— Я не Энн, не Энн. Меня зовут Андрианна Дуарте. И я не хочу быть Энн Соммер!
Ева вздохнула, закрыв журнал. Она даже восхищалась смелостью девочки. Но у нее был приказ.
— Если ты такая решительная девочка, Энн, то постарайся понять, что я тебе говорю. Я уже давно знаю один секрет. Иногда случаются вещи, которые нам могут нравиться или не нравиться, и мы к ним можем относиться двояко — и так и эдак, по-разному. Первый путь — простой, это значит вести себя как хорошая девочка. Второй путь — трудный: сопротивляться. Но это сделает для тебя все только труднее. А сейчас дело обстоит так: что ни говори — ты уже стала и будешь Энн Соммер. И тебе лучше привыкнуть к этому, ведь с этим ничего не поделаешь. Ты понимаешь меня, Энн?
Андрианна повернулась к своей мучительнице, глаза ее распухли от слез, в них были гнев и ненависть:
— Меня зовут не Энн, меня зовут Андрианна Дуарте!
Когда стюардесса принесла обед, Андрианна посмотрела на бургундский бифштекс — и ее вырвало. На еду, на себя, отчасти на Еву Хэдли.
Когда они наконец приземлились в Багдаде после всех задержек, их ждала машина с шофером в какой-то странной одежде, а потом они поехали по улицам с так же странно одетыми людьми, и Андрианна подумала, что все это выглядит очень занятно. Вокруг были какие-то удивительные здания, так не похожие на дом, в котором они жили с мамой и Розой.
И вот после того, как девочка долго сдерживала слезы, они потекли ручьем. Она принялась тереть глаза кулачками и жалобно прошептала Еве Хэдли:
— Мне здесь не нравится. Я не хочу, чтобы у меня было новое имя. Пожалуйста, верните мне мое старое. И я хочу домой. Можно мне вернуться домой? Там Роза. Я хочу вернуться к Розе. Разве нельзя мне вернуться и вернуть настоящее имя? Я обещаю, что буду хорошей. Простите, что меня вырвало на вас. Я этого не хотела. И пожалуйста, скажите мистеру Уитту, что прошу простить меня, если я вела себя плохо. Скажите ему, что я обещаю быть очень хорошей.
Она зарыдала:
— Я никогда не буду делать ничего плохого.
Ева Хэдли бессильно покачала повой и посадила Андрианну на колени:
— Нет, девочка, я знаю, что ты не плохая. И мистер Уайт знает это.
Она стала укачивать ребенка, но у нее самой капали слезы.
— Ты будешь счастлива, вот увидишь, — сказала она и могла только надеяться, что так и будет.
Еще она надеялась, что Хелен Соммер с мужем — люди достойные, и еще ей хотелось, чтобы хозяин Эндрю Уайт сам делал грязную работу или, по крайней мере, разрешил бедному ребенку остаться у себя на родине, а не посылать ее неизвестно куда, напугав почти до безумия.
Четверг
Когда Джонатан занял место наблюдателя за каютой Андрианны, солнце еще не взошло. Ожидая ее появления, — он почему-то решил, что ей нравится такое время дня, — он не замечал холода. Он, вообще говоря, делал это не без опаски, несмотря даже на густой туман, в котором он не видел даже пара от собственного горячего дыхания в холодном воздухе. Свитер и тяжелый кожаный пиджак, купленные накануне, пригодились, хотя он и не думал, что они понадобятся ему для этой странной утренней вахты.
Часа через два, когда она все еще не появлялась, ему стало холодно, хотя солнце уже взошло. И чтобы согреться, он стал время от времени бегать на месте. Все же он решил продолжать свою службу, так что готов был даже пропустить завтрак, несмотря на острую потребность в согревающей чашке кофе.
Он не уходил со своего поста, пока не увидел, что стюард привез к ее каюте еду. Тогда он понял, что можно будет на какое-то время уйти самому чего-нибудь поесть, по крайней мере, пока она не закончит завтракать. Но он так спешил вернуться назад, что успел только проглотить булочку с двумя чашками кофе, а вторую забрал с собой.
Рано или поздно, рассуждал он, ей придется выйти. Подышать свежим воздухом, поплавать, погулять, может быть, зайти в салон Элизабет Арден, который он заметил еще вчера. Может, ей нужно что-нибудь купить.
Когда уже стало понятно, что ничто не заставит ее выйти из каюты этим утром, он продолжал стоять, как часовой, ощущая, что в этом есть что-то возвышенное. «Ну конечно, — сказал он сам себе, — должна же она выйти на обед». Но вот опять появился стюард и опять привез еду к дверям ее комнаты. Когда стюард возвращался, Джонатан вежливо спросил:
— Мисс де Арте себя хорошо чувствует?
— Да-да, я так полагаю, сэр. Она хорошо выглядит. К тому же у нее хороший аппетит.
— Хорошо, очень хорошо. Я рад это слышать, — проговорил Джонатан. Тут он вспомнил, что сам страшно проголодался, и спросил:
— Не могли бы вы и мне привезти чего-нибудь на обед?
— Конечно, сэр. Вам принести меню?
— Нет, не обязательно. Можно обойтись. А что взяла мисс де Арте?
— Поджарку из меч-рыбы. Во всяком случае, она говорила, что эта вещь очень аппетитная. Не желаете ли попробовать?
Джонатан немного подумал и покачал головой:
— Нет, спасибо. Пожалуйста, пару сандвичей, отбивную или ростбиф. Недожаренный.
— А чего хотите выпить? — Тут стюард позволил себе едва заметную улыбку. — Мисс де Арте взяла себе чай.
— Ну, она англичанка, — рассмеялся Джонатан. — Мы, американцы, предпочитаем кофе.
— Очень хорошо, сэр. Кофе. Обед принести в каюту?
— Нет, спасибо, я будут обедать прямо здесь, на палубе.
— Но не слишком ли здесь прохладно, сэр?
— Нет, ничего, мне это нравится. Освежает. Кроме того, солнце сейчас выйдет.
— Конечно. Вы совершенно правы, сэр.
Но солнце появлялось на короткое время и опять исчезало. И так продолжалось все время, а его, Джонатана, «добычи» все не было видно.
Озадаченный и огорченный, он наконец пошел к себе в каюту переодеться к ужину. «Ведь не может же она там оставаться бесконечно, — думал он. — В конце концов должны же ее заинтересовать многочисленные развлечения на этом корабле. Ведь почему-то она не полетела на самолете, так же как и он сам? Ясно, что она не торопится в Штаты. Что там ее может ожидать?»
В голове у Джонатана было множество вопросов и ни одного ответа. Когда выйдет? Чем она будет заниматься? Ужинать? Танцевать? Играть в рулетку? Может быть, ей больше нравятся игровые автоматы? А может быть, она пойдет не на танцы, а в кино? Или на шоу в кабаре?
Как бы там ни было, он представлял себе, что при ее появлении к ней поворачиваются головы. Он представлял себе, как она отделывается от одного поклонника за другим. Так же, как она обошлась с Дуайтом: негрубо, но непреклонно. Во всяком случае, он надеялся, что она будет отсылать их... Всех... Потом он задумался о том, какой человек может ее привлечь. Что должно было бы заинтересовать ее или даже вызвать страсть...
Потом он стал воображать себе, какой будет близость с ней. Что тело ее прекрасно — это и так понятно. Но как все это будет выглядеть? Совпадает ли ее ритм с его ритмом? Или она просто срастется с ним, как вторая кожа? Будет ли она дикой и горячей или спокойной и неторопливой? Трудно ли ее пробудить или она сама вскрикивает в экстазе дико и требовательно? Каким бы ни был, однако, ее стиль и ее предпочтения, он мог бы поспорить на последний доллар, что Андрианна де Арте — женщина высшей страстности.
Одетый в вечерний костюм, Джонатан, выходя из каюты, насвистывал что-то в приятном настроении. Но не успел он закрыть за собой дверь, как заметил, что стюардесса подкатила тележку к дверям Андрианны — в третий раз за этот день.
Это зрелище привело его в такую ярость, что ему хотелось вырвать тележку у девушки и вместе со всей едой выбросить ее за борт, в темную воду. Но тут же ярость оставила его. Утомленный, озадаченный, разочарованный, Джонатан вернулся в каюту, не желая ни ужинать, ни наслаждаться вечером. Он улегся на диване и подумал: «Какого черта она там делает?» Он встал с дивана и зашагал. «Что же такого хорошего у нее в каюте, что она не хочет оттуда выходить?» Он поднялся в спальню по небольшой лесенке. «Или она все время проводит за международным телефоном? С кем, черт возьми, у нее может быть такой интересный разговор?» Он бросился на кровать. «Она что, ведет любовные дневники или смотрит видео? Или слушает стереомузыку?»
Ему уже казалось, что он слышит немые звуки музыки. Они складывались в печальную песню любви. И, погрузившись в глубокую меланхолию, он уже сам напевал про себя.
От Андрианны не ускользнуло странное бдение перед дверью ее каюты весь этот день. Ночью ей не спалось, и она смотрела в темноту через иллюминатор еще задолго до рассвета и видела, как он вышел на палубу и занял свою позицию. И еще не раз в этот день она выглядывала и видела, что он все там же — бродит по палубе туда-сюда без конца.
И чем бы он ни занимался, она знала, что будет дальше: он ждет ее, чтобы познакомиться. И она понимала, что ей тоже хочется контакта с этим симпатичным незнакомцем. Она размышляла, стараясь найти оправдание своему интересу к тому, что он увлекся ею. «В конце концов, это только способ провести время», — убеждала она сама себя.
Но вот наступил полдень, и она обратила внимание, что он все еще здесь, и поняла, что она еще более заинтересована и напряжена. Постепенно его присутствие также стало завораживать ее, как ее отсутствие — его. Многие мужчины хотели ее, и кое-кто добился некоторого успеха, по крайней мере, на какое-то время. Несколько человек очень долго добивались своей цели, но никогда еще не встречался мужчина, который, едва взглянув на нее, готов был часами ждать на холоде только для того, чтобы еще раз увидеть. И ведь эту женщину он никогда раньше не встречал и ничего не знал о ней, и у него нет никаких гарантий... Может быть, это игра? Ну, если это так, он найдет в ней серьезного противника. Сейчас, даже если ей и хотелось раньше пойти на ужин, она не пойдет, желая увидеть, что же будет дальше.
Но заметив, что она все больше и больше увлекается этим незнакомцем, она вдруг стала сердиться: как посмел он смущать ее своим присутствием, не зная даже, хотят его или нет! Ведь это его молчаливое наблюдение извне дразнит ее, вызывая всякие невозможные представления и заставляя ее думать о том, чего никогда не может быть, соблазняя лишь к самообману. А ведь годы назад, накануне восьмилетия, она уже давала себе обещание, что ее уже никто не обманет.
Когда они прибыли в дом Соммеров, где-то на окраине Багдада, Ева Хэдли уговаривала Андрианну принять новое имя и дом Соммеров, чтобы начать жить здесь заново.
— Нельзя быть счастливой, — объясняла Ева, — если ты не захочешь быть счастливой. А миссис Соммер не сможет заменить тебе мать, если ты не готова полюбить ее и не веришь, что она готова полюбить тебя. У них с мистером Соммером нет своих детей, а это значит, что они будут счастливы, когда ты станешь их приемной дочерью. А дело это особое... Ведь если в этом случае родители выбирают ребенка, значит, действительно хотят его.
Но все было совсем не так. Причем с самого первого мгновения, как только они с Евой вошли в дом Хелен Сом-мер. Очень маленькая, очень худая, с бледно-серыми глазами, очень светлая блондинка, Хелен Соммер не поцеловала ее. Она пожала руку Еве Хэдли и только взглянула на девочку, которую, как считалось, она выбрала в дочери. Хелен осторожно облизывала губы, как будто попробовала что-то очень кислое.
— Ну... посмотрев на нее, лучше считать, что она — племянница моего мужа, а не моя, — сказала она мисс Хэдли. — Я не думала, что она такая высокая, что у нее такие темные волосы, и она выглядит так... экзотически. Вы объяснили ей ситуацию?
— Я не знаю точно, что вы понимаете под ситуацией, — моргнула Ева.
— Я говорю о будущем окружении и воспитании Энн, заявила Хелен Соммер. — О той истории, которую выработали Энди... мистер Уайт и я: что она дочь моего бедного покойного деверя, Хуго Соммера, конечно, англичанина и бизнесмена, который работал в Испании и женился на испанской аристократке. Этим можно объяснить цвет волос девочки. Я думаю, она немного говорит по-испански?
— Я не уверена, — пробормотала Ева. — Я не знала, никто не говорил об этом... окружении. Ведь мы говорили только по-английски.
Хелен Соммер сделала нетерпеливый жест:
— Ты говоришь по-испански, Энн? Да или нет?
Андрианна сосала палец, чего она уже давно не делала, и ничего не отвечала.
— Ну, не важно, — сказала миссис Соммер так же нетерпеливо. — Мы будем говорить, что у нее всегда были английские гувернантки и что она посещала американские школы в Европе, это и решит проблему с языком. Называть нас она будет тетя Хелен и дядя Алекс, поэтому со всей историей проблем не будет. Во всяком случае, большую часть времени она будет проводить в школе. Как только через несколько недель мы переедем в Цюрих, — мистер Уайт не говорил вам, что мистер Соммер назначен туда? — так вот, лучше, думаю, будет для всех, если Энн сразу отослать в школу, как и предполагалось. В английскую школу, я полагаю, где она будет говорить с английским акцентом, а не с калифорнийским.
Она усмехнулась:
— Я жила в Сан-Франциско и, откровенно говоря, не нахожу их выговор особенно приятным. Конечно, я не хочу никого обидеть. Так вот английская провинция — самое лучшее место для Энн.
Ева Хэдли быстро и виновато посмотрела на Андрианну, у которой было растерянное выражение лица, и поторопилась сказать:
— Хорошо. Я собиралась остаться в Багдаде на несколько дней. У меня тут есть друг, который работает в американской нефтяной компании... Я могу побыть два-три дня с Андрианной, пока...
— С Энн, — поправила ее Хелен Соммер, холодно улыбаясь. — Да, мисс Хэдли, трудно ожидать, чтобы ребенок спокойно пережил трагедию, которая и взрослой-то женщине не под силу. Но вам оставаться здесь с ней необязательно. Чем раньше девочка научится самостоятельности, тем лучше будет для всех. Впрочем, вы, если хотите, поднимитесь наверх и побудьте с Энн. Можете объяснить ей всю историю, пока она не усвоит ее, и тогда вы будете свободны.
Когда Еве пришло время уходить, в присутствии Соммеров она обняла Андрианну и стала шептать ей с убежденностью, которой недоставало ей самой:
— Все поправится, вот увидишь, маленькая Энн Соммер...
— Я не Соммер! Я Андрианна. Дуарте! Андрианна Дуарте! Андрианна Дуарте! — Она повторяла это снова и снова; как будто для того, чтобы не забыть.
Как только Ева ушла, Хелен Соммер холодно посмотрела на нее:
— Думаю, лучше всего тебе сейчас же уйти в свою комнату, Энн, и оставаться там, пока ты не запомнишь, как тебя зовут. Может быть, тебе стоит повторять: меня зовут Энн Соммер, меня зовут Энн Соммер, — и ты это усвоишь.
Поднимаясь по ступенькам, Энн слышала, как «тетя» Хелен говорит «дяде» Александеру:
— Ты слышал? Она все повторяет, что она Андрианна Дуарте! Неблагодарная маленькая негодница! Вот что бывает, когда покровительствуешь своим подчиненным! Интересно, о чем думал этот дурацкий Эндрю, когда...
Она слышала, как «дядя» Александер рассмеялся, и это был гадкий смех.
— Я понимаю, тебе очень неприятно, моя дорогая, связываться с незаконным ребенком твоего богатого, но бывшего любовника, и мексиканской крали, ради которой он тебя бросил.
— Меня огорчает? Я тебе уже говорила: меня огорчает то, что мне пришлось связаться с этим отродьем из-за того, что ты мало на что годишься. Если бы ты не был таким неудачником, мне не пришлось бы брать ее, чтобы вырваться из этой проклятой дыры в цивилизованный мир.
— А разве мы попали в эту проклятую дыру в первую очередь не из-за тебя, дорогая? Ведь твой бывший любовник, этот кобель, так хотел от тебя избавиться, что использовал все свои связи, чтобы назначить меня сюда.
— Однако я не вижу, чтобы ты отказался от назначения в Цюрих, которое тебе тоже устроил «этот кобель». Не помню также, чтобы ты отказался от своей доли денег.
Но эти слова мало что значили для Андрианны, продолжающей подниматься. Она думала только о том, чтобы не заплакать, и все повторяла:
— Я — Андрианна Дуарте...
Через неделю Андрианна стала ходить в школу в Хассли, где получают образование отпрыски европейских сливок общества, пока их родители добиваются власти, заботятся о престиже и умножают богатство. Когда она вновь увиделась с Соммерами, они уже жили в хорошеньком домике в Цюрихе, где Александер служил в британском консульстве. Но она не часто видела Хелен. Как только она приезжала на каникулы, ее «тетя» уезжала за покупками в Париж, и так продолжалось несколько лет. Тем лучше было для Андрианны. С нее было достаточно и первой встречи с Хелен, которая не могла стать для нее даже другом, не то что матерью.
Андрианна сердито покачала головой, чтобы избавиться от непрошеной слезы. «Будь проклята Хелен... и Алекс... и Эндрю Уайт... Все они, которые все еще заставляют меня плакать!» Тут она вздохнула и горько рассмеялась, так как понимала, что проклятие лежит на ней самой.
В пятницу утром
Когда рядом с кроватью зазвенел телефон, Джонатан проснулся почти мгновенно. Привычным, почти автоматическим движением он взял трубку и взглянул на часы, которые снимал очень редко. Семь часов. Черт возьми, опять переспал.
— Джонатан Вест слушает, — проговорил он, прочищая горло.
— Доброе утро, мистер Вест, — донесся бодрый голос секретарши. — Извините за столь ранний звонок, но я хотела застать вас до вашей утренней тренировки... Я вас не разбудила? — недоверчиво добавила она.
— Нет, нет... Но в чем дело, Петти?
— Только что заходили из журнала «Тайм». Они хотят взять у вас интервью. Так как у них очень плотный график, ответ надо дать как можно скорее. Они хотят выудить статейку о вас, как об одном из четырехсот Форбса. Знаете тот ежегодный список четырехсот самых богатых в стране?
— Да, знаю, — сухо проговорил он. — Но почему меня? Я отнюдь не среди тех, кто возглавляет список, — в голосе прозвучало сожаление.
— Но вы ведь есть в списке. Во всяком случае, они хотят интервью с вами. Они сказали, что вы один из самых колоритных.
— Они так сказали? Колоритный? — Он потянулся, посмеиваясь, но на самом деле был доволен, поскольку никогда не избегал внимания прессы.
— Да, сэр, колоритный. И говорили о вас как о вундеркинде Калифорнии.
— В таком случае вам лучше позвонить им и сказать, что вундеркинд Калифорнии будет рад дать интервью. На какое время они его планируют?
— В том-то и дело, что у мистера Тея мало времени. Они хотят его на следующей неделе.
— Идет. Когда я вернусь, у меня будет запарка, так что назначьте на четверг или пятницу.
Положив трубку, Джонатан понял, что забыл спросить Петти, будет ли это статья для первой страницы с вынесенным на обложку заголовком. Вряд ли, решил он. Тем не менее большая статья в «Таймс» — дело не шуточное. Это еще одно подтверждение его статуса большого игрока. И что касается его, то ведь любая публикация всегда оборачивалась только благом. Так, статья о нем в «Лос-Анджелес таймс» привела к сделке о курорте в горах близ Санта-Круз. Эта покупка привлекла интерес Форбса. Когда же он приобрел еще несколько отелей на западном берегу, «Бизнес уик» приветствовала его как «восходящую звезду Калифорнии», а затем был разворот в «Форчун». И список продолжался. Он уже не уверен, что пришло раньше — успех или популярность.
Шагнув под горячий душ, Джонатан раздумывал: может ли на женщину, привыкшую быть в компании мировых знаменитостей, произвести впечатление нечто меньшее, чем передовица, вынесенная на обложку? Затем с острым приступом удовольствия он понял, почему проспал позже своих обычных шести утра: он грезил о встрече с прекрасной Андрианной. Припоминая маленькие камеи из этой воображаемой встречи, он наполнялся удивительным ощущением чувства благополучия и новой решимостью.
«Veni, vedi, vici. Пришел, увидел, победил». Он улыбнулся промелькнувшей в голове фразе. Слова Цезаря и его самого звали к оружию. Покорение Андрианны де Арте вскоре будет свершившимся фактом. Он был в этом уверен!
Одеваясь к завтраку, он увидел, как сквозь иллюминатор струилось сильное, яркое солнце. Добрый знак. Он сверил время. Пять минут девятого, а он умирал с голоду, словно провел ночь в лихорадке страсти.
Джонатан выполнил утреннюю рутину, словно был дома. Чтобы позавтракать, тело требовало движений. Он побрился у парикмахера, сходил в гимнастический зал, поплавал в бассейне, сфокусировав мысли на разработке стратегии дня. Но вместо того чтобы рассортировать приемы, которые он мог бы использовать, скажем враждебный захват, он обдумывал следующий шаг в битве за Андрианну. Вчерашний план — ожидать около ее каюты, когда она появится, оказался совершенно неприемлем. Он ругал себя за то, что подошел к ней так, будто ее охраняют мама с папой, а не вполне определенный международный конгломерат. Андрианна де Арте была непростая женщина и требовала более сложной стратегии.
Он осмотрел выставку цветов в Оранжерее и заказал отнести содержимое целой стеклянной витрины в каюту мисс де Арте. Менеджер магазина не повел и бровью. На борту «Королевы Елизаветы» все возможно, особенно когда в деле участвует богатый янки.
Когда его спросили, не хочет ли он написать записку, сопровождающую его дар, он немного подумал и решил ограничиться визитной карточкой и номером своей каюты. Крепости не берутся, если заранее сообщается о таких намерениях. Затем он вернулся к себе, чтобы наблюдать вручение цветов в свои иллюминаторы.
Часом позже он увидел, как восемь стюардов появились у дверей каюты Андрианны, мучаясь с массивным грузом. Тогда он опять уселся на диван смотреть «Даллас-видео», посмеиваясь над проделками Дуайта Рамсона. Если бы реальный деловой мир всегда был так забавен и занимателен!.. А тем временем сам с благоговением ждал телефонного звонка.
Через несколько минут в дверь постучали, и он прыгнул с дивана. Она пришла поблагодарить его лично! Неосознанным движением откинув волосы назад, другой рукой он распахнул дверь... И увидел всю восьмерку, возвращающую его цветы...
Он был разочарован и от этого злился, видя, как они расставляют цветы в каюте, переполняя ее густым ароматом. Что, черт возьми, она воображает о себе?
Но когда он порылся в карманах, чтобы дать стюардам несколько банкнот, гнев его испарился, и он улыбнулся себе. Возвращение цветов было как раз тем приемом, который был нужен — вызов! Андрианна де Арте знала, как вести игру с изысканностью.
Он признан. Не переиграл ли он? И не была ли полная каюта цветов слишком расточительной и показушной? В этом случае ему следовало сменить стиль и перейти на что-нибудь не столь грандиозное.
Он поднял трубку и заказал бутылку шампанского «Кристал», полагая свой выбор для женщины с очевидной проницательностью таким же очевидным и проницательным. Направляя вино в каюту мисс де Арте с двумя стаканами, он потребовал, чтобы к этому добавили две унции черной икры. Затем он почти не обращал внимания на происходящее на экране: разворачивающаяся его собственная игра была в тысячу раз более захватывающей.
Не отвергнет ли она его дар и на этот раз? Или все-таки оценит перемену тактики и позвонит, чтобы поблагодарить за внимание и пригласить распить шампанское вместе?
А может, она придет с приглашением сама?
С другой стороны, она может быстро набросать записку с благодарностью, но без приглашения присоединиться, оставляя ему возможность позвонить, предлагая выпить вместе.
Чтобы шампанское и икру доставили Андрианне, требовалось минут двадцать. Он посматривал через иллюминатор каждые две-три минуты. Еще четыре минуты следил уже за секундной стрелкой. Вот и ответ. Переведя дыхание, подошел к двери и, распахнув ее, опять увидел тележку и стюарда с запиской в руке.
«Обожаю шампанское, но никогда не ем икру. Так почему бы вам не съесть икру, пока я пью шампанское?» — прочитал он, развернув послание.
Джонатан был поражен, как громом. В записке не то что благодарности — подписи не было. И она не давала ему возможности позвонить ей и напроситься на визит.
Он рассмеялся: «Два ноль в вашу пользу, мисс де Арте».
Он не мог припомнить, чтобы какое-либо состязание, в котором он участвовал, приносило бы ему столько радости и развлечения.
Андрианна, глядя в свой иллюминатор, видела, как Джонатан, насвистывая, покидал свою каюту, счастливый, как жаворонок. «Проклятый дурак! Откуда он взялся? Что он теперь затевает?»
Когда к ее двери принесли цветы, казалось, что их был миллион, всех цветов и оттенков. Она была ошарашена. На мгновение она забыла даже, что решила вчера вечером... А вчера вечером она решила, что не может позволить себе... не имеет времени... играть игру незнакомца.
Но затем она убедила себя, что раздражена столь показным подарком, и приказала стюардам отнести цветы прямо — она сверилась с вложенной деловой карточкой — мистеру Джонатану Весту.
Как только они покинули ее со всеми ее великолепными цветами, ей захотелось крикнуть: «Это не честно!» Она свернулась на диване с его карточкой в руке. По крайней мере, она знала его имя! Джонатан Вест! И по странной иронии, этот мистер Вест жил в Калифорнии, где она родилась.
А затем она заплакала.
Когда принесли шампанское и икру и она поняла, что он не унялся, то так переполнилась чувством облегчения, что немного расслабилась. О, ничего страшного, если она пофлиртует денек-другой. Кроме того, она была уверена, что все, чего он хочет, всего лишь морской роман на время поездки, и ничего серьезного не случится. Конечно же, это не повредит.
Нацарапав ответ и вручив его стюарду, она вдруг поняла, как сильно стала занимать ее эта игра. Как же вы умны, мистер Джонатан Вест!
Прогуливаясь между корабельными магазинчиками, Джонатан обдумывал свое решение. Он имел дело с леди, вернувшей цветы и икру, но принявшей шампанское. Теперь следует послать ей подарок, который установил бы точнее, что она примет, а что нет.
Он предположил, что делу может помочь что-нибудь интимное. Но здесь требовались тонкое равновесие и точный расчет: да, интимное, не слишком. И он остановился на парадном халате из серебристого атласа от Диора и накидке в тон ему. Он полагал, что ансамбль произведет нужное впечатление. Халат можно использовать для интимных случаев... но — опять же — не обязательно.
А затем как человек, склонный к излишеству, он выбрал духи, чтобы присоединить их к подарку, — небольшой флакончик с названием «Страсть», покорившим его воображение. И все же он чувствовал себя неудовлетворенным.
Но теперь он знал, чего она хочет. Драгоценностей! Только не сочтет ли она такой подарок оскорбительным? Слишком нахальным? Откажется ли от него? Возможно. Но произведет ли это на нее впечатление? И интересно, что она сделает с ним?
Он выбрал тонкий браслет из желтого золота с маленькими бриллиантами и сапфирами, не столь кричащий и не крикливо дорогостоящий.
Затем, приведя в действие третью атаку, Джонатан вернулся в каюту и стал ждать последствий.
Прежде чем усесться выпить за себя дарованное шампанское, Андрианна решила сделать из этого нечто — обставить все таким образом, как если бы сам Джонатан Вест сидел напротив или, вернее, рядом с ней на дамасском диване, обитом бледно-голубым шелком... Она потягивала бы вино, а он смотрел бы на нее... Прежде всего она зажжет ароматизированные свечи. И Андрианна побежала к чемодану, чтобы найти их. Она всегда возила их с собой, наслаждаясь роскошью пузырящейся ванны в помещении, освещенном их соблазнительным светом и пропитанном их пьянящим ароматом. Она давно уже стала полагаться на эти уединенные удовольствия, чтобы поддерживать себя, успокаивая тем самым свои дух и тело.
Затем она точно решила, где и как она выпьет свое шампанское. В водовороте. В ванне из розового мрамора, с кружащейся вокруг нее ароматичной водой, при свечах Рено и наполняющей комнату музыкой.
Как играющий во взрослого ребенок, она побежала приводить все это в исполнение. Поставила шампанское рядом с лавандовой ванной, щедрой рукой насыпала в нее соли, зажгла свечи и, вдыхая их аромат, стала выбирать пленку в каютном шкафчике. Что-нибудь дымчатое и соленое, решила она. Эдит Пиаф? Нет — слишком французское, слишком печальное и, возможно, слишком apropos[1]. Вот нашла — Билли Холлидей. Тоже печально, но поскольку он американец, то подходит. Сев затем под жалобную мелодию, плывущую по комнате, в ванну, она поднесла игристое вино к губам.
Она едва могла дождаться его следующего шага. Он несомненно что-то предпримет, в этом она была уверена. Может, он предложит сделать что-нибудь совместно? Как он представляет себе идеальный романтический вечер здесь, на самом роскошном в мире океанском лайнере, где выполняется любая причуда? Или он пришлет другой подарок?
Нельзя сказать, что она не привыкла получать подарки от мужчин. Они являлись важнейшей частью ткани, из которой формировалась ее жизнь. Но она гордилась, что никто и никакие подарки не покупали ее. Одни подарки она принимала, другие возвращала, строго согласуясь с тем, как относилась к дарителю, а вовсе не к его дару. При всем том даже дорогие вещи, которые она оставляла себе, для нее значили немного. И самые изысканные обычно не имели сентиментальной ценности. Они были всего лишь элементами обеспечения безопасности, создаваемой на то возможное время, когда она вдруг будет отчаянно нуждаться в обмене их на... голые деньги, если окажется беззащитной.
Это была модель, выработавшаяся скорее из обстоятельств и нужды, чем продуманная заранее. И хотя она стала ее образом жизни, ей вначале и в голову не приходило, что все сложится именно так...