Под нами многометровая толща снега. На окружающих склонах многие миллионы кубометров медленно текущего льда. И вокруг на многие километры ни одной живой души. Мы словно на другой планете — оторваны от всего земного мира. Сказочное царство! Здесь моя творческая мастерская, моё рабочее место.
Горы научили терпеть, научили умению приспосабливаться к обстановке, создавать себе рабочие условия, комфортность и находить удовольствие в самых неблагоприятных обстоятельствах. И, если уж так складывается, то и пренебрегать ради работы удовольствием и комфортом. Впрочем, понятие «комфорт» очень условно и субъективно. Для нас это возможность вытянуться в полный рост в палатке и наличие поблизости снега или льда, чтобы добыть воду для чая. Если, конечно, есть ещё бензин в примусе или газ в баллоне…
Очередная высотная ночь брызжет метеорами, вздрагивает редкими снеговыми обвалами. Только кашель нарушает стылую тишину. Постепенно снизошло прерывистое забытьё тревожного, неглубокого сна.
14 апреля.
Звёзды медленно увядают. Из прозрачного, светлеющего на глазах полумрака утренних сумерек, на фоне зардевшегося румянца зари, выявляется ломаная линия вершин. Рассвет плавно перекрашивает бирюзу неба в нежнейшие лиловые цвета с золотистыми оттенками.
Из туманной рассветной дымки, постепенно обретая контрастность и объёмность, медленно возникает нереальный в своей грандиозности Гималайский хребет: вознесённые в небесную бездну, облитые слепящей солнечной яркостью ледяные громады — великолепные, совершенные, вечные творения природы.
Восхитительная красота. И мощь, поражающая воображение, вызывающая нервный озноб.
А над прекрасными огромными горами — огромное прекрасное небо.
Здесь много гор, но от них не тесно. И над горами очень много неба, но под ним не скучно. Здесь просторно глазам и уму. Здесь спокойно сердцу и радостно душе.
...Ночью палатки обледенели и вмёрзли в снег. Сворачиваем – они громко хрустят.
В 6-30 выходим. Снег под ногами жёсткий и шершавый, как бетон. Без ледорубов, только с лыжными палочками на крутизне неуютно. Здесь лучше не падать. Если не разобьёшься, то уж сотрёшься точно.
...Карабкаемся по заледенелым скальным полкам, продираемся сквозь густые заснеженные заросли.
Наконец выбрались на гребень, и перед нами открылся широкий снежный цирк, за которым в ярком тёплом свете разгорающегося дня высится Макалу. Гора искрится в небесной сини. Её гребни блестят. Вдоль них реют на утреннем ветру розовые снежные флаги. Гора прекрасна, как талантливая скульптура. Словно не грубые и необузданные тектонические горообразовательные процессы вознесли её на порог стратосферы, а изваяна она сказочными волшебниками из конгломерата неба и земной тверди.
...Поднимаемся по заснеженной скальной пиле, обходя по жёсткому крутому снегу череду жандармов. Иногда перелезаем через них в лоб.
Слева открылся очередной крутой снежный цирк, обрывающийся в глубокое, забитое облаками ущелье. С его противоположного склона ниспадает по скалам водопад – колоссальный, грандиозный.
Справа наш гребень обрывается в бездонную пропасть. В её глубине облака. За ней вдали гряда снеговых гор, над которыми сияет прекрасная Канченджанга. Потоки тропического ветра сталкиваются в синеве с ледяным горным воздухом и в этом месте чистое, ясное небо внезапно застилается мгновенно возникающими облаками.
...Шаг за шагом, метр за метром, минута за минутой, час за часом — идём вверх. Снег раскис под жарким солнцем. Идём, глубоко проваливаясь. Когда останавливаемся отдохнуть — каждый раз — солнце прячется за облаком, и мы начинаем замерзать. А когда нужно идти — солнце открывается и жарит нещадно. «Закон подлости» в действии.
... Напряжённый траверс снежных склонов над глубоким скальным обрывом…
...Вышли на крутую снежную перемычку. Это южная седловина перевала Шиптон-Ла. Высота 4200. Небольшой спуск и вновь вверх, ещё выше. Пересекаем снежный склон, изборождённый лавинами.
...Долгий крутой подъём ко второй перемычке перевала. Задыхаясь, месим ногами рыхлый снег. Наконец взобрались на широкую снежную седловину. По карте её высота 4800. Здесь полощутся на ветру молитвенные буддистские флаги и ленты с мантрами. Тенги ещё подвесил к гирлянде флажки и ленту — за наш успех.
...Спустились в широкий снежный цирк, чтобы из него вскоре взойти на следующую седловину. Она выведет в ущелье Барун. А река Барун вытекает из ледника Барун. Это уже наш ледник. В его верховьях, у подножья Макалу, друзья ждут нас в Базовом лагере. До него идти ещё несколько дней.
...Склон качается в глазах синхронно с усталыми шагами. В теле вялость, противная слабость. Злое высотное солнце нестерпимо слепит и обжигает. А воздух ледяной. Нет здесь в воздухе водяных паров, нет долинной пыли и копоти, сам воздух так разрежён, что солнечным лучам нечего в нём нагревать.
Солнце призывно и поощрительно улыбается нам — загорайте! Но на этой высоте, при здешней чистоте и прозрачности воздуха, солнечные лучи буквально испепеляют кожу. Потому не о загаре заботимся, а о защите от него — всё время на лицах солнцезащитные маски, и ещё мажемся защитными мазями, кремами.
...Движемся медленно, пробивая глубокую траншею в рыхлом снегу. Вокруг царство снега и льда, а мы подыхаем от африканской жары и жажды. Сейчас под нашими ногами большое озеро — замёрзшее, заваленное снегом. Посередине цирка в мульде снег протаял и призывно блестит талая вода. Понимаем, что здесь сильно обгорим. Но сил уже совсем нет, и мы останавливаемся возле воды на обеденный привал. Сверху укрылись зонтиками. Но солнце достаёт снизу, отражаясь от снега.
Одно облако, висящее чуть в стороне и выше остальных, вдруг озарилось по контуру радугой. Просветы в облаке тоже окаймлены радужными цветами. Красиво! Мы такое с Витей Буйленко наблюдали однажды на Памире, поднимаясь с ледника Гармо на гребень хребта ОПТЭ. Но тогда спектральные цвета не были такими яркими, граница между ними была нечёткой. А это нынешнее облако ну просто великолепно!
...Вновь топчем промокшими ботинками ступени в глубоком снегу, взбираясь по высокому крутому склону. Долгий изматывающий путь, не требующий, к счастью, технических ухищрений.
...Сколько прошли после привала — час? Два? Или всего 15 минут? Чувство времени совсем задавлено усталостью.
...Наконец выбрались на седловину. Путь в вышину: выносливость, долгое упорство, преодоление усталости и страха, дурного настроения и раздражения, недомогания и мрачных предчувствий.
И теперь — блаженная неподвижность. И тишина. Огромная! Невероятная — бездонная, безграничная. И вокруг залитый ею огромный мир в снежно-ледовом сверкании. И пот на губах — солёное вино победы.
Горы обступили, вплотную приблизив и круто задрав горизонт, иззубрив его снежными гребнями, мощно контрастирующими с небом, набирающим всё большую яркость синевы.
Такая красота кругом, такой размах, такой простор!
Перехватило сердце. Сдавило душу. Это не медицинское, не сердечная недостаточность. Скорее, её избыточность — переполняющее всё твоё существо чувство восторга, его физическое ощущение, рождающее необъяснимую сладкую боль в глубине потрясённого сознания. Кажется, Станислав Лем говорил, что у людей будущего пребывание в горах станет таким же элементом культуры, как чтение книг, как общение с музыкой...
...Начали спуск в забитое снегом ущелье. На каждом шагу глубоко проваливаемся. Часто, зависнув на рюкзаке, беспомощно болтаем ногами в пустоте меж заваленных снегом каменных глыб. В глубине отчётливо слышно журчание талой воды. Мука мученическая!
Слева отвесная скальная стена с опасно нависшими снежными карнизами. Откуда-то с её верха рухнула лавина и, громыхнув по кулуару, сорвала камнепад. Это смертоносное месиво грохнулось на наши свежие следы буквально за спиной...
Скользя, спотыкаясь, падая, застревая меж невидимых под снегом камней, проваливаясь в бегущие под снегом ручьи, продолжаем спуск. Несчастный мистер Пробеж чаще не ногами идёт, а на четвереньках ползёт.
...Долгий, утомительный и небезопасный траверс крутого снежного склона под стеной камнепадоопасных скал. Со стены грохочут водопады. По отвесной бурлящей воде с грохотом рушатся камни. Неприятно. Но привычно — ситуация, как на родном Кавказе в весеннее межсезонье.
...Постепенно снега становится меньше. Через полтора часа спустились в джунгли. Чуть ниже границы леса на обтаявшей наклонной каменистой площадке среди деревьев стоит палатка. Возле неё нежно воркует влюбленная парочка – молодые англичане из Глазго. Говорят, что забрались сюда отдохнуть от цивилизации: — Вы-то нас понимаете?..
...Сбросили уже полтора километра высоты, а ещё спускаться и спускаться! Теперь — сквозь густые джунгли по забитому снегом крутому руслу ручья. Оскальзываемся на мокрых стволах упавших деревьев, на обледенелых камнях. Проваливаемся в ледяную воду. Сползаем по скользким скальным стенкам вдоль водопадов. Перебираемся по мокрым брёвнам и снежным мостикам через притоки. Если здесь кто-то сломает ногу... Стало понятно, почему многие экспедиции здесь навешивают перила.
...Противоположный склон ущелья Барун — крутые скалы, заросшие непроходимыми джунглями. Там явно никогда не ступала нога человека. Там могут ожидать любые, самые чудесные и чудовищные неожиданности. И не только «снежный человек», но гигантские динозавры могут обитать тысячами. И места хватит, и еды, и никто их не потревожит.
...Наше ущелье постепенно переродилось в каньон. По бокам узкой щели – уходящие в небеса отвесные скалы. С трудом пробираемся вдоль левой стены. И вот, на девятом часу изнурительной ходьбы, наконец-то оказываемся на орографически правом склоне ущелья Барун. Вышли из каньона внезапно — словно шагнули из темноты на свет сквозь трещину в стене.
...Место называется Цяте. Здесь традиционно останавливаются на бивак все экспедиции, идущие на Макалу.
Снега почти нет. По сравнительно ровной каменной площадке бегут прозрачные ручьи. Рядом с нашими палатками они водопадом срываются со стометрового скального обрыва к бурлящей внизу реке. Река яркого изумрудного цвета.
Над палатками нависают скалы. В просторной и сухой скальной нише идеальное место для костра. Костёр нещадно чадит, вызывая у нас кашель. Ядовитый дым ест глаза. А шерпы дым не замечают.
Вокруг серебряный переплеск потоков, яркие цветы, незнакомые деревья. Они обросли длинными бородами мха и лишайников. Вот бы тут задержаться, несколько дней порисовать!
...Ветер утих, и воздух словно застыл. Огненный закат освещает крохотные наши палатки посреди Гималаев. И нас, усталых, притихших.
...Постепенно солнце снижается, и день медленно угасает. Мороз крепчает по минутам. В высоких горах времена года меняются по несколько раз на день. Мы ещё не отошли от солнечного пекла, а уже начинаем подмерзать.
...Густеющие сумерки плавно окутывают безмолвные горы, постепенно расцвечиваясь мерцающими звёздами. Становясь всё ярче и увеличиваясь в количестве до невообразимой бесчисленности, звёзды в небе искрятся, как снежинки.
…Сине-бирюзовая ночная тишина повисла вокруг... Мерцают в лунном свете горы... Звёзды над нами, как и мы, дрожат от холода... Холод, как и голод, стимулирует воображение. И, как папу Карло когда-то согревал нарисованный на куске старого холста очаг, так нас во сне греют воспоминания о тепле родного дома и близких людей.
...Холодный, мерцающий звёздный свет освещает наши тёплые сны...
15 апреля.
Ночь безоблачная.
К утру задул, крепчая, ледяной ветер из верховьев Барунского ущелья.
Подъём в 5-00. Очень холодно. И от реки сыро, промозгло. Замшелые деревья жутковатыми призраками темнеют сквозь туман.
...Лица у нас у всех красные и распухшие. К носу, к ушам и скулам невозможно притронуться. Губы в трещинах и коростах. Ни ложку в рот взять, ни к кружке приложиться, ни расхохотаться, глядя друг на друга. Вчерашнее солнышко на снежных склонах Шиптон-Ла отлично нас поджарило. Глядя на наши лица, шерпы от души веселятся. Им-то жгучее горное солнце нипочём, их защищает смуглость кожи и грязь. Наши портеры никогда не испытывают потребность смыть с себя ночной сон или дневной пот и дорожную пыль. Похоже, что с водой они соприкасаются лишь при переправе вброд. Впрочем, там, где полгода хлещут муссонные ливни, действительно может развиться некоторая водобоязнь. Она понятна и простительна.
...С рассветом уходим — в розовую зарю, сквозь плотный розовый туман – через заснеженные джунгли вверх по ущелью.
...Продираемся сквозь залепленное смёрзшимся снегом переплетение древесных стволов, ветвей и корней. Перебираемся через каменные завалы. Слева над нами скалы уходят вверх почти отвесно. Справа — отвесно вниз. В тёмной глубине каньона гремит река. Идём, пересекая крутые «живые» осыпи. Здесь все составляющие их каменные многогранники неустойчивы. На каждой грани — свежий скол. Над головой нависли каменные глыбы.
Солнце озарило борт ущелья, по которому поднимаемся — сразу резко увеличилась камнепадная опасность. Переходим на другой берег по нависшему над бурной водой снежному мосту. Вдруг ужасный грохот со склона, где недавно шли. Каменный блок рухнул вниз! В нём несколько тонн веса...
Склон, по которому теперь идём, пока в тени. Нависающие камни ещё сцементированы со стеной ночным морозом. Камнепад маловероятен. Но всё же неприятно ощущать себя под смертельным прицелом.
...Дальше — траверс крутых глинистых склонов. Ступеньки не больше столовой ложки — лишь рантом ботинка зацепиться. То лезем круто вверх, обходя скальные сбросы, то сползаем круто вниз к зелёным террасам у воды — к уютным полянкам, поросшим душистым можжевельником.
Макалу всё чаще выглядывает из-за поворотов, и вот уже постоянно нависает над ущельем, стоя по пояс в облаках.
В душе восторженный трепет, как бывает в храме. Мы, действительно, как в храме, где купол — высокое небо, и под ним алтарь — Макалу.
Великая Гора не парит над миром, а царит над ним, исполненная достоинства и величия. Макалу, как монарх на свиту придворных, глядит из поднебесья на окружающие горы. Графика её гигантских склонов стремительна и упруга. Динамика снежной, скальной и ледяной крутизны очаровывает и завораживает. Вот она – долгожданная, материализованная мечта!
Состоится ли восхождение? Будет ли успешным? Тайна. Тайна судьбы...
«Кто любит, тот любим», — поёт Гребенщиков. Так ли? Мы-то любим Макалу. А она нас?
Пообщаемся с Горой — узнаем. И о себе каждый из нас что-то новое непременно узнает. Восхождение — всегда творчество. А творчество радостно и вдохновенно, но трудно. Творчество всегда — преодоление. И всегда новое знание.
...Через три часа добрались до урочища Янг Кхарка. Высота 3865. Ущелье расступилось. Здесь широкая зелёная поляна с песчаными проплешинами, поросшая колючим кустарником. Спокойная река в низких мягких берегах. По сторонам грандиозные скалы с водопадами. Над ними, совсем близко, ослепительно полыхают ледяные вершины. Впереди высокий вал древней конечной морены, заросший сосновым, рододендроновым и можжевеловым лесом. Высоко над ним вдали сиреневая скальная стена. На недоступной высоте в стене таинственное круглое отверстие. Грот? Пещера? Вот бы туда забраться! Жаль, нет времени.
В центре поляны маленький каменный храм. Внутри скульптура Будды и жертвенник. Он увешан ленточками с мантрами, и засыпан монетами. Агафонов добавил ещё, прося удачи для нашей экспедиции.
Около храма молитвенная стена из камней. Камни богато орнаментированы витиеватыми буддистскими текстами. Рядом на высоких бамбуковых шестах множество вертикальных белых флагов с текстами молитв. Ближе к лесу — хижина из дикого камня, с низким входом. Над крышей трещат на ветру гирлянды разноцветных молитвенных флажков — как праздничные флаги расцвечивания на корабле.
Наползают тучи, цепляясь за макушки сосен. Вскоре солнце померкло в тумане, стало мутным, тусклым и далёким. С близких ледников потянуло холодом. Пошёл снег.
...Устраиваемся на бивак. Вдруг бешеный ветер, словно сорвавшись с привязи, рывком бросился на нас. Хватаемся за расстеленные на земле полотнища палаток. Они, раздувшись как аэростаты, рвутся из рук, грозя умчаться в облачную даль. Короткая яростная схватка с вихрями — кто кого... Мы победили!
...Портеры устроились на ночлег вместе с Буддой, развели костёр возле жертвенника.
А в тёмной и прокопчённой хижине Саша Алейников варит на дымном костре козлятину. Запах будоражит гастрономические чувства и активизирует слюноотделение.
Генерал настроил спутниковый телефон и передал в Краснодар очередную информацию.
Свежесть вокруг потрясающая, в городской тесноте и духоте абсолютно немыслимая. Ветер могуче гудит в кронах сосен, раскачивая их, как камыш.
...К вечеру снегопад прекратился и ветер утих. Но опять не могу рисовать — ничего не видно из-за тумана. Обидно. Это у молодости в запасе вечность. У меня уже нет. Я очень боюсь не успеть сделать того, что должен, что могу сделать только я и никто другой. Не люблю вечера. Они всегда наполнены горечью. Они пронизаны грустью от сознания быстро, бесследно и бесполезно пролетающей жизни. Почему-то, при подведении итогов, всегда оказывается, что сделано гораздо меньше, чем хотелось.
Когда-то в юности я открыл для себя горы. Потом себя в горах. Позже осознал горы в себе. Затем открывал горы для других людей, как инструктор. И вот теперь открыл себя для гор и для людей, как художник, изображающий горы.
Стараюсь показать людям горы не издали, не извне, какими их все знают, а вблизи, вплотную, изнутри. Так видят немногие.
Горы, как искусство – красота и величие, искренность в отношениях с самим собой. А искусство – это любовь. Оно рождено любовью, и любовь рождает. Оно идёт от сердца, и обращено к сердцу. Искусство – это искренность. И, чем меньше художник озабочен выражением своей индивидуальности, тем скорее и ярче она бывает выражена.
Быть художником, по-моему, сложнее, чем музыкантом. Ведь художник объединяет в себе и исполнителя, и композитора, и музыкальный инструмент, и его настройщика.
Успех или неуспех художника — в нём самом. По Сеньке и шапка. Большому топору — большое плаванье! Конечно, однажды осознав это, очень непросто отказаться от привычных извинительных мотивировок своих творчеких неудач. Трудно признать своё несовершенство. Тут как раз уместно вспомнить знаменитого Куинджи, сказавшего однажды: «Объяснить-то всё можно. А ты возьми, да победи!»
Впрочем... Не помню имя поэта, кажется кто-то из англичан, стихи его в память запали:
Я — никто. А ты — ты кто?
Может быть — тоже — Никто?
Тогда нас двое. Молчок!
Чего доброго — выдворят нас за порог.
Как уныло — быть кем-нибудь.
И — весь июнь напролёт
Лягушкой имя своё выкликать
К восторгу местных болот.
...После еды забились под крыши. Кто — под дырявую крышу из прелых бамбуковых циновок. Кто — под яркие, разноцветные, непромокаемые капроновые крыши. Всем одинаково холодно и промозгло. Из гончаровского диктофона, разгоняя нашу тоску, поёт бессмертный Визбор.
Горы то полностью открываются, то смутно проступают сквозь облачную вуаль неясными силуэтами — самое акварельное состояние! Взялся за работу. Но солнышко, отдельными участками контрастно и эффектно освещавшее дальние горы, теперь исчезло. Свет мутный и неопределенный, цвет вообще отсутствует, — окружающий пейзаж стал монохромным. А через четверть часа повалил снег и задул ветер. Пока я метнулся к палатке за зонтом, чтобы укрыть работу, порыв ветра сорвал с планшета бумагу и вместе с кнопками зашвырнул куда-то в середину близкого облака…
Решил повторить попытку. Макая кисти в уже леденеющий у берега Барун, пишу сумрачную акварель — вид вниз по ущелью, в сторону перевала Шиптон-Ла. Вдруг, совершенно непредсказуемо, откуда-то сбоку сквозь туман прорвалось яркое солнце и всё в природе изменилось до неузнаваемости!.. Но вскоре снова всё потонуло в серости очередного приступа плотного снегопада... А потом последовала новая солнечная атака — теперь пронзительные лучи яркого света зажгли радугу над снегами! Потом мир резко потух, как электричество отключилось.
Восторгаясь природой и удивляясь собственной выдержке, абсолютно спокойно, без психоза внутренне перестраиваясь и переделывая всё заново, закончил-таки акварель. Она получилась даже вполне приличной. Хоть и ничуть не походит ни на мой первоначальный замысел, ни на то, что было в природе на самом деле.
Никак не пойму, от чего зависят в моей работе успех или неудача. Иногда с восторгом работаю, радостно и вдохновенно, а в итоге получается ерунда. А иногда через силу, с ужасным преодолением работается, буквально с отвращением, на одном лишь чувстве долга и ответственности, а неожиданно возникает сильное произведение. Странно это. Есть в этой необъяснимой непредсказуемости и абсолютной от меня независимости какая-то потусторонность. Тайна какая-то неведомая, но прекрасная, влекущая, заставляющая вновь и вновь браться за кисти в надежде на новые радостные озарения.
А наиболее продуктивно и результативно мне работается не в душной, прокуренной мастерской под бдительным и обидчивым контролем строгого городского жизненного распорядка, а на воле встреч и общений, среди друзей-странников, бродяжников-бражников, когда как-то само собой возникает благотворное, благодатное и созидательное, результативное рабочее состояние...
...Долго восторженно наблюдал, как меняются вечерние краски на склонах гор, на небе и на кипящих в нём тучах. До чего ж всё красиво, совершенно, гармонично в этом суровом, вздыбленном мире!
...Небо заслонили тёмные громады гор. Меж ними в вышине зажглись переливчатые многоцветные звёзды. Но вскоре их поглотили тучи. И пришла ночь. Беззвёздная, очень тёмная, душная, ветреная и холодная.
...Перед сном Эдик неплотно завинтил флягу с чаем, и он вылился на мой спальник. Приснилось ночное купание в Чёрном море.
16 апреля.
Плотная чернота в ночном небе, просвистанном холодным ветром, постепенно сменяется блеклой, мутной белёсостью. Под утро ударил мороз. Снаружи палатки покрылись льдом, внутри – инеем. Мокрый спальник примёрз к полу.
За ночь небо очистилось от туч. И в верховьях ущелья ещё одна высокая незнакомая гора озарилась рассветом.
— Эверест! — с почтением промолвил сирдар Тенги и молитвенно сложил ладони под подбородком.
С бумажками в кулаках рассевшись по утренней нужде в рододендроновском лесочке, любуемся, как тёплые лучи восходящего солнца разгораются на высочайшей вершине планеты. Не каждый день доводится видеть такое.
…Сила, спокойствие и мудрость источаются Гималаями... Всё ещё не верится, что мы действительно находимся в великих горах, всё ещё невероятна сама возможность оказаться в этих легендарных местах, убедиться в реальности их существования.
…Двинулись дальше вверх длинным извилистым путём. Над нами в вышине игра солнца с облаками и белизной горных склонов — ослепительная на фоне густой небесной синевы.
В ледяном воздухе запах хвои. Карабкаемся вверх по крутым склонам, процарапываясь сквозь плотные заросли, получая по горячим ушам и лбам заледенелыми ветками. Часто срываем дыхание, глубоко проваливаясь в снег. Выдыхая клубы пара, пробиваемся через сугробы. Спотыкаемся об заледенелые камни, оскальзываемся на заснеженных глиняных откосах.
День ветреный, холодный и угрюмый. Синь небес небрежно заляпана серыми пятнами косматых облаков.
...Поднялись до границы леса. Выше нет ни деревьев, ни кустов – долго не увидим теперь зелени.
...Затяжной подъём по глубокому снегу. Вошли в суровый каменный цирк. Вокруг скальные стены с нависающими карнизами. С них то и дело грохочут обвалы. Накатило чувство тоски, бесприютности и полной беспомощности. Гималаи такие огромные! А мы такие крохотные, легко уязвимые, беззащитные...
...Миновали древнюю молельную стену. Над ней высоко в отвесной скале широкое отверстие. Говорят – именно в этой пещере Будда без пищи, постоянно медитируя, провёл в одиночестве 12 лет. Лишь однажды пришла снизу женщина по имени Сузата и накормила его сладкой рисовой кашей. Именно здесь Будда постиг божественный смысл жизни и обрёл способность творить чудеса.
Про чудеса не знаю. Но если 12 лет никто не мешал, действительно можно было много хорошего, красивого и полезного придумать и сделать.
...Под снегопадом пришли в урочище Йя Кхарка. Высота 4500. Сильный ветер и мороз. Проваливаясь почти до пояса, под пургой топчем в снегу площадки для палаток. Бедняга Пробеж крупно дрожит. Не спасает его и русская шапка-ушанка, плотно завязанная под подбородком.
...Юрий Агафонов и Витя Буйленко попытались связаться с базовым лагерем. Тишина в эфире.
...К вечеру пурга прекратилась. В верховьях ущелья висят чёрные тучи, позолоченные бьющими из-за них лучами солнца. Над головой ярко-синее небо. А вниз по ущелью — волнистое море ослепительных облаков. Облака многоярусные, плотные, контрастные — прекрасные!
...Эдик Гончаров жалуется на сильную зубную боль. Зуб заболел под «мостом». Наш доктор Лёша Яковенко классный хирург. Ему бы что-нибудь у кого-нибудь отрезать. Зубная боль его не вдохновляет. Даже не стал походную аптеку распаковывать: — Полощи водкой! Само пройдёт...
...Вокруг царство тишины, пронизанное оранжевым закатным сверканьем, наполненное шорохом и посвистыванием ветра. Ветры гор не похожи на городские ветра — нервно-порывистые, рваные и дёрганые, спотыкающиеся о дома и заборы, путающиеся в грязных подворотнях. В горных ветрах нет пыли, шелеста мусора, звона стёкол, дребезга трамваев и автомобильного зловонья. Они дуют ровно и мощно, свежо и чисто... Сегодня они летят туда, где мы уже были — оттуда, где мы скоро будем, куда ещё только поднимаемся.
...Ветер разогнал нацеплявшиеся на вершины облака, и ничто не мешает великолепному золотому свечению заката, обещающему морозную звёздную ночь и яркое солнечное утро.
Всё вокруг постепенно окрасилось торжественно-пурпурными, затем тревожно-фиолетовыми тонами. Потом все цвета разом поблекли, и возник всеохватный перламутрово мерцающий свет. С наступлением сумерек небо стало ярко-бирюзовым. По мере того, как оно темнеет, на небосводе появляются трепетные звёзды. Медленно всплыл из-за острозубого горизонта огромный, яркий, совсем низкий лунный диск. Можно подпрыгнуть и сбить лыжной палкой. Можно накинуть верёвку, пристегнуться карабином и — в полёт сквозь ночь. Но не хочется прыгать. Приятно долго молча и неподвижно смотреть на это чудо прелестное и слушать тишину ночи. Луна висит над гигантскими горами, проливая на них серебристое сияние.
Из аметиста и агата,
Из задымлённого стекла,
Так удивительно покато
И так таинственно плыла,
Как будто «Лунная соната»
Нам сразу путь пересекла.
…Эдик стонет...
17 апреля.
Небо, пробуждаясь, вспыхнуло оранжево-золотистым сиянием из-за огромных горных кряжей.
Мы завозились в своих палатках, собираясь в дорогу. Когда выбрались наружу, — ударило жёстким ветром в лицо и охватило морозом.
Откопали из-под смёрзшегося снега заледенелые палатки. С хрустом свернули. Но они не помещаются в чехлы. Разборные палаточные дуги смёрзлись и не хотят разбираться. Мороз пронзает пальцы острой болью.
Горы, покрытые свежевыпавшим снегом, в этот рассветный час являют собой зрелище величественное и необычное. Они незнакомые, без сверканья и блеска. Горы матовые. И пушистые, как детские игрушки.
Рассвет возродил контрастность и придал плоским силуэтам гор гранёную объёмность. Огненный свет медленно разлился по заснеженным склонам. В теплеющем небе, как градина, дотаивает луна.
…Гончаров на завтрак ест анальгин и к десне прикладывает анестезин. Это Саша Алейников снабдил его таблетками из своей личной аптечки.
...Поднимаемся по наклонному снежному полю. Ступени не прессуются и совершенно не держат наш вес. Глубоко проваливаемся в перемёрзший порошкообразный снег.
Слева в вышине сверкает великолепная скально-ледовая стена пика № 6. Обвал с неё в позапрошлом году чуть не похоронил экспедицию из Кузбасса.
…День постепенно разгорается, набирая силу. Ветер смёл с неба облака, словно отбросил прядь седых волос с синих глаз. Солнце сияет тепло и ясно. И постепенно раздевает нас.
…В небесах покой. Тёмно-синее, с примесью сиреневого цвета, близкое небо над нами безгранично, бездонно, безупречно. Рюкзак за спиной тихо, размеренно поскрипывает в такт шагам, как крылья в неспешном плавном полёте…
Идём час за часом безостановочно. И параллельно нам идут по небу редкие облака. Мы с ними идём в одну сторону, идём вместе, с интересом и симпатией поглядывая друг на друга. Горы позволяют утолить обычную для городских пешеходов тоску по небу.
... В полдень генерал Агафонов установил по рации связь с нашим базовым лагерем. У ребят всё в полном порядке. От вертолётной площадки на 4800 они за три дня перетащили весь экспедиционный груз на 5700 и оборудовали Базовый лагерь. Сейчас они работают на Горе, ставят промежуточные высотные лагеря на 6100 и 6400.
...Перечёркивая крутой снежный склон пунктиром следов, идёт группа альпинистов. Идти тяжело: подламывает ноги усталость… солёный едкий пот, заливая глаза, струится по лицу... Лёгкие с трудом фильтруют из жидкого воздуха драгоценный кислород. Сердце захлёбывается, сбивается с ритма. Изнурительная, монотонная, однообразная, безрадостная работа. Руки, перетянутые в плечах грузовыми лямками рюкзака, отекают и отнимаются. Усталось нестерпима. Но терпишь. Потому что привык терпеть. Потому что терпеливость — одно из условий игры с горами. Усталость привычна и, в общем, переносится нормально — лишь мышцы, пульс и дыхание заняты ею до предела, а сознание на эту постоянную и обязательную восходительскую спутницу не отвлекается. Усталость заранее запланирована, как накладные расходы на радость восхождения.