Когда Джонатан вернулся с обедом для двоих от «Карнеги Дели», Ренни не смог сообщить ему ничего нового о двух леди, обедавших в «Чайной». Однако он высказал свое мнение о напитках, которые принес Джонатан:
— Холодное пиво было бы лучше.
— Я люблю молоко с шоколадом, — ответил Джонатан коротко и начал жевать свой сандвич, размышляя в молчании о том, впустую или нет потратил он еще два часа, преследуя свою таинственную женщину. То, чем он сейчас занимался, было ему совершенно чуждо, не похоже на него самого. Впервые в жизни он ставит на первое место что-то, что не является бизнесом.
— Энни, ты совсем меня не слушаешь, — снова сказала Пенни.
— Да нет, что ты.
— Хорошо, что я только что сказала?
Андрианна безучастно взглянула на Пенни.
— Ну вот видишь! — рассмеялась Пенни. — Ты не слушаешь. Я сказала, что Николь едет увидеться с нами из Палм-Бич. Может быть, она уже здесь. У них с Эдвардом забронирован номер в «Трамп Тауэр», и они пригласили нас сегодня вечером поужинать. Я не приму от тебя никаких отговорок. Даже если у тебя встреча с самим мэром. Поняла?
Андрианна засмеялась:
— Ты же сказала мне, что не примешь никаких отговорок.
«Почему бы и нет? Будет очень мило посидеть со своими старинными приятельницами, посплетничать и похихикать, как когда-то. Забыть о том, что она совсем недавно влюбилась в человека, с которым могла бы быть счастлива до конца своих дней, если бы все иные условия были равными, а они равными не были... Хорошо заодно будет забыть и о завтрашней встрече, которая во многом определит ее дальнейшую жизнь».
— Нет, на вечер, у меня нет никаких планов, и я с удовольствием поужинаю с тобой и с Николь. А какие у тебя планы, Пенни? Как долго ты будешь в Нью-Йорке и останешься ли на ночь в «Плаца»? — Андрианна ждала, что Пенни ответит: нет. Ей очень не хотелось бы отвечать на миллион вопросов завтра утром, когда она станет собираться на назначенную ей встречу.
— Я не остаюсь. Сегодня вечером я отправляюсь в Даллас. У меня там куча дел. А ты? Ты остаешься в Нью-Йорке? Ну конечно! Если у тебя нет каких-то важных планов, давай поедем в Даллас вдвоем. Мне так нужна помощь во всех этих свадебных хлопотах, и, главное, я не хочу, чтобы мама ходила за мной по пятам. А у тебя всегда был такой хороший вкус во всем!
— Нет, Пенни, мне жаль, но я не смогу с тобой поехать.
— Почему?
Андрианна покачала головой: Пенни совсем не изменилась, по-прежнему она считала, что все должны заниматься именно тем, что было нужно ей.
— У меня дела...
— Какие? — заинтересованно спросила Пенни.
— Дела.
— Понятно! Мужчина, да? — Она в волнении перегнулась через стол, ее глаза заблестели. — Ты приехала в Штаты из-за мужчины.
Андрианна расхохоталась. Пенни на самом деле ничуть не изменилась. Она всегда полагала, что мужчина стоял за каждым шагом женщины или лежал...
— Времена меняются, женщины вовсе не обязательно поступают так или иначе из-за мужчин. Не всегда, по крайней мере.
Пенни фыркнула:
— Черта с два! Если это и не любовь, то что-то близкое к ней: секс, роман... И не говори мне никаких нелепиц. Главное, что у тебя кто-то должен быть, иначе ты будешь вынуждена трахнуться с первым встречным, чего тебе вовсе не хочется. Конечно, можно быть совершенно свободной и душой и телом, и тогда придется развлекать себя самой. Но что это означает? Что в три часа утра рядом с тобой никого нет и никто не посидит у тебя на кровати, когда ты больна, тебе даже некого попилить.
— Слушайте все! Слушайте все! К вам обращается пророк из Техаса!.. Так вот зачем ты выходишь замуж за Гая — чтобы пилить его в три часа утра!
— Поверь мне, я вполне могу допустить, что могут быть и худшие причины для замужества. Взять, к примеру, Николь. Несмотря на свое имя и состояние, ей хотелось выйти замуж за американца — и вот она имеет вместо мужа старомодного чудака. Пусть у него красивый дом в Париже и поместье в Палм-Бич, пусть он снимает номер в «Трамп Тауэр». Он на тридцать лет старше ее, он уже сто лет, как не удел. Я думаю, что трахаться с ним или со статуей — одно и то же. Она вышла замуж не из-за денег и не из-за секса. Почему же она вышла за него замуж, а?
— У меня нет ни малейшего представления. Я никогда ее не спрашивала, она никогда не говорила. Может быть, она его полюбила, хотя он не такой уж и сексуальный. В любом случае я уверена, что она его любит. Или глубоко уважает.
Глаза Пенни сузились:
— А почему ты сама не вышла замуж, Энни?
«Бог мой!»
— Наверное, потому, что я не встретила того единственного человека, который был бы мне нужен. А может быть, потому, что на первое место я поставила свою карьеру.
Пенни взглянула на нее отстраненным взглядом, не веря своим ушам.
— Не может быть, ты чего-то недоговариваешь! — Она наклонилась к ней. — Но это не из-за Гая? Я имею в виду то, что не вышла замуж?
— Если ты думаешь, что я до сих пор влюблена в Гая и поэтому не вышла замуж — ты ошибаешься. Никакой любви нет и в помине.
— Я имею в виду другое. Мы с Гаем женимся, и я хочу быть уверена, что у вас двоих больше никогда ничего не будет. Тогда в Испании я была уверена, что вы навечно вместе, и очень ревновала!
— Ну как же мы смогли бы быть вместе навечно? Гай и я были тогда очень молоды.
— И что?
— Я думаю, мы стремились к разному. В конце концов наши пути разошлись.
— Никто никогда бы не подумал этого, увидев вас двоих вместе. Вы были так близки... Что за лето мы тогда провели! Целыми днями пролеживали на пляже под солнцем, в одних плавках! Корриды и казино. Взбирались на Скалу над Гибралтаром. До утра шатались по ночным клубам. Пили джин с тоником в «Рог». Знаешь, одно из блюд в ресторане Гарри до сих пор в моей памяти — как самое вкусное, какое я когда бы то ни было ела.
— Да?.. — протянула Андрианна. — Какое же?
— Стейк и пирог с почками. Я знаю, что «Рог» — не место для гурманов, но пирог был дивный! Это было одно из его фирменных блюд.
Андрианна едва сдержала насмешливую улыбку. Она вряд ли смогла бы вспомнить что-нибудь из меню в ресторане у Гарри. А если бы кто и спросил ее о каких-то фирменных блюдах Гарри, она ответила бы: гашиш, очарование гадюки и взгляд бледно-зеленых глаз, от которого у нее пробегала дрожь по спине...
— Знаешь, Энни, иногда я лежу просто так, ночью, и начинаю вспоминать, когда и с кем я танцевала, и где, и в чьей постели встречала рассвет, но никогда не могу вспомнить ничего лучше того лета в Коста-дель-Сол. Прекрасно отдыхать в каком-нибудь красивом месте в компании приятелей, но лучше всего быть вместе со своими лучшими друзьями. Самое лучшее время, которое я вспоминаю, — это лето, проведенное с тобой и Гаем. С моими самыми близкими людьми.
Андрианна была тронута таким неожиданным признанием, она пожала руку Пенни, а та дотронулась кончиком пальца до своих губ — а потом до губ Андрианны.
— Как говорил Хэмфи Богарт Ингрид Бергман в фильме «Касабланка»: «Я люблю тебя, малыш».
— Он вовсе не так говорил, — запротестовала Андрианна, чувствуя, как слезы наворачиваются на глазах. — Он говорил ей: «Я заглядываю в твою душу, малыш».
— Хорошо, «я заглядываю в твою душу, малыш», — повторила Пенни, подняв бокал с водкой. Убедилась, что он пуст, и поставила бокал на стол. — Ты уверена, что не сможешь поехать со мной в Даллас?
— Совершенно.
— Ладно. Но я хочу, чтобы ты была моей почетной подружкой на свадьбе, — произнесла Пенни, наливая в бокал водки из уже наполовину опустошенной бутылки.
— Посмотрим, — мягко сказала Андрианна, отодвигая бутылку из-под ее нетвердой руки и подозвав официанта, чтобы он отнес бутылку.
— Ну и могу я осведомиться, что же ты такое делаешь? — спросила Пенни жалко. — Я думаю, что ты всегда была тем, что я называю — убийца из радости.
— Когда же я кого-нибудь убила из радости?
— Когда я вспоминаю подробности нашей жизни в Испании, то думаю, что ты была не слишком весела.
— Ну вот, только что ты взахлеб говорила о счастливом времени в Коста-дель-Сол, когда ты делила время со мной и с Гаем. Или водка уже изменила твои мысли?
— Я умею вести себя, даже выпив водки. Она, наоборот, дает мне ясность видения и понимания. Поэтому именно я вспоминаю, как раздражительна и ворчлива была ты тогда. Как будто шлея под хвост попадала.
— Ну-ну, Пенни, — засмеялась Андрианна.
— Я совершенно серьезна. Поначалу я думала, что у тебя раздоры с Гаем.
Пенни была права, подумала Андрианна. Она вспомнила длинную вереницу девиц, которые чуть ли не на коленях умоляли Гая взять их в рай Танжер — Испания, в то время как она сама ездила на пароме раза два, не больше. Ее мучил вопрос: о чем они еще умоляли Гая во время путешествия? Она не говорила об этом вслух, зная, что Гай зацелует ее, заласкает, будет смеяться, но ничего не ответит. Но все незаданные вопросы мучили ее, как незаживающая рана...
— Потом я думала, что ты негодовала на то, что я зашла на твою территорию, съездив с Гаем в путешествие за гашишем, — продолжила Пенни задумчиво.
Андрианна усмехнулась:
— Моя территория? Пенни, больше всего в жизни мне был ненавистен этот танжерский бизнес! Я так нервничала, я всегда была в плохом настроении, когда Гай ездил в Танжер. Мне не нравилось, что ты тоже этим занимаешься, но лишь потому, что беспокоилась за тебя. Я беспокоилась, что нас схватят. Когда ехала какая-нибудь другая девушка, я бывала рада, что это не я, не думая о том, какими острыми ощущениями это будет сопровождаться.
— На самом деле я испытывала острые ощущения! Это нас всегда объединяло с Гаем — стремление испытать в жизни самые острые ощущения, которые возможно испытать. Мы всегда стремились подвергнуть себя как можно большему риску, бросить вызов судьбе. Ты же, дорогая Энни, не из тех, кто бросает вызов судьбе.
Андрианна внутренне поежилась, вспомнив, какому риску она подвергала себя, перевозя не гашиш, а другой наркотик, за который вполне можно было загреметь в тюрьму. Вот что значит любить! Она-то это знала!
«Неправда, Пенни, что чем ты выше, тем больнее падение, чем больше ты имеешь, тем больше рискуешь потерять. У вас с Гаем было все, и вы никогда ничем серьезно не рисковали, потому что ваше к вам потом и вернулось бы: семья, имя, деньги».
— Уже тогда я думала об этом, — продолжала Пенни. — Может быть, уже тогда я по нему сохла. Правда, ты не замечала моих переживаний, правда же? Поэтому я не могла быть причиной твоего плохого настроения? Тогда я даже думала, что ты беременна. Твое настроение было бы объяснимо — в семнадцать лет оказаться с ребенком на руках, а Гай тогда вряд ли был готов стать отцом. Но оказалось, что ты не была беременна.
Нет, она не была беременна в Марбелле, когда приехала Пенни. Но она ждала ребенка за месяц до того... Она не винила Гая за то, что он был огорчен ее сообщением. Ему едва исполнилось двадцать, трудно было представить себе, как бы ребенок вписался в их жизнь. Да она и сама испытывала двойственное чувство. Она хотела ребенка, но боялась, сомневалась в себе, в своем будущем, в том, смогут ли они с Гаем создать семью...
Первое, что сказал Гай, было: «Это не очень хорошо. Что скажет мой отец?» Становилось ясно его отношение к Джино Форенци. Она же подумала, что, если у них будет ребенок, мальчик, они назовут его Джино. Это понравится и Гаю, и его отцу. Если же будет девочка, она, конечно, назовет ее Еленой...
В конце концов решение приняла не она, не Гай, а Гарри. Он заявил: «Господи помилуй, парень, что ты будешь делать с сопливым дитем в обкаканных пеленках?» Выразительность фразы решила дело.
Гай проявил максимум заботы о ее здоровье и ее удобствах. Хотя они и находились в католической Испании. Она не знала, как все ему удалось, — наверное, сыграли роль его связи. Не было ни темной комнаты, ни старухи в окровавленном фартуке, как в историях, которые ей доводилось слышать. Все было по первому классу. Чистая клиника, операционная с белыми стенами, доктор, который сам проделал всю процедуру, как заверил ее Гай, имея на то соответствующее разрешение. «Дорогая моя, больно не будет, — пообещал ей Гай. — Я никому не позволю сделать тебе больно».
И на самом деле... больно не было... почти...
— Беременная или нет, но ты была не в духе! Неужели потому, что я ездила в Танжер с Гарри? В какой-то момент мне показалось, что ты ревнуешь меня к нему.
Андрианна пришла в бешенство:
— Ревновать тебя потому, что ты спала с Гарри? Да как тебе в голову могло прийти подобное? Да я презирала Гарри!
— Ты презирала? Я не знала! Но почему ты его ненавидела? Он был само очарование, сладкий, как пчелиный мед.
— Сладкий — Гарри?
— Он был добрым. Вспомни, как он обычно позволял тебе петь в своем клубе? Ты еще аккомпанировала себе и пела те две старинные песни? Помнишь? — Пенни попыталась напеть мотив.
— Да, конечно, я помню. Но это все потому, что Гай меня просил. — Андрианна слегка улыбнулась, вспоминая. — Он настаивал, чтобы я пела. Ему так нравилось, когда я пела или танцевала. Но почему ты говоришь, что Гарри был добр?
Пенни хихикнула:
— Просто «Рог» — его клуб, а ты, надо быть откровенной, пела тогда ужасно.
Андрианна рассмеялась:
— Да, верно. Я пела ужасно, да и не стала петь намного лучше с той поры. Просто я научилась подавать песню. Я развила стиль, умение держаться. Но и добротой это со стороны Гарри не было. Его клуб не был слишком изящным местом.
— Мне кажется, ты несправедлива к Гарри. Он на самом деле был очень щедрым. Вспомни, если кто-нибудь попадал в беду — англичане, австралийцы, американцы, они неизбежно оказывались у Гарри. Для него не важно было, что у них не было ни гроша. Он помогал им, кормил и поил, давал кров. Разве ты не помнишь?
Да, она помнила, но в отличие от Пенни она знала, почему Гарри был так щедр с теми, кто сбился с пути. Он любил, чтобы люди преисполнялись благодарности к нему, такой благодарности, что готовы были жизнь отдать за Гарри! Они готовы были стать рабами, лишь бы вернуть ему долг. Не дай Бог, он замечал в ком-нибудь слабость, он давил на эту слабость, пока не превращал человека в ничтожество.
Андрианна себя неважно чувствовала и не могла поехать с Гаем в Танжер. Тогда Гарри и Гай решили, что поедет официантка из «Рога», ни одной богатой девушки в пределах досягаемости не оказалось. Девушку звали Полли. Гай и Гарри получили массу удовольствия, надевая на нее один из элегантных дорожных костюмов Андрианны. Потом они уложили ей волосы. Сама Андрианна была так слаба, что наблюдала за всем молча, не в состоянии даже дать совет. Наконец Гай и Полли уехали. На прощание Гарри заметил: «Будь спокоен, я позабочусь о нашей маленькой большой Энни, пока тебя не будет...»
Она увидела Гарри только вечером, когда он принес ей ужин из «Рога» — какое-то подобие рыбного супа с картофелем. Запах рыбы, уксуса, который был явно в избытке положен в суп, само нахождение Гарри в комнате вызвали у Андрианны приступ тошноты. Она, однако, поблагодарила его за заботу и сказала, что он не обязан сидеть с ней.
— Я уже собираюсь спать, а тебе еще рано, ты, наверное, собираешься куда-нибудь пойти. Я тебя не задерживаю.
— Ты меня не задерживаешь, тем более уже поздно, — возразил Гарри, сев на край постели и глядя на нее своими бледно-зелеными глазами. — Надеюсь, Гай и Полли уже разложили вещи в своей комнате в Танжере.
— В комнате?
— Конечно, в комнате, а ты что думала — в комнатах? — Глаза его насмешливо на нее смотрели, он нежно погладил ее по щеке.
Она, однако, уже знала все штучки Гарри и поэтому сказала резко:
— Выйди вон, Гарри.
— Ну не будь дурочкой, Энни. Разве ты не догадываешься, чем сейчас занимаются Гай и Полли?
— Понятия не имею. И не собираюсь даже думать об этом.
Гарри в ответ только улыбнулся и лег рядом с ней в постель, не обращая внимания на ее протесты и попытки скинуть его на пол.
Он растянулся на постели, закинув руки за голову, и начал говорить, растягивая слова:
— Полли — одна из лучших шлюх в Коста-дель-Сол, я лично могу засвидетельствовать тебе это. У нее есть особая слава, и мужчины просто выстраиваются к ней в очередь, лишь бы испытать все возможные наслаждения, которые она может дать. Думаю, что Гай тоже воспользуется моментом, даже уже воспользовался, наверняка.
Гарри начал описывать в подробностях свой собственный опыт, и у Андрианны не было иного выхода, как слушать его. Когда же она попыталась заткнуть уши, он силой оторвал ей руки от головы и, раскинув их в стороны, навалился на нее всей своей тяжестью. Андрианна была так слаба, что не могла сопротивляться.
— Ну вот теперь слушай внимательно. — И Гарри продолжил свой рассказ в подробностях, от которых Андрианну тошнило.
— Ну что, тебе нравится? Может быть, тоже попробуешь?
— Он расстегнул «молнию» на джинсах, недвусмысленно демонстрируя свое намерение.
К своему собственному удивлению, Андрианна все же собрала все свои силы и рассмеялась ему в лицо:
— Ты думаешь, что я сейчас позеленею от ревности и брошусь под тебя, как твоя шлюха? Чтобы рассчитаться с Гаем? Или ты думаешь, что так раззадорил меня, что я сей момент попрошу тебя повторить опыт твоей Полли? Увы, милый Гарри, я нахожу тебя не более соблазнительным, чем склизкая жаба.
Гарри больше не улыбался, и глаза его стали холодными.
— Если ты только попытаешься приблизиться ко мне, я укушу тебя так, что ты станешь импотентом.
Гарри внимательно посмотрел на нее и понял, что Андрианна не шутила. Он поверил ей — вернее, ее злому тону. Он встал и вышел из комнаты, ничего не говоря. Еще через несколько секунд она услышала, как хлопнула входная дверь.
Андрианна правда никогда не рассказывала Гаю об этом случае. Она не была уверена, почему именно умолчала о происшествии, — скорее всего не потому, что боялась вспышки ревности. Скорее всего, она боялась прямо противоположного. А может быть, она чувствовала, что рассказывать Гаю было слишком поздно. Что он уже слишком глубоко был затянут...
— Гарри — жаба, отвратительная гадюка, — сказала Андрианна Пенни каменным тоном.
Конечно, двадцать лет спустя очень легко было определить место Гарри во всем происходящем. Но, возвращаясь к далеким уже событиям, она больше думала о Гае, о том, как он среагировал бы или не среагировал на происшедшее между ней и Гарри. Внутренний голос подсказывал ей, что весь инцидент лишь отражал ее истинное место в том мире. Как бы элегантна она ни была, как бы мастерски ни играла в их игры, как бы безошибочны ни были ее реплики, но Инга и Гарри знали, что Энни — из тех бедных девушек, которые не имеют права голоса в своей собственной судьбе. Они хотели получить от нее то, что хотели, не потому, что она была красива и молода, свежа и уязвима. Но потому, что она, в отличие от Пенни, не могла послать их куда подальше и поступать как ей вздумается.
День был жарким, Андрианна и Пенни уже несколько часов занимались покупками. Андрианна так вымоталась, что думала, она просто упадет, если не отдохнет хотя бы немного. Поэтому она решила не идти в «Рог» с Пенни, а вернуться к себе в комнату.
— Скажи Гаю, что мы увидимся позже, вечером...
Комната была прохладной, а через белые плотные занавеси не проникало палящее солнце. Перед тем как пойти прилечь в спальной, Андрианна зашла на кухню, чтобы выпить чего-нибудь холодненького из холодильника. Но вдруг она услышала какие-то глухие звуки из гостиной. Что это? Кто-то не выключил телевизор?
Она взяла кока-колу и заглянула в гостиную. Но телевизор был выключен. Она увидела двух обнаженных мужчин. Один сидел на белой софе, закинув руки за голову, а другой стоял перед ним на коленях... _
Стакан с кока-колой выпал у нее из рук и разбился. Оба мужчины вздрогнули и обернулись — на софе сидел Гай, у его ног стоял Гарри.
Через несколько часов, когда она наконец отперла дверь, Гай сказал ей именно то, что она ожидала от него услышать.
— Почему ты всегда поднимаешь столько шума из-за ерунды? Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Клянусь тебе, это все чепуха.
Ее заплаканное лицо пошло красными пятнами.
— Ничего? Я не могу согласиться, что это ничего, найти своего любовника с мужчиной, который...
— Ну и что тут ужасного? Я понимаю, если бы ты застала меня с красивой девушкой. Но с мужчиной? Я просто оказывал добрую услугу своему приятелю. Это же Гарри. У него было столько женщин, что его просто тошнит от них. Если бы ты была мальчишкой и училась бы в школе, где нет девочек, уверяю тебя, ты бы так не разнервничалась. Это вовсе не значит, что все мужчины голубые. Просто некоторые вещи в равной степени может делать и мужчина, и женщина... Так просто!
Она, конечно, простила все Гаю, сделав вид, что происшедшее для нее ничего не значит. В конце концов Гай был Гай, в нем было так много хорошего, она любила его, восхищалась им. Кроме того, она чувствовала, что их времяпрепровождение на Коста-дель-Сол близится к концу. Даже на юге Испании, где дни почти всегда солнечные, солнце все равно садится, рано или поздно...
Пенни нахмурилась:
— Не знаю, что именно, но что-то тебя постоянно тревожило, по крайней мере все время, что находилась с вами. Казалось, любая мелочь расстраивает тебя.
— Неправда, — возразила Андрианна. — Это нечестно. Просто все вы хотели, чтобы я, как дурочка, ходила расплывшись в улыбке, что бы ни происходило. — «Невзирая на то, как болезненно я переживала то, что происходило между мной и Гаем», — подумала она.
— Ну вспомни хотя бы тот день, когда мы вместе пошли на пляж и ты обгорела, пошла волдырями, а на лице у тебя появилась сыпь. Мы все смеялись, а ты просто взбесилась.
— Конечно. Что смешного было? Что я страдаю? Или вы думали, что я расхохочусь в таком состоянии?
— Но мы смеялись не над тобой. Мы смеялись потому, что ты выглядела смешно — с этой сыпью на лице. Никто из нас не видел ничего подобного...
Честно говоря, Гай, посмеявшись немного, настоял на том, чтобы вызвать врача, как сделал когда-то его отец в Порт Эрколе, где она получила страшный солнечный удар. Андрианна сопротивлялась, чувствуя себя дурой, обгореть на солнце, когда ее уже предупреждали держаться в тени и не подставлять свою чувствительную кожу под горячие лучи солнца. Она ведь знала, чем именно все может закончиться — лихорадкой, слабостью в ногах и руках. Ну а то, что она постоянно чувствовала усталость, теряла в весе — это было естественно после прерванной беременности, после столь многих вещей, которые приводили ее в отчаяние, повергали в депрессию... Слишком много причин тому...
Доктор, очень похожий на доктора из Порт Эрколе, раскудахтался, как курица, и отругал ее:
— Что происходит с этими английскими девочками? Почему вы так долго торчите на солнце? Хоть бы соломенную шляпу надели или смазали себя защитным кремом!
Он внимательно осмотрел ее распухшие суставы, поохал, потом прописал ей аспирин, масла и постельный режим, пока все не придет в норму.
— Ешьте побольше. Вы слишком худы. Разве вы не знакомы с европейскими мужчинами и женщинами, которые кроме кожи и костей имеют хотя бы немного мяса? — пошутил доктор. — Ешьте побольше, обещаете?
Перед уходом он внимательно изучил сыпь на ее лице — необычной пестрой окраски — и покачал головой:
— Я никогда не видел ничего подобного раньше. Любопытно.
Глаза Андрианны наполнились слезами.
— О, Энни. Я заставила тебя вспомнить о грустном. Неужели тебя так расстраивает то, что давным-давно ты была в плохом настроении? Это же глупо. Пожалуйста, Энни, не плачь. Прости меня...
— Нет, не стоит. Я просто думала. Думала о действительно хороших временах. И знаешь, почувствовала ностальгию...
Пенни вздохнула с облегчением. Округлив глаза, она наклонилась к Андрианне:
— Знаешь, почему ты плачешь? Не из-за ностальгии по прежним временам. Ты плачешь по ушедшей юности...
Андрианна кивнула головой, позволив Пенни думать все, что ей вздумается. Пусть думает, что угадала мои чувства. На самом же деле Андрианна думала о том, что было бы, если... Что, если бы она рассказала доктору об остальных симптомах? Что, если бы она рассказала ему о том, что чувствует постоянную усталость, что у нее постоянно болят руки и ноги, что у нее бывают приступы лихорадки, о том, что время от времени все ее тело как будто наливается свинцом... Что, если бы на его замечание о ее худобе она рассказала бы ему, что не худеет специально, но что совсем потеряла аппетит, что иногда ей сложно глотать... Что, если бы? Понял бы он тогда, что сверхчувствительность к солнцу — это не аллергия, а лишь один из симптомов ее болезни? Серьезной болезни?
Но в то время ей даже не приходило в голову жаловаться кому-то на свой недуг. Правдой было то, что к тому времени она привыкла утаивать от окружающих свои переживания и не открывала своих секретов, если только ее не вынуждали к тому. Она уже привыкла к тому, что не надо распахивать свой внутренний мир кому бы то ни было, она постоянно сдерживала себя...
Сдерживать себя — стало своего рода девизом ее жизни.