НИЧТО НЕ МЕНЯЕТСЯ, МЕНЯЕТСЯ ВСЕ 12 глава




— Ты когда-нибудь стрелял в человека?

— Нет. — Он напряженно распрямляет плечи. — А ты?

Я качаю головой. Ли успокаивается, отчего я не сдерживаюсь и тут же добавляю:

— Зато стреляли в меня.

— Да ты что!

А потом, не успеваю я хорошенько подумать и все осмыслить, как с моих губ срывается признание. Я понимаю, что никогда и никому не признавалась, даже самой себе, а тут вот, на кухне, среди пуха и перьев вдруг вырвалось…

— И еще я зарезала человека. — Замираю. — Убила.

В воцарившейся тишине мое тело вдруг становится вдвое тяжелее.

Когда я начинаю плакать. Ли дает мне полотенце и дает выплакаться — не утешает, не говорит глупостей, ни о чем не спрашивает, хотя наверняка сгорает от любопытства. Я просто плачу.

И это хорошо.

 

— Да, но сторонников у нас все больше и больше, — говорит Ли.

Мы сидим за столом с Уилфом и Джейн, доедая ужин. Я растягиваю последние крошки, потому что после ужина нам с Ли придется ставить опару для завтрашнего хлеба. Вы не поверите, сколько хлеба может съесть сто человек.

Я откусываю половинку корочки:

— Все равно вас очень мало.

— Не вас, а нас, — серьезно поправляет меня Ли. — У «Ответа» шпионы по всему городу, да и новые люди приходят. Жить в Хейвене становится невозможно. Дошло до того, что еду выдают только по карточкам, лекарство вообще никто не получает. Люди неизбежно начнут бунтовать.

— А сколько народу в тюрьмах! — добавляет Джейн. — Сотни женщин, все гниют под землей, скованные цепями, и мрут от голода как мухи!

— Жена! — обрывает ее Уилф.

— Да я только повторяю, что услыхала!

— Ничего ты такого не слыхала!

Джейн мрачнеет:

— От этого правда слаще не становится.

— Но в тюрьмах у нас тоже сообщники, — говорит Ли. — Возможно…

Он умолкает.

— Что? — спрашиваю я, поднимая глаза. — Что возможно?

Ли не отвечает, только смотрит на другой стол, за которым сидит госпожа Койл с целительницами Брэтит, Форт, Ваггонер и Баркер. Там же и Тея. Они, как обычно, перешептываются, строя новые тайные планы.

— Ничего, — говорит Ли, видя как госпожа Койл встает и направляется к нам.

— Уилф, подготовь, пожалуйста, телегу на завтра, — говорит она.

— Будет сделано, госпожа.

Уилф мигом вскакивает из-за стола.

— Не торопись, поужинай, — пытается остановить его госпожа Койл. — Необязательно делать это прямо сейчас.

— Да я ж только рад! — Он стряхивает крошки со штанов и уходит.

— Кого взрываем сегодня? — спрашиваю я.

Госпожа Койл поджимает губы:

— Хватит, Виола!

— Я тоже хочу поехать. Если вы едете в город, я с вами!

— Терпение, дитя, — отвечает она. — Всему свое время.

— И когда наступит мое? — не унимаюсь я. — Когда?

Но госпожа Койл только повторяет:

— Терпение.

Надо сказать, тон у нее отнюдь не терпеливый.

 

С каждым днем темнеет все раньше и раньше. Я сижу на улице на груде камней, слежу за наступлением ночи: сегодняшние подрывники грузят на телеги мешки с неизвестно чем. У некоторых из них теперь есть Шум: лекарство приходится экономить, поскольку запасы его подходят к концу. Мужчины «Ответа» принимают уменьшенную дозу, только чтобы Шум не слишком выделялся из общего городского РЁВА, однако для допросов с пристрастием этого недостаточно. Риск очень велик, нашим мужчинам становится все опаснее появляться на улицах города, но ничего другого не остается.

А поскольку жители Нью-Прентисстауна ночью спят, их можно ограбить и взорвать.

— Привет! — Из темноты ко мне незаметно подходит Ли и садится рядом.

— Привет! — здороваюсь я.

— Все хорошо?

— А почему нет?

— Да так. — Он подбирает с земли камень и швыряет в ночь. — Действительно, чего это я.

На небе начинают появляться звезды. Мои корабли где-то там. А на их борту — люди, которые могли бы нам помочь, нет, которые помогли бы, если б только удалось с ними связаться… Симона Уоткин, Брэдли Тенч, славные, умные люди, которые прекратили бы весь этот бред, эти взрывы и…

У меня снова спирает грудь.

— Ты в самом деле убила человека? — спрашивает Ли, швырнув еще один камень.

— Да. — Я подтягиваю колени к груди.

Минуту-другую Ли молчит, а потом все-таки спрашивает:

— С Тоддом?

Ради Тодда, — отвечаю я. — Чтобы спасти его. Вернее, нас обоих.

Солнце окончательно село, начинает быстро холодать. Я еще крепче прижимаю к себе колени.

— Знаешь, а она ведь тебя боится, — говорит Ли. — Ну, госпожа Койл. Думает, что ты очень сильная.

Я смотрю на него сквозь темноту, пытаясь разглядеть лицо.

— Глупости!

— Я случайно подслушал, что она сказала госпоже Брэтит: мол, ты могла бы вести в бой целые армии, если б захотела.

Я качаю головой, но он-то, конечно, не видит.

— Она меня не знает.

— Пусть так, но зато она очень умная.

— И все покорно идут за ней, как собачонки.

— Кроме тебя. — Он дружески пихает меня плечом. — Может, это она и хотела сказать.

Из пещер поднимается легкий гул: летучие мыши готовятся вылететь на охоту.

— А ты-то почему здесь? — спрашиваю я. — Почему пошел за ней?

Я уже задавала Ли этот вопрос, и он всякий раз менял тему.

Но сегодня будет по-другому. Я чувствую.

— Мой отец умер на войне со спэклами, — говорит Ли.

— У многих там отцы умерли…

Я вспоминаю Коринн. Где она, что с ней?..

— Я его почти не помню, — продолжает Ли. — Нас со старшей сестрой воспитывала мама. А сестра у меня… — он смеется, — тебе бы она понравилась. Такая боевая, язык что бритва. А какие у нас драки были, ты не поверишь! — Ли опять смеется, но уже тише. — Когда пришла армия, Шивон хотела сражаться, а мама нет. Я тоже хотел, но Шивон с мамой жутко повздорили: сестра готова была броситься в бой, — и нам пришлось чуть ли не силой держать ее дома.

Гул становится все громче: Шум мышей эхом отдается в стенах пещеры.

Лететь, лететь, говорят они.

— Но долго держать ее взаперти мама не могла, — продолжает Ли. — Армия вторглась в город, а на следующий день всех женщин свезли на восток города. Мама велела нам сотрудничать — «это только на время, пока мы не поймем, что происходит, может он и не злодей вовсе»… ну, все такое…

Я молчу и радуюсь, что он не видит моего лица.

— Шивон не могла сдаться без боя, понимаешь? Она орала на солдат, отказывалась идти с ними, а мама умоляла ее замолчать, не злить их, но Шивон… — Ли умолкает и цокает языком. — Шивон ударила первого же солдата, попытавшегося увести ее силой. — Он делает глубокий вдох. — А потом все смешалось. Я бросился в драку, но меня тут же уложили на лопатки, в ушах какой-то звон, солдат прижал меня коленом к земле, мама вопит, а от Шивон — ни звука… Я вырубился, а потом, когда очнулся, в доме никого, кроме меня, не было…

Лететь, лететь, говорят мыши в пещере. Прочь, прочь.

— Я искал их, когда режим немного смягчили, но так и не нашел. В каждую хижину, в каждое общежитие заглянул, обошел все лечебные дома. А в последнем, доме госпожи Койл, нашел «Ответ». — Он умолкает и поднимает голову. — Смотри, полетели.

Из пещер вырываются огромные стаи летучих мышей: как будто мир перевернули вверх дном, и из дырок хлынула чернота, затопляющая синее ночное небо. Вокруг стоит такой грохот, что разговаривать невозможно. Мы сидим и молча наблюдаем.

Размах крыльев у летучей мыши — минимум два метра, сами крылья мохнатые, уши короткие и щетинистые, а на кончике каждого расправленного крыла ярко зеленеют фосфоресцирующие пятна: благодаря им они сбивают с толку свою добычу, мошек и жуков. Эти пятна светятся в темноте, и нас на какое-то время словно накрывает покрывалом из мерцающих зеленоватых звезд. Трепещущий воздух полон тонкого писка: Лететь, лететь, прочь, прочь

Через пять минут они исчезают в лесу и не вернутся до самого рассвета.

— Что-то готовится, — говорит Ли в наступившей тишине. — Ты прекрасно знаешь, я не могу сказать тебе что именно, однако я пойду со всеми — это шанс отыскать мою мать и сестру.

— Тогда я тоже пойду, — говорю я.

— Она тебе не позволит. — Он оборачивается ко мне. — Обещаю, я постараюсь найти Тодда. Я буду искать его так же, как Шивон и маму, клянусь.

Над лагерем раздается звон колокола, означающий, что все рейдерские группы отправились в город, а всем остальным пора укладываться спать. Мы с Ли ненадолго остаемся в темноте и сидим, касаясь друг друга плечами.

 

ТЮРЕМНЫЕ СТЕНЫ

 

 

[Тодд]

 

— Неплохо, — говорит мэр, сидя верхом на Морпете, — особенно для неквалифицированной рабочей силы.

— Мы бы еще больше успели, — говорит Дейви, — если бы не дождь и грязь.

— Нет-нет, — успокаивает его мэр, окидывая взглядом участки, — вы прекрасно справились, вы оба. Столько всего сделали за какой-то месяц!

Мы дружно смотрим на то, с чем так прекрасно справились за месяц: полностью заложили фундамент для одного длинного здания, подготовили опалубку для остальных, а местами даже начали засыпать ее камнями из разобранных монастырских стен. Из брезента получилось что-то вроде крыши — наше творение уже похоже на настоящую постройку.

Он прав, мы прекрасно справились.

Мы и тысяча сто пятьдесят спэклов.

— Да, — кивает мэр, — я весьма рад.

Шум Дейви приобретает розоватое сияние — смотреть противно, ей-богу!

— Так что это такое? — спрашиваю я.

Мэр удивленно смотрит на меня:

— Что именно?

— Ну, все это. — Я показываю на здание. — Что мы строим?

— Как закончишь стройку, Тодд, я непременно приглашу тебя на торжественное открытие.

— Но ведь это не для спэклов?

Мэр хмурится:

— Нет, Тодд, не для спэклов.

Я тру лицо тыльной стороной ладони и слышу какой-то лязг в Шуме Дейви — лязг этот станет еще громче, если я окончательно испоганю ему момент славы.

— Да просто… морозы уже три ночи подряд бьют, и зима на носу.

Мэр разворачивает ко мне морду Морпета. Жеребенок думает тот. Жеребенок отходит.

Я пячусь, даже не задумываясь.

Мэр вскидывает брови:

— Ты просишь поставить обогреватели для рабочих?

— Ну… — Потупившись, я смотрю на землю, а потом на здание и спэклов, которые забились в самый дальний угол, насколько это вапще возможно в такой тесноте. — Может пойти снег. Я не знаю, выживут ли они.

— О, спэклы куда живучее, чем ты думаешь. — Голос у мэра тихий и полный какого-то неуловимого чувства. — Куда живучее.

Я снова опускаю глаза:

— Ну да. Наверно.

— Я попрошу рядового Фарроу привезти сюда маленькие ядерные обогреватели, если тебе станет от этого легче.

Я удивленно моргаю:

— Правда?

— Правда?! — вторит мне Дейви.

— Они хорошо поработали, — говорит мэр. — Под вашим руководством, конечно. Ты проявил настоящее усердие, Тодд. Настоящие лидерские качества. — Он улыбается — почти тепло. — Я знаю, как ты не любишь видеть страдания других. — Он все смотрит мне в глаза, прямо-таки подбивая меня нарушить зрительный контакт. — Твоя нежность похвальна.

Нежность, — хихикает Дейви.

— Я горжусь тобой. — Мэр берется за поводья. — Я горжусь вами обоими. Скоро вас ждет награда за труды.

Шум Дейви снова вспыхивает от удовольствия, а мэр выезжает за монастырские ворота.

— Слыхал? — Он дергает бровями. — Нас ждет награда, мой нежный ушлепок!

— Заткнись, Дейви.

Я уже иду вдоль одной из дощатых стенок в дальний конец здания, где остались последние метры свободного пространства и где теперь толпятся спэклы. Они пятятся, когда я иду мимо.

— Скоро привезут обогреватели! — говорю я им, рисуя в Шуме картинки. — Станет потеплей.

Но спэклы продолжают забиваться в углы и шарахаться от меня.

— Я сказал, станет потеплей!

Ах вы тупые неблагодарные…

Я замолкаю. Набираю в легкие побольше воздуха. Иду дальше.

 

Я добираюсь до самого дальнего края монастырских земель, где мы сколотили из лишних дощатых стенок небольшой закуток.

— Можешь выходить, — говорю я.

Минуту ничего не происходит, но потом из закутка вылезает 1017-й с рукой на перевязи — ее сделали из моей рубашки, которых у меня, между прочим, совсем немного. Он еще больше похудел, под кожей на месте перелома видна краснота, но она кажись сходит.

— Я раздобыл болеутоляющие. — Протягиваю ему пилюли.

Он выхватывает их, оцарапывая мне ладонь.

— Аккуратней! — цежу я сквозь стиснутые зубы. — Хочешь, чтобы тебя забрали, как всех больных спэклов?

Снова вспышка Шума — к этим картинкам я уже привык. Обычное дело: он стоит надо мной с винтовкой, я молю его о пощаде, а он все бьет меня и бьет и ломает мне руку.

— Ну-ну, заливай, — говорю я. — Мне плевать!

— Играешь со своим питомцем? — спрашивает Дейви, выходя из-за угла со скрещенными на груди руками. — Знаешь, когда конь ломает ногу, его пристреливают.

— Это не конь.

— А… ну да, — ухмыляется Дейви. — Это овца!

Я поджимаю губы:

— Спасибо, что не проболтался па.

Дейви пожимает плечами:

— Да мне то что, ушлепок? Лишь бы нас без награды не оставили.

1017-й грубо цокает нам обоим, но васнавном — мне.

— Не очень-то он благодарен, — замечает Дейви.

— Вот-вот. Я уже два раза ему жизнь спас. — Я смотрю на 1017-го, смотрю ему прямо в глаза. — Но больше не буду.

— Ты только говоришь так, а потом как миленький спасешь. — Дейви кивает на 1017-го. — Даже его. — Он нелепо таращит глаза. — Ты ведь у нас такой нежный!

— Заткнись.

Но Дейви уже гогочет и убегает, а 1017-й просто смотрит и смотрит на меня.

А я смотрю в ответ.

Я его спас.

(я спас его ради нее)

(если б она была здесь, она бы увидела, как я его спасаю)

(если б она была здесь)

Но ее нет.

Я стискиваю кулаки и усилием воли заставляю себя их разжать.

 

Нью-Прентисстаун за последний месяц очень изменился — я вижу это всякий раз, когда возвращаюсь домой.

Отчасти это связано с наступлением зимы. Листья на деревьях покраснели и побагровели, а потом свалились на землю, оставив за собой голые зимние скелеты. Хвойные от иголок не избавились, но шишки посбрасывали, а ричеры прижали ветки к стволам, такшто теперь из земли торчат одни голые палки. Из-за всего этого — да еще из-за вечно хмурого неба — складывается впечатление, что Нью-Прентисстаун умирает от голода.

Так и есть. Армия вторглась в город под конец сбора урожая, поэтому запасы провизии тогда были, но за пределами Нью-Прентисстауна больше никого не осталось — а значит, неоткуда привозить еду, — да еще «Ответ» постоянно совершает набеги на склады. Как-то раз они целиком обчистили склад с пшеницей — сработано все было настолько чисто, что ни у кого больше не осталось сомнений: «Ответу» помогают горожане и военные.

Для горожан и военных это плохая новость.

Две недели назад запретное время перенесли на час, на прошлой неделе — еще на час. Теперь с наступлением темноты на улицах разрешено находиться только патрулям. Площадь перед собором стала местом для сжигания книг и пожиток тех людей, что помогали «Ответу». Там же после закрытия последнего лечебного дома мэр публично сжег ворох форменной одежды целительниц. Лекарство не принимает почти никто, кроме ближайших сподвижников мэра: мистера Моргана, мистера О’Хары, мистера Тейта и мистера Хаммара — жителей старого Прентисстауна, давнымдавно присягнувших мэру на верность.

Нам с Дейви вапще ни разу не довелось попробовать лекарства. Такшто и лишать нас нечего.

— Может, оно и будет нашей наградой? — гадает Дейви по дороге домой. — Может, он поделится с нами своим запасом, и мы наконец узнаем, что это такое.

Наша награда, думаю я. Мы.

Глажу Ангаррад по холодному боку.

— Почти приехали, девочка, — шепчу я промеж ее ушей. — Тебя ждет теплая, уютная конюшня.

Тепло, думает она. Жеребенок

— Ангаррад, — отзываюсь я.

Лошади — не домашние питомцы, и большую часть времени у них в голове творится черте что, безумие прямо, но зато теперь я знаю: если хорошо с ними обращаться, они к тебе привыкают.

— Или нам дадут женщин! — вдруг восклицает Дейви. — Ага, вдруг он уже приготовил для нас парочку? В кои-то веки станешь настоящим мужчиной.

— Заткнись, — говорю я, но до драки не довожу.

Мы не дрались уже сто лет. Видать, привыкли друг к другу.

Женщин мы тоже не видели очень давно. Когда упала башня, их снова заперли. Только в полях работают большие женские бригады — готовятся к следующей посевной, — но их охраняет множество вооруженных солдат. Мужей, сыновей и отцов они видят не чаще раза в неделю.

До нас доходят жуткие слухи: как солдаты проникают в женские общежития и творят там всякие ужасы, и никто их за это не наказывает.

А тюрьмы! Я их видел только со своей башни: несколько переделанных зданий на западной окраине города, у подножия водопада. Как знать, что творится внутри? Они далеко, и видит их только стража.

Прямо как со спэклами.

— Господи, Тодд! — не выдерживает Дейви. — Ну ты и шумишь! Можно хоть изредка не думать?

Я давно привык выслушивать от него такое. Но на этот раз он назвал меня «Тодд».

 

Мы спешиваемся в конюшне на главной площади. Дейви провожает меня до собора, хотя в конвое я больше не нуждаюсь.

Бежать-то мне некуда.

Я вхожу в главные ворота.

— Тодд!

Внутри меня поджидает мэр.

— Да, сэр.

— Ты всегда такой вежливый, — улыбается он, подходя ближе. Каблуки цокают по мраморному полу. — Кажется, ты стал поспокойнее. — Он останавливается в метре от меня. — Пользовался моим средством?

Не понял:

— Каким еще средством?

Он вздыхает. А потом…

Я — круг, круг — это я.

Хватаюсь рукой за висок:

— Как вы это делаете?

— Шум можно использовать, Тодд, — говорит он, — если ты достаточно владеешь собой. А первый шаг к такой внутренней десцеплине — мое испытанное средство.

— Я — круг, круг — это я?

— Это позволяет сосредоточиться, — кивает мэр, — разложить Шум по полочкам, управлять им, контролировать его, а у человека, который может контролировать свой Шум, есть неоценимое преимущество.

Я вспоминаю жуткие слова, доносившиеся из его дома в Прентисстауне, каким пронзительным и страшным был его Шум по сравнению с Шумом остальных мужчин, как он был похож на…

На оружие.

— Что означает круг?

— Это твоя судьба, Тодд Хьюитт. Круг — замкнутая система. Из нее нельзя выбраться, поэтому проще смириться и не пытаться.

Я — круг, круг — это я.

На сей раз эти слова повторяет мой собственный голос.

— Я так многому хочу тебя научить, — говорит он и уходит, даже не пожелав спокойной ночи.

 

Я хожу вдоль стен колокольни и гляжу в окошки: то на западный водопад, то на южный холм с раздвоенной вершиной, то на восток, где за холмами прячется монастырь — отсюдова его не видать. Видно только Нью-Прентисстаун, съежившийся от наступающих холодов.

Она где-то там.

Прошел месяц, а ее все нет.

Месяц, а она…

(заткнись)

(заткни свой клятый рот, нытик)

Снова принимаюсь расхаживать вдоль стен.

Отверстия, заменяющие окна, недавно застеклили, а в комнату поставили обогреватель, чтобы мы не слишком мерзли по ночам. Еще нам выдали побольше одеял, лампу и несколько разрешенных книг, чтобы мэру Леджеру было что почитать.

— И всетаки это тюрьма, — говорит он с набитым ртом. — Ты небось думаешь, что для тебя он мог бы подобрать местечко и получше.

— Как же меня бесит, что все так запросто читают мой Шум! Хоть бы разрешения сперва спросили! — ворчу я, не оборачиваясь.

— Он, верно, захочет поселить тебя подальше от города, — говорит мэр Леджер, прикончив ужин. Порции стали почти вдвое меньше, чем раньше. — Подальше от сплетен и слухов.

— Каких еще слухов? — спрашиваю я, хотя мне не очень-то интересно.

— Ну, например, о великом даре нашего мэра управлять своими и чужими мыслями. Еще ходят слухи об оружии, которое он кует из Шума. И слухи о том, что он умеет летать.

Я не оглядываюсь и стараюсь не Шуметь.

Я — круг, осторожно думаю я.

И сразу перестаю.

 

Первая бомба взрывается сразу после полуночи.

Бум!

Я немного подскакиваю от неожиданности, и все.

— Как думаешь, откуда это? — спрашивает мэр Леджер, тоже не вставая с матраса.

— Как бутто на востоке, — отвечаю я, глядя на колокола внизу. — Может, очередной склад?

Мы выжидаем еще секунду. За первой бомбой теперь всегда следует вторая: часть солдат бросается на место первого взрыва, и «Ответ» этим пользуется…

Бум!

— Вторая пошла.

Мэр Леджер садится и выглядывает на улицу. Я тоже встаю.

— Черт!

— Что такое? — Я подхожу вплотную к нему.

— Похоже, котельную у реки подорвали.

— И чем это нам грозит?

— Придется теперь самим кипятить каждую чашку…

БУМ!

В темноте загорается ослепительная вспышка, такшто мы с мэром Леджером шарахаемся от окна. В рамах дрожат стекла.

И весь свет в Нью-Прентисстауне гаснет.

— Электростанция, — ошалелым голосом выговаривает мэр. — Но там же круглосуточная охрана! Как им удалось это провернуть?!

— Не знаю. — Мое сердце уходит в пятки. — Но расплата будет жестокой.

Мэр Леджер проводит усталой рукой по лбу. Снизу уже воют сирены и кричат солдаты. Он качает головой:

— Не знаю, чего они добив…

БУМ!

БУМ!

БУМ!

БУМ!

БУМ!

Пять мощных взрывов один за другим сотрясают башню, такшто нас с мэром Леджером бросает на пол, несколько стекол разбиваются внутрь, и нас осыпает ливнем из осколков и стеклянного крошева.

Небо озаряется светом.

Небо на западе.

Столп пламени и дыма выстреливает так высоко над тюрьмами, что кажется, его швыряет великан.

Мэр Леджер пытается перевести дух.

— Они смогли, — выдавливает он. — Теперь начнется!

В самом деле, они смогли.

Они развязали войну.

И я ничего не могу поделать…

Мысль напрашивается сама…

Ну, теперь-то она придет за мной?

 

РОКОВАЯ НОЧЬ

 

 

[Виола]

 

— Мне нужна твоя помощь, — говорит госпожа Лоусон, стоя в дверях кухни.

Я показываю ей перепачканные мукой руки:

— Вообще-то я за…

— Госпожа Койл велела тебя привести.

Я хмурюсь. Не нравится мне это «привести».

— И кто будет печь завтрашний хлеб? Ли ушел за дровами…

— Госпожа Койл говорит, что у тебя есть опыт работы с лекарствами и перевязочными материалами, — перебивает меня госпожа Лоусон. — Пришла очень большая партия, и моя помощница не справляется.

Я вздыхаю. Все-таки это лучше, чем стряпня.

Выхожу за ней в сумерки. Мы забираемся в пещеру и, пропетляв несколько минут по переходам, выходим в большой гулкий зал, где хранятся самые ценные наши запасы.

— Это может занять много времени, — предупреждает меня госпожа Лоусон.

Весь оставшийся вечер и начало ночи я пересчитываю лекарства, пластыри, бинты, компрессы, постельное белье, бутылки с эфиром, жгуты, бандажи, рукава, стетоскопы, манжеты, халаты, таблетки для очистки воды, лонгеты, вату, зажимы, пилюли с корнем Джефферса и все остальное. Я раскладываю запасы на небольшие кучки и занимаю ими все свободное пространство вплоть до входа в пещеру.

Стираю со лба холодный пот.

— Может, начнем раскладывать все по коробкам?

— Пока не надо, — отвечает госпожа Лоусон. Она окидывает взглядом аккуратные кучки и потирает руки. Между бровей у нее появляется тревожная морщинка. — Надеюсь, этого хватит.

— Для чего? — Я слежу взглядом за госпожой Лоусон, перебегающей от одной кучки к другой. — Для чего хватит, госпожа Лоусон?

Она поднимает голову и прикусывает губу.

— Надеюсь, ты еще не забыла, чему научилась в лечебном доме?

Секунду я смотрю на нее, в груди поднимается страшная догадка. Я бросаюсь вон из пещеры.

— Стой! — кричит она мне вслед, но я уже в центральном туннеле, несусь к выходу на улицу, а оттуда — прямиком в лагерь.

Который совершенно пуст.

 

— Не злись, — говорит госпожа Лоусон.

Я обошла все хижины и спальни, а теперь стою как дура, руки в боки, и смотрю на пустой лагерь. Придумав мне занятие до глубокой ночи, госпожа Койл уехала в город, прихватив с собой остальных целительниц и учениц.

И вообще всех. В лагере не осталось ни одной телеги, ни одной лошади или быка.

Ли тоже исчез.

И Уилфа нигде нет, зато осталась Джейн — одна-единственная.

Сегодня — та самая ночь.

Ночь решающих событий.

— Ты ведь понимаешь, почему тебя не взяли, — говорит госпожа Лоусон.

— Она мне не доверяет. Никто мне не доверяет!

— Это не имеет отношения к делу. — В ее голосе уже сквозят строгие целительские нотки, которые я так ненавижу. — Важно другое: когда они вернутся, нам нужны все целительницы и ученицы без исключения.

Я хочу возразить, но тут замечаю, как она ломает себе руки и какое у нее озабоченное лицо.

А потом она добавляет:

— Если кто-нибудь вообще вернется.

Нам остается только ждать. Джейн наливает кофе, и мы сидим на крепчающем морозе, не сводя глаз с дорожки, уходящей в лес. Кто же вернется?

— Иней! — Джейн ковыряет мыском ботинка белый островок на камне.

— Надо было раньше все провернуть, — говорит госпожа Лоусон в свою чашку, грея лицо над паром. — До наступления холодов.

— Да что провернуть-то? — спрашиваю я.

— Освобождение, — просто отвечает Джейн. — Мне Уилф сказал перед отъездом.

— Освобождение кого? — Хотя к чему вопросы, я и так знаю…

С дорожки доносится грохот осыпающихся камней. Мы вскакиваем на ноги, и в ту же секунду из-за деревьев вылетает Магнус.

— Живо! — кричит он. — За мной!

Госпожа Лоусон хватает материалы для оказания первой помощи и бросается за ним по дорожке. Мы с Джейн делаем то же самое.

На телегах, на спинах мужчин, на носилках, на спинах лошадей и быков… по дорожке двигаются люди, а за ними — еще и еще.

Освобожденные.

Бывшие узники тюрем.

И боже, в каком они состоянии…

— Ох, господи помилуй! — Джейн тихо присвистывает.

Мы стоим как вкопанные, не в силах пошевелиться.

О боже!

 

Следующие несколько часов пролетают как в тумане. Мы пытаемся быстро внести всех раненых в лагерь, но у некоторых травмы слишком серьезные, приходится оказывать им помощь прямо на месте. Я бегаю от одной целительницы к другой, от раны к ране, ношусь за свежими бинтами и пластырями, и все это на такой скорости, что до меня не сразу доходит: большинство ранений получены не в битве. Это следы избиения.

— Их били! — говорю я.

— И морили голодом, — злобно добавляет госпожа Лоусон, делая очередной женщине внутривенный укол. — И пытали.

Эта женщина — лишь капля в море, заливающем лагерь. Большинство больных глубоко потрясены и не могут даже говорить: они таращатся на нас невидящими глазами или бормочут что-то бессвязное. На руках и лицах — следы от ожогов, старые незалеченные раны. Глаза глубоко запали от постоянного голода.

— Это его рук дело, — говорю я себе под нос. — Это все он.

— Держись, дитя! — подбадривает меня госпожа Лоусон.

Мы бросаемся на улицу, набрав полные руки бинтов и пластырей, но этого не хватает — катастрофически. Меня лихорадочно подзывает к себе госпожа Брэтит. Она рвет из моих рук бинты и начинает заматывать ногу женщине, истошно вопящей на земле.

— Корень Джефферса! — бросает целительница.

— Я не принесла, — отвечаю я.

— Тогда неси, черт возьми!

Я возвращаюсь в пещеру, петляя между целительницами, ученицами и солдатами; все они пытаются помогать раненым, которые лежат повсюду — на склонах холмов, в телегах, прямо на земле. Раненые — не только женщины, я вижу и мужчин, таких же оголодавших и избитых. Попадаются и члены «Ответа», раненные в бою: я замечаю Уилфа с ожоговой повязкой на лице, который продолжает таскать носилки с больными.

Я вбегаю в пещеру, хватаю бинты и ампулы Джефферса, в сотый раз вылетаю на улицу. Несясь по поляне, я поднимаю глаза на деревья, из-за которых продолжают иногда выходить люди.

Я на секунду останавливаюсь и рассматриваю их лица, а потом бегу к госпоже Брэтит.

Госпожа Койл еще не вернулась.

И Ли тоже.

— Он залез в самое пекло, — говорит мне госпожа Надари, когда я помогаю ей поднять на ноги обмякшую под действием Джефферса женщину. — Все искал кого-то.

— Мать и сестру. — Я покрепче перехватываю раненую.

— Мы не всех смогли вывести. Там целое здание осталось, бомба не сработала…



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2016-08-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: