Науманн Ф.
Срединная Европа
Источник: Геополитика: Хрестоматия / Сост. Б. А. Исаев. – СПб.: Питер, 2007. – С. 47–61.
Все участники мировой войны сознают, что в настоящем и будущем времени мелкие и средние государства не могут являться вершителями мировой политики. Представления наши о величинах значительно изменились. Лишь только совсем крупные государства имеют некоторое значение, малые же извлекают для себя пользу из ссоры великих держав между собой, либо должны испрашивать предварительно разрешение, если они желают предпринять что-либо выходящее из условных рамок. Верховная власть, т. е. свобода принятия мировых решений, скапливается ныне только в немногих местах земного шара. Еще далек день, когда будет “одно стадо и один пастырь”, но миновало время, когда мелкие и средние пастыри пасли без разбора свои стада на урочищах Европы. Дух великой инициативы и сверхгосударственной организации коснулся политики. Теперь считаются, как выразился однажды Сэсиль Родс, с “частями света”. Кто желает оставаться малым и одиноким, тот тем не менее становится в зависимость от положения великих держав. Это является естественным последствием условий современного общения и военной техники. Кто не состоит в союзе, тот изолирован; кто же изолирован, тот не в безопасности. Для этого готовящегося исторического периода государственных союзов и массовых группировок Пруссия слишком мала, мала и Германия, малы и Австрия, и Венгрия. Ни одному из этих государств в отдельности не выдержать мировой войны. Подумайте, если бы нам, имперским немцам, пришлось одним бороться, или Австро-Венгрии одной обороняться! Это невозможно. Поэтому срединноевропейский союз ныне – не случайность, а необходимость. <…>
…Германская империя сама по себе слишком мала, чтобы устоять надолго в будущем против всех натисков. Это мнение является настолько неоспоримым на основании данных нынешней войны, что оно не нуждается в дальнейшем подтверждении, так как если допустить далее только нейтралитет Австро-Венгрии, то натиск всех русских армий был бы направлен против нас одних. Если же Австро-Венгрия выступила бы на стороне наших многочисленных врагов, то для Германии создалось бы невозможное военное положение. Германская империя могла бы отказаться от крепкого и обязывающего союза с Австро-Венгрией лишь в том случае, если бы его заменил другой, одинаково надежный и настолько же естественный союз. Но после всего того, что произошло в течение этой войны, трудно додуматься до подобной комбинации. Союз с Францией был бы для нас и для французов очень выгоден, но какое французское правительство заключило бы его теперь? Союз с Англией был бы, несмотря на обоюдные извержения ненависти, еще, пожалуй, теоретически мыслим, но кто поручился бы за его длительность? И насколько мало могла бы быть нам полезна даже благожелательная Англия в случае повторения семилетней войны на континенте? Что касается союза с Россией, то таковой гораздо меньше отвечал бы народному настроению и безопасности империи, чем союз с Австро-Венгрией, и мог бы оказаться длительным только ценой совместного раздела Австро-Венгрии. Нельзя забывать, что, согласно мемуарам Бисмарка, традиционное согласие между Россией и Пруссией было нарушено в 1876 г. благодаря тому, что Бисмарк, с одобрения всей Германии, изъявил готовность охранять нашей кровью великодержавное положение Австро-Венгрии. Это было решение, которое служит основанием нынешней войны, это была политика великого мастера, которому мы должны стараться подражать. Тогда пал жребий Срединной Европы. <…>
Отныне правлениям профессиональных и прочих союзных организаций придется обращать особое внимание на созыв совместных съездов. Первая цель: создание срединноевропейского промышленного, ремесленного, технического союзов и т. д. Первоначально все эти новые союзы покажутся малосодержательными и искусственно созданными, но из год в год их деятельность будет разрастаться. Укажем здесь на существующий уже порядок беспрепятственного перехода членов в соответствующие союзы при перемещении из одной страны в другую, на взаимное признание членских прав и на общность союзной литературы даже в случае необходимости перевода данных книг и брошюр на другие языки. Далее должно последовать слияние банков, страховых обществ и кредитных касс. Сперва потребуется согласование уставов, рассмотрение существующих различий, установление гарантий, а затем все уже будет так налажено, что подобные слияния могут совершаться без малейших затруднений. От правительств надо только требовать, чтобы они этому не препятствовали и со своей стороны устраняли тормозящие законодательные распоряжения. Народы должны сами сойтись своими рабочими организациями. Если это не осуществится, то все внешние попытки ни к чему не приведут.
Когда это будет? Сейчас же после войны нам надо приняться за дело. <…>
VI. В мировом хозяйстве
Если Германия и Австро-Венгрия сольются экономически в одно целое, то они не будут представлять собой достаточно большой мировой организм. Мы видели, как поднялись на нас гигантские государства, чтобы нас раздавить. Этого им не удалось, но мы не забудем, как двинулась на запад Россия и как Великобритания призвала своих индусов и канадцев. С движениями таких масс придется считаться и в будущем. Не только центральная Европа, но и все остальные государства будут помышлять по окончании этой войны о средствах защиты и обороны. Такому приготовлению к будущим войнам не могут воспрепятствовать усиливающейся в мире течения пацифизма. Человечество далеко еще не дошло до того исторического момента, чтобы слиться в одну общую, могущественную организацию. Образованию “Соединенных штатов земного шара” должен предшествовать, по всей вероятности, весьма продолжительный период времени, в течение коего отдельные группы человечества, сложившиеся вне соблюдения национальных разграничений, будут бороться за право управления судьбой народов и за достояние человеческого труда. Как одна из таких групп намечается Срединная Европа, хотя и небольшая, но сильная и стройная.
Верховная власть постепенно сосредоточивается только в немногих местах земного шара. В настоящее время существуют всего несколько центров действительно сильного господства: Лондон, Нью-Йорк, Москва (Петроград) являются признанными центрами. Еще неясно, образуется ли также подобный мировой центр на Дальнем Востоке, в Японии или Китае. В Индии, Южной Америке или Африке вряд ли когда-нибудь возникнет такой центр первого разряда. Теперь идет кровопролитнейшая борьба из-за вопроса, может ли удержаться между Россией и Англией самостоятельный срединно-европейский центр. Человеческая группа центральной Европы борется за свое мировое положение. Если мы проиграем, то мы, по всей вероятности, будем обречены навеки быть “народом-спутником”; если мы победим наполовину, то нам еще раз придется вступить в борьбу; если мы выиграем, то мы облегчим работу нашим детям и внукам и Срединная Европа будет внесена в поземельную книгу грядущих веков.
Что значит “народ-спутник”? Можно также сказать: планетное государство. Такие государства имеют свою собственную жизнь, свою культуру, свои заботы и свой блеск, но на великих мировых путях они не следуют более своим собственным законам, а служат усилением руководящей группы, к которой они принадлежат. Таким образом, Северо-Американские Штаты стараются привлечь к себе все государственные формации в Северной и Южной Америке не для того, чтобы их поглотить, а чтобы руководить им. Также, но несколько иным образом, Россия собрала вокруг себя все нации, находящиеся на ее окраинах: финнов, поляков, малорусов, кавказские народности, армян, туркменов, тунгусов и т. д. А Великобритания окружила себя африкандерами, австралийцами, индусами, египтянами, португальцами и старается теперь в течение войны втянуть в свои круги также Францию и Италию, хотя обе эти латинские нации желают, на основании своего великого прошлого и своих собственных заслуг, оставаться еще независимыми центрами.
Вокруг планетных государств плывет еще неорганизованная масса мелкого национального элемента в виде комет, которые именуют себя нейтральными, потому что они не принадлежат ни к одной из великих солнечных систем. Они древнего политического рода и гораздо старше побеждающих синдицированных государств. Но поздно или рано каждой из них придется куда-нибудь примкнуть, потому что в мире великих державных групп вряд ли могут еще долго продержаться столь крохотные государства.
Весь этот процесс только еще начинает намечаться, и отдельные комбинации еще твердо не сложились и не раз будут меняться. Период великих народных групп человечества еще не наступил, но он уже близится. В процессе образования этих групп мы наблюдаем то же самое явление, которое обнаруживается в малом виде при создании промышленных синдикатов: смычки постоянно меняются, но основной принцип слияния не умирает.
Раньше чем перейти к обсуждению человеческой группы Срединной Европы, нам надо познакомиться, с социологической точки зрения, с новыми сверхнациональными государственными организмами, каковыми мы можем считать Великобританию, Америку и Россию. Каждый из этих организмов обширнее и громаднее, чем может когда-либо стать Срединная Европа. В наилучшем случае Срединная Европа может сделаться четвертым мировым государством.
Из числа трех первых русское мировое государство основано преимущественно на принуждении, американское – на вольности, Англия занимает среднее положение. Невозможно вывести общий закон, прочнее принудительная или добровольная формация, так как оба эти принципа ведут к разложению государства, если перешагнуть пределы. Каждое сверхнациональное великое государство – искусственное создание, риск, ежедневно возобновляемый опыт. Оно является грандиозной машиной, которая требует постоянных исправлений, чтобы оставаться работоспособной. И как каждое художественное произведение находится в зависимости от художника и вещества, так и такое великое государство образуется из руководящей нации и сопутствующих ей народностей, из идей и нравов правящих и качеств управляемых, из таланта великих мужей и воли широких масс, из истории, географии, сельского хозяйства, промышленности и техники. <…>
Каждое из трех старых мировых государств само по себе интернационально. В них осуществляется на практике то, что в нынешний век может быть реализовано из интернациональной идеи.
Интернациональная идея была сначала религиозной: христианство восприняло как бы наследие римской империи. Все мысли христианства были направлены на человечество как на целое: “И так идите, научите все народы”. Папство осталось в Риме незаконченной попыткой духовного объединения всех народов. Христианство на земле – идея, пророчество и молитва, но не осязаемая действительность, потому что оно стремилось организовать высшее и тонкое в человеке до того, как были организованы его мирские потребности. Неловкость догматики, громадные расстояния, самостоятельные стремления отдельных наций и человеческие погрешности в области заведывания сверхчеловеческим сломили католическое единство, христианство распалось на множество различных толков. Но во всех вероисповеданиях тихо звучит пророческое ожидание, что по воле Божьей когда-нибудь иными путями и новыми силами может осуществиться в более мирском образе то, чего не удалось достигнуть усилиями стольких апостолов, синодов, соборов и епископов.
Затем интернациональная идея воплотилась в философской мысли. Почти все великие философы были носителями идеи мирового гражданства, развивая ее в различных литературных трудах. Однако в случае угрожавшей опасности столкновения народов и при пробуждении националистических стремлений философы и литераторы становились опять в ряды своей нации, как поступили, например, в Германии Фихте и Шлейермахер. То, чего не удалось осуществить церкви, не могла завершить также проповедь свободной науки. В ней, как и в христианстве, отражаются надежды человечества, но для организации человечества отвлеченная мысль оказалась слишком слабой и немощной.
После провозглашения философских учений о мировом общении человечества интернациональная идея была воспринята и распространена в свете английской торговлей. Идея свободной торговли основывалась уже на реальной почве, но, несмотря на свою широту, она охватывала только производительные силы, покупателей и продавцов и ограничивала мировое общение человечества областью коммерческих сношений. При всем своем практическом направлении эта идея была не лишена все-таки известного интернационального идеализма, намечая мирное соревнование наций, возможное предупреждение столкновений и содействие взаимному развитию. Нельзя отрицать, что теория эта дала громадные положительные результаты благодаря создавшейся технике общения. Действительно, ныне существует уже экономически объединенное человечество, человечество пароходства, железных дорог, почты и телеграфов, элеваторов, товарных складов и коммерческих домов. Среди народов существует мировая торговля и разделение труда. <…>
При системе экономического международного общения продолжают существовать старые военные и административные государства, которые борются между собой за верховное управление мировым аппаратом.
От буржуазного торгово-экономического либерализма интернациональная идея перешла к социал-демократии, которая углубила ее, стремясь превратить общество экономического обмена в мировое объединение рабочего труда. Ввиду того, что социал-демократия по своему существу является пролетарской организацией, она обладает умением организоваться, и поэтому ею был вполне понят организационный дух наступающей мировой эпохи. Развивая теории социальной организации, она наметила конечной целью создание государственного управления, охватывающего все народы. <…>
…Идея мировой организации не исключительно экономическая, она осуществляется не только синдикатами, биржами и профессиональными союзами/ибо основой порядка и всякой человеческой организации, права и принуждения является государство. Государство же не переходит скачком от национального или территориального государства к мировому человечеству, потому что оно не есть отвлеченное понятие, а органически реальная величина, которая растет, расширяет свои границы и не отказывается от своих приобретений и своего достояния, пока она не покорена. Мировая организация человечества без государственного характера может существовать только в коммерческой или финансовой области, государства же живучи и борются за свое существование, т. е. за сохранение своей территории и своих производительных и финансовых сил, а также за все свое внутреннее экономическое хозяйство.
В этой борьбе отдельных государств между собой возникают те увеличивающиеся мировые центры, о которых мы говорим. Военная борьба государств не есть какая-то игра, повторяющаяся на одной и той же шахматной доске с теми же фигурами. Требования, предъявляемые к каждому государству, растут, благодаря усовершенствованиям военной техники, увеличивающимся массам войск и росту военных расходов, и государство, которое не в состоянии продолжать это соревнование, принуждено отступить во второй или третий ряд. Многие государства уже утратили свою самостоятельность или вступили в союзы государств. Основание Германской империи является классическим примером процесса государственно-экономического расширения. Подобное развитие не зависит от индивидуальной воли отдельных личностей. Существуют растущие государства, которые двигаются все дальше вперед благодаря своей собственной величине. <…>
Нас интересует вопрос, и это наш интернациональный вопрос: будет ли Срединная Европа в состоянии развиться в такой мировой экономический организм на государственной основе? <…>
Что касается существующих торгово-экономических отношений' между Германией и Австро-Венгрией, то мы можем сказать, что Австро-Венгрия является для Германии поставщиком сырья, но однако не в такой степени, чтобы она могла быть единственным ее поставщиком. Германия получает от нее также некоторые специальные продукты, которые она, впрочем, могла бы добывать в одинаковом количестве и качестве в других местах. Австро-Венгрия служит страной вывоза для произведений германской промышленности, но при этом, она сама производит или старается производить однородные изделия. В общем, состояние это можно скорее сравнить с отношениями между двумя братьями, чем с отношениями между мужем и женой; соревнование между братьями может быть лучше всего урегулировано равным участием их в одном общем предприятии. <…>
VIII. Конституционные вопросы
С точки зрения техники государственного строительства Срединная Европа должна образоваться путем централизации известных государственных функций, т. е. созданием новых центров, в которых объединялась бы общая для всей увеличенной области правительственная работа. Но раньше чем говорить о подобной централизации, желательно выделить то, чего она не должна и не может касаться, потому что многие возражения против новых планов возникают из опасения, что влияние чужого иностранного правительства может распространиться и на такие дела, которые безусловно не должны выходить из собственных рук данного государства. Ни одно государство, которое составит часть нового высшего государственного организма, не пожелает пожертвовать своей независимостью и своим суверенитетом. Например, венгерцы, без участия которых нам не образовать Срединной Европы, несомненно, поймут экономические выгоды срединноевропейского плана, но они не пожелали бы участвовать в его осуществлении, если бы чем-либо была затронута самостоятельность их государственного существования. Одинаково отрицательное отношение встретил бы этот проект и в самой Германии. Все готовы согласиться на известные уступки в пользу осуществления плана Срединной Европы, но при этом не должна быть затронута самостоятельность отдельных государств. Создание Срединной Европы не означает образования нового государства, в заключение союза между существующими независимыми государствами. Срединная Европа будет не союзным государством, а союзом государств: хотя первая форма и представляла бы больше реальных выгод, но она неосуществима. <…>
Срединноевропейским союзом не должна быть также затронута организация отдельных внутренних управлений, общинных и государственных. Так как в состав Срединной Европы войдут страны различных степеней развития, то самобытный их строй должен быть сохранен. Ни австрийская, ни венгерская конституции не должны касаться конституции Германской империи, равно как и последняя не может иметь какого-либо отношения к той или другой. Ни Пруссия, ни Венгрия никогда не пожелают пожертвовать своим исторически сложившимся строем.
То же самое относится и к законодательным постановлениям, которыми урегулированы соотношения между народным представительством и короной. При образовании Срединной Европы никоим образом не должны быть задеты права короны. Парламентские и непарламентские формы правления также не подлежат изменению. Венгрия, например, является на основании своей выборной системы строго парламентарным государством, Австрия с постоянными уступками большинству – страна принципиально непарламентарная. Германская империя – формально государство не парламентарное, но с возрастающим влиянием парламентского большинства; отдельные германские союзные государства весьма разновидны, начиная с Мекленбурга и кончая Баденом. Все эти государства будут продолжать развиваться согласно своим внутренним законам, но можно предвидеть, что после окончания войны в крупных финансовых дебатах обнаружится усиленное влияние парламента; однако все эти вопросы не должны подлежать решению срединно-европейского союза. <…>
Мы уже упомянули выше, что площадь мировой экономической области “Срединная Европа” должна превзойти территориальный объем Германии, Австрии и Венгрии. Однако, по причинам военного положения, мы воздержались назвать возможных участников срединно-европейского союза, указав только на необходимость присоединения еще других членов. К чему придется примкнуть этим соседним странам? К военному и экономическому союзу. В этом заключается все, и больше ничего не надо. Следовательно необходимо выделить элементы военного и экономического союза из общей массы прочих государственных функций таким образом, чтобы эти элементы сами по себе могли служить связующим звеном. Сначала остановимся на экономическом союзе. Ни одна из центральноевропейских наций, даже немецкая, недостаточно велика, чтобы образовать экономическое мировое государство. Это является последствием международного капиталистического общения. Такое мировое экономическое государство имеет свои таможенные границы, как военное государство свои окопы. В пределах этих границ государство старается развить наиболее обширный и разнообразный товарообмен. Для этого должно существовать хозяйственно-экономическое управление, которое являлось бы, с одной стороны, ответственным за разработку и соблюдение экономических законоположений, а с другой – вдохновляло бы своими советами отдельные национальные правительства. Непосредственному ведению правления экономического государства должны подлежать пошлины и тарифы, синдикаты, урегулирование вывоза, патентное право, защита фабричных клейм, контроль над магазинными запасами и проч. <…>
Новая срединноевропейская федерация будет нуждаться в будущем в экономической хозяйственной конституции. В какую форму выльется такая конституция, теперь еще решить невозможно, но она должна явиться чем-то новым, созидательным и не скопированным со старых шаблонов, как например с системы парламентских делегаций. <…>
Требование единства военной организации обусловливается понятием мировой экономической области. Если таковую область желательно создать, то она должна представлять собой замкнутое целое, обладающее необходимыми средствами обороны. Эти требования должны найти себе после войны конституционное выражение как в объединенной и расширенной английской империи, так и в срединно-европейской конфедерации. Участие в мировых группах повлечет за собой для входящих в них государств и территорий известное ограничение в области их особых политических задач, так как им придется отказаться от возможности ведения самостоятельных войн. Однако это ограничение должно предоставить им, с другой стороны, надежное обеспечение их существования, так как они не могут более подвергнуться нападению по отдельности. Кто принадлежит к военному союзу, тот стоить под защитой объединенных военных сил. <…>
Вытекающие из образования экономического и военного союза последствия, разумеется, будут иметь громадное влияние на направление внешней политики, и в этой области придется также преодолеть целый ряд технических и конституционных затруднений. Но все эти сложные вопросы лучше всего могут быть выяснены не преждевременной теоретической формулировкой, а общей совместной работой и создающимися традициями.
Между Австрией и Венгрией существует полное единение в вопросах внешней политики. В основных законах сказано: “Общими являются внешние дела с включением дипломатического и консульского представительства за границей, а равно и необходимые решения относительно международных соглашений, причем санкция международных договоров, если таковая в данном случае требуется конституцией, зависит от представительных палат обеих половин монархии (т. е. австрийского рейхсрата и венгерского рейхстага)”. Между тем как каждая из двух половин монархии имеет по всем остальным отраслям государственного управления отдельные министерства, у них один общий министр иностранных дел, который является ответственным перед двумя самостоятельными палатами. На этот пост министра иностранных дел назначались как австрийцы, так и венгерцы. Несомненно, что с исторической точки зрения эта система представляется далеко не удовлетворительной, но в действительности с ней удавалось все-таки работать благодаря выдающейся личности императора Франца Иосифа.
В Германской империи руководство внешней политикой принадлежит союзному совету, а представителем иностранного ведомства является имперский канцлер. В целях же обеспечения участия других союзных германских государств в делах внешней политики была образована под председательством Баварии в союзном совете из уполномоченных Баварии, Саксонии и Вюртемберга и представителей двух других союзных государств особая комиссия по иностранным делам. Эта комиссия собирается довольно редко, но ее существование является уже как бы гарантией против преобладания одностороннего прусского влияния. Но и здесь практика пробила себе более простой путь, чем то предуказывает теория государственного права. В действительности все внешние сношения ведаются зависящим от имперского канцлера департаментом иностранных дел, действия коего подлежат одобрению союзного совета и рейхстага.
Как в Австро-Венгрии, так и в Германии сама собой установилась практика сосредоточенного в одном ведомстве заведывания внешними делами. Вопрос, каким образом воля народа могла бы проявляться во внешней политике, в обоих случаях не нашел удовлетворительного разрешения, но до сих пор ведь ни у одной нации не решен этот вопрос ни писанной, ни неписанной конституцией. Технически невозможно посвящать народные представительства во все незаконченные еще международные переговоры. Кое-что может быть сообщено в парламентских комиссиях, что все чаще и практикуется в Германии, однако выбор подлежащего сообщению материала предоставляется всегда ответственному руководителю ведомства. Здесь обнаруживается недостаток самой системы демократической формы правления, который не устраняется даже признанием за народным представительством права решения о войне и мире или требованием обнародования всех тайных соглашений. Мы видели в августе 1914 г., что все совершилось бы тем же порядком, если бы упомянутые выше права народа были даже буквально оговорены в конституции. Одобрение военных кредитов и законопроектов о военном положении страны равносильно парламентскому голосованию о войне, но все это происходит в самый момент величайшего военного напряжения и является, собственно говоря, актом войны. Народы охраняются от необдуманных объявлений войны не какой-либо статьей конституции, а сознанием ответственности государственных деятелей, что в настоящее время нельзя вести войну без согласия на нее большинства населения. Демократия фактически участвует в решении этих вопросов, хотя это и не сформулировано письменно. Точно так же обстоит дело и с международными договорами. Разумеется, было бы лучше публиковать еще больше договоров и тем самым привлекать нации к своей же собственной гарантии, но тем не менее некоторые секретные архивы все-таки останутся закрытыми, как то почти всюду бывает. Заведывание внешней политикой, это первейшее, самое трудное и наиболее ответственное дело государственного управления, остается по своей природе вопросом доверия. Действительно, для всех граждан неприятно сознание, что им, может быть, придется расплачиваться кровью или золотом за ошибки ведомства иностранных дел, но это вряд ли можно изменить. Все конституционные постановления касательно этой высшей отрасли правления являются не более чем попытками контроля.
Из вышеизложенного явствует, что составление какого-либо наказа для общего ведения внешней политики имело бы мало пользы и для будущей Срединной Европы. Можно попробовать это сделать, но ответственные руководители военных государств и стран отложат такой документ в сторону и заглянут в него, пожалуй, только в том случае, если в данный момент он может быть им на руку. Кроме того, внешняя политика сама по себе слишком многогранна и разнообразна, чтобы было возможно направлять ее по заранее составленному и выработанному общему плану. Мы это видим в течение нынешней войны: в Вене и Берлине совместно работают, спорят, сталкиваются, примиряются и стараются добросовестно и с наилучшими намерениями преодолевать недоразумения. Дуализм на лицо, но он не является безусловным препятствием. Насколько можно предвидеть, подобное положение вещей вряд ли может быть изменено, по крайней мере в ближайшем будущем; но постепенно совместная работа будет все лучше налаживаться и обе стороны станут лучше понимать друг друга. В этом отношении не предвидится каких либо конституционных нововведений, достаточно создания известных традиций.
Кто не считается с реальной действительностью, тот может требовать учреждения одного общего иностранного ведомства для будущей Срединной Европы наподобие того, как существует один министр иностранных дел для Австрии и Венгрии. Но при этом упускается из виду, что Австрия и Венгрия имеют одного и того же монарха. Без этой личной унии общий министр иностранных дел был бы немыслим, так как отсутствовало бы единство воли. Если бы Срединная Европа была республикой, то, может быть, многое могло бы быть иначе, но достаточно высказать подобное предположение, чтобы ощутить это как историческое противоречие. Собственно говоря, вполне естественная мысль об одном общем иностранном ведомстве не может быть, кроме того, предметом серьезного обсуждения до тех пор, пока взаимные отношения между союзными государствами сами принадлежат еще к области внешней политики. При договорной системе, как мы ее рассматривали выше, предполагается как у одной, так и у другой стороны наличие органов, обладающих правом заключать соглашения. Новый порядок выразится, таким образом, не в учреждении какого-либо нового министерства иностранных дел для Срединной Европы, а в постоянно возрастающем числе общих задач и совместных установлений между двумя уже существующими ведомствами.
Кроме упомянутых выше смешанных экономических комиссий следует иметь в виду еще устройство других совместных организаций. Каждая из обеих империй обладает своей собственной законченной системой дипломатической и консульской службы. По всей вероятности, это так, в общем, и останется; однако и здесь мыслимы попытки сближения и некоторого слияния. Так, например, в консульской службе, где уже теперь допускается в различных местах совмещение представительства, следовало бы принципиально поощрять на более мелких постах такое сочетание обоюдных интересов в лице одного общего агента. Уроженец Срединной Европы, находящийся за границей, должен проникаться сознанием общности интересов, и было бы также весьма желательно создание, со временем, центральных бюро для обмена консульскими донесениями. Что же касается посольств и миссий, то при настоящих условиях вряд ли может подлежать рассмотрению вопрос об осуществлении какой-либо, общей организации, но тем не менее вполне мыслимо установить постоянный обмен получаемыми общими сведениями и сообщениями.
Разумеется, нельзя утверждать, что впредь союзные государства должны будут совместно заключать все договоры; на самом деле многие вопросы касаются исключительно только того или другого государства. Например, соглашения касательно судоходства по Дунаю до Черного моря являлись бы австро-венгерским делом, между тем как германо-шведский договор о судоходстве принадлежал бы к числу вопросов, исключительно зависящих от компетенции Германской империи. В случае же, если оба государства будут заинтересованы в одном и том же вопросе, то принципиально необходимо будет добиваться тождественных условий. Таким желанием должны быть одушевлены обе стороны.
Итак, мы дошли до конца нашего изложения. Мы посвящаем его государственным деятелям и народам. Мы не даем в заключение краткого обзора всего нашего труда, полагая, что читатель сохранил в памяти главнейшие положения. Мы надеемся, что читатель усвоил взгляд, что центральноевропейские государства должны сознательно отнестись ко всем этим вопросам и принять твердое решение, желают ли они стать Срединной Европой. Если нет, то они займут иное положение на мирной конференции, чем желали бы. Решение каждого связанного с войной вопроса находится в зависимости от этого главного решения. В том или другом случае политика Германской империи должна будет иначе ориентироваться; в одинаковом положении окажется и политика Австро-Венгрии. Достаточно подумать о Польше, положении дел на Балканах, о Турции, Средиземном море и о торговых соглашениях, включаемых в мирный трактат; все это находится в зависимости от срединноевропейского решения.
Ввиду того, что решение стремиться к образованно Срединной Европы является весьма серьезным и ответственным шагом со стороны всех участвующих держав, каждое государство в отдельности, несомненно, будет взвешивать все шансы и возможности. Мы вполне признаем, что подобное решение будет в особенности тяжело для Венгрии. Может быть, Венгрия несет при этом самую большую долю ответственности. В руках этого ненемецкого государства находится до известной степени вся будущая судьба германской нации, ибо если Венгрия откажется от участия в образовании Срединной Европы, то она вряд ли сможет вообще создаться. Венгерцы это знают и готовятся к тому, что от них ожидается исторически решающее слово. Если они его не произнесут, то для нас и для них безвозвратно будет утеряна возможность мирового исторического значения. Но надо полагать, что идея Срединной Европы встретит мощную поддержку со стороны монархов обеих союзных империй. Австрийский и Германский императоры стоят вместе со своими народами перед важнейшим решением, которое потребует забвения многого старого и восприятия многого нового. Верность Нибелунгов должна быть возведена в принцип общей государственной системы. Былые, спорные и решенные уже вопросы всплывут вновь. Но не внушает ли всем нам эта неимоверная война, что мы не должны останавливаться на полпути? Мы выйдем иными из этой войны, чем мы в нее вступили. Мы вернемся с войны гражданами Срединной Европы. <…>