерпретаций ТЕКСТА. Огромный, но не ВЕСЬ, так как сам ТЕКСТ является не окончательно развернувшимся (он находится в непрерывном процессе саморазвертывания, причем в этом процессе возможны – здесь мы сохраняем основные посылки постмодернизма – неожиданные разрывы, нонсенсы и т.п.) В пределе мы можем соприкоснуться с «передним краем» разворачивающейся реальности, но соприкоснуться изнутри мифологии (как это, собственно, возможно было во все времена и эпохи – соприкоснуться с «передним краем» через границу мифологии данной эпохи: язычество, монотеизм, экзистенциализм, постмодернизм)...
Далее мы применим метафору «Пост-Паскалевской Сферы» или «Объемой ризомы» для обозначения достигнутой «передним краем» общечеловеческой мифологии ситуации. Однако, - еще несколько слов Бахтиярова: «Введение в такой дКВ-синтез невидимых областей восприятия завершает построение своего рода перцептивного языка, наглядно задающего метафизический контекст и основные составляющие Мира. Объемная дКВ представляет нам актуально сосуществующими предметы в их истинной пропорции в виде перцептивных гештальтов; всеобщую связь, объединяющую Мир в единое целое – фон, как самостоятельную единицу восприятия, знак и проекцию materia prima; и небытие, спроецированное на наш перцептивный опыт как поле за пределами восприятия – место, где нет ничего».
Оп-паньки! Здесь нам дается шанс, чтобы замкнуть еще один герменевтический круг. Мы сыграем в игру, где столкнем Блаженного Августина с некоторыми построениями гностиков, посмотрим на это столкновение с позиций Делеза, а затем перейдем к новому видению Сферы Паскаля.
10.
Одним из главных вопросов для Блаженного Августина, который сквозной нитью проходит через его «Теологический Трактат», звучит примерно так: «если творение несовершенно, то совершенен ли Творец?» Исписав на эту тему более семисот страниц, Августин утверждает: «Творец совершенен!». За три века до этого, сирийский гностик Василид пишет следующие строки о Первоначале: Оно – ничто; «Оно было, когда ничего не было, но это ничто не было чем-то из сущего, а – просто, ясно, без всяких софизмов – было всецелым ничто». Даже с маленькой буквы «ничто» (атеист Хайдеггер и то с большой буквы писал). Пожалуй, впервые вот так вот, просто, ясно и без софизмов – появляется «ничто». Потом это «ничто» повторится в учениях мистиков Запада (Дионисия Ареопагита, Майстера Экхарта, Якоба Беме) и Востока (Дзен, Дзогчен). Из этого «ничто», согласно Василиду, эманируют семь божеств, которые «унижаются до движения» и создают «первое небо». От этой первой творящей короны происходит вторая, с ангелами, властителями и престолом, которые основывают еще одно нижестоящее небо, полностью симметричное первоначальному. Это второе небо воспроизводится в третьем и так вплоть до 365-го. Божество самого нижнего неба – это Господь из Писания, причем содержание божественности в нем стремится к нулю. Он и его ангелы создали наш мир. Какое уж тут совершенство...
Наша игра интерпретаций будет состоять в том, чтобы столкнуть лбами почтенных мужей - Августина и Василида.
Сейчас трудно сказать, пережил ли Василид это самое «ничто» или просто постулировал его. Скорее всего пережил, как мистический опыт (хотя настаивать не будем). Может быть и Августин пережил. Тогда им и спорить, казалось бы, не о чем. Ан нет, есть о чем: мистический опыт, хочешь или нет, а приходится выражать в понятиях, и вот тут уже начинается неразбериха и путаница. Ибо человеческая ситуация такова, что ПОНЯТИЯ МАНИПУЛИРУЮТ СОЗНАНИЕМ. Это осознал уже в 1970-х Жиль Делез. И до него, конечно, неглупые люди это хоть как-то осознавали, но Делез не просто осознает, - он действует. Перед ним встает задача – разрушать понятия. И он разрушает их, исходя из подвижного горизонта и всегда децентрированного центра, и всегда смещенной периферии (следуя основной посылке постмодерна: ацентризму). Делез понимает, что для того, чтобы создавать копии реальности, а не симулякры, в которых погряз человеческий разум, пытающийся описать неописуемое, необходимо избавиться от иллюзий мышления и чувствования, а также от иллюзий мышления, ориентированного на чувственно-представимое. Отбрасывание иллюзий помогает ему обнаружить мир разрозненности и различий, скрывающих истинные объективности. Этот истинный мир идей является духовным слепком абсолютно иррационального Космоса, который вечно пребывает в себе; являясь изменчивым, как Протей, он вечно новый и всегда – одно и то же. Значит, его можно определить только отрицательно, через «не». Мир, к которому прорывается Делез, есть небытие, ничто. (Вспомним еще раз Василида и постараемся удерживать – подстроенный нами – его «спор» с Августином, хотя бы краем внимания на фоне дальнейших рассуждений). Итак, столкнувшись с «ничто», Делез редуцирует действительность к ее конечным и начальным основаниям, каковым является Хаосмос – внутреннее тождество Космоса и Хаоса. Образно выражаясь, Хаосмос – это некое «пространство» (в смысле пространство возможностей), где все явленности равноправны, возможности равнобезразличны, все равнослучайно, как и их (явленностей и возможностей) смысловая иерархия и субординация. Делез приходит, подобно Василиду к «ничто», а дальше - сводит «спор» Василида с Августином к бессмыслице, снимая противоречие совершенство – несовершенство. Понятное дело, что «ничто» невозможно назвать ни совершенным, ни несовершенным. Но и к Хаосмосу обе эти категории неприменимы. И Августин с ПОНЯТИЕМ совершенного Творца, и Василид с ПОНЯТИЕМ несовершенного до мозга костей 365-го Демиурга – оба остаются с носом...
И тут на «сцене» появляется Ризома (с большой буквы мы ее здесь обозначили, проникшись к ней особым пиететом). Ризома дает просраться уже просто всем... Ризома является радикальной альтернативой замкнутым и статичным линейным структурам, предполагающим жесткую осевую ориентацию. В противоположность всем видам корневой и древовидной организации (на которой, собственно, построена вся допостмодерновская культура и философия), ризома интерпретируется не как линейный стержень или корень; она – потенциальная бесконечность, содержащая в себе скрытый стебель. Разница заключается в том, что этот стебель может развиваться куда угодно и принимать любые конфигурации, ибо ризома абсолютно нелинейна. С появлением ризомы «мир теряет свой стержень» – пишут Делез и Гваттари. Ризоморфные среды обладают собственным творческим потенциалом самоорганизации – они не кибернетические (т.е. подчиненные командам некого центра), а синергетические. Кажущийся организационный хаос на деле таит в себе потенциальные возможности бесконечного числа новых организационных трансформаций, обеспечивая безграничную плюральность ризомы. В ризоме принципиально невозможно выделение каких бы то ни было фиксированных точек, ибо каждая в своей динамике фактически предстает перед наблюдателем в качестве линии, прочерченной ею траекторией собственного движения, в свою очередь, ускользающей от жесткой фиксации. Бытие ризоморфной среды может быть понято лишь как нон-финальная динамика, и динамику эту определяют линии ускользания, движения, детерриториализации и дестратификации. Мало того, что фактически линии внутреннего членения оказываются применительно к ризоме подвижными, они еще предполагают своего рода разрывы, переходы ризомы в состояние, характеризующееся отсутствием жесткой универсальной стратификации (блять, ну и словечки напридумали эти Делез с Гваттари). Ризома, в отличие от структуры, не боится разрыва. По словам Делеза и Гваттари, «ризома может быть разорвана, изломана в каком-нибудь месте, перестроиться на другую линию. Разрывы в ризоме возникают всякий раз, когда сегментарные линии неожиданно оказываются на линиях ускользания. Эти линии постоянно переходят друг в друга». У ризомы в принципе нет и не может быть ни начала, ни конца, только середина, из которой она растет и выходит за ее пределы.
Таким образом, процессуальность бытия неструктурной ризомы состоит в генерации новых версий организации, в том числе и линейных. Однако любой из этих сиюминутно актуальных и ситуативно значимых вариантов определенности в ризоме в принципе не может интерпретироваться в качестве законченного. В любой момент времени любая линия ризомы может быть связана принципиально непредсказуемым образом со всякой другой, образуя каждый раз в момент этого принципиально преходящего сиюминутного связывания определенный рисунок ризомы – своего рода временное плато ее непредсказуемо пульсирующей конфигурации (полный пердоманокль!). Итак: если структуре соответствует образ мира как Космоса, то ризоме – как Хаосмоса. Тут мы возвращаемся откуда начали. Для ясности – тем кто запутался в нагромождении предыдущих определений, приведем еще цитатку о ризоме из «Пометок на полях “Имени розы”» Умберто Эко. Она попроще и дает метафору, которую сознание хоть как-то в состоянии переварить:
«Вместо понятия "картины мира", в основе которой лежат принципы системности, соподчиненности, прогресса, появляется образ лабиринта, как символа полноты и Идеи мира. В нем разветвленные коридоры. Но в отличие от лабиринта классического, на пороге которого в твою руку сразу ложится нить Ариадны, ведущая к единственному выходу (это своеобразная метафора пути познания в традиционной мысли), - здесь его нет. Как нет центра, периферии. Дорожки подобны сетке – это ризома. Она устроена так, что каждая дорожка имеет возможность пересечься с другой. Пространство культуры, духовных форм деятельности (искусство, философия, религия, наука) – это пространство ризомы. Потенциально такая структура безгранична, хотя на самом деле она не достроена до конца. Наше освоение мира - "лабиринта" подобно путешествию по равнозначным возможностям дорожек ризомы. Так идея единства мира завершает себя в плюрализме форм, методов, принципов, направлений его освоения, который теперь не нуждается в трансцедентализме абсолютных истин».
Вот так. Оставим, однако ризому на время в покое (который, признаться, ей только снится!!!) и вспомним Сферу Паскаля. Говорят, что до Паскаля определение Сферы дал сам Гермес Трисмегист, но никто его (определение) в исполнении Трижды-величайшего, похоже, не читал, поэтому все-таки назовем Сферу Паскалевской. Определение Паскаля звучит так, или примерно так (нет под рукой – цитируем по памяти): «Мир есть бесконечная Сфера, центр которой – в каждой ее точке, а периферия отсутствует». При этом предполагается абсолютная изоморфность Сферы. Каждая ее точка такая же точно, как и любая другая и является центром. Все бы ничего, но исследовав состояние объемной деконцентрации внимания, о котором толковал Олег Бахтияров, мы обнаружили, что что-то не так. Как будто действительно – Сфера Паскаля, но вот вроде бы наебка какая-то. При попытке осмыслить пережитый опыт, пришлось внести некоторые уточнения. Во-первых, никакого центра и никакой периферии там нет. В том смысле, что - и центр и периферия одновременно. Ага – ацентризм, аккурат, как в ризоме, с той лишь разницей, что ризома – она как бы плоская. И еще одна немаловажная деталь – каждая точка этой умонепостижимой Сферы каким-то непонятным образом отличается от каждой другой. И это различие – ни что иное, как УНИКАЛЬНОСТЬ каждой точки, которая как бы - центр и как бы - периферия одновременно. Никакой изоморфности. И тут все схлопнулось: и Василид, и Августин, и Делез, и Паскаль, и Бахтияров.
Олег Бахтияров, напомним, говорил о том, что плоскостная дКВ – аналог постмодернистской версии восприятия, и что переходя к объемной дКВ мы выходим за постмодернизм (это мы уже обсуждали выше). Появляется та самая объемная – шизофреническая плюральность, позволяющая «заходить» в любую уникальную точку на любую глубину, при этом сохраняя осознание ее равноценности с другими точками. Здесь понятие точки может быть соотнесено с предметами, учениями, явлениями культуры, короче говоря – с ТЕКСТАМИ.
И то же самое мы получаем, если применяем дКВ к ризоме, которая становится объемной. То есть Пост-Паскалевская Сфера суть – Объемная ризома. От-так бля! Принципиально недостроенный, самоинтерпретирующийся непрерывно ТЕКСТ (в том числе, и прежде всего, через человеков – тексты перцептивные (и не только)), который конфигурирован как Пост-Паскалевская Сфера = Объемная ризома...
Что это дает? - Уникальность вместо исключительности - центрального места в мире!!! Ведь эгоцентризм любого учения углубляет эгоцентризм его адептов. И наоборот... Поэтому такой поворот позволяет действительно говорить о плюрализме и уникальности каждого учения, но не исключительности его. Если это будет происходить – поубавится спесь адептов разных школ и религий и их последователей, что – им же и на пользу...
Здесь разум умолкает...
Собственно, затронутую тему можно развивать и обосновывать в деталях, но для нашего эссе того, что написано – более чем достаточно. Перейдем постепенно ближе к психотерапии эпохи за постмодернизма, но прежде коснемся еще одной важной темы.
11.
Еще один неоднозначный вопрос, который нам хорошо было бы уяснить, прежде чем мы совершим сборку изложенных в этом эссе идей, применительно к психотерапии эпохи мифологии, следующей за постмодернизмом. Это вечный вопрос любви.
От некоторых наших знакомых, как впрочем и незнакомых тоже, мы, бывало, слышали такую фразу: «я люблю в этом человеке Бога, который в нем присутствует»; или еще с назидательным уклоном: «нужно любить не человека, но Бога в человеке». При этом, судя по слащавым выражениям лиц, произносивших слова сии, можно было догадаться, что под Богом в человеке разумеют они нечто светлое, чистое и пушистое, а говоря без обиняков – удобное лично для них. Ну, да не все так думают. И то. Но все же сама фраза: «любить Бога в человеке» достойна некоторого исследования. Если мы обратимся к нашей модели тотальной семиотичности бытия, человека и мира - как ТЕКСТА, то перед нами встанет вопрос: есть ли Бог только СЛОВО (ТЕКСТ) или также и все возможные бесконечные его интерпретации.
Перед нами в полный рост встает древняя теологическая задача о том – едины ли Творец и Творение. Но размышляем-то мы в категориях мифологии за постмодернизма, поэтому будем говорить все-таки о ТЕКСТАХ. Тогда мы получим две альтернативные возможности: 1) Любить в человеке Бога, значит любить только исходное СЛОВО за вычетом всего остального, в том числе и тех интерпретаций, которыми перед нами предстает конкретный человек. 2) Любить в человеке Бога, значит любить все возможные реализованные и потенциальные интерпретации ТЕКСТА.
Иными словами, в первом случае мы любим не человека, а тот идеал, которым он может потенциально быть (за вычетом, естественно того, что он есть на данный момент), а во втором случае мы любим и то, что есть и те, - все безграничные (любые!!! – не только удобные для нас или вписывающиеся в канон) потенциальные возможности, которые могут быть – без всякого вычета, - и наличное и потенциальное. Первый случай представляется более удобным и безопасным, в то время, как второй несет с собою риск (мало ли какие там потенциальные возможности, да и наличное-то может быть в чем-то неприятным и неудобным).
Лично нам ближе вторая, более рискованная ситуация. Для подкрепления этой позиции мы призовем Фому Аквинского. Даром, что из другой мифологии, но говорил на близком нам языке. Фома утверждал, что каждый человек – особая мысль Бога (ну как тут не подставить - ТЕКСТ!), осуществленная в особом творческом акте создания души. Бог, согласно Фоме, есть абсолютное бытие. Человек не обладает качеством абсолютного бытия, он лишь аналог бытия, он причастен бытию. И вещи и люди, и Бог действительны, то есть «есть» по разному. Действительность не только «есть» как нечто предзаданное, она «есть» и то, чем «может быть». То, что «есть» и «может быть» Фома называет латинским словом «ens». Ens – бытие, но не просто ставшее и становящееся, или свершенность чего-то идеального, ens – острота бытия, как полная его развернутость, как мыслимо возможная полнота существования. Бог есть такое бытие, в котором сущность и существование совпадает. Человек тяготеет к этому, так как наделен бытийной потенцией. У человека есть лишь некоторая полнота, потенция быть. Это понимается как то, что он может «быть» всей полнотой, а может и не «быть». То есть, для Фомы Бог – вся потенция бытия, а человек – частичная, хоть и тяготеющая к ней.
Приятно, что наши рассуждения совпали с классиком! Так что ничего вычитать и вырезать не будем! Но и задача - любить - получается невзъебенная... С тем и перейдем дальше, к тому, чтобы обозначить, - как растерянную в эпоху постмодернизма психотерапию начать собирать.
12.
Ну что, – вот мы и подошли к тому, чтобы обозначить основные черты психотерапии (и, кстати, педагогики) наиновейшего времени.
И здесь мы, как это ни странно и как этого следовало ожидать (выбирайте) видим линии, - нет, вернее будет сказать - траектории преемственности между разными мифологиями. Например такая траектория: Сократ – Николай Кузанский – Хайдеггер – Делез -...
Что же объединяет столь разные фигуры? – Позиция НЕ ЗНАЮ!!!
Когда ты не просто понял, но до печенок, до предстательной железы, до ануса пережил, что ты нихуя НЕ ЗНАЕШЬ о том как оно все «на самом деле», и что такое это «на самом деле» тоже НЕ ЗНАЕШЬ, вот тогда ты можешь проводить психотерапию и/или обучение в новой мифологии. Но только этого недостаточно. Тебе необходимо быть настолько шизофреничным, чтобы жонглируя различными системами координат уметь глубоко внедряться в любую интерпретацию ТЕКСТА. Сохраняя позицию плюрализма (не только умом понимая, но как уже выше отмечалось, переживая эту позицию) входить на глубину того или иного ТЕКСТА, распаковывать смысловые пакеты и передавать их тем, у кого есть на то запрос. Становиться, как говорил Лосев, Человеком Универсума (читай – быть способным вместить в себя, равноценно и в полном объеме все больше самых различных, зачастую самых противоречивых ТЕКСТОВЫХ интерпретаций, что возможно только через позицию НЕ ЗНАЮ). Конкретный инструментарий произволен. Работа идет как предельная импровизация, неповторяющаяся и неповторимая, игра координатными системами, абсолютная свобода и любовь к Богу в человеке (та самая, о которой мы говорили в п.11).
Основная болезнь современного человека – эгоцентризм (тут, как говорится, и к попу не ходи, тем более что поп у нас в другой мифологии остался). Объемный плюрализм, позиция НЕ ЗНАЮ, переживание Бога в себе и в Другом, как Объемной ризомы (!!! Не даром мы посвятили Объемной ризоме столь много внимания) могут привести нас действительно к «переднему краю»: чем больше мы становимся Человеками Универсума, - богами, тем больше отход от себя - к миру, Богу и Другому. О чем, собственно, толковал Христос (возлюби Господа и возлюби ближнего своего) и что с гениальной научной прозорливостью выразил Алексей Алексеевич Ухтомский своим тезисом о смещении доминанты на Другого, на Собеседника:
«Одной основной мелодией заполнена моя жизнь. Мне представляется тревожным, опасным и вредным для человека то состояние, когда сбываются мысли. Эта болезненная мелодия мучительно объясняет, почему в моих глазах так исключительно драгоценно человеческое лицо и влияние на человека другого лица. Когда у человека все сбывается по его мыслям, это ведет его к самоудовлетворению, покою и глухоте относительно голосов, которые рядом с ним. Самоудовлетворенный и довольный своими мыслями человек солипсичен. Этим он довел себя до конца. Хорош человек тогда, когда он в борении, и прежде всего в борении с самим собою, когда он в творчестве готов принять реальность, всегда новую, вопреки своим излюбленным теориям и покою. Но где наименее выдуманная мною самим, наиболее безусловная, наиболее конкретная и непрестанно новая реальность, как не в живом человеческом лице вне меня? Что же более нового, непрестанно меняющегося, чем человеческое лицо рядом и около меня? Поставить доминанту на человеческое лицо, то есть на реальнейшую из реальностей, то, что дано мне и тебе сейчас, в ближайшем встречном человеке, это значит уметь заранее приветствовать и принимать все то новое, постоянно вновь заявляющее о себе бытие другого, независимо от моих ожиданий и теорий о нем. Категория лица должна быть принята в качестве вполне самостоятельного, исключительного фактора опыта и жизни наравне с такими категориями, как причина, бытие, единство, множество, цель. И человеческая деятельность, и культура, исторический подвиг являются поистине "звенящей медью и бряцающим кимвалом", пока человек не внес в свой обиход категорию лица, пока доминанта его не поставлена решительно на лицо вне его. Любимое человеческое лицо лучше всего символизирует то, что представляет для человеческого мышления и поведения истина, предчувствуемая, но не дающаяся в руки, влекущая за собой все далее вперед. Она всегда нова и всегда впереди.»
И еще, что называется, под занавес, - слова Сергея Курехина, музыка которого сопровождала написанное нами выше без-образие: «Нужно всего лишь сильно любить образец, который копируешь, чтобы придать ему карикатурный характер, но при этом нужно сохранять к нему любовь, естественную любовь»...
НА БЛАГО ВСЕХ ЖИВЫХ СУЩЕСТВ
Данный текст абсолютно свободен от такой блядской категории, как «авторские права». Он может быть размещен где угодно и кем угодно даже без упоминания фамилий так называемых «авторов». Единственная просьба для тех, кто решит размещать где-либо данный текст – размещать его полностью, включая элементы так называемой ненормативной лексики (в которую мы вложили «означающие» нежной иронии, но отнюдь не похабщины), которые в нем столь же необходимы, как и любые другие части.
[1] Один наш знакомый, прочитав текст, заметил, что никакой разницы нет – оба – педерасты. Что дает нам еще одно – третье означаемое.