К СЕМИНАРУ № 3 и К СЕМИНАРУ №4

РАЗВИТИЕ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ

 

И далее (с.278)

 

Данная проблема философии науки имеет в себе три аспекта.

Первый. Что составляет сущность дина­мики науки? Это просто эволюционное изменение (рас­ширение объема и содержания научных истин) или развитие (изменение со скачками, революциями, каче­ственными отличиями во взглядах на один и тот же предмет)?

Второй вопрос. Является ли динамика науки процессом в целом кумулятивным (накопительным) или антикумулятивным (включающем постоянный отказ от прежних взглядов как неприемлемых и несоизмери­мых с новыми, сменяющими их)?

Третий вопрос. Мож­но ли объяснить динамику научного знания только его самоизменением или также существенным влиянием на него вненаучных (социокультурных) факторов?

 

И далее (с.278)

Оче­видно, ответы на эти вопросы нельзя получить, исходя только из философского анализа структуры сознания.

Необходимым является также привлечение материала реальной истории науки.

Впрочем, столь же очевидно, что история науки не может говорить «сама за себя», что она (как и всякий внешний опыт) может быть по-разному проинтерпретирована, «рационально рекон­струирована».

Тип этой рациональной реконструкции существенно зависит от выбора, предпочтения, оказы­ваемого той или иной общей гносеологической, фило­софской позиции (сенсуализм — рационализм, эмпи­ризм — теоретизм, имманентизм — трансцендента­лизм, редукционизм — антиредукционизм и т. д.).

Обсуждение сформулированных выше вопросов заняло центральное место в работах постпозитивистов

И далее (с.279)

 

 

(К. Поппера, Т. Куна, И. Лакатоса, Ст. Тулмина, П. Фейерабенда, М. Полани и др.) в отличие от их предше­ственников — логических позитивистов, считавших единственным «законным» предметом философии на­уки логический анализ структуры ставшего («готово­го») научного знания.

 

И далее (с.279)

 

Поскольку ответы на вопросы о динамике научного знания нельзя дать без обращения к материалу истории науки, именно последняя была объявлена постпозитивистами «пробным камнем» ис­тинности ее реконструкций.

 

И далее (с.279)

 

Однако при этом часто забывалась другая сторона, а именно, что предлагае­мые постпозитивистами модели динамики научного знания не только опирались на историю науки, но и предлагали («навязывали») ее определенное видение.

И далее (с.279)

 

Это «видение» заключалось, в частности, не только в различном понимании механизма функционирования и динамики науки, но и вытекающих из него с необхо­димостью различных вариантов разделения компонент науки на внутренние и внешние.

 

Так, с точки зрения попперовской модели динамики научного знания, про­цесс открытия научных законов — внешний фактор для истории науки, тогда как для М. Малкея и Дж. Гилбер­та — внутренний.

С позиций большинства постпозити­вистов психологические и социальные детерминанты принадлежат к внешней истории науки, тогда как Т. Кун, М. Полани, П. Фейерабенд частично включают их во «внутреннюю историю» науки.

Для Поппера фак­ты — абсолютная ценность науки, они бесспорны (хотя и конвенциональны), общезначимы и кумулятивны.

С позиций Т. Куна они относительно ценны, необщез­начимы (их истолкование зависит от принятой господ­ствующей теории— «парадигмы»), а в целом фактуальное знание — некумулятивно.

 

И далее (с.279)

 

Говоря о природе научных изменений, необходимо подчеркнуть, что хотя все они совершаются в научном сознании и с его помощью (т. е. отвечают его внутрен­ним разрешающим возможностям и регулируются его структурой), их содержание зависит не только и не столько от сознания, сколько от результатов взаимо­действия научного сознания с определенной, внешней ему объектной реальностью, которую оно стремится

 

И далее (с.280)

 

 

постигнуть (в конечном счете— отгадать).

 

История науки — это не логический процесс развертки содер­жания научного сознания, а когнитивные изменения, совершающиеся в РЕАЛЬНОМ историческом простран­стве и времени.

 

Далее, как убедительно показывает РЕАЛЬНАЯ история науки, происходящие в ней когни­тивные изменения имеют эволюционный, т. е. направ­ленный и необратимый характер.

 

Это означает, напри­мер, что общая риманова геометрия не могла появить­ся раньше евклидовой, а теория относительности и квантовая механика — одновременно с классической механикой.

 

 

И далее (с.280)

 

Иногда это объясняют с позиций трактовки науки как обобщения фактов; тогда эволюция научного зна­ния истолковывается как движение в сторону все боль­ших обобщений, а смена научных теорий понимается как смена менее общей теории более общей.

 

В логике «степень общности» вводится обычно экстенсивно.

Понятие А является более общим, чем понятие В, если и только если все элементы объема понятия В входят в объем понятия А, но обратное не имеет место.

 

Взгляд на научное познание как обобщение, а на его эволю­цию как рост степени общности сменяющих друг дру­га теорий — это, безусловно, индуктивистская концеп­ция науки и ее истории.

 

Индуктивизм был господству­ющей парадигмой философии науки вплоть до середины XX века.

В качестве аргумента в ее защиту был выдви­нут так называемый принцип соответствия, согласно которому отношение между старой и новой научной теорией (должно быть) таково, чтобы все положения предшествующей (и тем самым все факты, которые она объясняла и предсказывала) выводились в качестве частного случая в новой, сменяющей ее теории.

 

В ка­честве примеров обычно приводились классическая механика, с одной стороны, и теория относительности и квантовая механика, с другой; синтетическая теория эволюции в биологии как синтез дарвиновской концеп­ции и генетики; арифметика натуральных чисел, с одной стороны, и арифметика рациональных или дей­ствительных чисел, с другой, евклидова и неевклидова геометрии и др. Однако, при ближайшем, более стро­-

 

И далее (с.281)

 

гом анализе соотношения понятий указанных выше те­орий, никакого «частного случая» или даже «предель­ного случая» в отношениях между ними не получается.

 

Рассмотрим, например, уравнение, связывающее зна­чения масс в классической и релятивистской механике:

где m — движущая масса; m₀ — масса покоя; V— скорость движения массы; с — скорость света.

Это уравнение безусловно говорит о том, что с

 

увеличением V m — возрастает, т. к. √1- V² — умень­шается. При V = 0, m = m₀, но это

c²

лишь один случай самой классической механики, притом ее статики, но не динамики. При V = с — уравнение не имеет мате­матического смысла.

 

А ведь только при рассмотренных значениях V возможно логическое выведение значе­ния массы тела в классической механике из уравне­ний массы тела релятивистской механики в качестве частного случая.

 

«Частного случая» не получилось. Тогда, может быть, более осмысленным является тол­кование классической механики в качестве «предель­ного случая» релятивистской механики? В самом деле, при последовательном уменьшении V значение m все больше приближается к значению m₀, но никогда его не достигает (по самому смыслу релятивистской меха­ники), поэтому m₀ не может быть рассмотрено и в качестве «предельного случая» т, так как это возмож­но только при исчезновении самого движения тела (при V = 0).

 

Ясно, что выражение «предельный случай» имеет очень нестрогое и скорее метафорическое зна­чение. Очевидно, что масса тела либо меняет свою величину в процессе движения, либо нет. Третьего не дано. Классическая механика утверждает одно, реля­тивистская — прямо противоположное. Они несовме­стимы и, как показали постпозитивисты, несоизмери­мы, т. к. у них нет общего нейтрального эмпирического

 

И далее (с.282)

 

 

базиса. Они говорят разные и порой несовместимые вещи об одном и том же (массе, пространстве, време­ни и др.).

 

 

И далее (с.282)

 

Аналогичные возражения можно привести и в от­ношении других «любимых примеров» кумулятивистов.

Классическая механика: можно одновременно задать точное значение двух переменных — координаты фи­зического тела и его импульса.

Квантовая механика: этого сделать принципиально нельзя, если, конечно, не пренебрегать значением постоянной Планка, наклады­вающей количественное ограничение на предел мак­симально допустимой одновременной точности этих сопряженных величин.

 

И далее (с.282)

 

Современная синтетическая эволюция не есть аддитивная сумма положений аутентичной дарвинов­ской теории эволюции и, скажем, менделевской гене­тики. Они противоречат друг другу в понимании ха­рактера эволюции: номогенез в дарвиновской теории эволюции видов через естественный отбор и в общем случайный (неконтролируемо-многофакторный) харак­тер эволюции в современной синтетической теории.

 

И далее (с.282)

 

То же самое отрицательное заключение можно сделать и в отношении применения принципа соответ­ствия к эволюции математического знания (принцип Ганкеля). Строго говоря, неверно утверждать, что ариф­метика действительных чисел является обобщением арифметики рациональных чисел, а последняя — обоб­щением арифметики натуральных чисел.

И далее (с.284)

 

Рассмотрим, наконец, соотношение евклидовой и неевклидовых геометрий. Последние не являются обобщением первой, так как синтаксически многие их утверждения просто взаимно противоречат друг дру­гу.

В евклидовой геометрии через одну точку на плос­кости по отношению к данной прямой можно прове­сти только одну параллельную ей прямую линию; сумма углов любого треугольника равна строго 180°; отношение длины окружности к ее диаметру равно π. В геометрии Лобачевского: через одну точку на плос­кости по отношению к данной прямой можно прове­сти более одной параллельной ей прямой линии, сум­ма углов любого треугольника всегда меньше 180°, от­ношение длины окружности к диаметру всегда больше π. Частная риманова геометрия: через точку на плос­кости по отношению к данной прямой нельзя прове­сти ни одной параллельной ей линии, сумма углов любого треугольника всегда больше 180°, отношение длины окружности к диаметру всегда меньше π. Ко­нечно, ни о каком обобщении геометрий Лобачевско­го и Римана по отношению к геометрии Евклида гово­рить не приходится, так как они просто противоречат последней.

Правда, оказалось, что противоречия между ними можно избежать, если дополнительно ввести такой параметр, как кривизна непрерывной двухмерной по­верхности. Тогда их удается «развести» по разным предметам. Утверждения геометрии Евклида оказыва­ются верными для поверхностей с коэффициентом кривизны 0 («старые добрые плоскости»). Положения геометрии Лобачевского выполняются на поверхнос­тях с постоянной отрицательной кривизной (коэффи­циент кривизны имеет одно из фиксированных значе­

 

 

И далее (с.285)

ний в континууме {о....-l}, исключая крайние значе­ния. Утверждения частной римановой геометрии, на­против, выполняются на поверхностях с постоянной положительной кривизной (коэффициент кривизны имеет одно из фиксированных значений в контину­альном интервале {о....-+l}, исключая крайние значения. Таким образом, возможна только одна евклидова гео­метрия и бесконечное множество геометрий Лобачев­ского и Римана. Впоследствии Риман обобщил все эти случаи в построенной им общей римановой геометрии, где кривизна пространства является не постоянной, а переменной величиной. Однако, это чисто формальное обобщение, никак содержательно не влияющее на решение вопроса о соотношении евклидовой и неевк­лидовых геометрий. Итак, геометрия Евклида не является частным слу­чаем ни геометрии Лобачевского, ни геометрии Рима­на, так как последние «не имеют права» принимать значение коэффициента кривизны 0.

 

 

И далее (с.285)

 

Но, может быть, евклидова геометрия может быть истолкована как «пре­дельный случай» неевклидовых геометрий? Оказыва­ется, тоже нет. Ибо, во-первых, понятие «предельного случая» является качественным и нестрогим. Во-вто­рых, конечно, можно сказать, что плоскость Евклида яв­ляется пределом внутренней или внешней поверхнос­ти шара, но с таким же правом можно утверждать, что евклидова прямая есть «предельный случай» треуголь­ника Лобачевского, а евклидова окружность «предель­ным случаем» треугольника Римана. Ясно, что такие утверждения являются столь же бессодержательными, сколь и нестрогими. Одним словом, понятие «предель­ного случая» призвано скрыть качественное различие между различными явлениями, ибо при желании все может быть названо «предельным случаем» другого. Метафоричность и нестрогость данного понятия все­гда позволяют это сделать.

 

И далее (с.285)

 

Таким образом, принцип соответствия с его опо­рой на «предельный случай» не может рассматривать­ся в качестве адекватного механизма рациональной

 

И далее (с.286)

 

реконструкции эволюции научного знания. Основан­ный на нем теоретический кумулятивизм фактически представляет собой редукционистскую версию эволю­ции науки, отрицающей качественные скачки в смене фундаментальных научных теорий.

 

 

И далее (с.286)NB!!!

 

ПРИЗНАНИЕ НАЛИЧИЯ КАЧЕСТВЕННЫХ СКАЧКОВ В ЭВО­ЛЮЦИИ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ означает, что ЭТА ЭВОЛЮЦИЯ ИМЕЕТ ХАРАКТЕР РАЗВИТИЯ, когда новые научные теории ставят под вопрос истинность старых теорий, посколь­ку они не могут быть СОВМЕСТИМЫдруг с другом по целому ряду утверждений о свойствах и отношениях одной и той же предметной области.

 

 

И далее (с.286)

 

Когда пытаются «развести» старую и пришедшую ей на смену новую теорию по различным предметным сферам, считая каждую из них истинной в своей обла­сти, то, как правило, явно лукавят, выдавая желаемое за действительное.

 

Например, когда говорят, что клас­сическая механика истинна для описания движения физических тел с большими массами и малыми скоро­стями, тогда как релятивистская истинна для описа­ния движения малых масс с большими скоростями. Во-первых, это нестрогое высказывание, ибо здесь точно не определяют границу, с которой начинаются боль­шие массы и большие скорости, а, во-вторых, реляти­вистские эффекты либо имеют место при любых ско­ростях (кроме 0), либо не имеют. А здесь классичес­кая и релятивистская механика несовместимы в своих ответах. Другое дело, что при малых скоростях реля­тивистский эффект значительно меньше, чем при боль­ших, и с практической точки зрения (для простоты расчетов и моделей) им можно пренебречь. Но пре­небречь чем-то — не значит отказать ему в существо­вании.

 

 

И далее (с.286)

 

Необходимо также подчеркнуть, что несовмести­мость старой и новой теорий является не полной, а лишь частичной. Это означает, во-первых, что многие их утверждения не только не противоречат друг другу, а полностью совпадают (например, что последующее состояние физической системы зависит только от ее предыдущего состояния, и ни от чего более, утвержда­ется и в классической, и в релятивистской физике). Во­-

 

И далее (с.287)

 

вторых, это означает, что старая и новая теории частич­но соизмеримы, так как вводят часть понятий (и соответ­ствующих им предметов) абсолютно одинаково (напри­мер, масса и в классической, и в релятивистской фи­зике понимается как мера инерции; прямая линия и в евклидовой, и в неевклидовой — как кратчайшее рас­стояние между двумя точками и т. д. и т. п.).

 

НОВЫЕ ТЕОРИИ ОТРИЦАЮТ СТАРЫЕ НЕ ПОЛНОСТЬЮ, А ЛИШЬ ЧАСТИЧ­НО, ПРЕДЛАГАЯ В ЦЕЛОМ СУЩЕСТВЕННО НОВЫЙ ВЗГЛЯД НА ТУ ЖЕ САМУЮ ПРЕДМЕТНУЮ ОБЛАСТЬ.

 

И далее (с.287)

 

Проблема выбора наиболее предпочтительной из конкурирующих теорий, как отмечали многие класси­ки науки (А. Эйнштейн, М. Планк, А. Пуанкаре, Н. Бор и др.), — очень сложный, многофакторный и длитель­ный процесс, отнюдь НЕ СВОДИМЫЙ не только к степени соответствия каждой из них имеющимся фактам, но и вообще к логико-методологической реконструкции.

 

 

И далее (с.287)

 

Как хорошо показали в своих работах Т. Кун, П. Фейерабенд, М. Малкей и др. процесс смены фундаменталь­ных научных теорий существенно ОПИРАЕТСЯ на соци­альный, психологический и философский контексты, включающие не только знания, но и традицию, веру, авторитет, систему ценностей, философское мировоз­зрение, самоидентификацию исследовательских поко­лений и коллективов и т. п.

 

И далее (с.287)

 

Согласно Т. Куну, переход от одной господствующей фундаментальной научной теории («парадигмы») к другой, составляя когнитивное содержание научных революций (своеобразных точек бифуркации, моментов разрыва общей динамики на­учного знания), означает «ОБРАЩЕНИЕ» ДИСЦИПЛИНАР­НОГО НАУЧНОГО СООБЩЕСТВА В НОВУЮ НАУЧНУЮ ВЕРУ, пос­ле которого наступает период кумулятивного, непре­рывного, рационально и эмпирически регулируемого процесса научного поиска.

 

 

И далее (с.287) NB!!!

 

Итак, РАЗВИТИЕ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ ПРЕДСТАВЛЯЕТ СО­БОЙ НЕПРЕРЫВНО-ПРЕРЫВНЫЙ ПРОЦЕСС, характеризую­щийся качественными скачками в видении одной и той же предметной области. Поэтому В ЦЕЛОМ РАЗВИТИЕ НАУКИ ЯВЛЯЕТСЯ НЕКУМУЛЯТИВНЫМ.

 

И далее (с.287)

 

Несмотря на то, что по мере развития науки постоянно растет объем эмпи­рической и теоретической информации, было бы весь­

 

И далее (с.288) NB!!!

 

 

ма опрометчиво делать отсюда выводы о том, что ИМЕ­ЕТ МЕСТО ПРОГРЕСС В ИСТИННОМ СОДЕРЖАНИИ НАУКИ. Твер­до можно сказать лишь то, что СТАРЫЕ И СМЕНЯЮЩИЕ ИХ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫЕ ТЕОРИИ ВИДЯТ МИР НЕ ПРОСТО СУЩЕ­СТВЕННО ПО-РАЗНОМУ, НО ЗАЧАСТУЮ И ПРОТИВОПОЛОЖНЫМ ОБРАЗОМ.

 

Прогрессистский же взгляд на развитие тео­ретического знания возможен только при принятии философских доктрин ПРЕФОРМИЗМА и ТЕЛЕОЛОГИЗМА применительно к эволюции науки.

 

 

ПРЕФОРМИЗМ (от лат. prae — пред, перед и forma — форма, вид: praeformo — заранее формирую, предобразую) — концепция развития организма как разворачивания заложенных в зародышевых структурах свойств. Вкачестве альтернативной П. концепции в истории европейской культуры выступает концепция эпигенеза, согласно которой развитие организма может быть рассмотрено как процесс становления новых качеств(классическая концепция эпигенеза Аристотеля, виталистическая — У.Гарвея, механистическая — Декарта идр.). В своей эволюции П. восходит к античности (Гиппократ, Анаксагор и др.). Согласно учению о гомеомерияхАнаксагора, semen человека включает в себя — в автохтонной, но миниатюрной форме — сосуды, сухожилия, кости, ногти, волосы и т.п., которые в ходе взросления лишь актуализируются, становясь видимыми. В эпохуВозрождения П. был рефлексивно осмыслен как альтернатива креационистским представлениям о жизни. Аналогично трактовался П. и в Новое время: так, с точки зрения Р.Левенгука, эмбрион еще до оплодотворенияпредставляет собой — в яйце или семени — полностью сформированный организм, который может бытьнаблюдаем с помощью увеличительных приборов; согласно Мальбраншу, взросление понималось не какразвитие, но как количественный рост. В 18 в. П. получил новый импульс развития, посколькуестествознанием была доказана несостоятельность идеи ‘самозарождения жизни’ (А.Галлер, Ш.Бонне, Л.Спалланцани и др.); мутационные отклонения в этом контексте механистически объясняли на основанииньютоновского принципа всемирного тяготения (Ж.Бюффон, Дидро). В монадологии Лейбница идея П. обретает статус универсального методологического принципа, будучи экстраполированной на мировойпроцесс в целом (см. МОНАДА). Формирование в биологии клеточного учения и — позднее — выявление ролигена в процессах репродукции послужили поводом оформления ‘цитологического П.’, во многомпредвосхитившего современную идею о хромосомах как материальном носителе информации о взросломорганизме. Синтетическая теория эволюции, опирающаяся на достижения современной генетики, преодолевает дихотомию П. и эпигенеза, полагая онтогенез двусторонним процессом, детерминантамикоторого выступают как наследственные признаки (актуализация которых, однако, рассматривается какпроцесс качественных изменений организма), так и факторы внешней среды, приводящие к его изменениям(приспособительного, мутагенного и т.п. характера). Первым прецедентом подобного интегрального взгляда наразвитие организма является позиция Канта по этому вопросу, основанная на отказе и от крайностей П., и отвиталистического эпигенеза и опирающаяся на идею ‘родовой преформации’, разработка которой Кантомявляет собой классический пример прогностической проработки философией понятийного аппарата естествознания.   История Философии: Энциклопедия. — Минск: Книжный Дом. А. А. Грицанов, Т. Г. Румянцева, М. А. Можейко. 2002. ТЕЛЕОЛОГИЯ (от греч. telos (teleos) — результат, цель и logos — слово, учение) — филос. учение об объяснении развития вмире с помощью конечных, целевых причин. В современной методологии рассматривается как принципобъяснения, дополняющий традиционную причинность причинами-целями. Корни телеологического подхода кдействительности следует искать в тех теряющихся в глубокой древности антропоморфных представлениях, когда люди стали приписывать явлениям и процессам природы целесообразный характер своих действий иповедения. Возникшие позднее попытки объяснения целесообразности в природе и обществе с помощьюпринципов механистического детерминизма и причинности потерпели неудачу. Уже в антич. философии предпринимаются усилия по объяснению процессов развития в живой природе иистории с помощью особых целевых причин. Принципы такого телеологического объяснения сформулировалАристотель, который считал, что подобно тому, как деятельность человека содержит актуальную цель, так иявлениям природы присуща имманентная потенциальная цель, которая реализуется в процессе их развития. Эта цель и служит той внутренней причиной, благодаря которой происходит движение от низшей стадии квысшей и достигается конечный результат развития, или энтелехия. В большинстве случаев Аристотельрассматривал энтелехию как целевую причину, а телеологические объяснения считал дополнениемпричинных объяснений. В качестве логической формы телеологических объяснений он указывал напрактический силлогизм, в посылках которого формулируются необходимые условия для осуществления цели, а в заключении — сама цель. В Новое время телеологические взгляды пропагандировались защитниками идеи внешней целесообразности, устанавливаемой якобы Богом. В противовес им сторонники утилитарной целесообразности (X. Вольф) утверждали, что мир создан «ради целей человека». Дальнейшее развитие представления оцелесообразности нашли в «Монадологии» Г.В. Лейбница, выдвинувшего принцип предустановленнойгармонии, согласно которому гармония между монадами, или психологическими элементами мира, а темсамым и происходящими в нем явлениями, устанавливается благодаря божественному вмешательству. Именно такая гармония составляет основу целесообразности в мире. Сатирическое изображение подобнойцелесообразности в «этом лучшем из возможных миров» дал Вольтер в романе «Кандид, или Оптимизм». И. Кант, сознавая ограниченность традиционного причинного объяснения явлений живой природы, начинаетрассматривать целесообразность как дополнение к внешней причинности. Хотя такой подход можнорассматривать как возврат к т.зр. Аристотеля, для Канта «целесообразность природы есть особое априорноепонятие, которое имеет свое происхождение исключительно в рефлектирующей способности суждения». Поэтому он отрицает объективное существование целей природы и рассматривает целесообразность какособый эвристический принцип познания. С возникновением экспериментального изучения природы, началом которого стали исследования Г. Галилеемзаконов механического движения тел, на первый план выдвигаются исключительно причинные объясненияпроцессов природы, а телеологические постепенно сходят со сцены. С господством механистическогомировоззрения галилеевская традиция в объяснении явлений, ориентирующаяся на принципымеханистической причинности, одерживает победу над аристотелевской традицией, опирающейся на понятиецели. Ситуация в науке стала существенно меняться после проникновения в нее идеи развития. Эволюционная теория Ч. Дарвина в биологии и теории развития в социологии и др. общественных наукахпоказали явную неприменимость принципов механической причинности к живой природе и обществу. В связис этим в научном познании вновь пробуждается интерес ктелеологическим объяснениям. Прежде всего, онвозникает у историков и социологов, которые сталкиваются с анализом целей, интенций и мотивов действийлюдей. Квазителеологические объяснения, основанные на приписывании целей живой природе, иногдапредпринимались даже некоторыми биологами, хотя отвергались большинством ученых. В настоящее времятелеологические объяснения рассматриваются как эвристические способы исследования и допускаются каквспомогательные и дополнительные объяснения, которые желательно со временем свести к объяснениям спомощью законов и причин явлений. Философия: Энциклопедический словарь. — М.: Гардарики. Под редакцией А.А. Ивина. 2004.

 

И далее (с.288)