Глава 1
Паша дочитывает. Кладет телефон на прикроватную тумбочку — он читал в электронном варианте, с телефона. Подтягивает одеяло, готовясь ко сну.
Может, это и не редкая способность — не видеть снов — но Паша их точно не видит. За весь прошлый год ему приснилось от силы пять снов. Да и то с большой натяжкой. Обычно он просто засыпает, а просыпается уже утром. Как будто ничего и не было.
Но не в этот раз. В этот раз он видит сон. Такой яркий и реалистичный, что сложно передать словами. События в нем меняются со скоростью мотоцикла Хопкинса. Он видит, как вода охватывает безудержной лавиной надгробные камни. Кресты тонут в неизбежности бушующей стихии. Он видит, как каменные ограды скрываются в пенящейся буре. Он видит, как в успокоившейся наконец водной глади всплывают детали. Мелкие и несуразные под светом луны. Это кости и гниющие останки.
Он видит, так четко, как его собственное тело барахтается в воде. Но только поначалу — потом оно успокаивается, примиряется со своей участью и просто плывет во тьме. Он видит себя, тонущего в безмерном водном мире. Он идет ко дну. И лишь маленькие пузырьки, вырывающиеся изо рта и носа, подают сигнал бедствия.
В следующий миг он выныривает из воды. Теперь его мокрая голова склонилась над ведром кристально чистой воды. Он пил из ведра и нырнул, сам того не осознавая. Он жадно хватает ртом воздух не в силах насытиться им. Держит руками ободки ведра. И в воде отражается луна. Он под орехом, который еще не расцвел. Под деревом лавка, на котором стоит то самое ведро, из которого он пил. Он знает это место. Он в своей деревне. В доме, откуда все пошло. Он — и в тот же самый момент не он — это как видеоигра, где вид от третьего лица перемежается с видом от первого лица, открывает дверь веранды. Проходит внутрь, толкая еще одну дверь. Лунное безразличие глядит сквозь окна, а в доме уже все спят. Он проходит в дальнюю спальню. Он знает, что ждет его там. Его двоюродная сестра. Она лежит, прикованная к кровати. У нее приступ. Она умирает, и он это знает. Он стоит на пороге, боясь подойти ближе. Она что-то говорит ему, но разобрать сложно. Ей сложно дышать. Он хватает ртом воздух, словно пытаясь дышать за двоих. Он видит, как она умирает. И самое страшное — она пытается забрать его с собой. Она тянет к нему бледные руки, будто хочет ухватиться за шею и больше не отпускать. И он делает шаг вперед.
Паша просыпается. Сердце, похоже, обуло чечеточные башмаки и теперь ведет свой танец. Паша тяжело дышит. Солнце уже светит в окно, а учитывая положение и траекторию, значит, он опаздывает. Паша в спешке собирается. День предстоит важный.
*****
Натали снился страшный сон. Она не хотела его вспоминать. Воспоминания несут боль. Прошлое завязывает петлю над твоей шеей. Но любопытство заставляет встать на стул.
Ей снилась общага. Она бродила по пустым коридорам. Лампочки мигали, будто электричество рассказывало историю азбукой Морзе. Знакомые стены становились неузнаваемыми.
Она знала, куда идет. Знала, что там ждет плохое. Но так всегда бывает во снах — неизбежность манит. А еще там рождаются чудовища.
Она шла в свою комнату. Лестничный пролет обнажал бетонные зубы. Мира вовне не существовало. Все осталось внутри.
Двери в блок открыты. Странно, они всегда закрывают. Дверь в комнату приоткрыта. Света почти нет. Она толкает дверь, зная, что пожалеет. Но ничего не может с собой поделать.
Таня лежит посреди комнаты. Лужа крови растекается вокруг ее тела неравномерно. Будто создавая силуэт. Так темно, разглядеть невозможно.
Над ее телом тень. Темнее, чем сумрак вокруг. Четкая и движущаяся. Припала к телу. Натали знает, что это значит. Тень припала к телу от жажды. Детали размылись в разводах чернил. Тень поднимает голову, смотрит на вход. Там, где стоит она. Черные капельки крови падают из черной пасти на черное полотно пола. И вся эта чернота разнится, отличается по спектру и цвету. Черные глаза устремились на нее. Тень неестественно, небрежно и неуклюже отползает от тела. В ее сторону. Натали кричит и выбегает из комнаты. Тане уже не помочь.
Она проснулась в холодном поту. Пол десятого на часах. Все вокруг спят. Крик не разбудил их.
Натали поворачивается набок, прижимается к подушке, но глаза не закрывает. Она не закроет их, уж точно не на следующие несколько часов.
*****
Натали с облегчением вздыхает, когда все в палате потихоньку просыпаются. Она хотя бы уже не одна. А это самое главное, наверное.
Шестой день она уже здесь. Это, пожалуй, лучшая больница на всей Тернопольщине. В задрыпанном селе, где не ловит даже телефон. Но врачи тут умные, а медсестры добрые. Да еще и с соседками по палате ей повезло. За эти дни они успели подружиться.
У Илоны рассеянный склероз. Вся жизнь насмарку. И это в двадцать лет. Как после такого можно улыбаться солнцу в ответ?
У второй, Иванки, дела попроще. Спина, так же, как и у Натали. Но ничего серьезного.
Хотя, как сказать: им вкалывают с утра и на ночь такую штуковину, после которой сложно ходить, сложно лежать, сложно сидеть. Будто тебя начиняют свинцом в то самое место. Будто Барт Симпсон показал зад Тони Монтане.
Но все это не стоит и выеденного яйца по сравнению с тем, как хорошо здесь. Днем, когда они с подругами отходят от «утренних процедур», Натали, Илона и Иванка устраивают пешую прогулку. Тут на километры никого и ничего нет. Лишь прямо напротив больницы стоит небольшой ларек, в котором они всегда после полудня берут кофе, устраиваются на лавочке (сидя так, чтоб задницы не болели), попивают кофе и разговаривают о всяком.
Успокоение…
Натали вспоминает о своем сне. Они собираются уходить, возвращаться в палату. Нет, нужно позвонить. Пусть это игра воображения, но ей так будет спокойнее. Сейчас Таня возьмет трубку, скажет, что все хорошо, и страх уйдет. Уйдет навсегда и больше не вернется. Не вторгнется в эту тихую гавань.
Вот только Таня трубки не берет. Гудок… Гудок… Гудок…
*****
Он закрывает за собой дверь проректора. Не так уж все и плохо. Беседа выдалась конструктивная, и, чего скрывать, Мойсиенко — мужик с мозгами.
Но, честно говоря, Пашу это все уже достало. Он сумел покончить с починкой ноутбуков и телефонов, но вот студентческая рада не хотела его отпускать так легко. Сказать «я больше этим не занимаюсь», когда тебе приносят неисправный ноут или телефон, легче, чем сказать начальству универа то же самое. Эти ребята не очень-то любят менять упряжку. И когда старая лошадка, занимающаяся финансовыми вопросами общаги и универа от студрады, говорит «Хорош», повозчики только прибавляют газу.
Еще и дела с учебой. Он так и не сдал курсовую прошлого семестра, хоть ему ее и засчитали. Надо это как-то закончить. Да только никак руки не доходят.
Сейчас Паша решил зайти во вторую общагу. Увидеться с Дэнни, зайти к Инне, Второвая, наверное, на работе, а Шмелева дома в своем Шумске. Так что только Дэнни и Инка. По большей части Дэнни. Потому что тот сон не давал ему покоя.
Нет, дело не только во сне. Как бы он себя не убеждал, но что-то было. Что-то, что сложно описать словами.
Все началось с того, как он сбросил эти дурацкие рассказы сестре. Аня хотела почитать. И вот он сказал Дэнни. А тот сбросил рассказы ему. И потом он сбросил сестре. И потом… как же давно это было… она позвонила ему. Спросила, читал ли он. Конечно, он не читал. Но голос, встревоженный голос, попытки шутить. Ее это задело. И вопрос: почему?
Только прошлой ночью он нашел время прочесть. А после этого ему приснился сон. Дурацкий сон. Глупый, дурацкий… и страшный. Когда он в последнее время видел кошмары?
Эти рассказы были написаны два года назад. Чертовы два года. И что самое главное… то, что заставляло задуматься (здесь было бы вернее — содрогнуться) — это момент в душе. Он его помнил. Он помнил, как тонул тогда. Рассказывал ли он это Дэнни? Сложно вспомнить, но ему казалось, что нет. Тогда как? А даже если и рассказывал, то… почему? Почему все это произошло?
С такими мыслями Паша поднимался во вторую общагу.
*****
- Привет, - облегчение льется водопадом из ее голоса. - Ты как?
- Привет, - отвечает она своим обыденным веселым дружелюбным милым голосом. - Нормально, а как ты?
- Тоже нормально…
- Только собиралась тебе позвонить, - говорит Таня.
- Ты на работе? - спрашивает Натали.
- Да, - вздыхает Таня, - вот выдалась свободная минутка. Ты когда приедешь?
- Думаю, нескоро, - отвечает Натали и в ее голосе слышна печаль. - Мне здесь еще неделю лежать.
Эти две жизни сливаются воедино, и уже не знаешь, где ты. Натали продолжает:
- Мне сегодня снился плохой сон. Про тебя.
У них, у лучших подруг все проще. Можно без обиняков говорить обо всем, не опасаясь, что тебя не поймут.
- У меня все хорошо. Не переживай, - голос Тани успокаивает. - Я наберу тебя после работы.
- Хорошо, до связи, - и Натали кладет трубку.
*****
Он открывает тяжелые двери общаги. Здоровается с вахтершей, говорит, что на пару минут. Они ведь его знают. Он свой человек здесь. Идет к лифту. Зажимает кнопку. Лифт здесь всегда в спросе и всегда недоступный. Один на все общежитие — не странно.
Паша замечает груды белых коробок, стоящих в вестибюле, чуть в стороне. Старые холодильники. Двери лифта открываются, и оттуда выходят Беляев, Юра, Макс и еще один (Паша не знает его имени — новенький).
Паша со всеми здоровается. С Сашей Беляевым и Максом он год прожил бок о бок. Да и с Юрой тоже. Они приехали носить старые холодильники. Куда? Конечно же, в подвал. Там хранилось старье. Он бы не удивился, если бы копье судьбы и трубка Сталина лежали там же. Весь хлам общежития находил свой приют в подвале. Как в выручай-комнате из Гарри Поттера. Выручай подвал.
Паша зашел в лифт и нажал на девятый. Вперед к Дэнни.
Сколько же всего здесь поменялось за это время. Их не поселили только в этом году. На специалистов они — Валера, Лена, Комарь и сам Паша — пошли на кафедру естественных наук. И так уж сложилось, что на прежней их кафедре — экономики и права — были одни мудаки. Мудаки, которые зажали им место в их родной общаге. И перебросили в пятую. Валера с Леной сняли квартиру недалеко от универа, а Паша и Комарь поселились в пятой. И каждое утро, выходя на балкон второго этажа «своей» пятой, Паша смотрел на девятый балкон «своей» второй. Как и Комарь. Две башни, прям как у Толкина, только находились они сейчас с Комарем не в той башне.
Лехи уже больше года здесь не было. Гос-экзамены он не сдал и теперь приезжал только на сессию, всего лишь два раза в год. Но эти два раз в год всегда были праздниками. Да и всех остальных стариков тут не осталось. Не место тут старикам. Общага потеряла свою прелесть. Из всех, хоть сколько-нибудь важных для Паши людей, тут остались только Второва, Шмелева, Инка, Юля и Дэнни. А больше и ничего ловить.
Зато дерьма навалом хватало. Новички были тухлые (даже по сравнению с прибывшими годом ранее Юрой, Джуниором, Беляшом и Максом), совсем тухлые. Да еще и по программе обмена сюда завезли кучу черномазых и арабов. Которые, вдумайтесь во всю иронию, учились на факультете украинского языка и литературы. Не зная при этом и десяти украинских слов. Зато они хорошо платили. В двадцать раз больше, чем свои. А вели себч в двадцать раз хуже, чем свои. Ведь да, когда человек понимает, что ему угождают (неважно, по каким причинам), он чувствует безнаказанность. И может ввести себя как последнее дерьмо. Многие из черных были такими. Но, чего уж скрывать, были и нормальные люди, которые, несмотря на цвет кожи, вели себя нормально. И могли быть даже лучше, чем многие «белые». И вот здесь у Паши (который далеко не был великим поклонником разноцветной теории) назревали противоречия. И только тогда, в этом зародыше мультинациональной общности, начинаешь понимать: неважно, какой цвет кожи, какая религия или национальность — если ты дерьмо — значит, ты дерьмо; если ты нормальный человек — значит, нормальный. И не от кожи, религии или еще чего-нибудь это зависит. Хотя… предрасположенности есть. В этом Паша не сомневался. Не зря ведь назвали евреев жидами.
Лифт остановился. Девять этажей казались маленькой вечностью. Когда двери открылись, Паша вышел и направился навстречу Дэнни.
*****
Она и сама не заметила, как зашла так далеко в лес. Больницу со всех сторон окружал хвойный лес. Прямо как в готическом романе, только вот это не готический роман. Просто суровые украинские будни. И никакого багрового пика или ашеровского дома.
Она помнит, как сказала Иванке и Илоне, что пойдет поговорить (связь здесь нужно было вылавливать, как долбаную хеминугуэевскую рыбу). Они пошли в палату, и теперь она здесь одна.
Она не могла уйти так далеко в лес. Одинокие стволы сосен давили на нее. Пульс все учащался. Она ведь помнит дорогу, по которой пришла. Не так уж и трудно выйти.
«Лес самоубийц!» — закричало эхо сознания.
Она шла по тропе — верный путь.
И на извилистом пути в теняъ нам душу не спасти. Это она слышала, когда Таня включала песни.
Мысль эта сразу натолкнула ее на верный путь. Так ей казалось. Казалось, все, что она любит, подсказывает ей, как выйти.
А потом она увидела белку.
*****
Паша дважды ударил костяшками пальцев по двери и вошел.
Комната была почти пустой, поначалу так могло показаться. Везде царил беспорядок, и только на кровати напротив двери лежал Дэнни. Неподвижно он уставился в потолок. Глаза раскрыты, значит не спит. Руки сложены на груди и для полного эффекта мумии не хватает только бальзамированных повязок.
- Привет, друже!
Дэнни медленно повернул голову в сторону гостей.
- Привет, старина.
Голова повернулась на прежнее место, уставившись в потолок.
- Как ты? - Паша сделал шаг вперед, прикрыв за собой дверь.
- Нормально, - по-прежнему, безучастный голос. - Как ты?
- Тоже норм, - неловкость связывала голосовые связки. - Наши друзья жалуются на тебя.
- Какие? - и все так же никакого интереса в тоне. Будто навязанная необходимость продолжать диалог.
- Валера, Лена, Юля… Говорят, ты совсем отказываешься с ними общаться.
- Я не хотел, - только и проговорила голова, с трудом повернувшись в сторону Паши.
- У тебя все нормально? - больше он ничего не придумал, что сказать.
- Да, - голова опять повернулась назад, к исходной точке на неровной побелке потолка.
- А… - Паши было сложно начать разговор на тему, интересующую его. В нормальных обстоятельствах было бы сложно, а в нынешних и подавно. - Слушай, я тут прочитал твои рассказы.
И опять голова повернулась на раздражающий фактор:
- И как тебе?
- Хорошо. Да. Только… у меня возник один вопрос.
Дэнни что-то нечленораздельно произнес. Может, обращался сам к себе. По крайней мере, Паша не услышал. Но продолжил:
- Это все правда? - потом: - То есть… я знаю, звучит глупо, но…
Дэнни повернулся на девяносто градусов. Теперь он находился в положении сидя на кровати, руками обперевшись о саму кровать.
- Серьезно, старина? - и тон стал повыше. - Ты же знаешь, что писатели правды зачастую не пишут. Не знаю, насколько я похожу на писателя, но уж точно больше, чем это на правду.
Конечно же, он об этих рассказах говорит. Несложно догадаться, о каких именно. А может, обо всех. Я ведь…
- Да… знаешь, воображение страшная штука. Почитал вчера ночь, вот и приснилось всякое.
- Да, - понимающе кивнул Дэнни.
- Ладно, если у тебя все нормально, пойду я. Надо еще к Инке зайти.
- Хорошо, старина. Заходи, если что.
- Давай, счастливо, - Паша открыл дверь, собираясь уходить.
- Да. Ты прав.
- Насчет чего?
- Воображение — страшная штука.
- Это точно. Ладно, еще увидимся, - и Паша закрыл за собой дверь.
*****
Обычная белочка, маленькая и рыжая, с пишным хвостом, поползла вниз по стволу.
Натали сделала шаг (их отделяли всего-то два), когда белка взбесилась. Прыгнула в сторону Натали, обнажив свои маленькие зубки.
Натали отшатнулась. Это было странно. Она побежала вперед. Теперь уже тропы не было. Были только деревья. И звуки. Странные… пугающие звуки. Как будто лес перешептывался с ней.
Всего лишь воображение. Игра воображения, не больше.
Сосны мелькали на горизонте. Останавливаться нельзя.
Она видит его. Склонился над одним из деревьев. Он что-то оттуда достает.
Натали выбегает из леса. Впереди небольшая поляна, а за ней мирно покоится здание больницы. И ее подруги ждут ее там.
Она доберется, думает она. Она уверена.
Она все еще уверена, когда стая ворона начинает пикировать вниз.
*****
Было тепло. Если прогуляться по бульвару, можно было заметить, как цветут каштаны. Если спуститься ниже к берегу, то в нос ударял приятный запах акаций. Полоса отлива, так велика зимой, теперь становилась все меньше, и далекий песок на берегу, виденный раньше, скоро должен был скрыться под волнами прилива. Воздух пропах ароматами весны, и пробуждение читалось в каждой нотке играющей мелодии.
Сегодня дождей не было. Короткий перерыв ознаменовался ясной и теплой погодой, и лишь легкий ветерок напоминал об ушедшей и надвигающейся буре. Этот ветерок дул, когда Дэнни и Макс сидели за столиком на балконе, миловались закатом и попивали пиво. Солнце опускалось далеко за пятой общагой, далеко за городом, канув в широкую и злую реку, распустившую крылья над ними.
И что может быть лучше, чем попивать пиво в хорошей компании в такой прекрасный час дня и года под музыку нового альбома Радиохэд.
- Decks Dark? - спросил Макс, как бы констатируя.
- And in your life, there comes a darkness.
- Самая пессимстичная песня альбома, - заявил Макс.
- Может быть, - ответил Дэнни, потом добавил: - Хотя «Identikit» с тобой бы поспорила.
Они отпили из чашек, Дэнни восполнил запасы последних, а затем оба потянулись к сигаретам (Дэнни — к красному ЛМу, Макс — к синему Винстону).
- Ты хотел бы что-то изменить в своей жизни? - спросил изрядно подвыпивший синий Винстон.
- Сложно сказать, - ответил ни в одном глазу красный ЛМ. - Да. Нет. Возможно. Невозможно. Все идет так, как должно идти. Независимо от твоего желания. Ничего не изменить, как бы ты ни хотел, как бы ни старался. Так должно быть. И так будет.
- То есть ты веришь в судьбу? - вопрос от синего Винстона.
- Нет. Я верю в следствие и в причину, - ответ от красного ЛМа. - И в то, что они пляшут один танец на паркете времени.
- Пессимистично, - за этим синий Винстон скрывал «не понял».
- Я в том смысле, - понял «не понял» синего Винстона красный ЛМ, - что время уже предопределенно. События уже написаны.
Дэнни затянулся и потушил окурок. Потом продолжил:
- Представь, как ты видишь три измерения. Точка в метре впереди от тебя существует, но ты не в ней, а значит в данный момент ее нет. Так же и со временем. Точка времени впереди существует, она уже есть, написана, начертана, как хочешь это называй, и ты уже в ней, только не тот ты, который есть сейчас, а тот, что будет. Но он есть. И прямо сейчас. Так и время. Будущее есть, и прямо сейчас. И ты, другой ты, в нем прямо сейчас. Значит, все уже предначертано. Называй судьбой это если хочешь. Я бы назвал это Великой Стечением. Знаешь, как все эти тупые креационсты называют свою хрень Великим Замыслом.
- Да уж… - синий Винстон Макса потух в пепельнице. - Все это… очень пессимистично.
- Ну не знаю, я не вижу в этом пессимизма. Пока мы здесь и играем. Пока не видим точку вдалеке. Пожалуй, весьма интересно.
Дэнни в этот вечер был другим. Лучшим, наверное. Макс это давно заметил — иногда Дэнни бывает ходячим мертвецом, куклой из которой выкачали все внутренности, а иногда бывает обычным Дэнни, нормальным, веселым (в меру своих возможностей быть веселым). И сегодня Дэнни был нормальным. И это радовало.
Потому что другой Дэнни едва выходит с Максом на перекур, с трудом стоит на ногах, не разговаривает. Нет, дело не в том, что он пьет. Когда он пьет, он бывает как первым Дэнни, так и вторым. Дело в другом. В чем-то, что Максу непонятно.
И как не странно, размышления Макса о Дэнни прервал сам Дэнни. Сначала его левое плечо приподнялось (едва заметно, а потом быстро вернулось в исходную точку). Глаза закрылись. Дэнни тяжело вздохнул и повалился со стула на землю. Повалился направо — ведь слева впритык были перила балкона, а за ними почти тридцать метров пустоты, — правым плечом и головой ударившись о кирпичную стену. Макс приподнялся с места. В голове его роились непонимание и испуг, и лишь где-то вдалеке на фоне умирающего заката Том Йорк пел о ком-то, кто жужжит, как холодильник.
Дэнни время от времени трясло, легкими толчками. И опять приподнималось левое плечо, а голова запрокидывалась назад и немного вправо. Под носом показалась маленькая струйка крови. Глаза были закрыты, но зрачки, не было сомнения, прятались где-то высоко внутри черепной коробки. «Только не открывай глаза, только не открывай глаза», - думал Макс, склонившись над Дэнни. «Этих пустых белков я не вынесу».
А затем все пришло в норму. Не продлившись и пары секунд. Тело расслабилось. Он открыл глаза, в недоумении осмотрелся. Приложился рукой к голове в месте удара с кирпичной стеной. Тут же попытался подняться.
- Ты как?
- Все нормально. Кажется, просто… - Дэнни приподнялся, перевел дыхание и с трудом уселся назад на стул.
- Что… что это было? - Макс приходил в себя, так же, как и Дэнни. Так бывает, если что-то застало тебя врасплох. Например, внезапно увидел, что стоишь на краю пропасти.
- Не знаю, - Дэнни тяжело вздохнул. - Ерунда.
- Может, тебе лучше пойти прилечь?
- С ума сошел? - Дэнни посмотрел на опустевшие чашки. - Пиво же еще осталось.
*****
Выпив положеную ему дозу (он еще не мог пить много, для этого требовалась практика), Макс пошел спать. А Дэнни остался. Пиво уже заканчивалось, он сходил в магазин, взял бутылку дешевого вина и теперь сидел в одиночестве, пил вино и в сотый раз пересматривал второй сезон «Настоящего детектива» (пожалуй, одно из его любимых занятий).
В тот самый момент, когда Рэй вел беседу со своим отцом под звуки Конвея Твитти, пришло сообщение.
Валя написала. Спросила, как у него дела. Дэнни ответил, что нормально. Он написал, не хочет ли она выпить. Она написала, что только хотела предложить. Разумеется, он об этом не догадывался. Иногда это так просто — читать. Как книгу. А иногда бывает и сложно.
Из общаги уже не выпускали (после одиннадцати выход был запрещен, только вход), и Вале пришлось по дороге с работы заходить в магазин и самой брать пиво.
Они решили посмотреть «Зеленую милю». Валя ее еще не видела, а Дэнни с радостью пересматривал в который-то раз. Как же это приятно — наслаждаться компанией друзей под хорошее кино, да еще и с выпивкой. Они в последнее время часто устраивали посиделки. Разумеется, со спиртным, но дело было не в нем. Не спиртое скрепляло их компанию, а общие интересы, взгляды на жизнь. «Собутыльники» - гадкое слово, потому то хотя один из них еще не был зависим от выпивки. «Хорошее времяпрепровождение» - более подходящее слово. Выпивка просто служила лишней порцией клея.
Валя и Дэнни посмотрели уже полфильма. Пиво заканчивалось, Валя изрядно устала после тяжелого рабочего дня и засыпала. В тот момент, когда надзиратели устроили Джонну Коффи прогулку, Валя и Дэнни выключили фильм и решили досмотреть как-нибудь в другой раз.
Наступило время последней сигареты перед сном.
- Знаешь, ты сегодня какой-то другой, - начала Валя, сидя на подоконнике и затягиваясь ментоловым Винстоном.
- Я и не заметил.
- Я видела тебя вчера в универе. Ты был другим. Веселым, жизнерадостным. Шутил.
- Не знаю, - Дэнни не знал, что ответить.
- Это из-за того, что ты выпил?
- Нет. Вряд ли. Дело в другом.
- И в чем же?
Дэнни задумался.
- Туманов нет. По крайней мере, сейчас.
- Каких туманов? - Валя потушила окурок и встала, собираясь уходить.
- Этих… - Дэнни постучал пальцем по голове. Он уже был изрядно пьян. Может, поэтому, подумает Валя утром. Тогда Дэнни заговорил. Будучи трезвым, он редко говорит, подумает Валя утром. - Думаешь, почему я пью?.. Они здесь, - он снова постучал пальцем по голове. Сильнее, чем в первый раз. - Она тянет руки. Она хочет…
Дэнни замолчал. Глаза забегали, будто он сболтнул что-то лишнее.
- Кто она?
- Никто, - окошко закрылось. - Ладно, спокойной ночи. Тебе завтра рано вставать на работу. Не хочу, чтоб ты проспала из-за…
- Ладно, спокойной, - Валя улыбнулась. Не сейчас. Не время для расспросов. Подумала: - Надо будет досмотреть Милю.
- Надо будет, - Дэнни улыбнулся на прощание.
Только улыбка эта уж точно не принесет веселья, подумает Валя утром.
*****
Макс спал. Во сне — в какой-то момент он понял, что это сон, а потом забыл — к нему приехали родители. И он испугался. Он так и не сказал им, что потерял стипендию. Не говорил, что не ходит на пары. Мама даже не знает, что он курит. И в тот самый момент, когда родители заходят на кухню, где он сидит с сигаретой и прогуливает пары, сон переменился.
Теперь он не видит себя. Словно проплывает мимо, как облако. Наполненное грозовыми тучами облако. Он над берегом. Ветер поднимается немыслимый. Волны гребнем тянутся к небу, пытаясь поглотить его. Жуткий холод сковывает только появившиеся листья на деревьях.
Буря столетий. Мир скоро заплачет.
Макс видит, как что-то поднимается над уровнем воды. Волны трепещут это что-то, но оно сильно. Оно даже не обращает внимания на волны. И на Макса. Оно идет к берегу. Выходит из воды. Ледяные капельки стекают на мертвый песок. Руки его, безмятежно болтаются у линии бедер. Голова полуопущена, наклонена. Походка вялая, как переспевшие помидоры. Да, что-то красное на нем. Едва уловимый малиновый цвет. Не кровь. Нежный малиновый цвет.
В следующий миг Макс уже с уровня земли наблюдает, как оно склонилось у дерева. Теперь у него длинные руки и ноги, как у Слэндермена. Но они как гармошка. Сужаются — расширяются. Сужаются — расширяются. Это похоже на какой-то мотив. Давно забытая мелодия. Макс больше не облако, он смотрит с уровня земли. Оно наклоняется над деревом, а вдалеке сверкают молнии и поднимаются волны. Оно рыщет. Хочет найти.
Трещина где-то рядом.
*****
В ту ночь произошло кое-что еще. Когда мир погрузился во тьму, скрипнула дверь подвала. Трубы, уходящие в потолок, стали колонами. Пыль на полу стала ковровой дорожкой. А тысячу лет не штукатуренные стены вдруг увешались гобеленами. Старые холодильники, принесенные днем принужденными добровольцами нацепили доспехи сторожей.
В ту ночь произошло кое-что еще. Когда мир погрузился во тьму, скрипнула не только дверь подвала. Дверца одного из давно забытых холодильников приотворилась. Лишь на секунду.
И все стало, как было.