Но теперь она решилась. Играющая на полу Кейт была вполне счастлива. А вот наблюдающая за ней мать явно испытывала угрызения совести. Это было неправильно, нелогично.
— Есть другой подход, — неожиданно услышала свой голос Анна. — Не нужно стараться следовать правилам и инструкциям. Нужно просто уважать ребенка. И прислушиваться к собственным инстинктам.
Инстинкты. Слово казалось таким примитивным и неуместным…
Но Сара посмотрела на Анну, приоткрыв рот, — она явно заинтересовалась.
— Ты хочешь сказать, — медленно произнесла она, — что нужно делать только то, что, как ты… чувствуешь… правильно? — Ее голос был чуть громче шепота: сама мысль о чем-то подобном казалась кощунственной.
— Да, — кивнула Анна, сдвинув брови, чтобы это прозвучало убедительно. — Я прочитала об этом в одной книге. Там говорилось, что матери не должны переживать по поводу того, что поступают неправильно. Им необходимо расслабиться и наслаждаться общением с младенцем. Делать то, что им хочется.
Сара сидела, не шевелясь, склонив голову набок, словно все еще внимательно слушая. Анна понимала, что она позволяет словам проникать в свое сознание, заставляя себя принять их. В том, что ей этого хотелось, сомнений не возникало. Но сначала ей придется убрать немало барьеров. Она виновато посмотрела на полку, где лежала книга сестры Барбары, — возле сборника изречений из Библии и позолоченной коробки с Библией для изучающих ее.
Тем временем Кейт надоело возиться с ногами, и она сунула в рот большой палец руки, закрыла глаза и заснула, и ее абсолютно устраивал ковер в качестве кровати, а звук женских голосов, которые напоминали ветер, шепчущий в кронах деревьев, действовал умиротворяюще.
После этой беседы Сара оставила попытки заставлять Кейт соблюдать жесткий график. Она кормила дочь, когда та казалась ей голодной, и позволяла ей спать, когда та уставала, не относя ее в кроватку. Почти сразу же жить в доме стало намного легче, и вскоре Кейт уже была всеобщей любимицей и центром внимания в доме миссии в Лангали.
Однако кое-какие правила остались. Когда Сара достаточно окрепла, она снова стала вести «материнский клуб» и часто брала Кейт с собой на занятия, где кормила ее грудью в присутствии африканок, подавая им пример. Но, прежде чем расстегнуть блузку, Сара всегда проверяла, нет ли поблизости мужчин, не могут ли они увидеть ее. И в доме миссии она всегда кормила ребенка в своей спальне. Однажды она попросила Анну посидеть с ней, пока она будет кормить малышку, составить ей компанию.
— Почему бы не покормить ее здесь? — удивилась Анна. — Вас никто не потревожит.
— Меня не это беспокоит, — объяснила ей Сара, идя в спальню впереди Анны. — Просто здесь может внезапно появиться кто угодно. Тефа постоянно забегает сюда. Иногда заходит Стенли — когда ему нужен Майкл. А торговец яйцами просто появляется в окне без предупреждения и гремит жестянкой для денег.
Анна никак не могла понять к чему она клонит
Сара покраснела.
— Не следует забывать, — сказала она, — что африканские мужчины — все равно мужчины.
Анна нахмурилась.
— И все же я не понимаю…
— Возможно, тебе будет трудно в это поверить, — продолжала Сара, — но мне рассказывали, что некоторые жены миссионеров преднамеренно дразнят прислугу мужского пола. Они приказывают подать завтрак в спальню, причем не набрасывают ничего на легкомысленные ночные рубашки! — Сара говорила приглушенным тоном. — А кое-кто даже просит боев помочь им вымыть волосы!
Во время этого монолога Анна внимательно наблюдала за Сарой. Прикладывая младенца к полной груди, она наклонила свою темноволосую голову. Кожа ее лица была обычного бледно-кремового цвета, щеки — нежно-розового, а губы — кораллового. Она выглядела, словно статуэтка мадонны из тонкого фарфора. Анна не могла сдержать улыбки при мысли о том, что подруга может вызывать у кого-то похоть, желание обладать ею. Это казалось смехотворным. Сара подняла глаза и, увидев выражение лица Анны, снова залилась румянцем, теперь более глубокого оттенка.
— Я знаю, тебе это кажется глупостью, — обиженно сказала она, но затем уголки ее рта тронула улыбка.
Анна засмеялась. Сара поколебалась секунду и присоединилась к ней. Они смеялись вместе, долго и громко. Кейт оставила сосок и удивленно смотрела на них.
За дверью раздались шаги, и в комнату вошел Майкл.
— Что вас так насмешило? — спросил он, подходя к шкафу, чтобы взять чистую рубашку, но замер на полпути, заметив обнаженную грудь Сары. Он широко раскрыл глаза от удивления, словно на минутку забыл, что у него родился ребенок, которого нужно кормить грудью, и, войдя в комнату, обнаружил, что его жена зачем-то разделась.
— Да так, пустяки, — ответила Сара, сдерживая смех.
Анна наклонила голову так, чтобы волны рыжих волос закрывали лицо. Когда она подняла голову, Майкл уже ушел. Встретившись взглядом с Сарой, она захихикала. Это была реакция глупой школьницы на шутку, в которой не было ничего смешного, но обе женщины не могли сдержаться. Они продолжали смеяться, пока слезы не потекли у них по щекам. Наконец Кейт вынудила их остановиться: решив, что все хорошо в меру, она открыла крошечные вишневые губки и яростно завопила.
В комнату торопливо вошла Ордена.
— Что случилось? — укоризненно заговорила она. — Что вы опять с ней делаете? — Она нахмурилась, забрала Кейт у Сары и прижала малышку к своему пухлому плечу. — Я-то думала, эти белые женщина исправились, — сказала она, якобы разговаривая с ребенком, но достаточно громко, чтобы ее услышали Сара и Анна. — Они ведь собирались позволить тебе жить счастливо, как живут африканские дети. — Ордена сердито посмотрела на Сару. — Не возвращайтесь на старую тропу, — посоветовала она, употребив выражение, часто используемое евангелистами, и недобро прищурилась. — Это грех.
Ордена унесла ребенка, оставив двух белых женщин одних. Насмеявшись вдоволь, теперь они хотели посидеть в тишине.
Анна умиротворенно переводила взгляд с одного предмета уже знакомой обстановки на другой. Она посмотрела на туалетный столик, где рядом стояли тальк с запахом лаванды и крем для лица, затем — на платяной шкаф, где в ряд висели отутюженные рубашки Майкла — солдаты с деревянными плечами без тел. Заметила несколько пар обуви, выстроившихся в одну линию под кроватью. Замерла, заметив пятно в форме слезы на коврике в ногax кровати, и поняла, что это следы крови — крови Сары, оставшиеся с той ночи, когда она чуть не умерла прямо здесь, в этой комнате. Проследив за взглядом Анны, Сара тоже заметила пятно. Она подняла голову, ища взглядом глаза Анны. Обе женщины молчали. Им не было нужды говорить: каждая знала, о чем думает другая, — что многое изменилось с того времени, когда пролилась эта кровь. Все произошло именно так, как и предвидела Анна, стоя возле Сары в операционной. Рождение Кейт неразрывно связало их.
Анна, не вставая с места, посмотрела в окно — туда, где виднелись эвкалипты сестры Барбары. Она улыбнулась, вспомнив, как вид растущих на станции австралийских деревьев когда-то заставил ее осознать, насколько далеко от дома она забралась. «И это тоже изменилось», — сказала она себе. Теперь она чувствовала, что обрела здесь свой дом. Что ее любят и принимают. Что она счастлива.
На обеденном столе стояла открытая картонная коробка. Ее бока были заляпаны грязью, края крышки погнулись, уголки смялись. На крышке чудом сохранились остатки наклейки, так что все еще можно было прочитать слова, написанные крупным красивым почерком:
«Подарок от вспомогательной миссии Восточной Африки.
Доктору и миссис Керрингтон.
Станция Лангали.
Через штаб миссии.
Додома».
Додома.
Анна смотрела на название города, где ей когда-то так хотелось жить и работать. «Как правильно я поступила, — подумала Анна, — доверившись выбору епископа. Доверившись Богу».
— Пожалуйста, распакуй ее, — крикнула ей Сара с другого конца комнаты. — А потом мы выберем, что понравится. — Голос ее звучал взволнованно, выдавая почти детское нетерпение.
Анна сунула руку в коробку и достала оттуда несколько банок и пакетов. Она выстроила их в ряд, называя каждый предмет, прежде чем поставить его на стол.
— Коктейль из креветок. Желе с ароматом портвейна. Консервированная говядина. Засахаренный миндаль. Сардины в томатном соусе. Тунец. — У нее потекли слюнки, как только она вспомнила уже почти позабытые запахи. — Сухое печенье. Фруктовый пирог. Ветчинный паштет с пряностями.
— А вишен нет? — спросила Сара.
Она как раз замешивала тесто на пирог. Тефа внимательно наблюдал за ее действиями, словно из того, как она двигала ложкой, можно было выудить какой-то секрет. Черная как ночь кожа его рук была присыпана белой мукой.
— Кажется нет. — Анна пошарила в коробке и вытащила несколько мужских трусов и связку наполовину использованных цветных карандашей. Но затем ее пальцы нащупали что-то еще. Что-то твердое, но сломанное, в упаковке. Она достала раздавленное пасхальное яйцо: кусочки темного шоколада, покрытого белесыми пятнами от старости, прорвали золотую фольгу.
— Но зато я нашла пасхальное яйцо! — объявила она.
— И правда, — откликнулась Сара. — Мы не съели такое на Пасху. Я тогда была беременна и даже смотреть на шоколад не могла.
Передав миску с тестом Тефе, Сара присоединилась к Анне. Разглядывая вытащенные яства, она в задумчивости подперла ладонью щеку.
— Давай начнем с коктейля из креветок, — предложила она. — Потом съедим тунца под сырным соусом вместе с крутым яйцом. Затем уничтожим желе и фруктовый пирог. — Она безрассудно улыбнулась. — Потом паштет из ветчины с приправами, намазав его на крекеры. И пасхальное яйцо с кофе в качестве десерта.
— Что, столько всего? — с сомнением протянула Анна. — Тогда тут мало что останется.
— Майкл сказал, что мы должны как следует отпраздновать, — напомнила ей Сара. — Чтобы показать, что мы поддерживаем последние события. — Она имела в виду праздник по поводу превращения Танганьики — наконец-то! — в независимую республику, свободную от колониальных уз.
— Как бы то ни было, — добавила Сара, — поводов у нас целых два. Отметим заодно и крещение Кейт.
Анна удивленно подняла брови.
— Тебе тогда пришлось оперировать, помнишь? — спросила Сара.
Анна кивнула. День крестин начался хорошо: Кейт походила на миниатюрную невесту в белом платье, которое Сара сшила из старой простыни. Серьезный евангелист-африканец провел службу. Анна была единственной крестной, и он озвучивал ее клятвы не торопясь. Когда настал момент говорить Анне, она возвысила голос так, чтобы все слышали, как она от имени ребенка отрекается от дьявола и подтверждает принадлежность к христианству.
Собирались подавать обед, но не успели открыть банки и накрыть на стол, как Анну и Майкла позвали к ургентному больному. С тех пор прошло несколько недель, но обед в честь крещения так и не устраивали.
— Праздник получится просто шикарным, — бросила Сара через плечо, подхватив банки и унося их в кухню. — Крещение и День независимости, два в одном.
Анна улыбнулась. Вот уже некоторое время она с нетерпением ожидала праздничного обеда, но у нее были на то свои причины. Она подготовила сюрприз для семейства Керрингтонов…
Африканцы тоже готовились к празднику. В отделении для амбулаторных больных было тише, чем обычно, и несколько больных стационара отпросились домой. Миссионеры не возражали: они радовались возможности хоть раз закончить работу вовремя.
В небе постепенно гасли последние отблески солнечного света, когда трое белых сели за стол. В доме было необычайно тихо: Кейт крепко спала в колыбельке, а в кухне никого не было: вся прислуга ушла домой пораньше.
Сара зажгла свечи — не обычные, который они использовали, когда ломался генератор, а изящно-тонкие, сделанные из темно-красного воска. Анна налила сок манго в стаканы для воды и поставила их у каждой тарелки. Затем женщины замерли, ожидая, когда Майкл прочтет молитву.
Вместо того чтобы просто высказать благодарность за дарованную пищу, он попросил у Бога благословения новой стране и чтобы независимость не нарушила мир в Танганьике. В его голосе звучали скорбные нотки, и когда он поднял голову, на мгновение за столом воцарилась тишина, приглушив праздничную атмосферу. Затем Сара подняла стакан, желая произнести тост.
— За будущее, — провозгласила она. — За Республику Танганьика. И за нас.
Когда все трое чокнулись, ощущение праздника вернулось. Они начали есть, накалывая креветки десертными вилками и закрывали глаза от удовольствия, наслаждаясь деликатесами. Сара объяснила Майклу, что они празднуют также крещение Кейт — тот день, когда Анна официально стала членом их семьи. Крестной матерью Кейт.
Пришло время сообщить свою новость, решила Анна. Она положила вилку и подняла голову.
— Я хочу сделать вам подарок, — объявила она. — Подарок в честь крещения. Для всех вас. — Сунув руку в карман, она извлекла оттуда фотографию и положила ее на стол, на самое видное место. Это было черно-белое изображение небольшого викторианского дома с террасой, обрамленное ветвями эвкалипта, растущего на переднем плане. Сара и Майкл растерялись.
— Это дом в Мельбурне, — объяснила Анна, — Я дарю его вам.
Повисла тишина — супруги были ошеломлены.
— Моя бабушка купила его для меня много лет назад. Он стоит по соседству с домом семьи Мейсон, где она жила одна, когда состарилась. Она хотела, чтобы я была рядом. — Анна помолчала. Майкл уже отрицательно мотал головой. Сара не сводила с фотографии вытаращенных глаз — в них светились и недоверие, и откровенное желание. — Я знаю, что у вас нет никаких родственников, которые могли бы оставить вам наследство, и вам некуда будет ехать, когда вы отойдете от дел. А теперь у вас есть Кейт, и о ее будущем тоже нужно думать.
— Но как же ты? — спросила Сара. — Это ведь твой дом!
— Это очень щедрое предложение, — вмешался Майкл. — Мысль, конечно, замечательная, но мы не можем принять такой подарок.
Анна проигнорировала его слова и снова обратилась к Саре:
— Когда моя бабушка умерла, она оставила мне большой дом. Та что, как видите, у меня будет где жить. Я хочу, чтобы и у вас было пристанище.
Снова воцарилось молчание.
— Это не прихоть, — решительно и твердо добавила Анна. — Я очень долго раздумывала на данную тему. И… — она подыскивала дополнительный аргумент, — и молилась. Думаю, Бог хочет, чтобы дом стал вашим.
Сара выдохнула с облегчением, ее лицо лучилось радостью. Когда она посмотрела на Анну, та заметила в ее глазах слезы.
— Ты даже не представляешь, что это значит для меня, — с дрожью в голосе произнесла она. — Как нам отблагодарить тебя?
— Я делаю это не только ради вас, — заметила Анна. — У меня есть эгоистические цели. — Майкл посмотрел на нее, слегка приподняв брови. — Когда мы состаримся и выйдем на пенсию, я хочу, чтобы мы были соседями.
Майкл улыбнулся.
— Я не могу представить тебя старой, — сказал он, глядя на рыжие волосы Анны. — Просто не могу.
— Но это произойдет, — настаивала Анна. — Мы будем переговариваться через забор, жаловаться на молодежь. На Кейт и ее друзей…
Сара отодвинула тарелку и, потянувшись через стол, взяла руку Анны в свою. Второй рукой она сжала руку Майкла.
— Я и представить себе не могла, что когда-нибудь буду такой счастливой, — призналась она. — И я хочу, чтобы так было всегда. Чтобы мы всегда были вместе.
Она поочередно встретилась взглядом с Анной и Майклом. Все прекрасно понимали, что желание Сары нереально. Возможно, они и станут соседями — через много лет, в далеком Мельбурне. Но до этого они будут миссионерами. Пешками в епископской шахматной партии. Возможно, им удастся прожить вместе еще несколько лет, но рано или поздно их пути неминуемо разойдутся.
— Мне жаль, что мы не можем пережениться, — внезапно заявила Сара. Через секунду она улыбнулась, давая понять, что пошутила. — Знаете, как это принято у африканцев. Я была бы старшей женой, Анна — второй. Тогда мы были бы обязаны держаться вместе.
Все засмеялись. Принужденно. Ее предложение было слишком нелепым, но все же не совсем несерьезным, поэтому не могло быть какой-либо иной реакции.
Затем они продолжили трапезничать. За едой они почти не разговаривали, если не считать комментариев о том или ином блюде. Сара то и дело косилась на фотографию, все еще лежащую на столе. Анна понимала, что в голове у подруги всплывает множество вопросов. Какой он? Сколько в нем комнат? Есть ли за домом сад?
— Я опишу его вам, — сказала Анна. Она взяла карандаш и бумагу и начала с того, что набросала план дома.
Целый час она рассказывала все, что помнила о нем. Наконец она прервалась, чтобы дать возможность Саре принести десерт. Они как раз разрезали пирог и смеялись, глядя на миску с водянистым красным желе, когда в помещение ворвался какой-то звук. Унылый непрекращающийся бой тамтамов доносился из деревни. Миссионеры переглянулись. Это не был обычный легкий ритм деревенских танцев. Удары были громкими, тяжелыми — это был призыв сразу нескольких барабанов.
Никто не произнес ни слова. Мысли Анны вернулись к разговорам, которые они вели в течение последних недель, — к предположениям о том, какие перемены принесет независимость. Майкл когда-то заметил, что африканцы, с которыми он общался, похоже, весьма смутно представляют, в чем суть этого великого события. Они сказали ему, что в деревне разучивают песни к празднику, что в основном это христианские гимны, или рождественские куплеты, или старые обрядовые песни. Никто не сочинял новых песен, хотя они необходимы в такое время — чтобы люди осознали, что происходит. Пока же они довольствовались одним-единственным словом, которое повторяли снова и снова.
Uburu! Uburu!
Свобода! Свобода!
Барабанный бой становился все громче, удары — более частыми. Под аккомпанемент барабанов зазвучала песня. Слов разобрать было нельзя, но в ней чувствовалось что-то дикое, даже угрожающее, — в тоне, темпе и безумном смехе, который то и дело перекрывал пение.
— Они ведь не пили, правда? — спросила Сара, первой озвучив свою тревогу.
— Нет, нет, — успокоил ее Майкл. — Церковные старосты ни за что бы этого не допустили.
Он передал по кругу миску с желе, но ни Сара, ни Анна не стали его брать.
— Давайте запрем двери, — предложила Сара.
Майкл покачал головой.
— Я не думаю, что это необходимо, — сказал он. — Это ведь Танганьика. Не Конго.
Конго. Страшное слово повисло в воздухе, Не было необходимости напоминать о массовых убийствах белых, совершенных конголезцами после объявления независимости: воспоминание о том кошмаре повисло между ними, плотное, почти осязаемое.
Они вышли из-за стола, почти не притронувшись к десерту. Майкл предложил послушать музыку. Пока он выбирал пластинку, Сара пошла в спальню, чтобы взять Кейт из колыбельки.
— Я услышала ее плач, — пояснила она. — Наверное, ее разбудили тамтамы. — Но когда она появилась вновь, ребенок, которого она держала на руках, все еще мирно спал.
Майкл аккуратно поставил иглу на пластинку и отошел от проигрывателя, как только потрескивание сменили первые ноты старой валлийской колыбельной. Сара посмотрела на него и улыбнулась. Прижавшись щекой к пушистой головке ребенка, она начала подпевать хору своим тонким сопрано.
Спи, дитя мое, сном крепким
Всю ночь.
Ангел-хранитель бережет тебя
Всю ночь.
Когда начался второй куплет, Анна и Майкл тоже стали подпевать. Их голоса — грубоватая нить, храбро скрученная из страха и неуверенности, — не вплетались в прекрасную гармонию хора, трое миссионеров подошли ближе друг к другу. Сара положила голову на грудь мужа. Она качала одной рукой Кейт, а вторую протянула к Анне, вовлекая подругу в узкий, безопасный круг. Майкл обнял Анну за плечи. Она ощутила тяжесть ею худой, но сильной руки, почувствовала, как пальцы легонько касаются ее кожи. Крупное сильное тело мужчины соединяло ее и Сару. Они стояли так довольно долго, слушая музыку, чувствуя тепло в кольце их тел, вдыхая чистый запах спящего ребенка. Стоя лицом друг к другу, они будто отгородились от внешнего мира, от окружавшей их барабанящей темноты.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Опасения миссионеров оказались напрасными. Независимость пришла в Танганьику практически без каких-либо инцидентов. Окружные комиссары стали называться региональными комиссарами. Нескольких белых чиновников повысили, а на их места назначили африканцев. Также ходили слухи, что много черных «мерседесов» «освободили от гнета» прежних владельцев-индусов. В остальном же жизнь текла, как и раньше.
Работа в Лангали спорилась: как лечение в больнице, так и обучающие программы давали хорошие результаты, и Майкл решил, что пришло время осуществить свои планы относительно организации новой станции на западе. Было решено, что они с Анной поедут в деревеньку в джунглях, где намеревались строить лечебницу, и проведут там один день, развернув передвижной медпункт. Евангелист-африканец посещал это поселение больше года, подготавливая почву для начинаний миссионеров.
— Многие тамошние жители уже обратились в христианство, — заверил их африканец. — Сам вождь вот-вот примет истинную веру.
Тени на земле все еще сохраняли предрассветную нечеткость, когда «лендровер» отправился в путь по старой невольничьей дороге, оставив позади Лангали и аккуратные ряды деревенских садов. Дорога вскоре стала едва различимой на теле джунглей, и Майклу приходилось часто останавливаться, чтобы срубить молодое дерево или убрать ветви, и только тогда машина могла ехать дальше. В одном месте путь им перегородил огромный ствол мангового дерева.
Анна любовалась грациозным высоким деревом, а Майкл направил «лендровер» в подлесок, объезжая препятствие. Она вспомнила, что манговые деревья в этом районе выросли из семян, которые выбрасывали работорговцы, поедая плоды. Странно, как нечто столь прекрасное могло возникнуть из такого трагического прошлого. И все же в некотором роде это было правильно: так свет надежды рассеивает тьму.
Утро уже давно вступило в свои права, когда они подъехали к поляне, поросшей невысокой травой; дорога стала ровнее, и «лендровер» прибавил скорости. Внезапно словно ниоткуда материализовались две фигуры — это были старик и мальчик. Они бежали трусцой по дороге перед «лендровером», и их бег был ровным, ритмичным, — так передвигаются люди, пустившиеся в долгий путь. Мальчик бежал вприпрыжку, размахивая над головой чем-то вроде трещотки. Старик следовал за ним, издавая высокие, пронзительные крики, энергично размахивая руками и шевеля пальцами. Одежда их была весьма необычной: она представляла собой куски шкур разных животных, стянутые кожаными ремнями, на которых болтались странные предметы: палки, кости, перья, и все это раскачивалось и подпрыгивало в такт бегу.
Анна улыбнулась, увидев эту комичную парочку.
— Они, наверное, бродячие актеры, — предположила она.
Майкл, помрачнев, покачал головой.
— Старик — знахарь, а мальчик — его слуга или ученик.
Анна выпрямилась на сиденье, чтобы получше разглядеть африканцев. Хотя она прожила в Лангали уже больше года, ей еще никогда не доводилось сталкиваться со знахарями. Да и больные, обращавшиеся к ним, попадались ей редко. Почти во всех случаях жители Лангали сразу же шли в больницу белых, зная, что их лекарства помогают. Если же больной был беден, он платил столько, сколько мог.
«Лендровер» приближался к парочке оборванцев, однако шум автомобиля не произвел на них никакого эффекта, они, похоже, не обращали внимания на то, что происходит вокруг. Но когда «лендровер» начал обгонять их, знахарь повернул голову и посмотрел прямо в глаза Анне. Его взгляд был пристальным, проницательным и притягивающим. Анна не могла отвести глаз. Она приветственно подняла руку, пожалуй, против своей воли. Она видела, что Майкл смотрит на нее и неодобрительно качает головой, но чувствовала непреодолимое желание сделать какой-то жест. Взгляд старика обладал такой силой, что буквально требовал ответа. Знахарь перестал шевелить пальцами и ответил на приветствие белой женщины. Он улыбнулся, продемонстрировав два ряда гнилых зубов. Мальчик тоже улыбнулся, подражая старику, словно собственной воли у него не было. Анна повернулась на сиденье, чтобы видеть их, поскольку «лендровер» наконец обогнал эту парочку.
— Тот мальчик должен ходить в школу, — заявил Майкл, резко крутанув руль, чтобы объехать красный купол муравейника.
Анна, казалось, не заметила, что он что-то сказал. Она вспоминала, как старик уставился на нее, его взгляд словно проникал в ее мозги, в ее душу. В памяти у нее постоянно всплывал его образ: высохшее лицо, тощая шея, коричневозубая усмешка…
Эта жуткая ухмылка заставила ее вспомнить тех немногих пациентов, кто носил на себе следы лечения знахаря. Их образы появлялись один за другим: раны, гноящиеся после припарок из экскрементов; глаза, ослепленные древесным соком и змеиным ядом; ожоги и порезы. Длинный перечень ненужных страданий. Один случай особенно врезался ей в память: младенец с ожогами на спине. Анну передернуло от одной только мысли о нем. Крошечное тельце, скрючившееся от боли. Тонкие пальчики хватают воздух. Хриплые крики, умолкшие, лишь когда Майклу удалось ввести ребенку немного морфия. Затем они медленно и осторожно убрали грязную тряпку и увидели, что вся спина младенца покрыта ужасными ожогами. Анна отлично помнила каждое слово жуткого отчета матери о «лечении» знахаря. Как он прижимал к нежной коже малыша обжигающе-горячие куски дерева, вымоченные в горшке с кипятком, — чтобы вылечить лихорадку, святые небеса!.. Майкл тогда бесстрастно рассуждал о том, можно ли делать пересадку кожи таким маленьким детям, приживется ли она; Анна же просто плакала, и ее слезы падали на чистые белые бинты.
От воспоминаний об искалеченном ребенке у Анны засосало под ложечкой. Ей было трудно поверить, что сначала знахарь и его ученик показались ей забавными. Теперь же они представлялись ей злонамеренными и зловещими. И тем не менее, несмотря на испытываемое теперь отвращение, Анна признавала, что они обладают странной, недопустимой привлекательностью.
— А знахари приносят хоть кому-то пользу? — неуверенно спросила она у Майкла: и он сам, и Сара всегда категорически отказывались обсуждать работу народных «докторов».
— Очень немногим, — ответил он. — Чаще всего они просто используют страх людей и их невежество для собственной выгоды. И часто назначают просто несусветную цену за свои услуги. Нет платы — нет помощи. Похоже, здесь такого явления, как народная медицина, вообще не существует. Главным образом в ход идут заклинания, ритуалы. Магия.
Магия. Слово, слетев с губ Майкла, повисло в воздухе.
— Настоящая магия? — воскликнула Анна. — То есть… у них действительно есть… некая сила?
Майкл покосился на нее; лицо его было хмурым и серьезным.
— Если и так, — сказал он, — они получают ее от сил тьмы. Лучше всего просто не касаться этой темы. Даже думать об этом — уже плохо.
Анна кивнула. Она понимала: он прав.
«Что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте» [8].
«Лендровер» покачнулся и двинулся дальше, подпрыгивая на неровностях почвы. От рассветной прохлады уже не осталось и следа: солнце палило, стало душно. Анна вытерла пот с лица и шеи носовым шелковым платком с шотландским узором, из запасов Элеоноры; она уловила слабый запах одеколона. После нескольких минут молчания Майкл сказал:
— Мы должны подготовиться, Анна. Здесь все будет иначе.
Здесь. На краю дикого, языческого Запада…
Анна кивнула. Его слова вызвали у нее дурное предчувствие. Но и что-то еще. Предвкушение чего-то сильного и необузданного.
Звук двигателя «лендровера» заранее возвещал об их появлении, и к тому времени, когда впереди, прямо посреди джунглей возникла деревня, ее жители переполошились. Некоторые замерли в неловких позах и таращились на невиданных гостей. Дети выглядывали из-за деревьев. Даже собаки настороженно следили за ними, стоя у дверей хижин.
Майкл озадаченно нахмурился. Евангелист сообщил жителям, что к ним приедет белый доктор, и они с Анной ожидали увидеть толпу нетерпеливых пациентов. Вместо этого здесь, похоже, шли приготовления к какому-то грандиозному празднику. Хотя была еще только первая половина дня, на ярко пылающих кострах стояли горшки с кипящим варевом. На циновках лежали груды ярких фруктов и овощей. А недалеко от того места, где остановился «лендровер», стояла старуха над кучей обезглавленных кур. Ее руки были красными от свежей крови.
— Судя по всему, они очень занятые люди, — заметила Анна, наклоняясь, чтобы открыть дверь.
— Минутку, — остановил ее Майкл. — Пока не выходи.
Анна удивленно повернулась к нему. Она так привыкла видеть его спокойным и уверенным, что ей потребовалось время на то, чтобы понять: он не знает, какой прием им окажут.
К машине со стороны Майкла подошел молодой человек. Он уставился на белого мужчину, его лицо ничего не выражало. Но уже через несколько секунд он растянул губы в улыбке и заговорил:
— Добро пожаловать! Меня зовут Ной. Христианский учитель сказал, что вы прибудете, и вот вы здесь. К сожалению, мы сегодня очень заняты. — Он обреченно пожал плечами. — Завтра будет свадьба. — И он рукой указал на людей, которые все еще стояли и молча смотрели на них, прервав свои занятия. — Однако, — его улыбка стала еще шире, — болезни не учитывают наши планы. Они всегда приходят не вовремя. Это мы знаем…