МИХАЛКОВ С.В. «Две подруги»
"Красиво ты живешь,
Любезная сестрица!
Сказала с завистью в гостях у Крысы Мышь.
На чем ты ешь и пьешь,
На чем сидишь,
Куда ни глянешь - все из-за границы!"
"Ах, если б, душенька, ты знала,
Со вздохом Крыса отвечала,
Я вечно что-нибудь ищу!
Я день-деньской в бегах за заграничным
Все наше кажется мне серым и обычным,
Я лишь заморское к себе в нору тащу.
Вот волос из турецкого дивана!
Вот лоскуток персидского ковра!
А этот нежный пух достали мне вчера
Он африканский. Он от Пеликана!"
"А что ты ешь? - спросила Крысу Мышь
Есть то, что мы едим, тебе ведь не пристало!"
"Ах, душенька! - ей Крыса отвечала.
Тут на меня ничем не угодишь!
Вот разве только хлеб я ем и сало!.."
* * *
Мы знаем, есть еще семейки,
Где наше хают и бранят,
Где с умилением глядят
На заграничные наклейки...
А сало... русское едят!
В.Закруткин «Матерь человеческая»
(1) Сжимая в руке вилы, М ария откинула крышку лаза и отпрянула. (2) На земляном полу погреба, прислонившись к такой кадушке, сидел живой немецкий солдат. (3) Н какое-то неуловимое мгновение Мария заметила, что немец испугался её, и понят, что он безоружен.
(4) Ненависть и горячая, слепая злоба захлестнули Марию, сдави ли сердце, тошнотой прихлынули к горлу. (5) Алый туман застил ей глаза, и в этом негустом тумане она увидела безмолвную толпу хуторян, и раскачивающегося на тополевой ветке Ивана, и босые ноги повисшей на тополе Фени. и чёрную удавку на детской шее Васятки, и их, палачей-фашистов, одетых в серые мундиры с чёрной лентой на рукавах. (6) Теперь здесь, в её, Мариином, погребе, лежал один из них, полураздавленный, недобитый гадёныш, одетый в такой же серый мундир, с такой же чёрной лентой на рукаве, на которой серебрились такие же чужие, непонятные, крючковатые буквы...
(7) Вот и последняя ступенька. (8) Мария остановилась. (9) Сделала ещё шаг вперёд, мальчишка-немец шевельнулся.
(10) Мария высоко подняла вилы, слегка отвернулась, чтобы не видеть то страшное, что должна была сделать, и в это мгновение услышала тихий, сдавленный крик, который показался ей громом:
— Мама! Ма-а-ма!..
(11) Слабый крик множеством раскалённых ножей впился в грудь Марии, пронзил её сердце, а короткое слово «мама» заставило содрогнуться от нестерпимой боли.(12) Мария выронила вилы, ноги её под косились. (13) Она упала на колени и, прежде чем потерять сознание, близко-близко увидела светло-голубые, мокрые от слёз мальчишеские глаза...
(14) Очнулась она от прикосновения влажных рук раненого.(15)Захлебываясь от рыданий, он гладил её ладонь и говорил что-то на своём языке, которого Мария не знала. (16) Но по выражению его лица, по движению пальцев она поняла, что немец говорил о себе: о том, что он никого не убивал, что его мать такая же, как Мария, крестьянка, а отец недавно погиб под городом Смоленском, что он сам, едва за кончив школу, был мобилизован и отправлен на фронт, что ни в одном бою ни разу не был, только подвозил солдатам пищу.
(17) Мария молча плакала. (18) Смерть мужа и сына, угон хуторян и гибель хутора, мученические дни и ночи на кукурузном поле — всё, что она пережила в тяжком своём одиночестве, надломило её. И ей хотелось выплакать своё горе, рассказать о нём живому чело веку, первому, кого она встретила за все последние дни.(19) И хотя этот человек был одет в серую, ненавистную форму врага, но он был тяжело ранен, к тому же оказался совсем мальчишкой и — видно по всему — не мог быть убийцей. (20) И Мария ужаснулась тому, что ещё несколько минут назад, держа в руках острые вилы и слепо подчиняясь охватившему её чувству злобы и мести, могла сама убить его. (21) Ведь только святое слово «мама», та мольба, которую вложил этот несчастный мальчик в свой тихий, захлёбывающийся крик, спасли его.
(22) Осторожным прикосновением пальцев Мария расстегнула окровавленную сорочку немца, слегка надорвала её, обнажила узкую грудь. (23) На спине была только одна рана, и Мария поняла, что второй осколок бомбы не вышел, засел где-то в груди.
(24) Она присела рядом с немцем на корточки и, поддерживая рукой его горячий затылок, напоила молоком. (25) Не выпуская её руку, раненый всхлипнул.
(26) И Мария поняла, не могла не понять, что она — последний человек, которого обречённый на смерть немец видит в своей жизни, что в mе горькие и торжественные часы его прощания с жизнью в ней, в Марии, заключено всё, что ещё связывает его с людьми, — мать, отец, небо, солнце, родная немецкая земля, деревья, цветы, весь огромный и прекрасный мир, который медленно уходит из сознания умирающего. (27) И его протянутые к ней худые, грязные руки, и полный мольбы и отчаяния угасающий взгляд — Мария и это поняла — выражают надежду, что она в силах отстоять его уходящую жить, отогнать смерть...
БАЛЛАДА О МАЛЬНЬКОМ ЧЕЛОВЕКЕ
На Земле безжалостно маленькойжил да был человек маленький.У него была служба маленькая.И маленький очень портфель.Получал он зарплату маленькую...И однажды - прекрасным утром -постучалась к нему в окошконебольшая, казалось, война...Автомат ему выдали маленький.Сапоги ему выдали маленькие.Каску выдали маленькуюи маленькую - по размерам - шинель....А когда он упал - некрасиво, неправильно,в атакующем крике вывернув рот,то на всей земле не хватило мрамора,чтобы вырубить парня в полный рост!
§
ЭДУАРД АСАДОВ «ТРУСИХА»
Шар луны под звёздным абажуром
Озарял уснувший городок.
Шли, смеясь, по набережной хмурой
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - хрупкий стебелёк.
Видно, распалясь от разговора,
Парень, между прочим, рассказал,
8Как однажды в бурю ради спора
Он морской залив переплывал,
Как боролся с дьявольским теченьем,
Как швыряла молнии гроза.
И она смотрела с восхищеньем
В смелые, горячие глаза...
А потом, вздохнув, сказала тихо:
- Я бы там от страха умерла.
Знаешь, я ужасная трусиха,
Ни за что б в грозу не поплыла!
Парень улыбнулся снисходительно, Притянул девчонку не спеша
И сказал:- Ты просто восхитительна,
Ах ты, воробьиная душа!
Подбородок пальцем ей приподнял
И поцеловал. Качался мост,
Ветер пел... И для неё сегодня
Мир был сплошь из музыки и звёзд!
Так в ночи по набережной хмурой
Шли вдвоём сквозь спящий городок
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - хрупкий стебелёк.
А когда, пройдя полоску света,
В тень акаций дремлющих вошли,
Два плечистых тёмных силуэта
Выросли вдруг как из-под земли.
Первый хрипло буркнул:- Стоп, цыплёнки!
Путь закрыт, и никаких гвоздей!
Кольца, серьги, часики, деньжонки -
Всё, что есть,- на бочку, и живей!
А второй, пуская дым в усы,
Наблюдал, как, от волненья бурый,
Парень со спортивною фигурой
Стал спеша отстёгивать часы.
И, довольный, видимо, успехом,
Рыжеусый хмыкнул:- Эй, коза!
Что надулась?! - И берет со смехом
Натянул девчонке на глаза.
Дальше было всё как взрыв гранаты:
Девушка беретик сорвала
И словами:- Мразь! Фашист проклятый!-
Как огнём детину обожгла.
- Комсомол пугаешь? Врёшь, подонок!
Ты же враг! Ты жизнь людскую пьёшь!-
Голос рвётся, яростен и звонок:
- Нож в кармане? Мне плевать на нож!
За убийство - стенка ожидает.
Ну, а коль от раны упаду,
То запомни: выживу, узнаю!
Где б ты ни был, всё равно найду!
И глаза в глаза взглянула твёрдо.
Тот смешался:- Ладно... тише, гром...-
А второй промямлил:- Ну их к чёрту! -
И фигуры скрылись за углом.
Лунный диск, на млечную дорогу
Выбравшись, шагал наискосок
И смотрел задумчиво и строго
Сверху вниз на спящий городок,
Где без слов по набережной хмурой
Шли, чуть слышно гравием шурша,
Парень со спортивною фигурой
И девчонка - слабая натура,
"Трус" и "воробьиная душа".
ЧУЛОЧКИ
Их расстреляли на рассвете,
Когда еще белела мгла.
Там были женщины и дети
И эта девочка была.
Сперва велели им раздеться
И встать затем ко рву спиной,
Но прозвучал вдруг голос детский
Наивный, чистый и живой:
?Чулочки тоже снять мне, дядя??
Не осуждая, не браня,
Смотрели прямо в душу глядя
Трехлетней девочки глаза.
"Чулочки тоже" - и смятеньем на миг эсесовец объят
Рука сама собой с волненьем вдруг опускает автомат.
Он словно скован взглядом синим, и кажется он в землю врос,
?Глаза, как у моей дочурки? - в смятенье сильном произнес
Охвачен он невольно дрожью,
Проснулась в ужасе душа.
Нет, он убить ее не может,
Но дал он очередь спеша.
Упала девочка в чулочках…
Снять не успела, не смогла.
Солдат, солдат, что если б дочка
Вот здесь, вот так твоя легла?...
Ведь это маленькое сердце
Пробито пулею твоей…
Ты Человек, не просто немец
Или ты зверь среди людей?...
Шагал эсэсовец угрюмо,
С земли не поднимая глаз,
впервые может эта дума
В мозгу отравленном зажглась.
И всюду взгляд струится синий,
И всюду слышится опять,
И не забудется поныне:
Чулочки, дядя, тоже снять?"
МУСА ДЖАЛИЛЬ ВАРВАРСТВО
Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят.
Пришел хмельной майор и медными глазами
Окинул обреченных… Мутный дождь
Гудел в листве соседних рощ
И на полях, одетых мглою,
И тучи опустились над землею,
Друг друга с бешенством гоня…
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля.
Своими видел я глазами,
Как солнце скорбное, омытое слезами,
Сквозь тучу вышло на поля,
В последний раз детей поцеловало,
В последний раз…
Шумел осенний лес. Казалось, что сейчас
Он обезумел. Гневно бушевала
Его листва. Сгущалась мгла вокруг.
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг,—
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук,
Прервав проклятье,
Что вырвалось у женщины одной.
Ребенок, мальчуган больной,
Головку спрятал в складках платья
Еще не старой женщины. Она
Смотрела, ужаса полна.
Как не лишиться ей рассудка!
Все понял, понял все малютка.
— Спрячь, мамочка, меня! Не надо умирать! —
Он плачет и, как лист, сдержать не может дрожи.
Дитя, что ей всего дороже,
Нагнувшись, подняла двумя руками мать,
Прижала к сердцу, против дула прямо…
— Я, мама, жить хочу. Не надо, мама!
Пусти меня, пусти! Чего ты ждешь? —
И хочет вырваться из рук ребенок,
И страшен плач, и голос тонок,
И в сердце он вонзается, как нож.
— Не бойся, мальчик мой. Сейчас вздохнешь ты
вольно.
Закрой глаза, но голову не прячь,
Чтобы тебя живым не закопал палач.
Терпи, сынок, терпи. Сейчас не будет больно.—
И он закрыл глаза. И заалела кровь,
По шее лентой красной извиваясь.
Две жизни наземь падают, сливаясь,
Две жизни и одна любовь!
Гром грянул. Ветер свистнул в тучах.
Заплакала земля в тоске глухой,
О, сколько слез, горячих и горючих!
Земля моя, скажи мне, что с тобой?
Ты часто горе видела людское,
Ты миллионы лет цвела для нас,
Но испытала ль ты хотя бы раз
Такой позор и варварство такое?
Страна моя, враги тебе грозят,
Но выше подними великой правды знамя,
Омой его земли кровавыми слезами,
И пусть его лучи пронзят,
Пусть уничтожат беспощадно
Тех варваров, тех дикарей,
Что кровь детей глотают жадно,
Кровь наших матерей…