Синтоизм, первоначальная религия японцев, находится под большим влиянием системы верований, касающейся духовной структуры человека.
Традиционная синтоистская вера в жизнь после смерти предполагает, что духи мертвых постепенно теряют свою индивидуальность и через тридцать пять лет после смерти сливаются с духом предка. Этот синтетический дух предка, символизирующий души всех умерших представителей рода, внимательно наблюдает за живущими и возвращается к ним два раза в год: на Новый год и в летний праздник Обон, чтобы наблюдать за урожаем риса.
С приходом буддизма в седьмом веке эти представления были несколько изменены. Буддизм принес концепцию реинкарнации (переселения душ) и различных форм существования, в которых умершие могут повторно рождаться. С эпохи Камакура распространилась буддистская вера в то, что существуют многие кармические ады и рай Амиды Чистой Земли Будды. Японский буддизм учит, что в течение сорока девяти дней после смерти человека, он, во время этого промежуточного состояния, совершает путешествие. Умершие преодолевают горы и реку, Сандзу-но-Кава, и затем предстают на суд Господина Эммы или Десяти Господ (Дзюох), где им присуждается форма, в которой они воплотятся в следующей жизни.
Даже сегодня японцы у себя дома регулярно проводят Сосэн сюхай (обряды поклонения душам предков). Большинство японских домов имеют два алтаря – камидан, алтарь для традиционных божеств Ками, и буцудан, буддистский алтарь, на котором содержатся траурные таблички, или ихай, умерших членов семьи. Перед этими табличками приносятся жертвы – свечи, ладан, цветы, пища.
Японцы исполняют церемонии умилостивления умерших, просят их благословения, предотвращают месть с их стороны и делают все, чтобы они благополучно прошли в рай. Буддистский культ предков обеспечил распространение буддистских храмов и священников, которые бы исполняли такие обряды.
Когда человек умирает, буддистского священника просят дать ему соответствующее посмертное имя. На сорок девятый день после смерти, когда душа, как предполагают, заканчивает свое промежуточное существование, табличка с его именем вместе с другими помещается на буцудан.
Церемонии и жертвоприношения умершим совершаются несколько раз в течение года. Всех умерших предков почитают в Новый год (1–3 января), в дни весеннего и осеннего равноденствий (хиган) и на Праздник Мертвых (Обон). Цель этих обрядов состоит в том, чтобы очистить души недавно умерших от их ритуально нечистого, земного состояния и позволить им приобщиться к чистому сообществу других давно умерших предков дома и общины.
На тридцать пятую (иногда пятидесятую, еще реже на сотую) годовщину смерти совершаются окончательные ритуалы (томурай агэ / тойкири). В это время происходит полное уничтожение индивидуальности души. В некоторых местах в Японии эти ритуалы сопровождаются срезанием с траурных табличек посмертных и настоящих имен умерших, а также сжиганием, выбрасыванием в море или приношением в храм или на могилу этой таблички главой семьи. С этого времени индивидуум сливается с большим целым, которое защищает общину и ее членов; в дальнейшем для этого конкретного человека не совершается никаких обрядов.
Таинственные насекомые
Из книги Лафкадио Хирна "Квайданы: История и изучение удивительных явлений"
Бабочки
О, если бы мне повезло так же, как китайскому ученому, известному в японской литературе как "Розан"! Ведь его любили две девы-духа, небесные сестры, которые каждые десять дней посещали его и рассказывали ему истории о бабочках... Но, конечно, никакие девы-духи не соизволят посетить столь скептического человека, как я.
Я хочу знать, например, все подробности истории той китайской девушки, которую бабочки приняли за цветок и во множестве сопровождали ее, настолько благоухающей и прекрасной она была. Также я хотел бы узнать побольше о бабочках императора Гэнсо, который заставлял их выбирать себе возлюбленных. Он имел обыкновение проводить пиры в своем удивительном саду. На пирах присутствовали дамы необычайной красоты. Сидящие в клетках бабочки выпускались и должны были лететь к самой красивой из них, которой затем оказывалось императорское покровительство. Но после того как Гэнсо Котэи увидел Ёкихи, он больше не позволял бабочкам выбирать. Это было неудачным решением, поскольку Ёкихи принесла ему серьезные неприятности... Также я хотел бы больше узнать об ощущениях китайского ученого, упоминаемого в Японии как Сосю, которому снилось, что он стал бабочкой и приобрел все чувства бабочки. На самом деле его душа блуждала в облике бабочки, и когда ученый пробудился, воспоминания и ощущения, которые он испытал в теле бабочки, остались настолько яркими в его памяти, что он больше не мог жить как человек... Наконец, я хотел бы познакомиться с одним китайским текстом, в котором дается официальная классификация различных бабочек как душ императора и его слуг...
Большая часть японской литературы о бабочках, за исключением некоторых стихов, вероятно, китайского происхождения, и даже древнее национальное эстетическое понимание этого предмета, которое нашло такое восхитительное выражение в японском искусстве, песнях и традициях, возможно, появилось под китайским влиянием. Китайское происхождение объясняет, почему японские поэты и живописцы так часто выбирали для своих гэимё, или профессиональных псевдонимов, такие имена, как Тому ("Сон бабочки"), Ито ("Одинокая бабочка") и т. д. И даже теперь такие гэимё, как Тохана ("Бабочка-цветок"), Токити ("Бабочка-удача") и Тоносукэ ("Бабочка-помощь") берут себе танцовщицы. Помимо артистических имен, имеющих отношение к бабочкам, все еще используются настоящие личные имена (ёбина), такие, как Кото, или То ("Бабочка"). Их носят, как правило, только женщины, хотя имеются некоторые странные исключения... Я могу упомянуть, что в провинции Муцу все еще существует любопытный древний обычай называть самую молодую дочь в семье именем Тэкона, – странное слово, не употребляющееся в других местах, которое на диалекте муцу обозначает бабочку. В классический период это слово также обозначало красивую женщину... Также возможно, что некоторые сверхъестественные японские верования, касающиеся бабочек, имеют китайское происхождение, но эти верования могут быть древнее, чем сам Китай. Наиболее интересное верование – это то, что душа живого человека может блуждать в облике бабочки. Это убеждение породило некоторые интересные представления. Например, если бабочка влетает в вашу комнату для гостей и садится на бамбуковую ширму, человек, которого вы любите, направляется повидать вас. То, что бабочка может быть чьей-либо душой, не является причиной для того, чтобы бояться ее. Однако были времена, когда даже бабочки могли внушать опасение, появляясь в огромном количестве. Японская история указывает на такой случай. Когда Тайра-но Масакадо тайно готовился к своему знаменитому бунту, в Киото появился такой огромный рой бабочек, что люди испугались, считая это предзнаменованием грядущего зла... Возможно, бабочки считались душами тысяч обреченных на гибель в сражении, взволнованными накануне войны каким-то таинственным предчувствием смерти.
В японских верованиях бабочка может быть душой как живого, так и умершего человека. Действительно, традиционно души принимают облик бабочки, чтобы возвестить факт своего окончательного оставления тела. По этой причине с любой бабочкой, которая влетает в дом, нужно обращаться доброжелательно.
К этому верованию и различным убеждениям, основанным на нем, восходит множество аллюзий в народной драме. Например, существует хорошо известная пьеса "Тондэ-дэ-ру-Кото-но-Кандзаси" ("Летающая шпилька Кото"). Кото – красивая женщина, которая убивает себя из-за ложных обвинений и жестокого обращения. Ее мститель долго ищет виновника несправедливости. Но, наконец, шпилька умершей женщины превращается в бабочку и направляет мстителя, порхая над местом, где скрывается злодей.
Конечно, те большие бумажные бабочки (о-то и мэ-то), которые фигурируют на свадьбах, нельзя наделять сверхъестественным значением. Как эмблемы, они просто выражают радость жизненного союза и надежду, что супружеская пара сможет прожить вместе жизнь, как пара бабочек легко парит через сад – летая вверх, вниз, но никогда не разлучаясь.
Небольшая подборка хокку о бабочках поможет проиллюстрировать интерес японцев к эстетической стороне предмета.
Нуги-какуру [86] Хаори сугата но Кото кана! (Подобно снимаемому хаори – так выглядит бабочка.)
Торисаси но Сао но дзама суру Кото кана! (Ах, бабочка продолжает попадаться на пути сачка ловца птиц[87])
Цуриганэ ни Томаритэ нэмуру Кото кана! (Сев на храмовый колокол, бабочка спит.)
Нэру-ути мо Асобу-юмз во я – Куса но то! (Даже когда она спит, ей снится игра – ах, эта травяная бабочка![88])
Оки, оки ё! Вага томо ни сэн, Нэру-кото! (Бабочка, не спи! Ну, проснись же поскорее – давай с тобой дружить![89])
Каго но тори То во ураяму Мэцуки кана! (Какое грустное выражение в глазах этой посаженной в клетку птицы! – Завидует бабочке!)
То тондэ – Кадзэ наки хи то мо Миэдзари ки! (Даже при том, что день безветренный, бабочки трепещут![90])
Ракква эда ни Каэру то мирэба – Кото кана! (Я видел, что упавший цветок вернулся на ветку – но это просто была бабочка![91])
Тиру-кана ни – Каруса арасоу Кото кана! (Как бабочка хочет сравниться в легкости с падающими цветами![92])
Тото я! Онна но мити но Ато я саки! (Вот бабочка на пути женщины – то порхает позади нее, то впереди!)
Того я! Хана-нусубито во Цукэтэ-юку! (Ах! Бабочка! – Она преследует человека, который украл цветы!)
Аки но то Томо накэрэба я; Хито ни цуку! (Бедная осенняя бабочка! – Оставшись без товарища, она следует за человеком!)
Оварэтэ мо, Исогану фури но Тото кана! (Ах, эта бабочка! Даже когда ее преследуют, она не спешит.)
То ва мина Дзиу-сити-хати но Сугата кана! (Что касается бабочек, они все выглядят на семнадцать-восемнадцать лет[93].)
То тобу я – Коно ё но урами Наки ё ни! (Как веселится бабочка – будто нет никакой вражды в этом мире!)
То тобу я, Коно ё ни нодзоми Най ё ни! (Ах, бабочка! Она веселится, будто ей в этой жизни ничего больше не надо!)
Нами но хана ни Томари канэтару, Кото кана! (Посчитала трудным сесть на похожую на цветок пену волн – бедная бабочка!)
Муцумаси я! – Умарэ-каварэба Нобэ но то! (Если (в нашей следующей жизни) мы родимся в телах бабочек, порхающих над вересковым полем, то, может быть, мы будем счастливы вместе![94])
Надэсико ни Тото сироси – Тарэ но кон? [95](На розовом цветке сидит белая бабочка: интересно, чья это душа?)
Ити-нити но Цума то миэкэри – То футацу. (Жена на один день наконец появилась – пара бабочек!)
Китэ ва мау, Футари сиддзука но Кото кана! (Приближаясь друг к другу, они танцуют, но, встретившись, замирают. Ах, эти бабочки!)
То во оу Кокоро-мотитаси Ицумадэмо! (Вот бы у меня всегда было желание гоняться за бабочками![96])
Помимо этих примеров поэзии о необыкновенных бабочках, я хотел бы привести любопытный пример японской литературной прозы на ту же самую тему из древней книги "Муси-исамэ" ("Наставление насекомому"), которая имеет форму беседы с бабочкой. На самом деле это дидактическая аллегория.
"Теперь, под весенним солнцем, ветры нежны, цветут розовые цветы, травы мягкие, сердца людей довольные. Бабочки повсюду радостно порхают: так много людей теперь сочиняют китайские и японские стихи о бабочках.
И в это время года, о Бабочка, действительно время вашего яркого процветания: столь красивы вы теперь, что в целом мире нет ничего более красивого. По этой причине все другие насекомые восхищаются вами и завидуют вам; нет среди них тех, кто бы не завидовал вам. Но не только одни насекомые относятся к вам с завистью: люди также и завидуют вам и восхищаются вами. Сосю из Китая во сне принял ваш облик; а Сакоку из Японии принял ваш облик после смерти и после этого явился как призрак. Но вы не только внушаете насекомым и человеку зависть – даже вещи без души меняют свою форму на вашу; взгляни на ячмень – и он превращается в бабочку[97].
И теперь, когда вы так прекрасны, вы презираете ваших старых товарищей, насекомых. И всякий раз, когда вы случайно встречаете их, вы притворяетесь, что не знаете их. Теперь вы хотите дружить только с богатыми и знатными... Ах! Вы забыли старые времена, не так ли? Но это напоминает мне, что есть древняя китайская история, в которой вы выглядите не лучшим образом.
Во времена императора Гэнсо в императорском дворце содержались сотни и тысячи красивых дам, так много, что любому человеку было трудно решить, какая из них самая прекрасная. Поэтому все те красивые дамы были собраны в одном месте. И вас освободили, чтобы вы летали среди них. И было приказано, чтобы ту, на шпильку которой вы сядете, препроводили в императорскую опочивальню. В те времена не допускалось иметь больше одной императрицы – это был хороший закон. Но из-за вас император Гэнсо принес большой вред своей стране. Вы легкомысленны и ветрены, и хотя среди стольких многих красивых женщин, должно быть, были некоторые с чистым сердцем, все знали, что вы станете искать и выберете женщину, наиболее красивую внешне. Поэтому многие из придворных дам забросили положенные женщинам обязанности и чего только не делали, пытаясь себя приукрасить. И, в конце концов, император Гэнсо умер достойной сожаления мучительной смертью – и все из-за вашего несерьезного и поверхностного разума..."
Большинство японских историй о бабочках, как я уже сказал, были китайского происхождения. Но я знаю одну, которая, вероятно, родилась здесь, в Японии.
За кладбищем храма Содзандзи, в предместьях столицы, долго стоял уединенный дом, в котором жил старик по имени Такахама. Соседи любили его за любезность, но почти каждый считал его немного сумасшедшим. Если человек не дает буддистский обет, он, как считается, должен жениться и завести семью. Но Такахама не был монахом, и его не могли убедить жениться. Никому не было известно, вступал ли когда-либо он в любовные отношения с женщиной. Более пятидесяти лет он жил один.
Однажды летом он заболел и понял, что ему недолго осталось жить. Тогда он послал за вдовой своего брата и ее единственным сыном, парнем приблизительно двадцатилетнего возраста, к которому он был очень сильно привязан. Они быстро пришли и делали все возможное, чтобы облегчить последние часы старика.
Одним душным полуднем, когда вдова и ее сын находились у кровати, Такахама заснул. В тот же самый момент очень большая белая бабочка влетела в комнату и села на подушку больного человека. Племянник отогнал ее веером, но она сразу же вернулась на подушку. Ее снова отогнали, но она села в третий раз. Тогда племянник погнал ее в сад, по саду, через открытые ворота, на кладбище соседнего храма. Но она продолжала порхать перед ним, будто не желала улетать, и вела себя настолько необычно, что он начал задаваться вопросом, была ли это действительно бабочка или ма[98]. Он снова погнал ее в глубь кладбища, пока не увидел, что она подлетела к могиле – могиле женщины. Там она непонятным образом исчезла, и он тщетно искал ее. Тогда он осмотрел памятник. На нем было написано женское имя "Акико"[99]вместе с незнакомой фамилией и надписью, гласившей, что Акико не стало в возрасте восемнадцати лет. Очевидно, могиле было около пятидесяти лет: она уже обрастала мхом. Но о ней хорошо заботились: рядом стояли свежие цветы, сосуд для воды был заполнен.
Вернувшись в комнату больного, молодой человек был потрясен, узнав, что его дядя перестал дышать. Смерть пришла безболезненно, и мертвое лицо улыбалось.
Молодой человек рассказал матери, что он видел на кладбище.
– Ах! – воскликнула вдова. – Так это, должно быть, была Акико!
– Кто такая Акико, мама? – спросил племянник.
Вдова ответила:
– Когда ваш достопочтенный дядя был молод, он был обручен с очаровательной девушкой по имени Акико, дочерью соседа. Акико умерла от туберкулеза незадолго до дня свадьбы. Ее суженый очень горевал по ней. После того, как Акико была похоронена, он поклялся никогда не жениться и построил этот небольшой дом около кладбища, чтобы всегда быть около ее могилы. Все это случилось больше пятидесяти лет назад. И каждый день все эти пятьдесят лет – зимой и летом – ваш дядя ходил на кладбище и молился у могилы, чистил ее и приносил жертвы у нее. Но он не любил вспоминать об этом и никогда не говорил на эту тему... И, в конце концов, Акико пришла за ним: белая бабочка была ее душой.
Муравьи
Этим утром после ночной бури небо чистое и необыкновенно синее. Воздух – восхитительный воздух! – наполнен приятными ароматами смолы, приносимыми от бесчисленных сломанных и разбросанных бурей сосновых ветвей.
В соседней бамбуковой роще я слышу похожий на звук флейты крик птицы, которая возносит сутру Лотоса. Южный ветер принес всей округе покой. Теперь долгожданное лето, наконец, пришло к нам: порхают бабочки необычных японских расцветок; хрипят сэми[100]; жужжат осы; комары танцуют на солнце; муравьи заняты восстановлением своего поврежденного жилья... Я вспоминаю японское стихотворение:
Юку э наки:
Ари но су май я!
Го-гэцу амэ. (Теперь бедному созданию некуда идти!.. Увы, жилью муравьев под этим дождем пятого месяца!)
Но большие черные муравьи в моем саду, кажется, не нуждаются в сочувствии. Они пережили бурю каким-то невообразимым образом, хотя большие деревья были вырваны с корнем, дома развалились, а дороги оказались смытыми. Все же перед бурей они не предприняли никаких мер предосторожности, кроме как блокировали ворота своего подземного города. И зрелище их торжествующего тяжелого труда побуждает меня попытаться написать очерк о муравьях.
Я хотел привести что-либо из древней японской литературы, что-нибудь эмоциональное или метафизическое. Но все, что мои друзья смогли найти для меня на эту тему, за исключением некоторых малоинтересных стихов, было китайским. Этот китайский материал состоял в основном из странных историй, и одну из них, кажется, стоит изложить.
В одной из провинций в Китае жил набожный человек, который каждый день в течение многих лет пламенно поклонялся одной богине. Однажды утром, когда он был погружен в молитвы, красивая женщина, облаченная в желтую одежду, вошла к нему в дом и встала перед ним. Он, очень удивленный, спросил ее, чего она хочет и почему вошла без спроса.
Она ответила:
– Я – не женщина, я богиня, которой вы так долго и так искренне поклонялись. Теперь я пришла, чтобы доказать вам, что ваша преданность не была напрасной. Вы знакомы с языком муравьев?
Верующий ответил:
– Я просто имеющий низкое происхождение и необразованный человек, не ученый, и даже не знаю языка благородных людей.
При этих словах богиня улыбнулась и сняла с груди небольшую шкатулку, похожую на коробку для ладана. Она открыла шкатулку, опустила в нее палец и достала оттуда какую-то мазь, которой помазала уши того человека.
– Теперь, – сказала она ему, – попробуйте отыскать каких-нибудь муравьев и, когда найдете, наклонитесь и вслушайтесь в их разговор. Вы будете способны понять его и услышите кое-что, что сможете использовать в своих интересах. Только помните, что вы не должны пугать муравьев или досаждать им.
Сказав это, богиня исчезла.
Человек тотчас отправился искать муравьев. Едва он шагнул за порог, как тут же заметил двух муравьев на каменном цоколе одной из опор дома. Он наклонился к ним, прислушался и с удивлением обнаружил, что может слышать и понимать то, что они говорили.
– Давай найдем более теплое место, – предложил один муравей.
– Зачем нам более теплое место? – спросил другой. – Чем тебе это не нравится?
– Оно слишком влажное и холодное, – сказал первый муравей. – Здесь закопан большой клад, и солнечные лучи не могут прогреть землю вокруг него.
Муравьи ушли, а человек побежал за лопатой.
Начав копать рядом с цоколем, он вскоре нашел множество больших кувшинов, наполненных золотыми монетами. Это сокровище сделало его очень богатым человеком.
Впоследствии он часто пробовал подслушать беседу муравьев, но тщетно. Мазь богини открыла его уши для их таинственного языка только на тот единственный день.
Теперь я, подобно этому китайскому верующему, должен признаться в невежестве и, естественно, неспособности слышать речь муравьев. Но Волшебница Науки иногда касается моих ушей и глаз своей палочкой, и тогда некоторое время я способен слышать неслыханное и видеть невиданное...
...Несколько необычных фактов.
Этот мир постоянного тяжелого труда является чем-то большим, чем мир весталок. Действительно, самцов иногда можно заметить в нем, но они появляются лишь в определенное время и не имеют ничего общего с работницами или работой. Ни один из них не смеет обращаться к работнице, за исключением, возможно, чрезвычайных обстоятельств всеобщей опасности. И никакой работнице даже в голову не придет заговорить с самцом; ведь самцы в этом странном мире являются низшими существами, одинаково неспособными к войне и работе, и допускаются только как неизбежное зло. Один особый класс самок, матки-королевы, снисходят к сожительству с самцами в течение очень короткого времени в определенную пору года. Но матки-королевы не работают; принимать самцов – их обязанность. Обычные работницы даже мечтать не могут о том, чтобы побыть в компании с самцом, и вовсе не потому, что это будет пустой тратой времени, и не потому, что они относятся ко всем самцам с презрением; но потому, что неспособны к размножению. Действительно, некоторые работницы способны к партеногенезу и производят потомство, у которого нет отца. Однако, следуя общему правилу, работница верна своим женским инстинктам морали; зги самки обладают нежностью, терпением и инстинктом, который мы называем "материнским", но их пол исчез, подобно полу Дракона-Девы из буддистской легенды.
Для защиты от хищников или других врагов работницы обеспечиваются оружием. Кроме того, они защищены большой военной силой. Воины настолько превышают по размеру работниц (в некоторых общинах, по крайней мере), что трудно на первый взгляд поверить, что они принадлежат к одной и той же расе. Воины в сотни раз превышающие размерами работниц, которых они охраняют, – обычное явление. Но все эти воины – это амазонки, или, точнее говоря, полуженщины. Они могут работать, но, приспособленные в основном для борьбы и тяжелого противостояния, ограничены тем, в чем требуется скорее сила, чем ловкость...
Москиты
С целью самозащиты я прочитал книгу доктора Говарда "Москиты". Меня донимают москиты. Около моего дома живут москиты нескольких видов, но только особи одного из них являются источником серьезных мучений – крошечные колющие существа с серебряными пятнышками и прожилками. Укол такого существа похож на удар электричества... Я обнаружил, что они прилетают с буддистского кладбища, очень старого кладбища, расположенного за моим садом.
Книга доктора Говарда гласит, что, чтобы избавиться от москитов, необходимо добавить немного нефти или керосина в застоявшуюся воду, в которой они размножаются... Но вряд ли это подходящий способ в моем случае.
Я сказал уже, что мои мучители прилетают с буддистского кладбища. Прежде почти на каждой могиле на этом старом кладбище был сосуд для воды, называемый мидзутамэ. В большинстве случаев мидзутамэ представлял собой простую продолговатую впадину, выдолбленную в широкой опоре, поддерживающей памятник. Перед богатыми могилами помещался отдельный, большой резервуар, вырезанный из цельного камня и украшенный гербом семьи или символической резьбой. Перед бедными могилами, не имеющими никакого мидзутамэ, вода наливалась в кубки или другие сосуды, – ибо у умерших должна быть вода. Также им нужно приносить цветы, и перед каждой могилой можно найти пару бамбуковых кубков или другую посуду для цветов. Они, конечно, также содержат воду. На кладбище есть родник, из которого берут воду для могил. Всякий раз, когда могилы посещают родственники и друзья умерших, пресную воду напивают в сосуды и кубки. Но поскольку на старом кладбище тысячи мидзутамэ и десятки тысяч сосудов для цветов, невозможно менять в них воду каждый день. Она застаивается. Глубокие сосуды редко высыхают, так как дожди в Токио, идущие достаточно часто, приводят к тому, что вода в них присутствует девять месяцев в году.
Итак, именно в этих резервуарах и цветочных сосудах и рождаются мои враги: они миллионами появляются из воды мертвых, и, согласно буддистскому учению, некоторые из них могут быть перевоплощениями этих мертвых, осужденных за ошибки, допущенные в прежних жизнях, на существование в форме дзики-кэцу-гаки, или пьющих кровь "голодных" духов. Во всяком случае, враждебность Culex fasciatus оправдывает подозрение, что некая злая человеческая душа была втиснута в это вопящее тельце...
Интересно, что бы стали говорить, если бы городские власти Токио вдруг приказали бы покрыть всю водную поверхность на буддистских кладбищах пленкой нефти! Может ли религия, которая запрещает забирать любую жизнь – даже невидимую – одобрить такое приказание? Разве сыновья преданность допустит даже саму мысль о повиновении такому приказу?.. Чтобы освободить город от москитов, пришлось бы уничтожить древние кладбища, а это привело бы к запустению буддистских храмов, рядом с которыми они находятся. И это означало бы уничтожение многих очаровательных садов с их водоемами, памятниками с надписями на санскрите, мостами, святыми рощами и широко улыбающимися Буддами! Так что истребление Culex fasciatus повлекло бы уничтожение исполненного поэзии культа предков.
Кроме того, я хотел бы, когда придет мое время, быть похороненным на каком-нибудь старинном буддистском кладбище, чтобы моя призрачная компания была древней, совершенно равнодушной к моде, переменам и закату Мэйдзи[101]. Это старое кладбище за моим садом было бы подходящим местом. Там все переполняется красотой безмерного, торжественного покоя... И, рассматривая возможность существования в форме дзики-кэцу-гаки, я не хочу упускать свой шанс еще раз родиться в каком-нибудь бамбуковом кубке для цветов или мидзутамэ, откуда я, распевая свою пронзительную песню, мог бы мягко вылетать, чтобы кусать некоторых своих знакомых.
[1]Моногатари – дословно "рассказы". Существует несколько разновидностей моногатари. Религиозные моногатари имеют свои цели и особенности, немного отличающие их от простых и интересных сказок с религиозной тематикой. Их цель – обучение сутрам и религиозным концепциям. Предполагается, что читатель должен подражать примеру персонажа или не повторять его ошибок. Исторические моногатари содержатся в исторических книгах. Они могут также рассказывать о сверхъестественных событиях. Мифологические моногатари, в соответствии со своим названием, пересказывают различные мифы.
"Кондзаку моногатари", или "Истории Кондзаку", представляет собой сборник фольклора, появившийся в период Хэйан (12 век). Он состоит из 31 тома (8, 18 и 21 утеряны) и содержит более тысячи фольклорных произведений. Три части сборника включают в себя истории из Индии, Китая и Японии. Тема этих историй варьируется от религиозной до исторической. Некоторые из них являются историями о призраках. Все истории начинаются с одной и той же фразы: "Има ва мукаси...", что означает "Однажды...". Каждая история достаточно коротка, но очень образна.
Множество произведений японских писателей основано на "Кондзаку моногатари", среди них и "Расёмон" Акутагавы Рюноскэ.
[2]В древней Японии существовало понятие о двух видах призраков. Первый вид – "мертвые" призраки, соответствующие западному понятию о призраке; "мертвый" призрак представлял собой отделенный от тела дух человека, который умер, но продолжает взаимодействовать с физическим миром и живыми людьми. Кроме того, существовало понятие о "живом" призраке, или икирё. Живой призрак, или призрак живого человека, подобен западной концепции "астральной проекции"; это человек, живущий естественной жизнью, который, находясь в физическом теле (через духовное обучение или прирожденные способности), может покидать его по своему желанию и скитаться по миру в духовном теле в течение непродолжительного времени, пока не решается вернуться в свое физическое тело. Это очень похоже на "предсмертные переживания", о которых сообщают многие люди, рассказывавшие о клинической смерти и возвращенные к жизни путем медицинского вмешательства. Существует множество историй о "живых" призраках, но в большинстве случаев человек, совершающий астральную проекцию, не помнит того, что сделал его или ее икирё, когда их дух воссоединяется с физическим телом. Данная история описывает редкий случай, когда женщина помнит свои действия и даже вознаграждает человека, который невольно помог ей.
[3]Ширма-мису представляет собой большую мягкую циновку, сделанную из плетеной соломы или тростника. Она обычно подвешивается к потолку и используется как временная стена, разделяющая комнату. В древней Японии она использовалась с целью обеспечения соблюдения этикета, чтобы отделять людей, например мужчину и женщину, которые желали вести беседу в целомудренной манере, или, чаще, благородных людей, которым было необходимо вести разговор или обсуждать дела с представителями более низкого социального сословия.
[4]В Японии, как и в большинстве стран Востока, широко распространена вера в перевоплощение (реинкарнацию). В классической японской литературе и квайданах часто любовники обещают любить друг друга и в следующих воплощениях. В данной истории злорадная женщина заявляет, что она будет радоваться своей мести даже тогда, когда умрет и будет перевоплощена в другого человека.
[5]Бива – традиционная японская пятиструнная лютня, на которой играют большим плектром (палочкой), или "бати", изготовленным из панциря черепахи. После окончания периода Хэйан японской истории (1185 год н. э.) путешествующие монахи-буддисты исполняли ряд лирических сказаний о легендарных героях и произведения на исторические темы, аккомпанируя себе на биве. В Древней Японии особо почитаемому оружию, к примеру, мечам самураев, а также музыкальным инструментам с особой историей давали сентиментальные имена и считали, что они обладают душой и разумом. Это похоже на западную традицию, когда блюзовые музыканты дают имена своим гитарам. Некоторые из древних инструментов отличались уникальным звуком. Во многих японских квайданах содержатся истории, имеющие отношение к музыке и музыкальным инструментам, с которыми контактировали призраки.
[6]В Японии считалось стратегически мудрым нарушить душевное спокойствие врага и тем самым ослабить его непоколебимость, чтобы затем одержать над ним легкую победу.
[7]Ворота Расёмон были самыми южными воротами города Киото. В период, который описывается в данной истории, это было очень опасное место, где обитали убийцы и куда ни один дворянин или богатый человек не осмеливался войти. Эти ворота также использовались как место, куда несли тела умерших. В 1950-х годах известный японский режиссер Акира Куросава снял классический детектив об убийстве, названный, как и ворота, "Расёмон". Этот кинофильм основан на нескольких историях из "Кондзаку моногатари".
[8]Онмё-дзи – это человек, искусный в астрологии и гадании и практикующий "онмё-до" – искусство онмё. Слово "онмё" означает "инь и ян", мужское и женское начала, лежащие в основе движения и изменений в природе. Онмё основано на китайском искусстве астрологии, предсказаний и даосского волшебства. Жители Запада могут познакомиться с частью этой древней традиции, обратившись к китайской классической "Книге перемен", которая представляет собой разновидность даосского предсказания.
[9]Бродячие группы демонов назывались "хякки-яко", что буквально переводится как "путешествие сотни демонов ночью". Считалось, что, если человек путешествовал ночью, он подвергался опасности быть убитым, если столкнется с группой хякки-яко.
[10]Северо-восточное направление в японской астрологии и гаданиях называлось "кимон" – "ворота демона".
[11]Сикидзин, или сикигами – это дух, которого волшебник использует как слугу. В западном фольклоре ему соответствуют сверхъестественные слуги ведьм – черные коты, а также духи, используемые ведьмами в "Макбете" Шекспира.
[12]В Азии одной из практических функций астрологов и волшебников было определение "благоприятных" для исполнения важных действий дней. С предсказателем будущего обычно консультировались относительно наиболее удачного дня, в который лучше всего играть свадьбу, вступать в сражение или покупать собственность.
[13]Послать сикидзина, чтобы убить человека, – очень серьезный риск для онмё-дзи. Если сикидзин будет не в состоянии убить жертву, он может вернуться и убить вместо него онмё-дзи.
[14]В древней Японии мужья и жены благородного происхождения обычно не жили вместе в одном и том же доме даже после того, как они сочетались браком. Обычно женщины жили с родителями в их доме, в то время как муж посещал ее ночью для любовных встреч. Пока он продолжал посещать ее, они считались мужем и женой. Если он прекращал свои посещения, это было эквивалентно разводу (см. "История о "живом" призраке, который убил свою соперницу"). Если родители жены были богаты и считали зятя хорошим приобретением, они позволяли ему жить у них с женой и заботились о нем как о сыне.
[15]"Мими-букуро" – антология, написанная Нэгиси Сидзуэ, знатным самураем, жившим в эпоху Эдо. Слово "мими" переводится как ухо, "букуро" – сумка. Создатель антологии, Нэгиси, был помощником губернатора Садо, отдаленного большого острова в Японском море. В то время он начал записывать то, что слышал от людей, и складывал рукописи в большую сумку. В конце концов, в этой коллекции скопилось более тысячи историй, и была издана в десяти томах. Эти истории относятся к различным жанрам – от описания исторических событий до историй о призраках.
[16]Инари – бог торговцев, а его посланником является лиса, или "кицунэ". Статуи священных кицунэ можно увидеть по обе стороны от известных ворот Тории. Наиболее важная святыня Инари в Японии – это святыня Хусими Инари в Киото, где "тысяча" красных туннелей, имеющих форму ворот Тории, ведут к главному залу.
[17]В древней Японии границы провинций были блокированы контрольными пунктами и пограничниками; для того чтобы пересечь границу, требовалось разрешение.
[18]"Кон" – звукоподражательное слово, передающее звук, издаваемый лисой.
[19]"Кику" – женское имя, "муси" – насекомое.
[20]1688–1704гг.
[21]1796г.
[22]Существует известная пьеса, основанная на легенде о Кику, названная "Банею Сараясики". В этой пьесе Кику была обвинена не в том, что подложила иглу, а в том, что разбила тарелку из фамильного сервиза. Она была замучена до смерти в роднике. После смерти девушки ее призрак каждую ночь появлялся у источника и начинал считать посуду. – Ити-май (одна тарелка), ни-май (вторая тарелка)...
И так до девятой тарелки. Десятая тарелка отсутствовала. Люди называют этот дом "Сара-ясики"; "сэра" переводится как "тарелка", "яс