Охрана крепко держит его за руки, словно боится, что он может сбежать. Но куда ему бежать? Он заперт за решеткой в нескольких метрах от арены колизея. Снаружи десятки тысяч людей кричат, смеются, бьют в ладоши, в этот холодный темный коридор гул толпы доходит искаженным эхом. Он словно попал в огромную ловушку без шанса спастись. Лучше бы его убили одним ударом меча. Но этого никто не сделает: наоборот, ему предстоит умереть в жестоких муках, его съедят живьем! До сих пор он безропотно принимал свою участь. После того как судьи вынесли приговор, все пошло как по маслу, как по накатанным рельсам. Его взяли под стражу, посадили на повозку и отвезли в тюрьму. По пути народ хулил его, оплевывал, забрасывал камнями и даже экскрементами, как его только не срамили… В голове у него царила сумятица, разумом он пытался осознать ситуацию, найти выход. Но было слишком поздно. Словно некий зловещий механизм влек его к пропасти, а он был не в силах этому помешать.
Узник знает, что унижение — часть наказания. Сколько раз он был тому свидетелем, наблюдая на улице процессии с осужденными. И ведь он тоже насмехался над ними, посылал им вслед оскорбления, кидал камни… А теперь он на их месте. И к сожалению, знает, чем все закончится. В эти дни он готовился к смерти. Но теперь, когда настал момент взглянуть ей в глаза, в его груди растет паника, нестерпимая душевная боль, отчаяние… Дыхание становится все более лихорадочным, лицо бледнеет, а тень от решетки рисует на его теле клетчатый саван. Из одежды на нем всего лишь подобие короткой бахромчатой юбки из простого полотна. Стражники замечают его душевное состояние и, с усмешкой переглянувшись, еще крепче сжимают тиски. По части приговоренных к смерти у них большой опыт, и они знают, что это один из самых опасных моментов.
"Растерзание дикими животными" (damnatio ad bestias) — таков был приговор. При этих словах мир для него перевернулся. Но он должен был ожидать такого конца. Годы неправедного обогащения и коррупции поселили в нем дерзкое ощущение безнаказанности. Он начал думать, что сильнее системы, которая в цепях привела его в Рим из Северной Африки, с территории нынешнего Алжира. В течение многих лет он был рабом, а получив свободу, начал свое восхождение. Он оставил без средств к существованию не одного человека, целые семьи оказывались выброшены на улицу. А он, ростовщик, ни к кому не проявлял снисхождения. Сколько раз приходили к нему с просьбами об отсрочке, умоляли о снисхождении. Но в глубине души он испытывал жестокое удовольствие, отказывая им. Словно мстил за свое прошлое. Он стал жестоким, циничным и к унижению прибавлял насилие: неплательщиков избивали палками, затем при помощи подкупленных чиновников конфисковывали имущество и делили полученное между сообщниками. Дочери и жены его жертв часто были вынуждены уплачивать ростовщические проценты собственным телом. Казалось, власть его не знает границ: богатства, пиры, влиятельные гости. Он думал, что уже достиг вершины могущества в римском обществе. Но однажды все рухнуло.
Хватило того, что сознался один из подкупленных им чиновников. Стража явилась на заре, при свете факелов, его отвели в темницу, допрашивали, пытали. Потом начали приходить первые робкие показания. Кое-кто из-за стыда промолчал, но многие заговорили. Так стала известна часть из множества гнусных преступлений против римских граждан, совершенных этим бывшим рабом. Нестерпимый факт! Приговор не мог быть иным. И вот теперь он здесь, ноги подкашиваются от страха, и от смерти его отделяют считаные мгновения.
Стража отошла на шаг, уступив место двоим, одетым в некое подобие толстых комбинезонов из крепкой кожи. Головы их тоже покрыты странными капюшонами из толстой кожи, под которыми скрыты шлемы. Их вид смутно напоминает облачение исландских моряков… Это рабы, отвечающие за исполнение казни, они выталкивают приговоренных навстречу диким зверям. Странные одежды в пятнах засохшей крови служат им защитой: внутри у них толстая набивка, как в тех специальных рукавицах, которыми пользуются сегодня дрессировщики сторожевых собак.
Внезапно решетка распахивается, и резкий толчок выбрасывает его на арену. Солнечный свет ослепляет его. Приговоренный щурится, морщит лицо — ему нечем заслониться от солнца, ведь руки завязаны за спиной. Он едва слышит гул толпы. Сколько раз он видел эту сцену в Колизее, но разве мог вообразить, что однажды сам окажется на арене, брошенный на съедение зверям!
Два "палача" подталкивают его в спину, заставляя бежать. За секунду до того, как выпустить приговоренного, они переглянулись и решили именно так разыграть начало представления — отчасти чтобы привлечь внимание, отчасти чтобы раззадорить зрителей. За годы праздности отпущенник растолстел. Вид этого человека, не способного бежать, с колышущимся при каждом шаге брюхом, вытаращенными глазами, вызывает на трибунах волны смеха и злорадного свиста. Среди зрителей много его жертв: кто-то кричит, давая выход накопленной за годы унижений обиде, кто-то молча наблюдает.
Теперь троица замедляет шаг и направляется в сторону льва с пышной темной гривой — тот оборачивается и смотрит на людей. По иронии судьбы он, как и его жертва, родом из Северной Африки. Льву не первый раз выпадает такая "кормежка" на арене. Однако он медлит. Тогда Работник колет его длинным шестом. Лев отскакивает, рыча на виновника беспокойства. Тот тычет в льва шестом еще раз — и тот решительно направляется в сторону приговоренного. Могучие мускулы зверя волнами перекатываются под кожей.
Человек видит, как к нему близится его погибель. У львов огромные головы, но больше всего вселяют страх их светлые, орехового оттенка глаза, которые, кажется, пылают огнем. В их взгляде одна лишь безжалостность.
Приговоренный в ужасе вопит, цепенеет, упирается ногами. Но палачи сильнее его. Один из них опытной рукой берет его за волосы и нагибает вперед его голову, словно приманку для зверя. Второй прячется за его спиной, как тот, кто подпирает плечом дверь, чтобы ее не вышибли снаружи. В этом положении он подталкивает обреченного вперед, крепко держа за руки. Пригнув укрытую капюшоном голову, палач готовится к прыжку животного…
Лев убыстряет шаг, двигаясь поразительно бесшумно. Приговоренный издает вопль и в последний момент зажмуривается и отворачивает голову. Публика замирает в то мгновение, когда лев отрывается от земли в длинном прыжке.
Все происходит в мгновение ока. Палачи отпускают жертву и отбегают. Мелькают белые клыки. Приговоренный чувствует на лице жаркое дыхание, и хищник всей массой наваливается на него.
Зрители ликуют. Но это зрелище не для слабонервных. Лев стиснул челюсти на лице и шее жертвы. Его клыки глубоко вошли в живые ткани, раздробив лицевые и носовые кости и смяв глазницу. В один присест лев уничтожил ему пол-лица, содрав всю кожу вместе с носом, щекой, скулой и глазом, который отскочил в сторону. Лицо осужденного превратилось в чудовищную кровавую маску, зрители на ближних рядах повергнуты в замешательство. Но человек еще жив, он кричит и извивается в муках. Лев крепко прижимает его к земле, впившись когтями в грудь и плечо. Приоткрыв пасть, он оборачивает к зрителям окровавленную морду — словно ищет одобрения. Новый укол шеста побуждает его завершить начатое. Лев словно отыгрывается на жертве за причиненную ему боль. Он вонзает зубы в шею и яростно терзает тело. Но человек уже не шевелится, шея переломлена, голова неестественно склонилась набок. Короткие судороги в ногах знаменуют конец его существования. Теперь лев выедает его внутренности…
Любопытные факты Смерть как зрелище
Зрелище, которому мы только что оказались свидетелями, считалось обычным во всех городах Римской империи. Значит, не напрасно так часто твердят о бесчеловечности римлян? На самом деле нужно иметь в виду две вещи. Прежде всего — времена. Так тогда жили. Этруски практиковали человеческие жертвоприношения. Кельты, столь популярные в последнее время, имели обычай отрезать головы побежденным врагам (даже если это были их братья-галлы) и прибивать их гвоздями к балкам дома как трофеи. В случае если враг был человеком с именем, его голову пропитывали цитроновым маслом и так сохраняли из поколения в поколение. Головы и черепа вывешивались у входа в деревни или в священные места (как в святилище Антремон). Впечатляющий памятник этому обычаю сегодня можно увидеть в Марселе в музее Борели. Там выставлен каменный архитрав со знаменитого кельтского святилища в Рокпертюз на юге Франции — в нем высечены ниши, куда помещались черепа самых опасных врагов.
Примерно в это же время в Китае солдат продвигался по служебной и социальной лестнице в зависимости от количества отрубленных им голов (для удобства подтверждением служили пары ушей, срезанные с поверженных врагов и принесенные в лагерь). В Центральной Америке ацтеки продавали для жертвоприношений обращенных в рабство пленных. И так далее. Одним словом, римляне принадлежали к миру, сильно отличающемуся от нашего. Колизей был местом публичных казней, а ведь подобное существовало и в наших обществах до недавнего времени. Во Франции была гильотина, в Великобритании — виселица. И всякий раз казнь должна была происходить принародно, другим в назидание. В папском Риме существовало несколько мест для разных видов казни: на площади Камподеи-Фьори сжигали на костре еретиков, в квартале Трастевере отрубали руки, на мосту Замка Святого Ангела совершались повешения, четвертования и обезглавливания. А на пьяцца-дель-Пополо, где казни нередко были частью карнавальных празднеств, они приводились в исполнение поистине ужасающим способом: приговоренных колотили молотками по вискам, пока они не умирали… С 1826 года была пущена в ход гильотина, которую считали не такой бесчеловечной. Заметьте, мы говорим о гораздо менее отдаленных временах, нежели античный Рим. Римляне, это правда, сделали то, чего до них не делал никто: превратили казнь в зрелище. Вспомните о телепрограммах, в которых используются подлинные видеосъемки с мест аварий, погонь и убийств. "Обертка" другая, но суть остается той же, что и в античные времена: страдание, смерть подается как зрелище, кровь служит для того, чтобы поднять рейтинг.
Можно сказать шире: кино- и телефильмы со сценами насилия, смерти и перестрелок, которые сейчас можно увидеть по телевизору в любое время суток, являются современным аналогом представлений в Колизее.
Но в чем состояли эти представления? Сценариев было много. Некоторые — вопиющие. Та смерть, которую мы наблюдали, была "простая". В других случаях приговоренных привязывали к столбам, укрепленным на тележках в форме небольшой колесницы, и толкали навстречу зверям. Потоки крови, струящейся на мозаиках, свидетельствуют о том, что это были действительно жестокие зрелища.
Публика знала, что исполнение приговоров часто сопровождается "сюрпризами", и это разжигало интерес к событию. По этой причине организаторы порой готовили красочные декорации, и казнь происходила в рамках постановки по какому-нибудь мифологическому или историческому сюжету, то есть действовал тот же принцип, что и в "живых картинах" [31] или наших "живых вертепах" [32] … Вот, например, "Икар": приговоренный воспроизводит легендарный неудачный полет и падает, разбиваясь об землю, так что брызги крови долетают до присутствующего на действе императора. Так рассказывает Светоний.
Нам известно о приговоренных, что повторили жест Муция Сцеволы, обуглившего на огне собственную руку, или о тех, которым пришлось "инсценировать" самооскопление Аттиса или мучения Иксиона (прикованного к огненному колесу)…
Марциал рассказывает, что по случаю открытия Колизея зрителям была предложена инсценировка мифа об Орфее, который, тоскуя об умершей Эвридике, сумел своим пением укротить диких зверей. Приговоренный оказался на арене посреди скал и деревьев, одно за другим появляющихся из-под земли (один из многочисленных спецэффектов) вместе со зверями. Увы, ему не удалось усмирить медведя, и под ликующие возгласы толпы, говорит Марциал, "певец был разодран в клочья неблагодарным медведем". Другой кровавый спектакль был вдохновлен мифом о Прометее, подарившем людям огонь и в наказание прикованном богами к скале, куда регулярно прилетал орел и выклевывал ему печень. Приговоренного разрывает на куски привезенный из Каледонии (то есть Шотландии) медведь.
Не менее жестокая участь выпала во времена Нерона одной женщине, которой пришлось участвовать в постановке о рождении Минотавра, "сыграв роль" Пасифаи, совокупляющейся с критским быком… Известно, что этот тип публичной казни воспроизводился и позднее, например при Тите.
Но не было недостатка и в тех, кто развлекал публику рискованными спектаклями с участием диких зверей. Это были не смертники, а акробаты: они играли с медведями и львами в опасные игры, ловко прячась от них за вращающимися дверьми (вроде тех, что бывают в наших отелях) или в корзинах, которые вертелись вокруг столба. Были и те, кто при помощи шеста перепрыгивал через медведей либо забирался на шаткие конструкции, под которыми носились хищные звери.
Среди различных видов приговоров было и так называемое "предание мечу" (damnatio ad gladium). Поистине изощренная форма публичной казни, состоявшая в том, чтобы вывести на арену двух приговоренных с мечами в руках с тем, чтобы они сразились в смертельном поединке. Победитель должен был затем биться с другим приговоренным и так далее.
Наконец, в этой галерее ужасов следует упомянуть также казнь огнем. В этом случае на смертников надевали пропитанные горючими веществами одежды и заставляли их танцевать. Когда одежду поджигали, пляски приговоренных становились все безумнее, пока они не погибали в языках пламени. Погибли в огне многие христиане при Нероне. Их привязывали за шею к столбу, чтобы они не могли шевельнуться, затем складывали у их ног связки из смолистых веток, папируса и воска и, наконец, поджигали…
В этой связи следует подчеркнуть, что, вопреки распространенному мнению, ни один христианин не был убит в Колизее в эпоху Нероновых преследований. Колизея тогда просто не существовало. Эти казни при Нероне происходили в другом месте: в его личном цирке, где устраивались гонки на колесницах. Множество христиан нашло там мученическую кончину (покрытые шкурами и отданные на растерзание псам, распятые или заживо сожженные). По легенде, там был убит и похоронен и Петр, вот почему на этом месте выросла посвященная ему базилика. Христиан преследовали и предавали смерти и в другие времена, но о Колизее источники не упоминают. Казни происходили главным образом в амфитеатрах в разных городах империи.
13:00. Обед: время подкрепиться в "кафе"
Вернемся на римские улицы. Нам в глаза бросаются трое рабов, идущие гуськом. У каждого на плече по амфоре, они придерживают ее сбоку за ручку. Очевидно, это разносчики съестных припасов. Проследуем за ними. Несмотря на тяжелый груз, они живо перемещаются в толпе под портиками. Люди сторонятся, чтобы дать им пройти, и мы воспользуемся этим коротким кильватером свободного пространства, который они оставляют за собой. С помощью этого трюка передвигаться под портиками получается гораздо быстрее. Сбоку мелькают открытые проемы лавок, подъезды инсул и так далее. Но вот один из них останавливается: он прибыл по назначению. Это вход в "каупону" (caupona), то есть гостиницу. Показавшись хозяину, он исчезает внутри. Двое других ждут его на улице, спустив амфоры на землю, чтобы перевести дух. Давайте-ka посмотрим, как выглядит этот античный отель. Разумеется, тут тоже существуют разные категории с разным уровнем сервиса (подобно нашим "звездам"), но по сути гостиницы устроены примерно одинаково.
К примеру, как и в наших отелях, здесь на нижнем этаже расположен ресторан, а на верхнем — номера. Есть даже "гараж" для клиентов, то есть конюшня. С улицы видно четыре комнаты с триклиниями, одна из которых в данный момент занята. Странно видеть такое в этот час, поскольку триклиний обычно используется вечером для важных ужинов, а не днем. Может, что-то празднуют или это деловой обед. В древнем Риме такой способ ведения переговоров не менее распространен, чем в современном… Служанка выходит из триклиния с кувшином в руках и задергивает за собой пурпурную занавеску, скрыв от нас происходящее внутри. Ничей чужой взгляд не потревожит покой сотрапезников.
Проследуем дальше за рабами. Мы переходим перекресток по типичной древнеримской "зебре", то есть по большим каменным блокам, проложенным дорожкой поперек улицы. Без них не обойтись в дождливые дни: когда улицы (зачастую намеренно устроенные под уклон, чтобы дождевая вода, стекая, мыла брусчатку) превращаются в бурные потоки воды, эти блоки позволяют перейти с одного тротуара на другой, не замочив ноги. В точности как мы перебираемся через ручей по выложенным в ряд камням.
В целом улицы, по которым мы сейчас проходим, напоминают современные: по обеим сторонам проезжей части расположены ряды лавок и тротуары для пешеходов. Мы обращаем внимание, что кое-где люди сгрудились настолько, что нашим рабам-разносчикам становится трудно пройти. Это места расположения закусочных. В самом деле, наступило время обеда, и в эти заведения начинают стекаться люди, как происходит и в наше время.
Вторая остановка. На сей раз у винной лавки. Она представляет собой длинный прилавок, в углу к стене прислонено несколько амфор, а у входа на длинном бронзовом шесте подвешены маленькие кувшинчики. Здесь пьют вино и на скорую руку закусывают простой едой. Главное, едят тут стоя и быстро. Все это заставляет вспомнить о чем-то, очень хорошо нам, итальянцам, знакомом — о наших барах[33]. В обеденный перерыв мы берем в баре сэндвич с напитком. Здесь, в свою очередь, заказывают кубок вина и пару лепешек. Разница состоит в том, что мы почти всегда завершаем ланч чашечкой кофе… Римлянин — нет. Как мы уже упоминали, в императорском Риме кофе никто не заказывает, потому что его еще не "изобрели"…
Что впечатляет в этом заведении, так это некое подобие спускающегося с потолка вдоль одной из стен деревянного "стеллажа", на котором разложены восемь амфор. Это эквивалент бутылок, расставленных за спиной бармена в наше время. В одной из амфор кончилось вино: хозяин вынимает ее и с помощью двух из наших разносчиков устанавливает на ее месте одну из доставленных ими. Пока они выполняют эту трудоемкую операцию под любопытными взглядами посетителей (впрочем, один из них не проявляет интереса к происходящему, его глаза налились кровью, а голова покачивается под действием выпитого им вина), мы замечаем, что помещение имеет размеры обычной лавки(taberna). Не случайно этот тип заведений именуется taberna vinaria, термин, который, пройдя через века, превратился в нашу "таверну" с тем же самым значением питейного заведения. Прихватив с собой пустую амфору, троица продолжает путь, и мы следом за нею. Остается доставить еще последнюю амфору. Посмотрим, куда она нас приведет…
Мы минуем портик Ливии и выходим на развилку двух улиц. Здесь разносчики останавливаются, они прибыли по адресу. В угловом доме — крупное предприятие общественного питания. Оно занимает поистине ключевую позицию: в нем два входа, с каждой из двух сливающихся в этом месте улиц. В отличие от "бара", куда мы заглядывали раньше, здесь можно поесть и выпить сидя.
В наше время на экскурсиях по местам археологических раскопок вы услышите, как гиды, показывая то, что сохранилось от подобных зданий, называют их словом "термополий" (thermopolium). На самом деле, если вы спросите у прохожего в Риме времен Траяна, где ближайший термополий, он непонимающе вытаращит на вас глаза. И правда, это греческое слово, которое в императорском Риме никто не употребляет, вместо него используется термин "попина" (popina).
Многие принимают пищу снаружи, усевшись на скамьи вдоль стен, что создает немалую помеху прохожим (в точности как расставленные на тротуаре столики современных баров и ресторанчиков в центре города). Выгода для трактирщика в том, что таким образом он может обслужить больше народу и, следовательно, увеличить выручку. Выгода для клиентов — в том, что они могут есть, одновременно наблюдая за происходящим на улице: ни дать ни взять документальный фильм…
Познакомимся с заведением поближе. Уже с улицы чувствуются запахи, от которых текут слюнки. В особенности запах мяса, запеченного с розмарином.
Первое ощущение такое, словно зашел в современный ресторанчик. Просторное помещение, расставлены столы, за которыми обедают люди. Среди посетителей — и мужчины, и женщины. Своего рода "барьером", отделяющим помещение от улицы, служит длинная стойка в форме буквы "Г", облицованная белым с синими прожилками мрамором.
Более короткая ее сторона выходит непосредственно на улицу, примерно как прилавки наших кафе-мороженых. Девушка подает тарелки и стаканы выстроившимся в очередь клиентам. Она весьма миловидна, и хозяин это знает, оттого и поставил ее на раздачу, чтобы своим видом красавица привлекала в стены харчевни прохожих. Она обслуживает клиентов очень быстро и то и дело берет свежие стаканы или кувшины с подобия мраморной этажерки "лесенкой" справа от прилавка, где тот примыкает к стене. Но клиентам-мужчинам, по правде говоря, больше нравится, когда красотка наклоняется под стол. Тогда у стоящих рядом есть возможность насладиться щедрым декольте.
Девушка делает это регулярно, — но не для того, чтобы покрасоваться, а потому что в нижней части прилавка имеется раковина для быстрого споласкивания тарелок. Из подведенной трубы в раковину струйкой течет вода, так что мытье вроде бы происходит в проточной воде. Однако чего только не плавает на ее поверхности: остатки пищи, бобы, капли масла…
Эту раковину, которую благодаря проему в прилавке в форме арки видно и снаружи, и мраморные полки лесенкой сбоку можно встретить почти во всех харчевнях империи. По этой отличительной черте вы безошибочно определите их даже издалека…
Продолжаем осмотр. Другое крыло стойки уходит внутрь зала, и на его поверхности имеются широкие круглые отверстия: это горлышки встроенных в стойку больших круглых амфор (dolia). Что бы могло быть внутри? Работник, стоящий рядом с девушкой, невольно удовлетворяет наше любопытство. Из одного из отверстий инструментом вроде черпака он достает оливки, из другого — полбу, раскладывает их на две разные тарелки и исчезает.
Несколько секунд спустя появляется другой официант и из третьего отверстия зачерпывает вино. Он наливает его в кастрюльку и ставит на маленькую жаровню, устроенную с краю прилавка… Вино нагреется и будет выпито горячим… Несколько капель вина упало на мрамор: они не пропадут, на них тотчас налетают другие посетители — мухи. Их в этом заведении предостаточно…
Пройдем дальше. В углу мы видим печь для выпекания лепешек и хлеба, а также для приготовления другой пищи. Давайте оглядимся; на стенах фрески, украшения, непременные граффити, оставленные посетителями… Стулья и столы точь-в-точь как наши. Никаких вам триклиниев. Лежа на триклиниях, пищу принимают только по вечерам или на пирах. В обед римляне едят сидя, как мы. Оглядевшись вокруг, мы не видим внутренних двориков. Но нам известно, что их имеют многие "попины", предлагая клиентам обед в более спокойной обстановке.
В этом заведении мы видим посетителей разного рода: вот в укромном уголке устроилась парочка, они говорят вполголоса и не сводят друг с друга глаз. Чуть подальше мужчина обедает в одиночестве, с невыносимой медлительностью он отламывает кусочки от жареного цыпленка. Позади два солдата, они весело смеются, стуча кулаками по столу. У одного не хватает обоих верхних резцов. Рядом с нами в ожидании заказанной еды беседуют мужчина и женщина. Между столами бродит собака, видимо хозяйская. От нее тоже немалая польза: она подъедает упавшую на пол еду, поддерживая в помещении относительную чистоту…
Еда в любом случае скромная: разные виды бобовых, вареные яйца, оливки, овечий или козий сыр, соленая килька, лук, мясо на шпажках, жаренная на решетке рыба, инжир… В зависимости от плотности трапезы римлянин будет говорить о ientaculum (если она была очень легкой) либо prandium (если она была посущественнее)…
На одной из стен мы замечаем любопытную фреску: она изображает тарелку с бобами, стакан с оливками и два округлых элемента, то ли гранаты, то ли кимвал (музыкальный инструмент, по форме напоминающий пару тарелок).
Эта фреска нам знакома! В ходе раскопок в Остии археологи обнаружили в точности такое же изображение в одной из харчевен. Многие его толковали как своего рода наглядное меню на стене (вроде того, что сегодня мы видим в закусочных фастфуд). Но более вероятно, что перед нами символическое изображение того, что предлагается в этом заведении: еда, напитки и музыка.
Наше внимание привлекают ритмичные удары, и мы оборачиваемся. Сбоку за прилавком официант толчет что-то в ступке. Заинтригованные, мы приближаемся к нему. Вина на огне больше нет, его уже подали к столу горячим… Теперь он готовит другой напиток, пользующийся в харчевнях большим спросом, — так называемое piperatum (или conditum) — в переводе с латинского "перечное" или "приправленное вино": черный перец и некоторые ароматические вытяжки смешиваются с медом, вином и горячей водой…
Но вот "коктейль" готов, и работник за стойкой разливает его по двум кубкам. Официантка их подхватывает и направляется к столику, за которым сидят двое мужчин. У нее черные миндалевидные глаза и длинные, ниспадающие на плечи вьющиеся волосы. Типично "средиземноморская" красотка: широкие бедра и пышные формы. Поставив на деревянный стол два кубка, она собирается отойти, но один из клиентов удерживает ее за локоть и притягивает к себе. Это мужчина с могучим телосложением и полностью бритым черепом, за исключением пряди волос на затылке. Это — отличительный знак борцов. Мужчина бросает несколько слов, подмигивает… Нетрудно догадаться, чего он хочет.
Женщина улыбается в ответ, но отводит его руку, которая уже щупает грудь. Она бросает взгляд на хозяина, невозмутимо просматривающего счета. Лишь на секунду тот поднимает взгляд, кивает ей и затем снова погружается в подсчеты. Тогда мужчина поднимается, и парочка направляется к занавеске. Они отодвигают ее, чтобы пройти, и мы видим деревянную лестницу, ведущую на обычные в римских постройках антресоли.
Быстрый секс с официанткой в харчевне — нечто нормальное, само собой разумеющееся. Это даже не считается адюльтером, — и по этому можно судить о социальном статусе работающих здесь женщин. Причем не только официанток: если бы хозяйкой была женщина, то и она, равно как и ее дочери, числилась бы среди доступных женщин.
Наверху мужчина, даже не раздевшись, толкает девушку на кровать, переворачивает ее и задирает длинную тунику… Кровать скрипит и стучит об стену. Доносящиеся сверху звуки вызывают улыбку у двух солдат, стол которых совсем недалеко от лестницы. Беззубый переводит взгляд наверх и начинает улюлюкать, а потом прыскает со смеху…
Когда мужчина и девушка вскоре спустятся вниз, клиенту придется заплатить за обед и за "обслуживание". Он знает, что цена за эту "дополнительную услугу" не превысит восемь ассов, стоимость маленького кувшина вина. Не самого высшего качества…
Но что такое асс? И на сколько "весом" сестерций? Что на них можно купить?
Время обеда. Так выглядит римская "харчевня" (popina) с типичным мраморным прилавком в форме буквы "Г". Из отверстий работники накладывают еду и черпают вино. Обед у римлян очень скромный: яйца, оливки, сыр, инжир…
Любопытные факты На сколько тянет сестерций?
Это распространенный вопрос. Но ответить на него непросто, потому что в ходе столетий стоимость сестерция менялась из-за периодически случавшихся денежных кризисов и инфляции.
Все же попробуем прикинуть. Монеты, циркулирующие по всей территории Римской империи, были следующие (в порядке убывания): ауреус (из золота), денарий (из серебра), сестерций (из бронзы), дупондий (тоже из бронзы), асс (медный), семисс (медный) и квадрант, самая мелкая бронзовая монета.
Следовательно, сестерций — это средняя монета, она в ходу при обычных ежедневных покупках. Соблюдается строгая "иерархия", налагаемая введенной Августом в 23 году нашей эры монетной системой, она предусматривает следующее соотношение номиналов:
I сестерций = 2 дупондия = 4 асса = 8 семиссов = 16 квадрантов
Кроме того, при крупных покупках используются монеты, которые в каком-то смысле соответствуют нашим банкнотам с несколькими нулями:
I денарий = 4 сестерция
I ауреус = 100 сестерциев
Теперь мы можем выяснить, что можно купить на сестерций. В этом нам помогут античные тексты и надписи на стенах, найденные во время раскопок (в первую очередь в Помпеях).
Из них мы узнаем цены на многие продукты. Они часто выражены в ассах, но, зная соотношение между разными номиналами, можно вывести реальную покупательную способность сестерция в кошельке горожан. Так вот: один сестерций примерно соответствует двум сегодняшним евро. Такова его стоимость в течение всего I века нашей эры, и мы можем считать, что она не изменилась и в начале II века (115 год нашей эры), когда Рим благодаря завоеваниям Траяна переживал период относительного благоденствия. Вот некоторые цены — как видите, параллели с реалиями наших дней часто поразительные:
I литр оливкового масла = 3 сестерция = 6 евро
I литр столового вина = I сестерций = 2 евро
I литр марочного вина = 2 сестерция = 4 евро
I литр фалернского вина [34] = 4 сестерция = 8 евро
I килограмм хлеба = I/2 сестерция = I евро
I килограмм пшеницы =I/2 сестерция = I евро
тарелка супа =I/4 сестерция (I асс) = 0,5 евро
посещение терм =I/4 сестерция (I асс) = 0,5 евро
туника = 15 сестерциев = 30 евро
мул = 520 сестерциев = около 1000 евро
раб — 1200–2500 сестерциев = 2500–5000 евро
Из античных источников выясняются некоторые любопытные подробности. Мы знаем, например, что средний горожанин носит с собой обычно 30 сестерциев, то есть эквивалент 60 евро. Другие данные указывают на громадный разрыв между богатыми и бедными: 6 сестерциев в день достаточно, чтобы прокормить трех человек (то есть небольшую семью). При этом состоятельный римлянин времен Траяна должен иметь доход как минимум 20 тысяч сестерциев в год (то есть 55 в день) на свои "насущные" нужды.
Вперед по времени лучше и не заглядывать; данные по другим эпохам отражают последствия высокой инфляции и неоднократных кризисов, которые довелось пережить Римской империи. Самый впечатляющий пример — цены на зерно: если в I веке нашей эры для покупки I модия (6,5 килограмма) зерна требовалось 3 сестерция, то два столетия спустя (в конце III века) надо было заплатить целых 240 сестерциев! Это означает, что вследствие многочисленных кризисов сестерций девальвировался в 80 раз. Соответственно, его стоимость стала равняться примерно двум с половиной евроцентам… На монетах всегда изображается профиль нынешнего императора (а порой — первой леди). В эпоху, когда еще нет ни телевидения, ни газет, ни фото, монеты (наряду со статуями и барельефами) служат и для того, чтобы показать подданным лик того, кто ими повелевает. Эта система столь эффективна, что, когда приходит к власти новый император, имперский монетный двор тотчас начинает выпуск новых сестерциев, денариев, ауреусов и всего прочего. Тут работают мастера высочайшего уровня, и уже через несколько часов после вступления на трон гонцы развозят новые монеты во все уголки империи. Они свидетельствуют о "смене караула" и являют лицо нового властелина.
13:15–14:30. Все в термы!
Перекусив на скорую руку, снова выходим на улицу. Подняв глаза в сторону Загородного взвоза (Clivus Suburbanus), мы замечаем, как в небо поднимаются струйки дыма, быстро развеиваемые ветром. Все они исходят из одного места. Пожар? Не похоже: мы видим не высокий столб густого дыма, а аккуратные одинаковые завитки. Это дымит крупное термальное сооружение.
А ведь и правда, реконструкции древнего Рима в нашем воображении всегда "чистенькие". На самом деле в наших представлениях недостает важного элемента — дыма. Над этим термальным комплексом поднимаются заметные столбы дыма, почти мгновенно рассеиваемые воздушными потоками. Их выпускают работающие полным ходом котельные, в печах которых каждый день сгорают тонны дров. Вот тоже факт, о котором редко задумываются: громадное количество древесины, для обогрева в зимние месяцы, для ремесленных нужд, для кремации мертвых, для строительства, для столярной продукции (чтобы делать кровати, столы, ручки, повозки… поистине, дерево — "пластмасса Античности"). Наконец, дерево — это топливо для колоссальных терм, одиозных с точки зрения современного эколога предприятий, безостановочно пускающих в топку древесину — день за днем, месяц за месяцем, год за годом… На протяжении столетий, почти без перерывов.
Запах горящей древесины, для нас являющийся синонимом зимы, зажженного камина или уютного ресторанчика с дровяной печью, для римлянина имеет еще одно значение: если веет древесным дымом, значит, поблизости есть место, где можно помыться…
Направимся и мы в сторону этих столбов дыма. В Риме множество небольших общественных бань (balnea), то есть "терм" в миниатюре, где можно вымыться, но место, которое мы сейчас увидим, единственное в своем роде во всей Римской империи. Это подлинное инженерное, архитектурное и художественное чудо, не имеющее аналогов в античном мире (и во всей человеческой истории) — великие термы Траяна.
Термы известны римлянам по крайней мере уже двести лет. А именно — с тех пор, как в начале I века до нашей эры один богатый и предприимчивый римлянин, некий Гай Сергий Ората, "изобрел" первое термальное сооружение. Знаете, как появились эти первые термы? На морском побережье у Флегрейских полей, неподалеку от Везувия, люди издавна имели обыкновение лечиться горячими парами термальных источников. Эти пары, имевшие на выходе температуру 6о градусов, направляли по трубам в маленькие комнатки, куда люди ходили, чтобы попариться и пропотеть (их так и называли "потелками", sudarium или laconicum). Римляне считали, что вместе с потом из тела изгоняются нездоровые соки. Гай Сергий Ората понял, что можно превзойти природу, устроив подземные топки и пустив тепло под полом и внутри стен. Чтобы попариться, больше не было нужды в горячих термальных источниках — подходило любое место. Так родились термы.
С тех пор было построено много терм, в том числе и силами императоров. Но те, что мы увидим сейчас, — самые большие термы Рима и вообще самые большие из всех построенных до сих пор (то есть, напоминаем, к 115 году нашей эры). Другие, еще более грандиозные, появятся позже.
Избранный нами путь привел нас прямо ко входу в термы Траяна. Они находятся совсем рядом с Колизеем, на Оппиевой горе. В глубине улицы мы видим высокое массивное сооружение с колоннами и крышей с широкими окнами. Оно не похоже ни на один из монументов, виденных нами до сих пор. Чем ближе мы подходим, тем больше удивляют его выкрашенные в белоснежный цвет бесконечно длинные стены. Кое-где над ним выглядывают верхушки зданий. Эта циклопическая постройка — стена, огораживающая термы Траяна…
Проследуем внутрь вместе с другими входящими. Встанем в очередь, как все: здесь выстроились мужчины и женщины, старики и дети, ремесленники и солдаты, богачи и рабы… Вход в римские термы открыт всем без исключения. Ощущение такое, будто находишься в толпе на нашем железнодорожном вокзале.
Очередь продвигается быстро. Один за другим люди подают по монете рабу, который кладет ее в небольшой деревянный ларец. Вход не бесплатный, но цена вполне демократичная — один квадрант. Дл