О, МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ОТЕЦ

Вики Уолл

ЧУДО

ИСЦЕЛЕНИЯ

ЦВЕТОМ

Эта книга содержит уникальный материал, впер­вые публикуемый на русском языке. Написанная в форме биографического очерка, она является мощ­нейшим духовным каналом, войдя, в который, вы мо­жете постоянно обращаться и брать из него, как из неиссякаемого источника знание, мудрость, необы­чайную силу. И, возможно, прочтя ее не один раз, вам удастся освободиться от многих кармических оков и стать свободными.

СОДЕРЖАНИЕ

Введение

1. О, мой возлюбленный отец

2. Секрет

3. Первое исцеление

4. Кто ты?

5. Аптека

6. Кингз Рэнсом

7. Время остановиться и оглядеться

8. Дорога в Дамаск

9. Гоулд Хилл

 

10. Ночь рождения балансовых масел

11. Конгресс

12. Операция «Старт»

13. Олимпия

14. Копенгаген

15. Цветовая магия

16. Как пользоваться балансовыми маслами

17. Чакры

18.Оттенки балансовых масел Аура-Сомы

19. Знаки и символы балансовых масел Аура-Сомы

20. Дитя Новой Эры

21. Эссенции, Помандеры и Квинтэссенции

22. Небольшие чудеса

23. Источники исцеления

24. Царство животных

25. Полет ауры

26. Видение

27. «Дев Аура»

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта книга затронула много сердец. Она пронизана ис­кренностью и раскрывает автора как человека замеча­тельного и обращенного к Богу. Те из нас, кто имел счас­тье знать Викки Уолл, понимали, насколько щедро она отдавала себя делу развития Аура-Сомы. Начало Аура-Сомы, вдохновленное свыше семь лет назад, и удивитель­ный рост нынешней международной репутации были пря­мым результатом ее убежденности в духовном руководстве Бога. Веруя, она всегда подчинялась с истин­ным смирением.

Для преодоления тяжелой физической болезни она дол­жна была жить, подчиняясь суровому распорядку, но ни­когда она не теряла ни своего великолепного чувства юмо­ра, ни своей способности глубоко любить.

Неожиданно в январе этого года Викки была призвана Домой, в Райский Сад. Те, кто любил ее, тоскуют, что ее нет с нами физически, но у нас есть утешение - мы чув­ствуем, что она рядом с нами, когда мы занимаемся вопро­сами Аура-Сомы и наблюдаем ее расширение и процвета­ние, всегда полагаясь на Божественную мудрость, руководящую и направляющую нас, и Божественное исце­ление, нисходящее с наших пальцев.

С тех пор как эта книга была впервые опубликована, Викки прочитала лекции во многих европейских странах, включая Германию, Швейцарию и Францию. Сейчас мы должны воплотить ее мечту, читая лекции в Голландии и Испании, а затем и за океаном - в обеих Америках и Юж­ной Африке. В Квинсленде, в Австралии, где обучают и дают практические навыки двое из терапевтов Викки Уолл, уже подросло второе поколение терапевтов Аура-Сомы. Теперь и другие штаты Австралии просят провести у них лекции. Так что свет продолжает сиять.

Когда эта книга будет прочитана, да затронет она боль­ше сердец и приведет еще больше последователей в семью Викки, в Аура-Сому, чтобы ее мечта о всеобщем Возрож­дении могла осуществиться через каждого из нас.

Эта книга посвящается моему любимому отцу, благода­ря которому невозможное становилось возможным, а так­же Энн Витхиар, подруге, секретарю, без чьей чуткости и понимания эта книга не была бы написана, и многим дру­гим, кто работал «в тени», чтобы дать мне время написать ее, и наконец, самой дорогой подруге, Лауре Фрейзер, ко­торая разделяла мои мечты и поддерживала меня в дни сомнений.

ВВЕДЕНИЕ

Ступайте осторожно, мои друзья, так как вы иде­те по ткани моей жизни, по основе и переплетению ее, по рисунку, вытканному с начала жизни, по повтор­ному его исполнению, по предопределенной неизбеж­ности, по движению вперед к цели, ждущей своего оп­ределения.

Я родилась в Лондоне седьмым ребенком седьмого ре­бенка. Мой отец и его родители принадлежали к хасидам, глубоко религиозному течению, которое занималось мис­тическими аспектами Библии. Мой отец был мастером Каббалы и «Зогара», и благодаря своим родителям он унас­ледовал знания целительных свойств лекарственных рас­тений и естественных методов исцеления, переданных за­тем мне. Счастье, которое я делила с моим отцом, было, однако, сильно омрачено тщательно скрываемой жестоко­стью мстительной мачехи, из-за которой я покинула дом в возрасте 16 лет.

Повторяющиеся мистические случаи моего детства, происходящие сами по себе, пугали меня в то время, так как я не понимала их. Это были неожиданные исцеления, осознания видения ауры и ясновидение. Это продолжалось в течение нескольких довоенных лет.

Сама война, с ее увечьями и смертями, ясно показала мою возможность видение ауры и духовного анализа. Но самая значительная встреча, благодаря которой я пошла по назначенному мне судьбой пути, состоялась в Западном Дрейтоне, в Мидлсексе - с Эдвардом Хорсли, фармацев­том, преклонный возраст которого не мешал ему зани­маться искусством фармацевтики, и самому делать сборы трав, готовить таблетки, прописывать и отпускать их по рецепту в аптеке. Здесь, находясь в безопасности, в процессе обучения я смогла вновь открыть и осознать учение своего отца. В это время произошло много маленьких чу­дес алхимии. Однажды нехватка ингредиентов и ошибка, сделанная по воле свыше, привели к совершенно новому со­ставу лекарства, которое стало изумительным исцеляющим средством.

После войны и смерти мистера Хорсли я решила учиться на педикюршу, где я могла использовать свои руки как сред­ство исцеления. Моя первая практика была в аптеке. Затем по воле Бога я была направлена в Грейт Мессенден, в Бакин­гемшире. Во время работы там, я трижды была на пороге смерти, откуда, как я верю, была возвращена к жизни для служения.

Другая катастрофа - неожиданная потеря зрения - выну­дила уйти из процветающей ныне клиники, выбросила меня на улицу и заставила слишком рано уйти на пенсию. Но вме­сте с тем моя дорога в Дамаск привела меня к откровению -к рождению балансовых масел Аура-Сомы, которые пред­назначены для исцеления, для изменения жизни многих лю­дей и для доказательства того, что существует зеркало души.

Так была выявлена уникальная терапия цветом, вместив­шая в себя множество жизненных энергий. Эта терапия ле­чит на всех уровнях: физическом, ментальном, духовном и служит дополнением ко многим другим терапиям.

Я начала понимать, что все больше и больше моего вре­мени уходит на чтение лекций в разных странах мира. Ста­ло совершенно очевидно, что нам нужен центр, где прой­дут обучение и врачи, и миряне, и учителя, которые будут нести знания всему миру. Чудесным образом Дев Аура в Линкольншире стала нашим центром, и студенты теперь приезжают сюда со всего мира, готовясь стать первопро­ходцами учения и знакомить мир с терапией Нового Века.

Я думаю, заслуживает внимания тот факт, что Ною было дано обещание Новой Эры тогда, когда из-за челове­ческой глупости Земля и люди могли быть уничтожены. Сегодня многие сердца трепещут от страха, кто и когда может нажать ядерную кнопку. Тем не менее есть обеща­ние новой жизни с приходом Христа, который неоднократ­но говорил о Втором Пришествии и Новой Эре. Многие ждут этого, а я искренне верю, что Новая Эра уже началась, ведь значимость обещания, данного Ною, заключает­ся именно в том, что Бог уже никогда не позволит миру быть уничтоженным. Впервые его завет был воплощен с помощью полного спектра цвета, в радуге -

Я полагаю радугу Мою в облаке, чтоб она была зна­мением завета между Мной и между землёю.

Быт. 9:13

Каждый день в Аура-Соме появляется что-то новое - это постоянно расширяющаяся терапия. А введение - это был предварительный взгляд на мою жизнь.

О, МОЙ ВОЗЛЮБЛЕННЫЙ ОТЕЦ

Моя мама заболела «испанкой» в 1918 году, и отец отча­янно пытался ее спасти. Он применял гидротерапию, обо­рачивая ее влажным одеялом и лежа с ней рядом в напрас­ной надежде сбить лихорадку. Но война и рождение многих детей сделали свое дело. Когда мама умерла, отец похоронил с ней свое сердце. Позже так же заболела стар­шая сестра, но она, к счастью, выздоровела.

Отец остался один, взяв на себя полную ответствен­ность за заботу обо мне, только что родившемся младенце, и шести других детях, имевших разницу в возрасте всего в два-три года. В этой ситуации у него было только два выхо­да - нанять экономку или снова жениться. Он выбрал пос­леднее.

Моя мачеха, полячка по национальности, была невысо­кого роста, пышной комплекции, с выразительными серо-голубыми глазами. Их выражение могло меняться в одно мгновение - от мягкого до злобного, - как у кошки, наблю­давшей за страданиями мыши. Этот взгляд готов был испе­пелить и преследовал меня в снах многие годы. Она люби­ла мужа и хотела иметь своего ребенка, но была

бесплодной.

В возрасте нескольких месяцев от роду, я оказалась в полной зависимости от нее, и думаю, что стала в ее созна­нии ребенком, которого она хотела зачать. Очевидно, в том нежном возрасте я слишком мало была похожа на моих отца и мать, таким образом помогая ей в ее заблуждениях. Моя память возвращает меня к годам младенчества и даже к внутриутробному периоду, - это одно из необычных свойств, которым я обладаю. У меня нет воспоминаний о дисгармонии или травме в первые два или три года, когда мачеха относилась ко мне как к собственному ребенку, и я, единственная из семи детей, называла ее мамой. Мои братья и сестры называли ее тетей. Их возмущало ее при­сутствие, ведь она появилась в их жизни спустя всего лишь несколько месяцев после смерти мамы, которую они ис­кренне любили. Поэтому отношения между старшими детьми и мачехой были напряженными.

Однако отец оставался в полном неведении, потому что ему никто ничего не говорил. Дети молчали из-за преданной любви к нему, из-за боязни разрушить его жизнь. Моя маче­ха прекрасно готовила, великолепно вела домашнее хозяй­ство, и потребности отца стояли у нее на первом месте. Уп­равляемый ее железной рукой дом был в идеальном порядке. Она была просто одержима домом, в котором, одна­ко, не было места для ребенка, для его книжек и игрушек. Нашим друзьям никогда не разрешали приходить в этот сия­ющий чистотой дом. В этом отношении мачеха была фана­тична, и неудивительно, что мои братья, сестры и я поняли, что поддерживать с ней отношения мы не можем. Со време­нем один за другим старшие дети начали самостоятельную жизнь, оставив меня одну в лишенной любви атмосфере сия­ющего чистотой дворца.

Мои братья и сестры регулярно навещали отца. В один из таких коротких приездов произошло то, что наложило отпечаток на все мое детство. По иронии судьбы и печаль­ному стечению обстоятельств инициатором всех этих ужасных событий стала моя сестра, которая любила меня больше всех. Болтая с ней, я, видимо, постоянно упомина­ла, как это делают все дети, что «мама» сказала и что сде­лала, ведь в то время она была для меня настоящей мате­рью.

Представьте, мое детское любопытство, когда вдруг я узнала от сестры следующую информацию: «Она не твоя мама, и ты вовсе не должна делать все, что она говорит». Очень скоро я увидела, что это означало.

В этот день мы с мачехой поспорили по поводу какого-то несущественного вопроса. Это был незначительный спор, так хорошо известный всем родителям не слишком послуш­ных детей. Я не могу вспомнить, о чем шла речь. Но спор, разумеется, требовал от меня какого-то участия. В конце концов, мы достигли той точки в споре, когда уже нельзя было повернуть назад. Я почувствовала, что загнана в угол, и вспомнила недавно сказанные слова. Посмотрев на нее с вызовом, я произнесла: «Ты не моя мама, и я не должна де­лать все, что ты мне говорить».

Наступила напряженная тишина. Серо-голубые глаза превратились в стальные, и в тот же миг врата захлопну­лись за мной. Ее самообман был поколеблен, а я преврати­лась в «мальчика для битья» за все ее разочарования и уни­жения. Последующие годы можно описать словами Элизабет Баррет Браунинг: «Слезы смыли краски из моей жизни».

Несомненно, моя мачеха со своей жестокостью вьшолня-ла задачу, поставленную ей свыше, поскольку этот период стал для меня периодом обучения. Теперь, мысленно возвра­щаясь назад, я понимаю истинный смысл ее действий, и пони­мание приносит с собой прощение.

Как всякий ребенок, оторванный от своих сверстников, я тайно плакала каждую ночь. Единственным моим утешением было то, что мой любимый отец скоро придет домой. Он ни­когда не забывал зайти ко мне, чтобы пожелать спокойной ночи. Моя кровать была рядом со столовой, и, возможно, так повелось с детства, что двери никогда не закрывались и две­ри между моей спальней и столовой были всегда открыты. Мысль о присутствии отца в доме, успокаивающий звук его шагов приносили исцеление всем моим несчастьям, которые, как я чувствовала, происходили от непонимания и неудач, преследовавших меня в течение дня.

Обычно я лежала в своей спальне как завороженная. Я видела стол, накрытый белоснежной скатертью, излучавшей то белое, то серебряное сияние. Свеча отбрасывала теплый блеск на графин с вином. Каждый вечер происходил один и тот же ритуал: отец с мачехой начинали ужинать в семь ча­сов и обсуждали события дня. С нетерпением я наблюдала за движениями рук отца, очищавшего грушу - свой привычный, ежедневный десерт. Я знала, что скоро настанет драгоцен­ный момент: он войдет в спальню и, прежде чем пожелать спокойной ночи, даст мне (слезы мои давно уже высохли) последний, сочный кусочек груши.

В начале этого века детей по вечерам можно было ви­деть, но не слышать, и поговорка «Кто рано встает, тому Бог подает» очень точно соответствовала существовавшим тогда правилам. Приход отца домой вечером означал для меня начало подготовки ко сну. Ну а зимой я обычно от­правлялась в кровать к четырем часам.

Время между четырьмя и семью часами было часами ожидания, и ничто не могло заставить меня заснуть до при­хода моего отца с его пожеланиями спокойной ночи.

Я лежала в сумерках, и до того, как фонарщик прихо­дил зажигать газовый фонарь, который был как раз пе­ред окном моей спальни, странные видения возникали в моем сознании. Эти видения посещали меня в детстве через определенные промежутки и продолжали посе­щать всю мою жизнь. Я представляла себя тихо поющей странные каденции и не менее странные слова, значе­ние и звук которых, казалось, не имеют ничего общего с миром вокруг меня. Казалось, будто я пою на языке да­лекого прошлого, но каким-то таинственным образом имею к нему самое непосредственное отношение.

Одно видение постоянно возвращалось ко мне: вдруг комната наполнялась светом, я видела высокую, измож-денненную женщину, болезненно худую, рядом с которой шла такая же изможденная собака с острыми выпирающи­ми ребрами. Следы голода были явно видны на лице жен­щины и морде собаки. Но в них чувствовалась порода и достоинство, их благородное происхождение было очевид­но. Будучи маленьким трехлетним ребенком, я не испыты­вала ни страха, ни дурных предчувствий, когда они прихо­дили ночь за ночью. Хотя я и оплакивала их, но что-то мне подсказывало, что эту судьбу они выбрали сами и это та дорога, по которой они хотели идти. Видение это возника­ло в течение многих лет, пока в другом видении они не на­шли своего вечного успокоения чтобы вернуться к своей истинной роли в этой жизни, таким образом давая мне воз­можность понять настоящее истинное значение того, что я получала посредством своего детского опыта.

Это было первое знакомство с «регрессией» - осознани­ем прошлого, связанного с настоящим. Насколько мачеха была увлечена чистотой в доме, на­столько же отец был увлечен целительством. Ни один врач никогда не приходил в наш дом. По крайней мере, я этого не помню. С самого раннего детства отец сам следил за нашим здоровьем и лечил разнообразные болезни. Я была подвержена тонзиллитам.

Однажды у меня была флегманозная ангина, и я плакала от боли. До сих пор кислый запах горячего уксуса вызывает в моей памяти яркое видение: отец тщательно сворачивает коричневую бумагу, льет уксус между листами, заворачива­ет все это в льняной платок и ставит сверху горячий утюг. Затем плотно обматывает мое горло этим платком. К утру боль проходила. Годы спустя я нашла объяснение успеха это­го лечения, имевшего свои корни в древних учениях. Крафт-бумага, которая использовалась в те дни, изготовлялась из древесной пульпы. И действительно, на бумаге можно было увидеть древесные волокна. С давних времен терапевтичес­кие эссенции и смола являлись основой для многих бальза­мов, которые, растворенные в спирте или уксусной кисло­те испарялись при высокой температуре.

Всю неделю я с нетерпением ждала выходных - драго­ценного времени, когда мой любимый отец брал меня в разные «экспедиции». Мужчины в то время придержива­лись строгих правил, и отец не был исключением. Я точно знала, куда мы пойдем и что готовит мне день.

В субботнее утро первым делом мы шли, конечно, к па­рикмахеру: в те дни мужчины брились (или их брили) безо­пасной бритвой. Отец был красивым мужчиной с вырази­тельными, излучающими тепло карими глазами, видевшими человека, с которым он говорил, как бы на­сквозь. О нем рассказывали, что когда он на кого-нибудь смотрел, то казалось, что две свечи загорались в глубине его глаз. Его руки были не большими, прекрасной формы, с ухоженными ногтями. Он был широкоплеч, с узкими бед­рами и прямой осанкой. Мне говорили, что он не прибавил ни грамма веса до того дня, когда он отошел в мир иной в возрасте 85 лет. В его осанке было что-то истинно цар­ственное, но, тем не менее, он был застенчивым, мягким человеком. Я никогда не слышала, чтобы он повышал го­лос; было достаточно взгляда. Одевался он безукоризнен­но, был разборчив в одежде и требователен к ее чистоте. Одним словом, он относился к себе с уважением. Мы, дети, беззаветно любили и уважали его.

Когда отец брился в парикмахерской, к его лицу при­кладывали горячие полотенца. Я терпеливо сидела на ма­ленькой деревянной скамеечке, полностью захваченная этим представлением, задерживая дыхание, когда горячие полотенца накрывали его лицо, а снаружи торчал только кончик розового носа. Я всегда боялась, что он не сможет дышать, и вздыхала с облегчением, когда полотенце уби­рали и я видела дорогое мне лицо. Затем его лицо проти­рали чем-то похожим на маленький кусочек льда. Теперь я знаю, что это были квасцы, которые помогали закрыть поры и «подтянуть» лицо. Квасцы используются во многих стягивающих лосьонах и сегодня.

Потом мы шли в отцовский клуб, где меня водружали на высокий стул и за мной присматривали, как я теперь пони­маю, носильщик или швейцар. Плитку шоколада - большое лакомство - мне покупали раз в неделю. Отец повязывал мне на шею большой носовой платок, чтобы я не испачкала пла­тья. Затем он исчезал во внутренних комнатах клуба, куда никогда не допускались ни женщины, ни дети. Своим детс­ким умом я представляла, как он принимает участие в раз­ных увлекательных мероприятиях. Но однажды мой брат, которого допустили в святая святых, сказал мне, что они там играли в шахматы!

Через некоторое время отец появлялся и вытирал мне лицо, чтобы от шоколада не осталось и следа. Теперь, я это знала, начиналось мое счастье. Мы всегда шли одной и той же дорогой, мимо торговцев фруктами, где останавли­вались, чтобы сделать покупки. Там продавались из огром­ной блестящей стеклянной банки свежие ананасы, наре­занные длинными дольками, и, конечно, зная о желании ребенка, отец всегда покупал мне кусочки этого вкусней­шего лакомства. Я смотрела как завороженная, когда выб­ранные кусочки доставали из банки длинной вилкой с дву­мя зубьями. Я молилась, чтобы в результате этого сложного маневра ни один драгоценный кусочек не упал. Но однажды это случилось. Отец, приверженный хорошим манерам, настоял, чтобы я приняла безропотно то, что ос­талось.

Я стояла и с жадностью ела истекающий соком ананас. Тем временем отец покупал в магазине определенные фрукты, очень тщательно выбирая их. Я никогда не видела, как отец расплачивался, а слово «счет» в возрасте пяти-шести лет мне было незнакомо. Я с восхищением смотрела на отца и считала его Богом, ведь мне казалось, что он может купить все, что захочет. И когда отец читал мне из Библии: «Все пло­ды на земле Его», - я искренне верила, что это и есть истин­ное доказательство его всемогущества.

Потом мы шли в парк Королевы Виктории - огромный парк в Лондоне, к северу от Темзы. Мы жили в этом райо­не из-за работы отца, и мне это очень нравилось.

Для ребенка, который интересовался всем, что двигалось или дышало, в парке было много развлечений. Ручной олень мог подойти в поисках лакомства. Отец всегда брал с собой еду, нарезанную аккуратными маленькими кусочками и сло­женную в белую полотняную сумку (бумажными пакетами он никогда не пользовался). Казалось, он знал каждого оленя по имени, и они совсем не боялись его. Мы шли дальше, гово­ря «доброе утро» попугаям в их домике. Я побаивалась этих птиц с загнутыми носами и резкими голосами.

Когда мы подходили к пруду, я останавливалась посмот­реть на босых детей. Их туфли болтались у них на шее, когда они шли по воде, держа маленькие банки из-под дже­ма и сделанные вручную сети, и пытались поймать разно­цветную колюшку. Мне никогда не разрешали присоеди­ниться к ним. Отец прекрасно знал, что можно порезать ноги о разбитое стекло, он сам неоднократно помогал по­резавшим ногу детям. Он запрещал мне даже подходить к

пруду.

Однажды я была очарована блестящей маленькой рыб­кой, плававшей в банке. Но позже очень расстроилась, за­метив одну или двух рыбок, которые то ли из-за шока, то ли из-за неумелого обращения плавали в воде вверх брюш­ком и умирали. После этого у меня никогда не было жела­ния ловить рыбок.

Отец жил в полной гармонии с растительным и живот­ным миром. Пока мы гуляли, он рассказывал мне о разных видах диких цветов, которые росли в парке, и спрашивал: «Как ты думаешь, какой цветок излечит больную руку тво­его папы?»

Конечно, никакой больной руки не было, но я с удоволь­ствием рассматривала травы и цветы, интуитивно выбирая, какое растение исцелит моего любимого папу. Таким об­разом он учил меня следовать внутренней интуиции, той интуиции, которой он, несомненно уже обладал. Мне было очень интересно, когда папа объяснял мне назначение раз­личных трав и цветов. Казалось, что его любовь изливалась на растения и он обладал знанием их целительных свойств. Мне не разрешалось срывать даже стебелек. Отец гово­рил: «Этого нельзя делать, если он тебе не нужен. Ты не должна понапрасну лишать растение жизни».

Все это было для меня обычным, естественный, моим миром, и я помню свое огорчение, когда увидела, как вы­рывали истекающие соком колокольчики, чтобы затем бросить их по краям дорожки. Они лежали там, одинокие и заброшенные, словно погибшие на поле боя.

Эти дни моего детства, проведенные с отцом, были дня­ми, к которым я стремилась изголодавшимся по вниманию юным сердцем. С помощью отца я осознавала живитель­ные силы видимого и невидимого мира. Казалось, нас объединяло то внутреннее знание, которое я, будучи ре­бенком, понимала и принимала без всяких вопросов. В то же время, без сомнения, мой отец был как бы единым це­лым с его отцом, а его отец со своим отцом и так далее. Было ощущение связи времен, простирающейся назад, в вечность.

Происходило много странных случаев и исцелений, ко­торые мое детское сознание принимало без особого пони­мания. Это повторялось всю мою жизнь и в конце концов пришло осознание и понимание происходящего.

СЕКРЕТ

Этот день обещал волнение и счастье. Было 20 августа, день моего восьмилетия. Я быстро и тщательно оделась в школьную форму, состоящую из небесно-голубых брюк с карманом, детского фартучка с поясом и белой блузы. Все мое существо было наполнено ожиданием.

Но утро не выполнило своего обещания. Вместо этого появились темные облака разочарования и унижения. Дети могут быть очень жестокими. Мои друзья, одетые в чер­ную школьную форму, следовали за мной и высмеивали меня. Слезы обиды и смущения текли по моим щекам. Так я узнала горечь одиночества.

Было время обеда, и отец пришел домой. Не видя ничего вокруг, я подбежала к нему, как только он вошел в дверь. Его теплые руки остановили меня и обняли. Я спрятала го­лову у него на груди и почувствовала волшебное спокой­ствие, все волнение прошло и рыдания прекратились.

«В чем дело?» - спросил он мягко.

Назвав двух своих друзей, я сказала, что они считают меня ненормальной и не хотят со мной играть. На секунду промелькнуло некое подобие улыбки в его глазах.

«А что ты им сказала?»

Последовали рыдания: «Я сказала только, что вижу кра­сивые цвета вокруг них».

Его глаза внимательно изучали меня. «Какие цвета ты видишь вокруг меня?»

Удивленная, я ответила.

«Понятно, - сказал отец, и теперь его теплые карие гла­за засветились. - А ты не хочешь узнать, какие цвета твой папа видит вокруг тебя?»

Вдруг засияло солнце и пришло понимание. Мой дорогой отец такой же, как я, и снова Бог был на своих небесах.

«Ты видишь, - сказал он, - этот дар дан нам обоим. Им обладаем я, ты, им обладал и твой дедушка. Но не пришло еще время говорить об этом, так как мир еще не готов. Но когда-нибудь ты сможешь рассказать, и тебя не назовут сумасшедшей».

Он взял мою маленькую ручку в свою, как это делал обычно, когда хотел ненадолго оставить меня. Поцеловал мою ладонь и сжал мои пальчики в кулачок.

«Ты ведь знаешь, что это наш секрет. Никто не узнает, что ты держишь в своей ладони, и не сможет этого заб­рать. Цвета, которые мы видим вокруг людей, - это наш секрет».

Хотя он и был старше меня, он разговаривал со мной как с равной. «Ты, - сказал он, - отражение связи поколе­ний».

В то время мне было сложно все это понять, но таким образом отец давал мне знания, которые я смогла понять позже, когда пришло время. Тогда я не предполагала, что пройдет шестьдесят лет, прежде чем я «открою свою ла­донь» и поделюсь секретным даром.

ПЕРВОЕ ИСЦЕЛЕНИЕ

Сесилия была моей одноклассницей. Мы были нераз­лучны, в школе сидели за одной партой, выбирали друг друга во время игр и вместе шли домой. Большинство де­тей приглашали своих друзей к себе, на чай или поиграть, но я редко принимала приглашения, так как знала, что не смогу, в свою очередь, кого-нибудь пригласить из-за стро­гих правил, установленных моей мачехой. Она не разреша­ла играть дома, боясь, что будет нарушен раз и навсегда установленный порядок.

Прозвенел звонок, даря несколько минут свободы по дороге домой. Мы взяли портфели и надели шляпки. Начи­налось время беспечной болтовни. Сесилия и я (нам было по 11 лет) чувствовали свое превосходство. И конечно, мы не принимали участия в глупой болтовне. Вместо этого, взявшись за руки, мы шли вперед, ставя весь мир и его оби­тателей на свое место.

Сесилия, родители которой были ирландцами, несом­ненно, была названа в честь святого покровителя музыки. Она была мягкой, мечтательной девочкой; взгляд ее милых голубых глаз, обрамленных черными ресницами, часто был задумчивым и отстраненным, не имевшим ничего об­щего с окружающим миром. Мы очень хорошо ладили, прекрасно понимая красоту жизни. Даже в этом возрасте наши сердца были полны поэзией. Но не стоит ошибаться на наш счет. Мы были нормальными, здоровыми детьми, которым были свойственны шалости юности. Я думаю, что наше происхождение, хотя и совершенно разное, имело много общего.

Мы вместе шли домой, и вдруг Сесилия, к моему удив­лению, внезапно остановилась.

«Ах, я почти забыла, - сказала она, - я должна была зайти к моей тете. Мама о ней так беспокоится! Она очень больна и вынуждена все время лежать в постели. Пойдем со мной! Я нена­долго».

Я посмотрела на нее с тревогой. «Не забывай, Сесилия; если я вовремя не приду домой, у меня будут неприятнос­ти. Как долго ты там пробудешь?»

Я знала, что меня будут жестоко ругать, если я опоз­даю: в нашем доме каждый прием пищи, время чая были строго установлены. Но Сесилия прекрасно знала свою подругу со всеми ее слабостями. Она исподлобья хитро взглянула на меня, и прошептала: «Когда я прихожу, тетя всегда угощает меня куском прекрасного фруктового пи­рога».

Она затронула слабую струну и знала об этом! В нашем доме было в достатке хорошей еды, но фруктовый пирог к чаю был редкостью. Хлеб с маслом, салат и сыр были обычной едой для нас, сладкое было не в чести.

«Хорошо, - сказала я нерешительно. - Но пообещай, что это будет недолго».

С набалдашника в центре входной двери свешивался кусок шнура, который, по-видимому, следовало потянуть, чтобы войти, предварительно предупредив о своем прихо­де через щель почтового ящика. Когда я думаю о сегод­няшнем дне со всеми его опасностями, я невольно вздраги­ваю, но в те дни подобное приспособление воспринималось просто, не вызывая страха. Совершив эту церемонию, мы вошли в спальню, которая сияла безупречной чистотой. Однако мебели почти не было: кроме стула и туалетного столика, в комнате стояла лишь большая двуспальная кро­вать, ярко блестевшая медными шарами.

«Здравствуйте», - сказала я робко лежавшей на кровати женщине. Моя ближайшая подруга с фамильярностью родственницы села на одинокий стул. А я продолжала сто­ять, ведь иной альтернативы у меня не было. Женщина, бледная, худая и изможденная, слабо улыбалась. Ее взгляд остановился на мне.

«Иди сядь сюда, дорогая», - сказала она слабым голо­сом, указывая на кровать. Меня учили, что садиться рядом с больным нельзя, но выбора не было. Она обняла меня, чтобы я оказалась ближе, и задержала мою руку в своей. Сесилия, жадно глядя на фруктовый пирог, стоящий во всем великолепии на туалетном столике, многозначитель­но спросила: «Не хотите ли чаю, тетя? Не отрезать ли вам пирога?»

И снова улыбка, полная тепла. «Спасибо, дорогая, от­режь кусок торта для себя и твоей подруги».

Она все еще не выпускала моей руки, а есть пирог, по­данный мне на тарелке, одной рукой было не слишком удобно. Однако любовь всегда найдет выход: я умудрилась съесть кусок пирога, не проронив ни крошки. Вежливо от­ветив на все обычные вопросы: как мое имя? учусь ли я вместе с Сесилией? - я начала беспокоиться, не опоздаю ли домой. Руку мою покалывало. Это было очень странное ощущение, и хотя мне давно было пора идти, но казалось, что я просто не в состоянии убрать руку, даже если бы захотела. Подобное случалось снова и снова в течение всей моей жизни, когда я сталкивалась с человеком, которому необходимо было исцеление. В основном это происходило неосознанно, и только однажды это было сделано по просьбе. Наконец покалывание прекратилось, и я осто­рожно убрала руку.

«Я должна идти, - сказала я. - Спасибо за прекрасный пирог». И почти выбежала из комнаты. Сесилия попроща­лась с тетей и поспешила за мной.

«Правда потрясающий пирог?!» - это была первая реп­лика Сесилии. (И ни слова о тете, хотя я знала, что она любила ее).

Я опоздала и, как ожидала, «получила сполна». Я пообеща­ла себе никогда больше так не попадаться. Трижды после этого меня приглашали навестить тетю Сесилии, но наказа­ние было слишком живо в памяти и я отказывалась. На чет­вертый раз Сесилия загнала меня в угол, сказав:

«Тетя спрашивает, почему ты не приходишь навестить ее. Она очень расстроена».

Я сдалась и пошла.

Все произошло точно так же, как и в первый раз. Я дер­жала ее руку, снова началось покалывание, затем я ушла. Дома меня ждало то же наказание за опоздание. Услышав о следующем приглашении, я уже не уступила, не помог­ло даже упоминание о чудесном фруктовом пироге. Одна­ко на следующей неделе Сесилия не могла сдержаться. Она буквально прыгала от возбуждения.

«Ты должна пойти. Я тебе кое-что покажу».

«Что же это?»

«Секрет», - загадочно ответила она. Какое знание пси­хологии! Я, конечно, пошла.

На этот раз шнура на двери, с помощью которого прико­ванная к постели женщина открывала дверь, не было. Се­силия постучала. И - о, Боже! - ее тетя стояла у двери. Она была выше, чем мне показалось сначала, и намного худее. Но тем не менее это стояла она, радушно улыба­ясь.

«Заходи, дорогая, - сказала она. - Я ждала тебя, чтобы поблагодарить».

Женщина обняла меня, и я почувствовала волнение. За что она меня благодарит и почему встала?

Мы вместе выпили чаю, но на этот раз я сидела беспо­койно, очень нервничала и все время хотела уйти.

«Я вижу, что ты торопишься, - сказала тетя Сесилии, - и не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Но знай, что это ты исцелила меня, и я до конца своей жизни обязана тебе».

Я подумала, что она просто сошла с ума, но тем не ме­нее уйти сразу не могла. Словно что-то шевельнулось в душе: может быть, страх перед неизвестным, и нежелание об этом думать? После визита, несмотря на постоянные приглашения, я никогда больше там не была.

Моя Сесилия покинула этот мир, чтобы воссоединиться со своими ангелами, в возрасте 13 лет, проиграв битву с туберкулезом. Я скорбела об уходе моей дорогой подруги, но много раз с тех пор «встречалась» с ней. Казалось, рас­ставания и не было. Прежде чем отойти в мир иной, Сеси­лия сказала, что ее тетю, прикованную к постели в тече­ние многих лет, за несколько месяцев до моего прихода посетило видение и она узнала, что к ней будет прислан ребенок, чтобы исцелить ее.

КТО ТЫ?

В результате конфликта с мачехой, ставшего поворот­ным моментом в моей судьбе, отношения становились все хуже и хуже. Я оказалась в том же положении, что и мои сестры, однако было и различие. Если они стали помехой на ее пути, когда она вышла замуж за отца, то чувства ко мне были гораздо сложнее. В своем воображении она представляла меня своим ребенком, и крушение иллюзий принесло ненависть, злобу и физичческое насилие.

Конфликт углублялся и становился невыносимым. В конце концов, в 16 лет я покинула дом, ничего не взяв с со­бой, кроме той одежды, которая на мне была.

Был теплый, солнечный день, едва намекавший на то, что наступала осень. Деревья и листва были в легкой дым­ке. Я сидела на скамейке в парке, дышала свежим возду­хом и чувствовала умиротворение от ощущения слияния с природой. Я глубоко погрузилась в свои мысли. Но неожи­данно рядом со мной послышался голос, сказавший: «Вы не возражаете, если я сяду рядом?»

Я посмотрела на изможденное лицо женщины лет 40. Должна признаться, что я не слишком обрадовалась втор­жению в мое одиночество, но тем не менее обменялась с ней обычными любезностями. Внезапно она наклонилась вперед, пристально посмотрела на меня и сказала: «Вы ясновидящая, не так ли?»

Удивленная и даже потрясенная, я уставилась на нее. Яс­новидящая? Мы с отцом не задумывались над этим, мы были такими, какие мы есть, никак этого не называя. То, что мы видели, было естественно. Мы не задумывались над тем, что делаем, и делали все это без принуждения. Такой вопрос мне задавали впервые. «Кто вы? Чем вы занимаетесь?»

Мне сразу же захотелось уйти - я почувствовала угрозу. Но быстро взяла себя в руки, поскольку женщина пристально смотрела на меня и - ждала. Затем, возможно по­чувствовав, что слишком прямо задала вопрос (ведь я была совсем юной), она сказала: «Я живу через дорогу. Возмож­но, вы зайдете на чай? Я угощу вас пирогом».

Казалось, что всю мою жизнь дьявольское искушение появлялось в виде фруктового пирога и чая, ведь несколь­ко раз, когда происходили эти удивительные события, фруктовый пирог оказывался притягательной силой, слов­но наказание за голодную юность.

Чай был превосходным и горячим, а пирог оправдал возлагавшиеся на него надежды. Отдохнув, я хотела побла­годарить и уйти.

«Помоги мне, - вдруг сказала женщина. - Вы это може­те. Я очень обеспокоена и несчастна».

Ее слова достигли моего сознания, и, несмотря на ин­стинктивное сопротивление, к собственному удивлению, я услышала, как мой голос произносит слова, которые я и не думала говорить: «То, что вы делаете, неправильно. У вас связь с молодым человеком, имеющим отношение к вашей семье. Ничего хорошего из этого не выйдет».

Только я произнесла эти слова, как сразу пожалела. Что заставило меня произнести их? Глаза женщины зату­манились.

«Вы правы, - сказала она. - У моего сына