И тот, на чьем знамени знак обезьяний[47],
Узрев кауравов на поприще брани, –
Пред тем, как посыплются стрелы в окружье. –
«О Кришна, – промолвил, вздымая оружье, –
Меж вражеских ратей, как раз посредине,
Мою задержи колесницу ты ныне,
Чтоб воинов мог разглядеть я порядки,
С которыми биться мне надобно в схватке,
Кого здесь собрал, ради битвы неправой,
Царя Дхритараштры потомок лукавый».
И Кришна, услышав от Арджуны слово, –
Меж войск, озиравших друг друга сурово,
Огромную остановил колесницу
Пред всеми, кто сталью одел поясницу,
Пред Бхишмой и Дроной, – и молвил: «Кудрявый[48],
Теперь посмотри, каковы кауравы».
Предстали пред Арджуной деды и внуки,
Отцов и сынов увидал сильнорукий,
И братьев, и родичей, близких по крови, –
Каленые стрелы у всех наготове!
Враждой сотоварищей прежних расстроен,
Высокую жалость почувствовал воин.
«О Кришна, – сказал, – где закон человечий?
При виде родных, что сошлись ради сечи,
Я чувствую – мышцы мои ослабели,
Во рту пересохло и дрожь в моем теле,
Мутится мой разум, и кровь стынет в жилах,
И лук я удерживать больше не в силах.
Зловещие знаменья вижу повсюду.
Зачем убивать я сородичей буду?
Мне царства, победы и счастья не надо:
К чему мне, о Пастырь[49], сей жизни услада?
Те, ради кого нам победа желанна,
Пришли как воители вражьего стана.
Наставники, прадеды, деды и внуки,
Отцы и сыны напрягли свои луки,
Зятья и племянники, дяди и братья, –
Но их не хочу, не могу убивать я!
Пусть лучше я сам лягу мертвым на поле:
За власть над мирами тремя[50], а тем боле
За блага земные, – ничтожную прибыль! –
Нести не хочу я сородичам гибель.
В убийстве сынов Дхритараштры[51]какая
Нам радость? Мы грех совершим, убивая!
Ужели мы смерть принесем этим людям?
Счастливыми, близких убив, мы не будем!
Хотя кауравы, полны вероломства,
Не видят греха в истребленье потомства,[52]
Но мы-то, понявшие ужас злодейства,
Ужели погубим родные семейства?
С погибелью рода закон гибнет вместе,
Где гибнет закон, там и рода бесчестье.
Там жены развратны, где род обесчещен,
А там и смешение каст[53]из-за женщин!
А там, где смешение каст, – из-за скверны
Мучения грешников будут безмерны:
И род, и злодеи, что род погубили,
И предки, о коих потомки забыли,
Лишив прародителей жертвенной пищи[54], –
Все вместе окажутся в адском жилище!
А касты смесятся, – умрет все живое,
Разрушатся все родовые устои,
А люди, забыв родовые законы,
Низринутся в ад: вот закон непреклонный!
Замыслили мы ради царства и власти
Родных уничтожить… О, грех, о, несчастье!
О, пусть без оружья, без всякой защиты,
Я лягу, потомками Куру убитый!»
Так Арджуна молвил на битвенном поле,
На дно колесницы поник, полон боли,
И, лик закрывая, слезами облитый,
Он выронил стрелы и лук знаменитый[55].
Познавший высокую боль состраданья,
От Кришны услышал он речь назиданья:
«Как можно пред битвою битвы страшиться?
Смятенье твое недостойно арийца,[56]
Оно не дарует на поприще брани
Небесного блага и славных деяний.
Отвергни, о Арджуна, страх и бессилье,
Восстань, чтоб врагов твои стрелы разили!»
Тот молвил: «Но как, со стрелой оперенной,
Мне с Бхишмой сражаться, с наставником Дроной?
Чем их убивать, – столь великих деяньем,
Не лучше ль в безвестности жить подаяньем?
Убив наших близких, мы станем ли чище?
О нет, мы вкусим окровавленной пищи!
Еще мы не знаем, что лучше в сраженье:
Врагов победить иль познать пораженье?
Мы жизнью своей наслаждаться не сможем,
Когда Дхритараштры сынов уничтожим.
Я – твой ученик. Ты учил меня долго,
Но в суть не проник я Закона и Долга[57].
Поэтому я вопрошаю, могучий,
Ты должен мне ясно ответить: что лучше?
Мне счастья не даст, – ибо сломлен скорбями, –
Над смертными власть или власть над богами,
И вот почему я сражаться не стану!»
Сказал – и замолк, в сердце чувствуя рану.
А Кришна, с улыбкой загадочной глянув,
Ответил тому, кто скорбел меж двух станов:
«Мудрец, исходя из законов всеобщих,
Не должен жалеть ни живых, ни усопших.
Мы были всегда[58]– я и ты, и, всем людям
Подобно, вовеки и впредь мы пребудем.
Как в теле, что нам в сей юдоли досталось,
Сменяются детство, и зрелость, и старость, –
Сменяются наши тела, и смущенья
Не ведает мудрый в ином воплощенье.
Есть в чувствах телесных и радость и горе[59];
Есть холод и жар; но пройдут они вскоре;
Мгновенны они… О, не будь с ними связан,
О Арджуна, ты обуздать их обязан!
Лишь тот, ставший мудрым, бессмертья достоин,
Кто стоек в несчастье, кто в счастье спокоен.
Скажи, – где начала и где основанья
Несуществованья и существованья?[60]
Лишь тот, кому правды открылась основа,
Увидел границу того и другого.
Где есть бесконечное, нет прекращенья,
Не знает извечное уничтоженья.
Тела преходящи; мертва их отдельность;
Лишь вечного Духа жива беспредельность.
Не плачь же о тех, кто слезы недостоин,
И если ты воин, – сражайся, как воин!
Кто думает, будто бы он есть убийца,
И тот, кто в бою быть убитым боится, –
Равно неразумны: равно не бывают
И тот, кто убил, и кого убивают.[61]
Для Духа нет смерти, как нет и рожденья,
И нет сновиденья, и нет пробужденья.
Извечный, – к извечной стремится он цели;
Пусть тело мертво, – он живет в мертвом теле.
Кто понял, что Дух вечно был, вечно будет, –
Тот сам не убьет и убить не принудит.
Смотри: обветшавшее платье мы сбросим,
А после – другое наденем и носим.
Так Дух, обветшавшее тело отринув,
В другом воплощается, старое скинув.
В огне не горит он и в море не тонет,
Не гибнет от стрел и от боли не стонет.
Он – неопалимый, и неуязвимый,
И неувлажняемый, неиссушимый.
Он – всепроникающий и вездесущий,
Недвижный, устойчивый, вечно живущий.
А если он есть, – и незрим и неявлен[62], –
Зачем же страдаешь ты, скорбью подавлен?
Но, если бы даже ты жил с убежденьем,
Что Дух подлежит и смертям и рожденьям, –
Тебе и тогда горевать не годится:
Рожденный умрет, а мертвец возродится.
И должен ли ты предаваться печали,
Поняв, что неявлены твари вначале,
Становятся явленными в середине,
Неявленность вновь обретя при кончине?[63]
Кто Духа не видел, подумает: чудо!
И тот, кто увидел, подумает: чудо!
А третий о нем с изумленьем внимает,
Но даже внимающий – не понимает!
Всегда он бессмертен, в любом воплощенье, –
Так может ли смерть принести огорченье?
Исполни свой долг, назиданье усвоя:
Воитель рожден ради правого боя.
Воитель в сраженье вступает, считая,
Что это – ворота отверстые рая,
А если от битвы откажешься правой,
Ты, грешный, расстанешься с честью и славой.
Ты будешь позором покрыт, а бесчестье
Для воина горше, чем гибель в безвестье.
Отважные скажут: «Он струсил в сраженье».
Презренье придет, и уйдет уваженье.
Издевку и брань ты услышишь к тому же
От недругов злобных; что может быть хуже!
Убитый, – достигнешь небесного сада.
Живой, – на земле насладишься, как надо.[64]
Поэтому, Арджуна, встань, и решенье
Прими, и вступи, многомощный, в сраженье!
Признав, что удача подобна потере,
Что горе и счастье равны в полной мере,
Признав, что победе равно пораженье, –
В сраженье вступи, чтоб не впасть в прегрешенье!
Услышал ты доводов разума много:
Внемли же, чему учит светлая йога.[65]
К законам ее приобщиться готовый,
Возмездия – кармы – разрушишь оковы.[66]
На этом пути все усилья успешны, –
Утешны они, потому что безгрешны,
И смерть не страшна, если даже досталась
Тебе этой благости самая малость.[67]
На этом пути разум целен и прочен,
У прочих – безволен, расплывчат, неточен.[68]
Начетчики, веды читая бесстрастно,
Болтают цветисто: «Лишь небо прекрасно!
Исполните все предписанья, обряды –
Достигнете власти и райской отрады!»
Но разум, что к власти исполнен пристрастья,
Не знает сама́дхи[69]– восторга и счастья!
Относятся веды к трем гунам – к трем свойствам
Природы со всем ее бренным устройством.[70]
Отвергни три гуны, стань вольным и цельным!
Избавясь от двойственности, с Беспредельным
Сольешься и собственности не захочешь,
Себя, Вечной Сущности предан, упрочишь.
Нам веды нужны лишь как воды колодца:[71]
Чрез их глубину Вечный Дух познается!
Итак, не плодов ты желай, а деянья,
А ради плодов прекрати ты старанья.
К плодам не стремись, не нужна их услада,
Однако бездействовать тоже не надо.
Несчастье и счастье – земные тревоги –
Забудь; пребывай в равновесии – в йоге.
Пред йогой ничто все дела, ибо ложны,[72]
А люди, что жаждут удачи, – ничтожны.
Грехи и заслуги отвергни ты разом:
Кто к йоге пришел, тот постиг Высший Разум.
Отвергнув плоды, сбросив путы рожденья,
Достигнешь Бесстрастья и Освобожденья.
Когда к заблужденьям не будешь причастен,
Ты станешь, от них отрешенный, бесстрастен
К тому, что услышишь, к тому, что услышал[73]:
Из дебрей ты шел и к простору ты вышел.
Как только твой разум отвергнет писанье,
Ты к йоге придешь, утвердясь в Созерцанье».[74]
Сын Кунти спросил: «Есть ли признак, примета
У тех, кто достиг Созерцанья и Света?
Какие поступки, слова и дороги
У мудрого, светлой достигшего йоги?»
Ответствовал Кришна, мудрец богородный:
«Когда человек, от желаний свободный,
Привержен лишь радости, в нем заключенной, –
Тогда он святой, от всего отрешенный.
Кто в счастье спокоен и стоек в несчастье,
Не ведает гнева, и страха, и страсти,
И не ненавидит, и не вожделеет, –
Тот к йоге всей сутью своей тяготеет.
И если, как лапы свои черепаха,
Вбирает он чувства свои, чтоб от праха
Отвлечь их, – от вкуса к бездушным предметам, –
Его ты узнаешь по этим приметам.
Предметы уходят, предел им назначен,[75]
Но вкус к ним еще мудрецом не утрачен:
Он вкус к наслажденьям в себе уничтожит,
Как только увидеть он Высшее сможет.
Ведь даже идущий путем наилучшим
Порой подчиняется чувствам кипучим,
Но, их обуздав, он придет к Высшей Цели
И станет свободным, – безвольный доселе.
Где чувства господствуют – там вожделенье,
А где вожделенье – там гнев, ослепленье,
А где ослепленье – ума угасанье,
Где ум угасает – там гибнет познанье,
Где гибнет познанье, – да ведает всякий, –
Там гибнет дитя человечье во мраке!
А тот, кто добился над чувствами власти,
Попрал отвращенье, не знает пристрастий,
Кто их навсегда подчинил своей воле, –
Достиг просветленья, избавясь от боли,
И сердце с тех пор у него беспорочно,
И разум его утверждается прочно.
Вне йоги к разумным себя не причисли:
Вне ясности нет созидающей мысли;[76]
Вне творческой мысли нет мира, покоя,
А где вне покоя и счастье людское?
То сердце, что радостей алчет и просит,
У слабого духом сознанье уносит,
Как ветер стремительно и невозбранно
Уносит корабль по волнам океана.
Так знай же, могучий на битвенном поле[77]:
Там – разум и мудрость, где чувства – в неволе.
Все то, что для всех – сновиденье, есть бденье
Того, кто свое пересилил хотенье,
А бденье всего, что познало рожденье,
Для истинно мудрого есть сновиденье.[78]
Как воды текут в океан полноводный[79]–
Вот так для желаний есть доступ свободный
К душе мудреца; он пребудет в нирване,
Но только не тот, кто исполнен желаний!
Свободный от самости, верной тропою
Придет он, поправ вожделенье, к покою.[80]
Ты Высшего Духа постиг состоянье?
С ним слитый, отвергнешь дурное деянье.
Пусть даже к нему ты придешь при кончине, –
Поймешь, что в нирване пребудешь отныне![81]»
Сын Кунти сказал: «Если, мне в назиданье,
Превыше деянья ты ставишь познанье,
Тогда почему, разуменьем богатый,
На страшное дело толкаешь меня ты?
Сознанье мутишь мне двусмысленной речью.
Ответствуй мне ясно: где благо я встречу?»
И Кришна сказал: «Для стремящихся к йоге
Я прежде уже указал две дороги:
Для жаждущих с Сущностью Вечной слиянья
Есть йога познанья и йога деянья.
В бездействии мы не обрящем блаженства[82];
Кто дела не начал, тот чужд совершенства.
Однако без действий никто не пребудет:
Ты хочешь того иль не хочешь – принудит
Природа тебя: нет иного удела,
И, ей повинуясь, ты делаешь дело.
Кто, чувства поправ, вое же помнит в печали
Предметы, что чувства его услаждали[83], –
Тот, связанный, следует ложной дорогой;
А тот, о сын Кунти, кто, волею строгой
Все чувства поправ, йогу действия начал, –
На правой дороге себя обозначил.
Поэтому действуй; бездействию дело
Всегда предпочти; отправления тела –
И то без усилий свершить невозможно:
Деянье – надежно, бездействие – ложно.
Оковы для мира, – бездушны и мертвы
Дела, что свершаются не ради жертвы.[84]
О Арджуна, действуй, но действуй свободный!
Поведал нам Брахма, творец первородный,
Людей вместе с жертвой создав: «Размножайтесь
И, жертвуя, жертвой своей насыщайтесь:
Себя ублажайте, богов ублажая,
И будет от жертвы вам польза большая.
Приняв эти жертвы в небесном чертоге,
За них наградят вас довольные боги, –
Иначе предстанут пред вами ворами,
Когда на дары не ответят дарами!»
Остатками жертвы питаясь, мы чище
От этой становимся праведной пищи,
А люди, которые жертв не свершают,
Все сами съедая, – греховность вкушают.
От пищи возникли все твари живые,
А создали пищу струи дождевые,
От жертвы – дождя происходит рожденье,
А жертва – есть действия произведенье,
А дело – от Брахмы, а Брахма – Всесущий,
А значит, он в жертве, нам благо несущей.
Кто этому круговращенью враждебен –
Игралище чувств, – и кому он потребен?
Но тот, кого А́тман насытил всецело,
Кто в Атмане счастлив[85], – свободен от дела.
В сей бренной юдоли не видит он цели
В несделанном деле и в сделанном деле,
Он самопознания выбрал дороги,
В ничьей на земле не нуждаясь подмоге.
Итак, делай то, что ты делать обязан.
Блажен, кто, творя, ни к чему не привязан.
Тем Джа́нака[86]славен и люди другие,
Что мудро дела совершали благие.
И ты, целокупности мира во имя,
Трудись, делай благо трудами своими.
Кто лучше других, – тот учитель по праву,
Он всех своему подчиняет уставу.[87]
Постиг я три мира, свершил все свершенья,
Но действия не прекращаю движенья.
А если б не действовал я, то в безделье
Все люди бы жить, как и я, захотели,
Исчезли б миры, если б дел я не множил,
Все касты смешав, я б людей уничтожил.
Как действуют в путах деяний невежды, –
Пусть так же и мудрый, исполнен надежды,
К делам не привязан, с душой вдохновенной,
Деянья свершает для блага вселенной.
Кто черпает мудрость в познанье высоком,
Незнающих пусть не смутит ненароком:
Они, оставаясь в своем заблужденье,
В деяньях пускай обретут наслажденье.
Природы-Праматери вечная сила, –
Всё делают гуны; кого ж ослепила
Гордыня, – решают: «Мы делаем сами».
Но тот, кто взирает познанья глазами,
Поймет, что единая сущность – основа
И чувств и предметов, что снова и снова
Три гуны вращаются в гунах природы,[88] –
И, к ним не привязан, достигнет свободы.
Но кто совершенным познаньем владеет, –
Познавшего несовершенно не смеет
Смущать, ибо что разумеет незрячий?
А ты, о воюющий, действуй иначе.
От самости, от вожделенья избавлен,
Ты каждым поступком ко мне будь направлен,
Будь Высшему Атману предан глубоко,
Сражайся – и ты не услышишь упрека!
Разумный, ученье мое постигая
И веря, что эта стезя есть благая,
Без ропота действуя долгие годы,
Одним лишь деяньем достигнет свободы.
А тот, кто мое отвергает ученье,
Кто ропщет, к предметам питая влеченье, –
Погибнет, безумный, познанья лишенный!
Ты понял ли, Арджуна, эти законы?
Природе вовек все живое подвластно,
И даже мудрец поступает согласно
Природе своей, – так к чему противленье?
И чувств отвращенье, и чувств вожделенье –
В предметах телесных; и то и другое –
Враги; отврати их владычество злое!
Исполнить, – пусть плохо, – свой долг самолично,
Важней, чем исполнить чужой сверхотлично.
Погибнуть, свой долг исполняя, – прекрасно,
А долгу чужому служенье – опасно![89]»
Спросил его Арджуна: «Кто же от века,
Скажи, побуждает на грех человека, –
К тому же силком, вопреки его воле?»
И Кришна, причастный божественной доле,
Ответил: «То – страсть, что возникла из скверны,
То – гнев пожирающий, неимоверный.
Как зеркало – мутью, огонь – темным дымом,
Как пленкой – зародыш, так ненасытимым
Желанием все мирозданье одето:
Желание – недруг познанья и света.
Враг мудрости – мудрость ввергает в пыланье
То алчное пламя в обличье желанья!
В рассудке и в чувствах оно пребывает,
Людей, ненасытное, с толку сбивает.
А ты, обуздав свои чувства сначала,
Врага порази, чья утроба взалкала, –
Прозренье и знанье пожрать захотела![90]
Считают, что чувства важнее, чем тело,
Познанье важнее всех чувств, но сознанье
Превыше познанья в моем пониманье.
А выше сознания – Он, Безграничный.[91]
Себя утверди в его сути Сверхличной,
Врага уничтожь, – да обрящет кончину
Противник, надевший желанья личину!»
Сын Кунти спросил: «Что же выше ты ставишь?
Смотри: отрешенье от действий ты славишь,
Но хвалишь, о мудрый, и действия йогу.
Что лучше? Развей мою, Кришна, тревогу».
Ответствовал Арджуне праведник строгий:
«К высокому благу ведут обе йоги,
Но йоги деянья важнее значенье:
Она превосходит от дел отреченье.
Тот стал Отрешенным, кто, делая дело,
И зло обуздал, и желания тела.[92]
«Две йоги различны», – глупец поучает, –
Но знай, что, достигший одной, получает
Обеих плоды, ибо слиты даянья
И йоги познанья, и йоги деянья.
Без йоги достичь отрешенья труднее,[93]
И праведник, преданный йоге, скорее
С Великим и Сущим достигнет слиянья:
Себя победив и отринув желанья,
Сольется он с духом существ, с Вечным Светом,
И, действуя, не загрязнится при этом.
Кто, истину зная, добро насаждает, –
«Не делаю я ничего, – рассуждает, –
Касаясь, вкушая, внимая, взирая,
Дыша, говоря, выделяя, вбирая».
Встает ли с восходом, ко сну ли отходит, –
Он, праведный, ведает, что происходит:
«То чувств и предметов телесных общенье,
А я не участвую в этом вращенье».[94]
Кто, действуя, с Духом Всесущим сольется,
Того вековечное зло не коснется, –
Не так ли, скатившись, от пыли очистив,
Вода не касается лотоса листьев?
Свободный, с предметами чуждый общенья,
Во имя благого самоочищенья,
Лишь разумом, чувствами, сердцем и телом
Пусть действует, дело избравший уделом.[95]
Отвергший плоды обретает отраду,
Кто жаждет плодов, попадает в засаду.
Счастливец в покое живет благодатном,
Не действуя в городе девятивратном.[96]
Не делает Бог – властелин совершенный –
Ни делателей, ни деяний вселенной,
Дела с их плодами творец не связует, –
Природа сама по себе существует.[97]
Ни зло, ни добро не приемлет Всевластный.
Окутало мудрость, как мглою ненастной,
Неведенье, распространив ослепленье.
Но те, кому Бог даровал просветленье,
Разрушили знанием это незнанье,
И Высший, как солнце, явил им сиянье.
Постигнув его и себя в Нём, Высоком,
Ушли они, выиграв битву с пороком.[98]
В слоне и в корове, в жреце и в собаке,
И в том, кто собак поедает во мраке,
И в том, что дряхлеет и что созревает, –
Единую сущность мудрец прозревает.
Чей разум всегда в равновесье, в покое, –
Сей мир победил, победил все земное,
И не умирая, и не возрождаясь,
Пребудет он, в духе святом утверждаясь,
Не станет, достигнув покоя, бесстрастья,
От счастья смеяться, страдать от несчастья.
Он Высшего Духа постигнет главенство,
И, преданный Духу, вкусит он блаженство, –
Затем, что предметов телесных касанье
Не даст наслажденья, а только терзанье:
Они преходящи, в них – бедствия лоно,
Безгрешный отверг их душой просветленной.
Лишь тот, кто, еще не дождавшись кончины,
Равно и отрады презрел и кручины,
Свой гнев пересилил и чувств самовластье, –
Обрел настоящее, прочное счастье!
Кто светится внутренним счастьем, – не внешним! –
Тот с Высшим и в мире сливается здешнем.
Подвижник, живя ради блага людского,
Избавясь от двойственности и сурово
Свой гнев обуздав, уничтожив обманы,
Грехи, заблужденья, – достигнет нирваны:
Мудрец, от земных отрешенный желаний
И с Атманом слитый, – приходит к нирване.
Отринув предметы, презрев суесловье,
Направив свой взор напряженный в межбровье,
В ноздрях уравняв с выдыханьем дыханье,[99]
Стремлений и чувств погасив полыханье,
Избавясь от страха, – мудрец безупречный
Приходит к свободе и высшей и вечной.
Познавши меня, всех миров господина[100], –
Того, кто есть подвига первопричина,
Кто жертвы вкушает, любя все живое, –
Мне предан, подвижник пребудет в покое!»
И Арджуна молвил: «Светла твоя милость, –
Исчезла незрячесть; душа озарилась;
Я стоек; не знаю сомненья былого;
Твое, о наставник, исполню я слово!»
На рассвете враждующие войска вступили в битву. Бхимасена напал на кауравов – сыновей царя Дхритараштры. Ему на помощь поспешили близнецы На́кула и Сахаде́ва, и сыновья Драупади, и предводитель войска Дхриштадьюмна. Царь кауравов Дуръйодхана и его братья оказались достойными противниками пандавов. Арджуна вступил в упорный поединок с Бхишмой, Юдхиштхира – с Шальей, Шикхандин – с Ашваттхаманом. Погибли в битве сыновья Вираты, царя матсьев, – Уттара и Швета. Пандавы потеряли в первый день сражения сотни тысяч воинов. Кауравы, имея численное превосходство, стали теснить пандавов. Могучий Бхишма, дед кауравов и пандавов, истреблял войско Юдхиштхиры.
[Смерть Бхишмы]
Та же книга, главы 107, 114, 119.
[Рассказ возничего Санджайи слепому царю Дхритараштре]
[Бхишма открывает тайну своей смерти]
Санджайя сказал[101]: «И как только стемнело,
И поле сражения скрылось всецело,
Увидел Юдхиштхира сумрак беззвездный,
Увидел, что Бхишма преследует грозный
Владельцев его колесниц средь потемок,
Увидел, о Бхараты славный потомок,
Что войско, оружие бросив, не бьется,
А в страхе бежит от того полководца,
Что со́макам трепет внушил грознолицый:
Они повернули свои колесницы.
Подумав, Юдхиштхира принял решенье:
«Отступим, в бою потерпев пораженье».
И в этот же час, о властитель державы,
Войска отвели и твои кауравы,
И воины стали на отдых желанный,
Чтоб зажили за ночь тяжелые раны.
Пандавы не спали: в душе у них смута,
Измучил их Бхишма, воюющий люто,
А Бхишму, дивясь его доблестной силе,
Твои сыновья в это время почтили.
Так было, – и тьма наступила ночная,
Рассудок всех тварей земных затемняя.
Пред ликом той тьмы, ненавистницы света,
Пандавы с друзьями сошлись для совета.