Быль или вместо предисловия

НЕПРИДУМАННЫЕ ИСТОРИИ

из жизни психологов

И ИХ КЛИЕНТОВ

 

МОСКВА

УДК 159.9 ББК88 Н537

Серия «Здесь и теперь»

Автор-составитель книги Е. Шуварикова Рисунки Юлии Лосевой

Н 537 Непридуманные истории. Из жизни психологов и их клиентов / Под общ. ред. Е. Климовой, И. Млодик. (Здесь и теперь). — М.: Генезис, 2007. — 192 с: с илл.

ISBN 5-98563-095-1

Эта книга — истории из профессиональной и личной жизни психологов, умеющих глубоко и тонко чувствовать, способных принимать человека таким, каков он есть, и за­ражающих окружающих стремлением жить наполненной жизнью.

Люди, встречающиеся на их профессиональном пути, про­никаются этим желанием, учатся ценить свою жизнь, не пре­давать себя, свои мечты и желания, быть открытыми любо­му опыту, мужественно принимать непростые испытания и переживания, выпадающие на их долю, не отказываясь при этом от своих личностных особенностей и уважая «инако-вость» другого человека.

Книга предназначена для широкого круга читателей.

ISBN 5-98563-095-1 УДК 159.9

ББК 88

© Психологический Центр

«Здесь и Теперь» © ИД «Генезис»

О книге и о себе

Когда-то, когда я только выбирала себе профессию, пси­хологического факультета в Университете нашего прекрас­ного маленького сибирского города еще не было. Да и о такой профессии — психотерапевт или психолог-консуль­тант я не слышала. Но что точно было — это мой интерес к тому, что происходит у меня внутри. Я страдала, часто чув­ствовала одиночество, злилась, замечала в себе кипящее воз­мущение или ревность, испытывала возбуждение или том­ление. Но я не могла этим ни с кем или почти ни с кем поделиться. Я пугалась своих чувств, подавляла их, отыгры­вала, как сказала бы сейчас, в общем, делала то, чему меня учили люди вокруг — своими предписаниями и своей жиз­нью. Слава Богу, чувствовать я не переставала и все время как будто ждала встречи. Встречи с тем, кому это будет так же интересно и важно, как и мне самой. Закончив Универ­ситет и уехав в Москву в аспирантуру Психологического института РАО, я все больше чувствовала, что приближа­юсь к тому, что по-человечески люди называют «когда тебя понимают». Я сидела сутками в Ленинской библиотеке, го­товясь к экзаменам или работая над текстом диссертации, но общение с книгами, даже самыми прекрасными в на­шей области знания, не давали ощущения удовлетворения. Я знакомилась с прекрасными учеными — сотрудниками лаборатории, в которой собиралась защищать диссертацию, но это было не совсем то, чего я бессознательно хотела. И вот наконец судьба в образе моей подруги — директора частной школы — привела меня к людям, занимающимся психологической практикой, а именно гештальт-терапией. Я пошла на обучающую группу, которая знакомила с мето­дом, и впервые не только увидела процесс встречи со сто­роны, но и почувствовала сама как клиент, что такое психо­терапия. Это была та самая Встреча. В короткое время, ко­торое оговаривалось контрактом, я была в отношениях с человеком, которому не просто было важно, что я чувство­вала тогда и прямо сейчас, он «привязывался» к деталям,

которые были не видны мне самой. И это внимание делало их значимыми и наполненными смыслом. Он не стыдил или осуждал, ничего не рекомендовал, но разделял мою жизнь и мои чувства, проживая их вместе со мной, и это давало мне ощущение полноты жизни. Я вдруг увидела, что привыкла игнорировать в себе то, что не нравится мне или другим, привыкла отодвигать свои подлинные желания, если они конкурируют с желаниями более значимых для меня людей. Я все больше стала понимать, что живу не свою жизнь, а жизнь, которую мне «рекомендовали» близкие и любя­щие меня, но другие люди. С той минуты у меня внутри появилась фраза «Я хочу жить свою жизнь». Я хочу наслаж­даться ею и сейчас.

С тех пор прошло 15 лет. За это время я защитила дис­сертацию, получила практическое образование в области гештальт-терапии, сейчас я имею свою практику и даже создала Психологический Центр. Истории из профессио­нальной и личной жизни психологов и их клиентов, кото­рые вы прочтете в этой книге, — это истории моих коллег, которых я в разное время учила тому, чему научилась сама. Ценить свою жизнь, не предавать себя и свои мечты и же­лания, быть открытыми любому опыту, мужественно и це­ликом принимать все непростые испытания и пережива­ния, которые к нам приходят, не отказываясь ни от одной черты своего характера или «инаковости» другого человека. Вы увидите и, я верю, почувствуете все это, когда прочтете истории из встреч сотрудников и специалистов Психоло­гического Центра «Здесь и Теперь» со своими клиентами и просто близкими людьми. Это настоящие психологи, умею­щие глубоко и тонко чувствовать, способные принимать человека таким, какой он есть, и заражающие своим стрем­лением жить наполненной СВОЕЙ жизнью. И люди, кото­рые встречаются у них на пути, проникаются этим желани­ем сами. За то, что этому научилась и я, я благодарна своим родителям, моим близким и моим первым Учителям и Те­рапевтам — Даниилу Хломову, Наташе Кедровой, Нифонту Долгополову, Елене Теодоровне Соколовой, Бобу Резнику, Тодду Барлей и Нине Голосовой — нежной и умной жен­щине, с которой я не расстаюсь и поныне.

Елена Шуварикова —

составитель этой книги — книги, которая подскажет

и вам, как вы уникальны, ведь девиз нашего Центра:

«Ты — ценен, каков бы ты ни был!»

»

Быль или вместо предисловия

Здравствуйте, дорогие читатели! (Это не простое фор­мальное обращение — мне искренне хочется, чтобы вы были здоровы, здравствовали. Вам, как и мне, это очень пригодится в жизни!)

Перед вами необычная книга... Сейчас подумала, что, вероятно, такими словами начинается куча предисловий и я невзначай повторяю чьи-то чужие слова — не знаю. Во-первых, я — начинающий редактор, а во-вторых, ска­жу по секрету: обычно пропускаю всякие предисловия и вступительные слова — интересно, что там внутри книж­ки! — или оставляю их на потом. Знаю только, что книга действительно необычная и еще — настоящая. Почему — не хочу объяснять, хочу, чтобы вы сами это открыли. Так будет правильнее. Я буду рада, если вы, как и я — счаст­ливый первый читатель этой книги, — прочитав-прожив ее до конца, почувствуете это разлитое в ней пронзи­тельное слияние необычности и жизненности...

Так как я начинающий редактор, то еще не навостри­лась писать красивые предисловия. Ну не получается у меня найти нужные слова, чтобы передать мои ощуще­ния от процесса работы над книгой: ощущение приоб­щения, радости сопричастности к творчеству авторов (профессиональных психологов, выступивших в роли рассказчиков-писателей), удовольствия от знакомства и контакта с ними, телесного такого ощущения взаимооб­мена мыслями и чувствами...

Прислушалась к себе — что-то мешает мне сосредо­точиться на написании этого вступительного слова... По­чему-то воспоминание о событии двухлетней давности — никак не связанное ни с терапией, ни с редакторской

* Автор - Елена Климова, один из редакторов этой книги.

деятельностью! — ярко всплывает во мне, щекочет, скре­бется и просится наружу... Все равно предисловие не получается — я расслабилась... «Пусть то, что родится, и будет предисловием, чем бы оно ни было — доверимся процессу!» — решила я. И родилось само собой вот что.

Однажды, возвращаясь на перекладных (на четырех электричках) из дальних гостей — от подруги, жившей в другом городе, я на последней пересадочной станции слу­чайно села не в ту электричку. Это я сейчас знаю, что не та, а тогда не знала, поэтому, усевшись, сразу принялась дочитывать прерванный пересадкой рассказ Дины Ру-биной, а рассказывала она о своей соседке:

«Она жила у нас во дворе, опустившаяся мальвина. Была простой милой женщиной. Убирала «по людям». Вымоет одну квартиру, получит рубль, вымоет вторую — второй рубль, вот она и счастлива. Выпьет бормотухи и «высту­пает». Буквально, не в переносном смысле: любила высту­пать... А любимый номер был: «ласточка».

Выходила в центр двора или на площадку перед гастро­номом, или далее на проезжую часть дороги, и делала «ла­сточку»: стоя на одной тощей ноге, поднимала другую, на­клоняла корпус, разводила в стороны прямые руки, гордо, как флагман нового мира, задирала голову со свалявшимися кудряшками...ну, это известная гимнастическая фигура.

Однажды я заступилась за честь тетьГали. Она, по­мню, напилась и выступала на проезжей части оживленно­го шоссе, делала «ласточку» меж двумя потоками несу­щихся на большой скорости машин. По сторонам шоссе собралась толпа, люди показывали пальцами, хлопали, смея­лись. По испитому лицу тетьГали видно было, что она сча­стлива,она — настоящая артистка,успех,успех! Какая-то приличная женщина в пальто из шерсти модной в том се­зоне ламы остановилась рядом со мной, вздохнула, покачала головой:

— Ну до чего люди бессовестные, безжалостные. Над больным человеком смеются.

— Она не больная!— ог­рызнулась я.

— Как не больная?— ах­нула дама. — Настоящая душевнобольная. Сумасшед­шая.

— Кто — сумасшед­
ший? — спросила я оскорб­
ленно. — Она сумасшедшая?!
Да она поумнее вас будет.

Тогда я, конечно, не дога­дывалась, что во мне взмыло и затрепетало чувство це­ховой солидарности.

Господи, знала бы давно покойная тетьГаля, как ча­сто вспоминает ее хмурая девочка из третьего подъез­да. Ведь мне на моих «выс­туплениях», бывает, и петь приходится, если, конечно, песня попадается в тексте рассказа.

А может, на старости лет я и до «ласточки» доживу? Кстати, довольно живо себе это представляю.

ТетьГаля, добрая, пьяная мальвина, заступись там за меня, на своих— не сомневаюсь— райских подмостках!»

То, что электричка неправильная и еду я совершенно в другую сторону, я, к счастью, поняла именно на этом месте рассказа, а не в самом его конце, и через пять ми­нут (две станции электричка-негодяйка проскочила без остановки) вылетела наружу. Вылетела я на какой-то заб­рошенный и безлюдный полустанок: никого и ничего — только лес, забитое досками здание вокзала довоенных лет, стеклянная будка (как на автобусных остановках) и — слава Богу! — расписание. Я подошла к расписанию, и как по волшебству над ним зажегся фонарь. Это было очень кстати, так как дело было вечером и было уже тем­но, не так как ночью, но достаточно темно для того, что­бы почувствовать некоторую неловкость и даже страх (я

не очень смелая и рисковая женщина). Теперь, с фона­рем, стало светло, и я осмотрелась — довольно далеко за полем мерцали огоньки маленького поселка. И то хоро­шо... Расписание поделилось со мной не очень радост­ной, но все-таки обнадеживающей информацией — сле­дующий (единственный и последний в этот вечер!) по­езд будет только через час с небольшим, и на нем я могу доехать обратно до точки, где я так непонятно ошиблась (я начала злиться на себя и на железную дорогу: ведь точно помню, что, перед тем как сесть в электричку, све­рила номер платформы)...

Вдруг фонарь качнулся, свет на секунду погас и одно­временно, просто синхронно совпав с возникшей пол­ной темнотой, сбоку от меня и откуда-то снизу раздался хрипло-резкий, очень громкий и короткий звук (вскрик-всхлип-всплач)... От неожиданности я содрогнулась и сжалась: что это? Или кто это? Как будто дверь ржавая пожаловалась на что-то, но не своим голосом, а голосом именно живого существа... Думать в этом направлении не очень хотелось, хотелось домой и поскорее, но реаль­ность была таковой, что прятаться и бежать было неку­да, пришлось прислушиваться — полная тишина. Ну и ладно...

Надо было чем-то заняться этот час, стоять было хо­лодно, поднялся ветер, и от этого холода, ветра и непри­ятного царапающего ощущения от звука как-то само собой в теле (без каких-либо моих мысленных вкладов) родилось четкое намерение двигаться, да еще не просто двигаться, а в определенном направлении — через поле. К огонькам, названным мной «поселком». Намерение ни на секунду не задержалось в стадии обдумывания, а сра­зу перешло в стадию действия. Ноги просто взяли и сами пошли. Ну раз так, только и успела подумать я, значит, так надо, значит, для меня там есть какое-то послание... Эта внезапная мысль про послание с каждым шагом станови­лась все более четкой и плотной и почему-то совсем не удивляла и не настораживала, а просто радовала и согре­вала меня. И, как ни странно, уверенность, что я это по­слание обязательно найду, тоже выглядела вовсе не про­зрачной и чахлой (как могут предположить все более или

менее нормальные, не склонные к мистике люди, к кото­рым я и себя до этого момента относила), а вполне себе осязаемой и мускулистой. Я шла через поле по тропинке, иногда с трудом — рискуя упасть, потеряв равновесие, иногда легко — вприпрыжку, когда вдруг огоньки «по­селка» один за другим (их и было-то немного) посте­пенно стали гаснуть или тускнеть, как будто бы людям завтра рано-рано на работу и они ложатся спать или зад­вигают занавески. Ярким оставался только один огонек. Он был как-то сбоку, напротив «поселка». По мере при­ближения я поняла, что обижала его таким пренебрежи­тельным названием «огонек» — это скорее всего было большое световое пятно, которое потом прорисовалось в широкое окно и в конце пути окончательно оформилось в светлый прямоугольник, похожий на витрину. По всей поверхности витрины, казалось, был нанесен узор тем­ными изогнутыми линиями, пятнами и точками... Я шла и шла (периодически, разумеется, поглядывая на часы, я же не сошла с ума, как ночная бабочка на свет лететь! — времени до обратного поезда у меня было достаточно). Витрина оказалась действительно небольшой витри­ной перед входом в магазинчик при маленьком цехе-мастерской бронзовых дел мастера, скульптора-литейщика с явно буддийскими настроениями. Мастерская распо­лагалась на отшибе «поселка» на другой стороне дороги. Узоры оказались не узорами, а расставленными по по­лочкам скульптурками. В основном это были Будды, Шивы, другие индийские боги, слоны, змеи и прочее восточно-философское богатство. Осмотрев довольно вниматель­но все фигуры и скульптуры, я заглянула в себя и... не увидела и не почувствовала ни-че-го. Все во мне было ровно и спокойно... Я с уважением отношусь к Востоку, его философии, искусству и религии, к бронзе и к скуль­птуре, наконец. Но где послание! Для чего я вместо того, чтобы уже подходить к теплому дому с мужем и детьми, приехала на этот полустанок, содрогаюсь тут от нечело­веческих криков и хожу по полям в темноте? Может быть, оно не здесь, в витрине, а где-то дальше? За мастерской-цехом? Я прошла за угол, там в темноте здание продол­жалось, уходило вглубь, и двор вокруг него был обнесен

высоким забором. И правильно! Ходят тут всякие ноч­ные путешественники с мыслями и без мыслей, мало ли что — согласилась я с забором и, привыкая к темноте, стала всматриваться, что там за ним... на меня скакали кони! Огромные, решительные и тяжелые, но совершен­но беззвучно. Вздрогнув от неожиданности (не так силь­но, как недавно на платформе, — дело привычки!), я вклю­чила логику и поняла — скульптуры, точно такие же, как на Большом театре или на Аничковом мосту... Ощуще­ния, что кони — это послание, не было, и я, немного разо­чарованная, но с чувством исполненного долга решила идти назад. Спасибо большое, все было очень даже вкус­но, неординарно, красиво и местами таинственно... Все-таки не зря сходила, прогулялась, культурно развлеклась и не замерзла, ветер стих, на электричку успеваю, все хо­рошо, мистики нет, муж не будет смеяться... Но тут что-то опять потянуло меня к витрине — ладно, иду-иду, но уж сейчас напоследок (когда еще попаду темным вечером одна в такое безлюдное место!) немного поиграю. И я для заключительного аккорда моей импровизированной пьески (надо будет потом как-нибудь назвать, что-то типа «Дорожная» или «Записки путешественницы (или сумас­шедшей?)», но никак не «Колыбельная») решила сде­лать несколько шагов в полной темноте с закрытыми глазами, открыв их только перед самой витриной. Для уверенности я расправила руки в стороны — никто же не видит (так им и надо!). Интересно, что увижу в первую очередь? Будду, Шиву, слона или черепаху (надо будет потом дома побольше почитать про все это хозяйство, а то у меня в голове никаких системных знаний про рели­гии Востока, безобразие!). Шагать в незнакомой местно­сти в темноте с закрытыми глазами было щекотно-бояз-но, но любопытно и приятно: все тело мобилизовалось, ожило, налилось, работали все органы чувств (внезапно пришло в голову неадекватное с голосом Левитана: «Ра­ботают все радиостанции Советского Союза». Глупость какая!). Так... лбом в стекло я удариться не должна — не ударилась... все — на счет «три» открываю глаза! Откры­ла и сразу увидела справа между слоном и Шивой фи­гурку женщины, стоявшей на одной ноге и вытянувшей

руки в стороны — она как будто бы только что научи­лась делать «ласточку». Поверхность фигурки была гру­боватая, необработанная, лицо не пролеплено, только чуть обозначено, но — движение и состояние! Легкость (рож­денная упражнениями) и вместе с ней упругая напря­женность позы, запечатленный в металле процесс пол­ного растворения в равновесии через непрерывный по­иск-нахождение-потерю-поиск-нахождение баланса — это чувствовалось сразу... Вот оно, послание]

Я выдохнула, повернулась к витрине спиной и не за­метила, как через несколько минут оказалась на плат­форме. Там по-прежнему никого не было. Фонарь, под­держивая ритм моей пьески, то потухал, то включался. Голова моя была по-хорошему пуста, а тело — приятно уставшим. То, что электричка не опоздает, я ни капельки не сомневалась, в груди разлилась теплая уверенность: у моей пьески будет спокойный и красивый конец...

Фонарь качнулся, хриплый крик... и на платформу из кустов вышел громадный белый спелый гусь. Живой. Рас­крыл крылья, вытянул шею, прочистил горлышко, но кри­чать передумал... Посмотрел на меня внимательно и спрыгнул под платформу...

Подошла электричка.

Лилия Верейкина (Томск)

Клиенты бывают разные: Бывают клиенты опасные. Бывают клиенты нудные, Клиенты бывают мудрые...

В моем профессиональном опыте, как и в моих рас­сказах, находится место самым разным людям: в основ­ном, конечно, женщинам, но также детям и мужчинам. Разными путями пришли они к психологу. Просто од­нажды настал момент в их жизни, когда они поняли, что в конкретной ситуации даже при активизации всего соб­ственного интеллектуального потенциала, силы воли и ответственности чего-то не хватает. Чем они руководство­вались, когда искали своего психолога? В чем они нужда­лись? Во взгляде со стороны? В учителе, отыскивающем ошибки в их сочинении под названием «Жизнь»?

Возможно, у многих была тоска по маме, ее теплу, уча­стию, безоговорочному принятию любого шага, даже не­удачного опыта своего ребенка.

Иногда пришедшему ко мне был нужен товарищ, ко­торому можно доверить сокровенные мысли и услышать в ответ простые человеческие слова одобрения или не­согласия, раздумья; найти эмоциональное созвучие, свое­го рода — камертон, когда забываешь вдруг: а какого ты звучания, что подлинного в тебе? Или стратег, опережаю­щий на один-два хода своего vis-a-vis? Сопровождающий по жизни? Помогающий переосмыслить и наполнить но­вым вкусом, новыми эмоциями трудный, кризисный этап жизни?

Они разные по возрасту, жизненному опыту, мои кли­енты. Я учусь у них жизни, а они учатся у меня чему-то своему. Я бесконечно признательна им за то, что они во­шли в мою жизнь и наполнили ее новыми эмоциями, красками, событиями. Работая достаточно давно в психо-

логическом консультировании, именно теперь я впервые по-настоящему почувствовала радость от эффективнос­ти моей работы, причем эффективности, проверенной вре­менем, протяженностью в два-три года.

Я очень рада, что при встрече с клиентом в обыден­ной жизни у меня нет запретов на общение с ним. Меня наполняет радость от сознания моей принадлежности к экзистенциально-гуманистическому направлению пси­хотерапии. Совпадение моих профессиональных возмож­ностей, индивидуальных особенностей с методами, ко­торыми я пользуюсь, плюс профессиональное любопыт­ство — все это дает мне возможность чувствовать себя комфортно наедине с клиентом. Личность и ее много­плановость, каждый раз уникальность, самобытность, — вот что меня привлекает в первую очередь. А еще — воз­можность помочь человеку справиться с тем, что его му­чает, увидеть улыбку на его лице. Часто это улыбка сквозь слезы... Иногда наша работа помогает клиенту осмыс­лить заново себя и свою ситуацию. По словам одной моей студентки, происходит «прорыв энергетической пробки, которая закупоривала до сих пор поток сознания».

Бывает, клиенты в процессе психотерапии начинают ве­сти записи, похожие на дневниковые. Эти заметки по со­держанию, по своей завершенности могут напоминать рас­сказы. В них — осмысление многотрудной внутренней ра­боты, зафиксированные на бумаге этапы достижений, рег­рессии, лень, страх перед жизнью, оптимизм. И сомнения в себе: достаточно ли у меня сил, чтобы справиться с драко­нами внутри себя, смогу ли я осилить путь, по которому иду, свою ли я выбрал дорогу и кто мои спутники?

И вера! Вера в правильность выбора жизненных при­оритетов, вера в меня как психолога и человека. Доверие, выражающееся в живом отклике на мои предложения, бесстрашие, готовность сотрудничать и участвовать в эк­сперименте, ответственность за свои поступки, мужество не отвести глаз там, где не всякий мужчина выстоит, — вот то, что объединяет этих людей. И красота....

Несколько таких тетрадок лежат и в моем архиве. Мне хочется, чтобы голоса моих клиентов (рассказы «Дорога к себе», «Двойной удар», «На перепутье») были услышаны.

Дорога к себе

Лена, Елена Прекрасная, как я ее назвала про себя, вошла резко и стремительно. Она выглядела угловато и вместе с тем — женственно. Красивые глаза, длинные волосы, идеальная фигура манекенщицы. Неординарная судьба, нестандартное мышление. В последнем классе школы по страстной любви родила дочку от однокаш­ника, из обычной школы пришлось переходить в вечер­нюю. Выдержала испытание «общественным мнением». С ребенком на руках ездила за мужем по России, сопро­вождая его в обретении «самого себя», творческих ис­каниях, поисках работы. Необходимость быть взрослой с 16 лет, кочевая жизнь, природный ум, наблюдательность, отсутствие рядом опоры в лице «мамушек-нянюшек» и мужа, ответственность не только за жизнь, здоровье ре­бенка, но и его интеллектуальное, психологическое раз­витие, — это и многое другое сделали Лену личностью необычной.

С трепетом, сожалением и непривычным для меня чув­ством зависти, которое я вдруг обнаруживаю в себе, слу­шаю ее рассказы о дочери. («Ах! — думаю я. — Опоздала! Можно было таким же образом построить отношения с моими детьми, а теперь они взрослые, ничего исправить нельзя, нужно принять то, что есть».) Дочке 12, Лене 28. С мужем она не живет, алиментов на ребенка не получа­ет. Лена — экономист по образованию, но зарплата эко­номиста, которую ей предлагают, не покрывает расходов на оплату съемной квартиры, питание и одежду. Зараба­тывает на себя и дочку тяжелым физическим трудом — платят больше. Когда-то это ее злило, теперь печалит.

После нашей совместной работы прошло два года. Мы не виделись, но созванивались по случаю Нового года или 8 Марта. За два года поменялась она сама, ее окруже­ние, работа. Сейчас наступил новый этап в жизни Лены. Она сама позвонила мне и сказала, что сидит, не отрыва­ясь от компьютера, и пишет рассказы о своей жизни, даже посылала в редакции модных женских журналов. Кое-что принесла прочесть. Мне понравилось.

Я посчитала нужным и интересным озвучить, пре­дать гласности «опыт с позиции клиента». Ведь свои­ми размышлениями по поводу отношений клиент-консультант делятся, как правило, консультанты, а кли­енты пока молчат. И я попросила Лену написать о том времени, когда начались наши отношения, о том, что она тогда чувствовала, что являлось для нее результа­том наших отношений. Мне хочется, чтобы, прочитав этот, да и другие тексты, наши будущие клиенты, кото­рые пока еще не нашли дороги к своему психологу, облегчили себе поиск.

Я ничего не исправляла в первоначальном тексте, со­хранив стиль Лены, передающий ее эмоциональность и искренность.

Астрологи, психиатры, психоаналитики, гадалки, пси­хологи, ясновидящие... В чем разница между этими людь­ми? Огромная — по определению. И никакая — если всех этих людей ты вспоминаешь в сложный период своей жизни. Беда в том, что к психологу ты приходишь в са­мую последнюю очередь, после всех астрологов, гадалок и просто обманщиков, убеждающих тебя в необходимос­ти снятия порчи, сглаза и невезения.

Мой путь к психологу — дорога к себе. К себе другой. К себе такой, какой я должна быть, какой я и являюсь, но почему-то забыла.

Книги по психологии читала всегда и с огромным удо­вольствием. Понимала, что все написанное там — совер­шенно верно, но слишком уж идеально и правильно. И еще с трудом верилось в подсознание: поступки ра­зумного человека не могут мотивироваться каким-то там подсознанием. Чушь!

В 2000 году в моей жизни произошло довольно пе­чальное событие: от меня ушел муж. Ушел насовсем. Раз­говаривать и мириться не желал. Забрал посуду, телеви­зор, все свои вещи и ушел. Сказать, что перестало светить солнце — не сказать ничего. Для меня остановилось вре­мя. Выхода я не видела, осознавая, что это тупик.

Младшая сестра в то время заканчивала второй курс института на факультете психологии. Она-то и уговори­ла меня пойти на прием к психологу. А вдруг? Попробо­вать можно. От этой мысли стало как-то полегче. Сейчас понимаю, что в тот момент это было единственным вер­ным решением. Я, проанализировав свою семейную жизнь, призналась себе, что давно желала расставания. Так по­чему же столько слез и боли? Вот был главный для меня вопрос. Ни астрология, ни гадания, ни подруги на этот вопрос мне ответить не могли. Может, психолог расска­жет? С этой надеждой я и отправилась к нему.

Зацепило сразу. Не знаю, чем конкретно, но сразу. Во­обще симпатия — определяющий фактор в работе с пси­хологом. Ты либо сразу в него влюбляешься, либо эта первая встреча будет и последней, и единственной.

Мне повезло: я восприняла Л.В. как близкого и род­ного человека.

Работа со своими мыслями началась сразу же. В голо­ве все время шумело, гудело и жужжало. От некоторых открытий становилось нехорошо. Некоторые выводы го­ворили: «Вот видишь, не такая уж ты правильная. Во мно­гом есть и твоя вина». Эти выводы бесили и долго не принимались. Принятие пришло, когда я набралась сме­лости и смогла себя полюбить такой, какая я есть. Я — это я. В этом мое отличие от других. В этом моя особен­ность и сила.

Следующим шагом было прощание с боязнью одино­чества. Я научилась быть одна, заниматься своими дела­ми и не лезть в чужие, научилась читать, рисовать, слу­шать музыку, писать стихи и рассказы. Дальше было от­крытие: счастливым быть сложно, а несчастным — легко. Плакать, причитать и лежать без движения — плевое дело. Улыбаться, петь, мечтать и осуществлять свои мечты — работа не из легких. Но намного приятнее. Поняв, что в разводе больше плюсов, чем минусов (для меня), я успо­коилась и стала улыбаться и петь, уже не вспоминая со­веты психолога.

Еще важный момент: слезы. В моем конкретном слу­чае это не просто вода из глаз, это — выход всей отрица­тельной энергии, освобождение от всех тяжелых дум и

мыслей, а главное — отсутствие страха показаться сла­бой. Я всегда плакала редко, но в последние годы и эти редкие слезы старалась спрятать. Теперь же плачу тоже не часто, но всегда по желанию. Хочу — плачу, хочу — нет. И не боюсь свидетелей своих слез.

Одно из приятных последствий работы с психоло­гом — отношение к людям и к миру в целом. Больше понимая себя, я стала намного добрее ко всем вокруг и ко всему вокруг: у людей столько слабостей и комплек­сов, и они такие все разные, что обижаться и злиться на них было бы просто глупо.

Как я ощущаю себя сегодня, когда прошло два года? После того как через меня прошло столько радостных и грустных, болезненных и оздоравливающих, глупых и ум­ных, тяжелых и легких открытий и умозаключений?

Во-первых, я знаю главное — я на верном пути. Назад дороги нет, чему я безмерно рада.

Во-вторых, я научилась ценить каждый день, каждый час, каждый миг. Теперь я понимаю, что все происходит для моего же блага. Какое-то событие подсказывает, ка­кое-то оберегает, какое-то — как приз за вчерашние дела.

В-третьих, я не боюсь завтрашнего дня. Всему свое вре­мя, я больше не тороплюсь и не несусь сломя голову.

И самое, пожалуй, для меня ценное открытие — вера в себя. Я — это Я. В этом моя особенность и сила. В этом мое счастье. Мне нравится эта дорога. Дорога к себе.

Виктория

Виктория — моя бывшая студентка. Я познакомилась с ней, когда она была на третьем курсе факультета психо­логии. Девушка привлекла мое внимание тем, что как-то непривычно писала. Приглядевшись, я поняла, что она — левша. Кроме того, Вика, одна из немногих, задавала воп­росы. Вопросы были несколько необычными, и задавала она их неуверенно, сбивчиво, смущаясь и краснея. Еще она выделялась редкой в наше время — «солнечной», как я про себя отметила — улыбкой. Я заметила и ее высо-

17 2 Непридуманные истории

кую грудь, казавшуюся несколько великоватой для узень­ких плечиков.

Как-то раз я задержалась в аудитории, отвечая на воп­росы подошедших студентов. Собираясь уходить, я под­няла глаза. То, что я увидела, заставило сжаться мое серд­це; красивая девушка с трудом вытащила свое тело из-за парты и, раскачиваясь из стороны в сторону, направи­лась к выходу. Детский церебральный паралич! Я вспом­нила, как однажды, торопясь на лекцию, в темноте како­го-то перехода, завернув резко за угол, чуть не сбила ин­валида, несущего на костылях свое непослушное тело с беспомощно повисшими ногами. Ни лица, ни возраста в тот момент я не рассмотрела: охнув и извинившись, пом­чалась дальше. Потом, возвращаясь к этому эпизоду, я вспомнила, что как-то случайно слышала в деканате об­рывок разговора относительно поступающего на факуль­тет абитуриента-инвалида и настойчивости отца, дока­зывающего, что «с головой у его ребенка все нормально». Неужели именно ее я чуть не сбила с ног? За два года усиленных тренировок, как позже выяснилось, Вика бро­сила костыли, оставив себе трость. Еще через год трость также ушла из обихода, возвращаясь лишь в межсезонье из-за гололеда или зимой. Через несколько недель после моего потрясения, пережитого в аудитории, она пришла ко мне на консультацию. В память о ней у меня осталась подаренная ею книжка Норбекова и рассказ, написан­ный под впечатлением работы с ней, ее необычной лич­ности и судьбы, — он положил начало целому ряду моих рассказов. Дорог он мне еще и потому, что инициатором моей писательской деятельности была Елена Шувари-кова — мой Учитель и замечательный человек. Ей я и посвящаю свой рассказ.

Виктория влюбилась. Влюбилась так, что, глядя на нее, можно было увидеть сгусток солнечной энергии — под­солнух, развернутый доверчиво к солнцу. С ней это было впервые. Каждое утро, просыпаясь, она радостно думала о том, что сегодня опять увидит Его. Она училась на вто-

 

ром курсе психфака, а Он — на четвертом. Девушки чет­вертого курса были значительными и красивыми. Каза­лось, они знали о любви нечто такое, что простому смер­тному — такому, как Вика, — до самой смерти ни узнать, ни испытать не придется.

Утром, в постели, удерживая себя в дремотном состо­янии, Вика медлила и не хотела расставаться со своими грезами: во сне она гуляла, взяв Его за руку, глядя на него снизу вверх. Она видела Его и себя со стороны. Это была контрастная пара: она — маленькая, крепко сбитая брю­нетка с круглым лицом и черными глазами, похожими на арбузные семечки. Он — худой, высокий. Макушка Вик­тории была на уровне Его подмышки. Во сне Он обни­мал ее, носил на руках. В реальной жизни Он пока еще не знал о Вике.

Лежа в постели, девушка видела свою запущенную квар­тиру, оставшуюся после смерти бабушки, и мысленно пред­ставляла новые обои, новый диван и новые шторы. Как будто какой-то волшебник движением руки или волшеб­ной палочки изменил за ночь убогий мир, окружающий ее, вылечил ее, Вику, окончательно и бесповоротно. Он сидел на диване в отремонтированной квартире, читал газету, пил чай, а она — рядом или сбоку, подложив ладошку под голо­ву. Дальше этого ее фантазия не шла.

Бабушка...Воспоминания о ней наполняли душу болью и радостью. Обида на то, что самый близкий человек ее

2*

предал и умер, ушел туда и оставил ее, такую хрупкую, та­кую беззащитную, одну, жгла душу. Месяца два-три после смерти бабушки Виктория не могла спать по ночам, не могла сидеть на диване, на котором сидела днем, лежала, когда болела, а потом умерла бабушка. «Бабушка... Бабу-у-у-ля-я! Бабка» — так мысленно девушка призывала или ругала ее в зависимости от настроения. Вика постоянно разговари­вала с бабушкой во сне и наяву, сердилась, что та ей ничего не приготовила на завтрак, не подошла быстро'к телефону или ответила Викиным знакомым что-то невнятное про то, когда Вика вернется домой. Двойственными чувства по от­ношению к бабушке были и при ее жизни: Вика любила бабушку, знала, что никто так не заботится о ней, как она, и вместе с тем было в бабушке нечто такое, может быть, стар­ческое, что раздражало. Виктория не совсем понимала что — да и не хотелось лишний раз заморачиваться, своих проблем было достаточно. Вместе с горем по поводу смер­ти пришли ощущение и осознавание радости. Казалось, что душа вышла из тюрьмы и сейчас наступает новый период в жизни, свободный от надзора и брюзжания, от назойли­вого запаха старческого тела...

Мать бросила их с отцом, когда девочке было восемь лет. «Нашла себе хахаля», как говорила бабушка, на де­сять лет моложе и родила себе и ему сына Витьку. Де­вушка не считала Витьку братом, не испытывала к нему никаких чувств, кроме любопытства и удивления. Глубо­ко внутри застряла обида на мать. Отец, видимо, потря­сенный поступком бывшей жены, часто монотонно буб­нил, по-разному интерпретируя слово «мать»: «Мать, мать твоя, твою мать...» Он вкладывал свои чувства, все мно­гообразие их оттенков в слова, внешне обычные, при­вычные слуху Вики. Но гримаса, появлявшаяся на его лице всякий раз при необходимости произнести в присутствии дочери имя бывшей жены или слово «мать», постепенно стерла что-то теплое внутри девочки. Тепло, радость, на­полнявшие прежде знакомое слово, куда-то ушли. Так появилось в обиходе отца и дочери слово «она». «Она звонила, она передала лекарства...» — и было понятно, о ком идет речь. При слове «мама», сказанном другими, де­вочка испытывала странные ощущения. Мысленно она

примеряла табличку со словом «мама» на груди своей родительницы, но табличка отваливалась. Виктория пы­талась приклеить табличку скотчем, скрепками, но при малейшем движении табличка падала, соскальзывая к ногам. Скучала ли она без матери? Трудно сказать. Но... Ведь положено, чтобы дети жили с матерью. А если у тебя ее нет, а есть только отец, значит, что-то не так?

Отец всегда был рядом — с самого раннего детства девушка помнит его руки. Руки были очень умные и доб­рые. Руки делали массаж, поддерживали, мыли. Они все­гда знали, что сейчас нужно сделать: вытереть нос или погладить по голове, растереть спинку или, зажав лицо дочки между ладоней, сказать ей, прижавшись нос к носу: «Какая ты у нас красавица!» Руки жили сами по себе. Они были сильные, с волосками на костяшках, с удли­ненными бледными ногтями. Папа и руки были как б