В современных российских городах общественное участие иногда проявляется и в так называемой “проблематизации”, которая может сопутствовать любой стадии принятия решений и осуществляться не только через институциональные механизмы, но и через протестные действия (хотя в ряде случаев происходит совмещение этих сценариев). Обычно в исследованиях развитых демократий протестное поведение в целом расценивается как вызов политической системе, не относящийся к конвенциональным формам общественного участия[6]. Однако в России локальные протесты стоит рассматривать именно как проблематизацию политических решений, принимаемых или принятых ранее в рамках локальных режимов.
В нашей локальной политике наиболее заметными примерами такой проблематизации выступают массовые протесты, возникающие по поводу крупных градостроительных и инвестиционных проектов. Подавляющее большинство местных протестных инициатив выносит на повестку жилищные вопросы и проблемы охраны городской и природной среды. Речь идет о движениях против “уплотнительной застройки”, вырубки скверов и парков, выселения жителей из аварийного и ветхого жилого фонда, роста тарифов на жилищно-коммунальные услуги или, наоборот, - в защиту прав обманутых дольщиков. Протесты могут быть вызваны и другими угрозами в отношении граждан со стороны властей: например, закрытием предприятий и вузов, ущемлением малого и среднего бизнеса или иных социальных групп (монетизация льгот, запрет автомобилей с правым рулем). Локальные протесты с большей вероятностью развиваются в условиях локальных режимов роста и развития, которым присуща более активная политика в жилищно-коммунальной сфере и в строительстве по сравнению с локальными режимами поддержания status quo.
Говоря о проблематизации политических решений на местном уровне, следует различать протесты нарождающихся объединений местных жителей и коллективные действия устоявшихся организаций. Отличия состоят и в разной логике коллективных действий, и в различном наборе ресурсов, на которые они опираются. Чаще всего местные жители вовлекаются в конфликтное противостояние только в тех случаях, когда напрямую затрагиваются их интересы. Такие объединения получили название NIMBY (not in my backyard - “только не в моем дворе”): они могут защищать свой двор от застройки, предлагая построить новое здание или опасное предприятие где-нибудь в другом месте. Как правило, подобные объединения приобретают опыт политического участия непосредственно в ходе протестных действий.
В современных российских городах можно найти как новые инициативы NIMBY, так и достаточно зрелые некоммерческие организации, обладающие опытом политического участия и организационными ресурсами. Роль последних в эволюции конфликтов может быть разной. Они могут ограничиваться поддержкой возникающих инициатив, выступая своего рода ресурсными центрами, но могут и сами стать инициаторами протестного движения, разрабатывающими тактику его действий. В таких случаях именно некоммерческий сектор мобилизует местное население. В целом, локальные протесты более значимы в тех локальных режимах, где развиты сети профессионализированных некоммерческих организаций, активно включенные в федеральные аналоги и способные оказывать методическую и политическую поддержку протестным движениям.
Локальные протестные инициативы, ставящие под вопрос уже принятые политические решения, реализуются практически во всех крупных городах России. Их возникновение и эволюция связаны не только с политическими возможностями, но и с внутренней логикой развития общественных движений[7]. Протесты преимущественно возникают там, где не работают механизмы общественного участия в выработке политического курса, из-за чего в рамках локальных режимов принимаются решения, ущемляющие права и интересы тех или иных социальных групп. Неоспорима также роль внутренней организации и лидерства в этих движениях: если в инициативной группе есть лидеры, которые имеют опыт организации протестных действий или судебных разбирательств, они скорее всего будут опираться на прежний опыт. Поддержка протестов со стороны НКО и различных политиков может радикализировать их или, напротив, обусловить разрешение конфликта в институциональных рамках. Наконец, реакция на протесты со стороны локального режима также сказывается на их подъеме или упадке.
Пережив профессионализацию, некоторые гражданские протестные инициативы превращаются в более устойчивые движения, сети и даже организации, ориентирующиеся на представительство интересов и создание политических альянсов[8]. Но, хотя подобные долгосрочные и стабильные сети уже формируются во многих российских городах, говорить об этом применительно к локальным режимам в целом еще рано.
***
Несмотря на то, что некоммерческих общественных организаций в России пока немного, их деятельность постоянно ограничивается, а финансовые и материальные ресурсы довольно скудны, в современном российском контексте, в том числе и в рамках локальных режимов, они выполняют важные функции. Посредством экспертизы они участвуют в формировании политики на уровне локального режима, через участие в распределительных коалициях помогают проводить локальную политику и, наконец, протестными действиями вместе с участвующими в них гражданами ставят под сомнение те или иные решения или бездействие местных властей.
Общественное участие на локальном уровне не всегда вписывается в жесткие аналитические рамки: оно может изменяться, переходить из одной формы в другую, генерировать новые формы, приспосабливаясь к изменениям среды. Какими бы всесильными ни казались современные российские политики и чиновники, они не являются единственными акторами, определяющими судьбы России. Даже если многие жители российских городов сегодня полагают, что от их участия ничего не зависит, - это не так.
_______________________________________
1) См.: Easton D. A Systems Analysis of Political Life. New York: Wiley, 1965.
2) См., в частности: Kitschelt H. Political Opportunity Structure and Political Protest: Anti-Nuclear Movement in Four Democracies // British Journal of Political Science. 1986. Vol. 16. № 1. P. 57-87; Tarrow S. Power in Movement: Social Movements, Collective Action, and Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1994.
3) См.: Яргомская Н., Белокурова Е., Ноженко М., Торхов Д. Почему НКО и власти нужны друг другу. Модели взаимодействия в регионах Северо-Запада // Публичная политика: вопросы мягкой безопасности в Балтийском регионе / Под ред. М. Горного. СПб.: Норма, 2004. С. 52-147.
4) Подробнее об этих и других формах см.: Мерсиянова И. Коммуникативное пространство органов власти и общественности на муниципальном уровне // Вопросы государственного и муниципального управления. 2008. № 3. С. 201.
5) Там же. С. 201, 204, 209-211.
6) О типологии общественного участия см., в частности: Barnes S., Kaase M. (Eds.). Political Action: Mass Participation in Five Western Democracies. London: Sage, 1979.
7) См.: Здравомыслова Е. Парадигмы западной социологии общественных движений. СПб.: Наука, 1993.
8) См.: Pizzorno A. Political Exchange and Collective Identity in Industrial Conflicts // Crough C., Pizzorno A. (Eds.). The Resurgence of Class Conflict in Western Europe since 1968. London: Macmillan, 1978. P. 277-298.