Увидев пустую бутылку, валяющуюся возле одного из зданий без крыши, Анна вернулась к мыслям о том, в связи с чем Стенли упомянул свою бабушку. О плюще. Если он говорит правду, то, похоже, прямо тут, в Джермантауне, есть природный антисептик. Если они действительно настроены работать здесь, то жизненно важно иметь то, что можно будет использовать, когда закончатся запасы антисептика. Откуда бы Стенли ни получил свои знания, сказала себе Анна, отвар из плюща нужно будет опробовать. У них просто не было другого выхода.
Анна и Стенли, воспользовавшись частично подсказками Элайзы, а частично — бабушки Стенли, организовали медпункт и приступили к работе. Количество больных приводило их в ужас, но что поделаешь ведь многие десятилетия местные жители не получали никакой медицинской помощи. Каждый день к ним приходили толпы людей, страдающих от проказы, малярии, чесотки, глазных инфекций. Но помимо этих распространенных заболеваний встречались и такие редкие, о которых Анна только читала в учебниках по медицине, к примеру, слоновая болезнь, превращавшая ступню и лодыжку в толстый ствол с твердой поверхностью. Кроме того, хватало, как и везде, недоедающих детей и женщин, искалеченных тяжелыми родами. Во многих случаях Анна не могла им предложить никакого лечения, не могла облегчить участь страждущих. Но люди, похоже, радовались уже тому, что прошли врачебный осмотр и узнали свой диагноз. И все же нередко ей удавалось хоть что-то сделать для них.
Почти ежедневно Анна сталкивалась с последствиями «лечения» знахарей — к ней обращались люди с ожогами, ослепшие, еле живые от лихорадки дети — лекарство, которое должно было вылечить их, вкладывали в амулеты и вешали им на шею. Когда Анна пыталась спасти жертв подобного «лечения», она все время спрашивала себя: сознательно ли знахари причиняют зло или просто по незнанию — или и то и другое сразу? А что, если многие из них — прекрасные лекари, а люди, которые приходили к ней, были теми, чье лечение не увенчалось успехом? В конце концов, каждое направление медицины претерпело свои неудачи. Возможно, «народные лекари» — это своего рода терапевты, которым в отсутствие узких специалистов приходится действовать за рамками своей квалификации, Она очень хорошо знала, как тяжело сказать пациенту: «Простите, но ничем не могу помочь», — когда во всей округе бедолаге просто не к кому больше обратиться даже за советом.
А потом она еще больше запуталась, когда вспомнила, что знахари занимаются и духовной практикой. Они, согласно убеждениям миссионеров, черпают силу из оккультизма, следовательно, результаты их лечения свидетельствуют о вмешательстве темных сил. Но на вопросы, беспокоившие Анну, ответов не было. Она думала задать их Стенли, но понимала, что начинать подобный разговор с африканским служащим миссии безответственно. В конце концов, точка зрения миссии по поводу знахарства и народной медицины была известна: в их справочнике данной проблеме посвящалась целая глава. Ее название было более чем красноречиво: «Враг врача в джунглях».
Работая в режиме медпункта, Анна осознавала, что у нее совершенно не хватает времени на то, чтобы осмотреть каждого пациента должным образом. Тем не менее ей было известно, что обычно на два десятка человек приходится один или два серьезно больных. Поскольку она не могла применять диагностических процедур, которым ее учили, она попросила Бога дать ей способность чувствовать, когда кто-то из обратившихся к ней находится в опасности. Молитву она произнесла в приступе отчаяния, но, принимая пациентов одного за другим, с утра до ночи, Анна неожиданно обнаружила, что и правда может подключать некое шестое чувство. Когда к ее столу подходил очередной больной, она сидела минутку молча, не шевелясь, и чувствовала мыслями раньше, чем руками, видела разумом раньше, чем глазами. И это давало результат. Она поняла, что может определенно сказать, кого из пациентов нужно осмотреть повнимательнее и расспросить поподробнее. А со временем она даже научилась ставить таким образом диагноз, хотя крайне редко могла обеспечить нужное лечение.
Всех жизненно необходимых лекарств катастрофически не хватало. Иногда Анне и Стенли приходилось вместе решать, кому из пациентов дать драгоценную таблетку или сделать укол. Они не хотели израсходовать их зря на того, кто, скорее всего, все равно умрет. Или на того, кто, возможно, выздоровеет без их помощи. Такой выбор был страшным, бесчеловечным. Но его приходилось делать.
Анна неожиданно поняла, что отмечает про себя отличительные черты своих пациентов — как они выглядят, во что одеты, — пытаясь не забывать о том, что они люди, а не просто бесконечный поток проблем. Африканцы, заполонившие территорию станции, явно были представителями нескольких племен. У многих была очень темная кожа и типичные негроидные черты лица. Но встречались и другие, выделявшиеся на общем фоне более высоким ростом и менее темной кожей. У них были гордые красивые лица, и они всегда ходили в традиционном африканском одеянии. У мужчин на шее висели несколько рядов ярких бус, а тела их были разрисованы красной глиной. Наблюдая за ними из-под полуопущенных ресниц, Анна каждый раз вспоминала о величественных масаи, воинах-кочевниках саванны, чье происхождение было окутано тайной.
— Кто они? — однажды вечером спросила она у Стенли, когда они провожали взглядами последних пациентов, покидающих станцию.
— Они — ваганга, — ответил Стенли.
Анна кивнула. Люди, дружившие с американкой.
— Они приходят сюда из деревни, что за тем холмом, — продолжал Стенли.
Он махнул рукой в сторону скал, возвышавшихся за станцией, чей неприступный вид смягчали разбросанные то тут то там пятна кустарника. Эти скалы круто вздымались на фоне темнеющего неба.
— Почему они так непохожи на своих соседей? — спросила Анна.
— Я только знаю, что они — очень древнее племя и очень сильное, — ответил Стенли.
Он занялся приготовлением ужина. Как обычно, благодарные местные жители принесли продукты: арахис, яйца, помидоры, лук и маниоку, а сегодня — еще и горшок с куриным рагу.
— Мясо можно будет есть, если хорошенько его прокипятить, — заметила Анна.
Она наклонилась и понюхала ароматное варево. Неожиданно Стенли схватил горшок и убрал его.
— Не прикасайтесь, — сказал он. — Оно может быть отравлено.
Анна недоуменно уставилась на него.
— Что?
— Знахарь мог позавидовать вашим успехам, — объяснил Стенли. — Ведьмы могли испугаться, что из-за вас к ним перестанут обращаться. Эти люди обрадуются, если вы умрете.
Африканец уже начал готовить на ужин блюдо, компоненты для которого были тщательно почищены и промыты. Куриное рагу оказалось на противоположной стороне костра. Анна не спускала с него глаз: она вспомнила о знахаре, которого видела во время поездки с Майклом. Пронзительный взгляд, улыбка, открывающая гнилые зубы… Затем она подумала о бабушке Стенли: ее отвар из плюща доказал свою эффективность и стал ими часто применяться. Они всегда имели в запасе несколько горшочков отвара и щедро омывали им порезы или потертости, не накладывая повязку.
Поскольку они снова затронули тему знахарства, Анна решила, что пришло время задать кое-какие вопросы, не дававшие ей покоя.
— Помимо злых ведьм — начала она, — наверняка существуют и добрые.
Но Стенли покачал головой.
— Ведьмами называют тех, кто хочет вредить другим. А тех, кто обладает могуществом и знанием и использует их для пользы людей, называют иначе.
— И как же их называют? — полюбопытствовала Анна, но в голове у нее звучали слова Майкла: «Даже просто думать о таких вещах — не очень хорошая мысль».
— Создатель дождя. Прорицатель. Целитель. Святой человек. Старший. По-разному. — Стенли посмотрел туда, где ждала своего часа куча недавно нарезанного плюща. — Мою бабушку сначала называли прорицательницей, так как она обладала даром чтения знаков. Еще она была целительницей. Она стала врагом своего народа, когда отказалась перейти реку вместе с ними. И только после этого ее стали называть ведьмой.
— Тогда что ты вкладываешь в понятие «знахарь»? — уточнила Анна
Стекли улыбнулся.
— Я имею в виду африканца, который делает то, чего европеец понять не может! — и он рассмеялся, склонявшись над горшком с варевом.
Анна вздрогнула: внезапно она ощутила озноб неуверенности. У нее создалось впечатление, что этот человек у костра, ее единственный соратник, становится чужим.
— Расскажи мне об их возможностях, — попросила она приглушенным голосом, словно это было богохульством. Стенли поднял брови, помолчал, а потом сказал: — Некоторые — всего лишь обманщики. У других есть настоящая сила. Одни добрые, другие злые. Все очень непросто.
— Но ведь ты — христианин, — заметила Анна.
Она сама не знала, вопрос это или утверждение, высказанное для своего успокоения. Как пение ребенка в темноте.
— Конечно христианин, — отозвался Стенли. Солнечный свет тускнел, и белки его глаз ярко выделялись на черном лице. — Разве меня не в этом духе воспитывали? — Он начал ломать ветки, чтобы подбросить их в костер. — И, кроме того, мне нравилось слушать истории об Иисусе. Я тогда думал, что если бы он приехал в нашу деревню, то все сказали бы: «Вот человек, обладающий силой, но он никогда не станет использовать ее во вред другим». Если среди нас появится такой человек, нам нечего больше бояться. Даже наши предки станут уважать его и не причинят нам зла. Все будут довольны.
Анна больше ничего не сказала. Она просто наблюдала за тем, как африканец подбрасывает ветки в огонь, заставляя танцевать языки пламени. Она думала об учебной Библии Майкла и его алфавитном перечне изречений — системном богословии, которое всегда имело ответ, хоть и замысловатый, на любой вопрос, какой только приходил в голову. По сравнению с ними ответы Стенли на те же самые библейские темы были такими простыми! Слишком простыми. Но они обладали ясностью и четкостью, которые прокладывали прямой путь через все сложности. Прямо к сердцу.
Рагу Стенли кипело на огне, выбрасывая в воздух завитые усики пара. Анна открыла медицинскую сумку и проверила ее содержимое. Туда она убрала самые драгоценные из истощающихся запасов: антибиотики в таблетках, противомалярийные средства, две ампулы морфия и одну — адреналина, препарат для одного курса лечения проказы, тюбики с глазной мазью. Они были для нее дороже золотых самородков и такие же редкостные.
Стенли смотрел, как Анна пересчитывает препараты.
— У меня была мечта, — начал он. — Я мечтал о буфете с лекарствами, запасы которых никогда не истощаются. И сколько бы людей ни приехало получить лечение, их не отсылали бы ни с чем. — Он посмотрел на Анну, в его глазах отражался свет костра. — Если бы у меня был такой буфет, я отвез бы его в районы, расположенные далеко от больниц миссии. Я останавливался бы под каждым деревом и отдавал бы лекарства белых людей всем, кто в них нуждается.
Анна улыбнулась.
— Некоторые мечты осуществляются, — заметила она, но в ее голосе не было и намека на серьезность. Факт оставался фактом: станции, отдаленные филиалы больниц и медпункты в буше — максимум, на что можно было надеяться. И всегда будут те, кого им не удастся спасти, кто умрет из-за отсутствия лекарства ценой в несколько долларов.
— Эта осуществится, — заявил Стенли. — Моя бабушка вошла в мой сон и сказала, что все сбудется.
Анна изумленно уставилась на него: он говорил с такой же убежденностью, что и евангелист, проповедовавший с кафедры церкви Лангали. Но ведь Стенли говорил о мечтах, снах и призраке мертвой ведьмы!
— Давайте помолимся, — предложил Стенли. Он склонил голову и стал ждать.
— Благослови, Господи, эту пищу для нашей силы и Твоей хвалы, — произнесла Анна ежедневную молитву Майкла. Ее слова уплыли в темноту, слабые и неубедительные. Она повысила голос и закончила словами: — Во имя Иисуса. Аминь.
К ее голосу присоединился голос Стенли — более глубокий, более мягкий.
— Аминь.
Оба молчали, пока Стенли разливал овощное рагу в две маленькие миски и ставил перед ними горшок с угали. Над едой поднимался ароматный пар, пробуждая аппетит и заставляя забыть об усталости. В небе появились первые звезды, словно дырочки на темном занавесе, сквозь которые пробивался пылающий свет небес.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Нежаркие лучи утреннего солнца падали на шею Анны, а легкий бриз играл длинными локонами, выбившимися из узла на затылке. Она работала одна во временном медпункте, лечила выстроившихся в длинную очередь людей. Она постоянно прислушивалась, надеясь уловить вдали знакомый звук двигателя «лендровера». Неделю тому назад Стенли поехал на ближайшую железнодорожную станцию, расположенную в нескольких часах езды от Джермантауна, бог знает где, чтобы отправить телеграмму епископу: после долгих размышлений Анна решила, что следует поступить именно так. Ей очень хотелось вернуться в Лангали и свалить весь груз проблем на Майкла. Он, в конце концов, формально все еще оставался ее начальником. Но Лангали находилась слишком далеко для того, чтобы она или Стенли могли отправиться туда в одиночку, а жители Джермантауна решат, что их снова бросили, если оба медика уедут. И потому Анна простыми словами описала епископу свое затруднительное положение и попросила срочно оказать ей помощь.
Стенли она попросила остаться на станции и дождаться ответа, но он не должен был слишком задерживаться. Ответ оказался коротким и содержал решительный отказ: похоже, епископ Уэйд воспринял сообщение Анны, как истерику избалованной молодой женщины, не способной справиться с трудностями на новой должности. Он явно сомневался в достоверности ее описания ситуации в Джермантауне и даже намекнул, что Анна заслужила свалившиеся на нее трудности — ведь именно она была виновата в том, что в Лангали возникли «проблемы», которые и привели к ее отъезду.
Анна несколько раз перечитала телеграмму епископа: упрощенные телеграфные фразы казались ужасно резкими и несправедливыми. В ней, словно грозная змея, поднялся гнев. Она быстро набросала ответ, вновь заявляя о своем тяжелом положении и требуя помощи.
И вот сегодня Стенли должен был вернуться с ответом на вторую телеграмму.
Уже почти стемнело, когда «лендровер» наконец въехал на территорию станции. Стенли неловко выбрался из машины, и Анна по выражению его лица поняла, что он привез дурные вести.
— Епископ уехал, — сообщил Стенли. — Вернется через две недели.
Две недели. Еще четырнадцать приемов больных при практически полном отсутствии лекарств и понимания, что делать дальше, — это же целая вечность! Анна вздохнула и потерла ладонями лицо.
— Но я все же кое-что узнал, — добавил Стенли. Анна посмотрела на него с надеждой. — Мне сказали, что мы вскоре станем новой страной. Мы больше не будем Танганьикой. Мы должны присоединиться с Занзибару и тогда будем называться Танзанией.
Анна кивнула, но ничего не ответила. Политики в Дар-эс-Саламе явно были ужасно далеки от происходящего здесь, в Джермантауне.
— Танзания, — повторил название новой страны Стенли. Оно звучало не так изящно и переливчато, как прежнее, и производило впечатление чего-то более жесткого, более храброго — совершенно нового.
— Думаю, это к лучшему, — вежливо сказала Анна.
— Да, — кивнул Стенли. — Надеюсь на это.
Не имея иного выбора, Анна и Стенли продолжали прикладывать все силы, чтобы справиться с бесконечным потоком пациентов. Каждый день приносил новые проблемы. Из-за того, что в лесу недалеко от станции завелся леопард, им стало не хватать хвороста, а следовательно, и кипятка для лечения припарками. В одну из «палат» проникли муравьи-солдаты, из-за чего чуть не умерла девочка, — не успела она открыть рот, чтобы позвать на помощь, как он оказался забит насекомыми. Змеи убили всех кур, не дававших скорпионам забраться в постройки. Анна часто разрывалась между желанием рассмеяться и расплакаться. Когда она вспоминала о больнице в Лангали, та казалась ей пределом мечтаний — зоной эффективной борьбы с болезнями, в то время как Джермантаун представлял собой худший вид траншейной войны.
В тот день, когда Стенли должен был снова отправиться на станцию, чтобы получить сообщение от епископа, пошел дождь. Он начался внезапно. Утро не предвещало ничего подобного: небо было ярко-синим, без единого облачка. К полудню над головой собрались тучи и начался ливень.
Анна стояла в одной из «палат» и бездумно смотрела через дверной проем на потоки дождя. За ее спиной раздавалось бормотание пациентов.
— Такой дождь, — говорил один, — не в сезон, — это проклятие, а не благословение.
— Верно, — соглашался другой. — Его кто-то накликал.
Анна не обращала на это внимания. Ее волновали не причины, по которым пошел дождь, а то, что земляной пол у дверных и оконных проемов превращался в грязь.
— Это была последняя соломинка, — прошептала она.
За спиной у нее раздался громкий скрип. Пациенты повскакивали с импровизированных кроватей и ринулись наружу, оттолкнув Анну. Оглянувших, она не поверила своим глазам: крыша начала проседать. Затем что-то громко затрещало, и крыша рухнула. Чья-то сильная рука выдернула Анну под дождь.
Стенли указал на груду обломков, в которую превратилось строение.
— Белые муравьи источили дерево. — Он старался перекричать шум дождя. — Глина размокла, потяжелела и продавила стропила.
Анна молча стояла, чувствуя, как дождь барабанит по ее макушке. Через несколько секунд она прокричала в ответ:
— Мы поедем в Мурчанзу. Возможно, там есть кто-нибудь, кто сможет нам помочь. Там должен находиться представитель правительства. Или католическая миссия. Кто-то. Кто угодно…
Стенли кивнул и окинул взглядом Анну в грязной одежде и с намокшими волосами. Он помнил: миссионеры всегда одеваются в праздничное платье, когда едут в город.
— Тогда давайте подготовимся, — прокричал он.
— Нет, поедем как есть, — прокричала в ответ Анна. — Так они лучше поймут наши проблемы.
Она собиралась давить на жалость. Если бы ей удалось объяснить этим людям, насколько сложна ситуация, она смогла бы убедить их, возмущенных положением на станции, связаться с епископом! Она улыбнулась, представив себе, как разозлится епископ. Так ему и надо!
Вскоре дождь прекратился — также внезапно, как и начался. Небо вновь стало ярко-синего, невинного цвета. Стенли объяснил местным жителям план Анны, и они окружили медиков плотным кольцом — каждый хотел попрощаться лично. Анна твердо пообещала, что вернется, как только сможет, но у многих на лицах читалось сомнение. Настроение провожающих немного улучшилось, когда Стенли продемонстрировал им, что ни он, ни Анна не берут с собой медицинское оборудование. Они аккуратно сложили его в одно из уцелевших зданий и оставили на попечение местных жителей.
Как только они покинули Джермантауп, Анна вздохнула с облегчением. Уныние и усталость, за долгие и напряженные дни въевшиеся в каждую частичку ее тела, перестали сковывать ее мысли и улетели прочь. Дорога была ровной и широкой, какой-то гостеприимной. Даже когда двигатель «лендровера» начал задыхаться, а затем и вовсе затих, Анна не обеспокоилась.
— Обычные неполадки, — заверил ее Стенли, вылезая из машины. — Я все починю. Не волнуйтесь.
Солнце немилосердно палило с омытого дождем неба.
— Посидите в тени, — предложил ей Стенли. — Мне придется немного повозиться.
Анна попыталась последовать его совету, но затем решила прогуляться на вершину холма, возвышающегося прямо напротив Джермантауна. Она хотела сделать это с тех самых пор, как они приехали сюда, — чтобы ощутить место, в котором она оказалась, — но никак не находила на это времени.
Путь наверх был крутым и каменистым, но Анна обнаружила, что в состоянии идти, не сбиваясь с дыхания. Ничего удивительного: с того момента, как она покинула Мельбурн, она постепенно становилась все здоровей и сильней.
Открывавшийся с вершины вид оказался еще внушительнее, чем Анна предполагала. Она смотрела на группку зданий больницы Джермантауна — были видны и беленые стены, и зияющие дыры вместо крыш, и полностью разрушенная «палата» с глиняной крышей. Увиденное внезапно пробудило в ней беспокойство: она пообещала пациентам, что вернется. Но что, если планы епископа окажутся иными? Как только он поймет, что ее описание ситуации — вовсе не преувеличение, возможно, он сочтет нецелесообразным восстанавливать станцию.
Чтобы избавиться от этих мыслей, Анна развернулась и стала смотреть в противоположную сторону. Подножие холма скрывалось в густом лесу, который простирался достаточно далеко, до маленького, похожего на драгоценный камень озера.
Внезапно Анна напряглась: в долине, недалеко от озера стоял розовый особняк.
Он казался видением — плодом разыгравшегося воображения. Или чем-то, принадлежащим другому миру. Анна раньше слышала о чем-то подобном, но в Кении — это были поместья богатых землевладельцев Белого нагорья. Но ведь здесь Танганьика — точнее, Танзания, и это богом забытое место.
Анна резко развернулась и снова посмотрела на Джермантаун, словно желая увериться, что ей это не снится. Затем повернулась к зданию, расположенному на берегу озера. Оно было настоящим. Ей ничего не привиделось. Оно находилось так близко от места ее страданий, а Анна даже не подозревала о его существовании! Кусочек цивилизации…
Анна ринулась вниз по холму, царапая ноги о густой кустарник. Узел на затылке распустился, и волосы подпрыгивали у нее на спине. Когда она добежала до Стенли, он как раз закрывал тяжелый капот «лендровера».
— Что случилось? — спросил он. Когда Анна рассказала ему о том, что видела, он очень удивился. — Никто ни разу о нем не упомянул!
— Это дом той американки, — сказала Анна. Это должен быть он. Невозможно, чтобы в таком уединенном уголке Африки жил еще один эксцентричный иностранец. — Я хочу поехать туда и все осмотреть, — добавила она. — Где-то здесь, недалеко, наверняка к нему ответвляется дорога.
Еще не закончив фразу, она поняла, что единственная причина, по которой она хочет осмотреть здание, — ее любопытство. Они просто впустую потратят время и бензин. Но ей все равно очень хотелось осуществить свое желание — и на сей раз, похоже, этому ничто не препятствовало.
Стенли очень быстро нашел поворот, и какое-то время они тряслись по заброшенной дороге, изобилующей выбоинами, тянувшейся через лес старых колючих деревьев. Тонкие ветви растущих по обе стороны дороги деревьев смыкались, образуя зеленый навес. Несколько километров пейзаж не менялся. Но когда Анна уже начала задаваться вопросом, неужели они свернули не туда, она увидела крутой поворот влево. Сбросив скорость, Стенли осторожно повернул.
Дорога перешла в подъездную аллею, обложенную камнями, которые разделяли растущие через равные промежутки кусты. Неожиданно лес закончился, и на поляне впереди показался особняк — красивое итальянское палаццо с черепичными верхушками башенок и фронтонами и высокими стенами, выкрашенными в нежно-розовый цвет. За домом виднелось озеро: мерцающая синева водной глади, окруженная пышными зелеными деревьями и кустарниками. У Анны захватило дух. Хотя она уже видела это место с вершины холма, она не была готова к такому волшебному пейзажу и пыталась разглядеть все и сразу. Помимо большого дома на территории находилось несколько опрятных служебных построек, разбросанных по обширному английскому саду — слегка одичавшему, но все еще способному гордиться классической планировкой. Взор ласкали и широкие лужайки, удивительно пышные для такого времени года. Судя по виду травы на газонах, ее скорее объедали, а не косили, но тем не менее она хорошо сохранилась — если не считать нескольких больших кругов оголенной земли, портящих общее впечатление. «Это очень странно», — подумала Анна, но тут же ее взгляд метнулся дальше.
«Лендровер» остановился, шины скрипнули на гравии. Анна и Стенли несколько минут сидели не шевелясь и ждали, не выйдет ли к ним кто-нибудь. Но вокруг стояла тишина. Не квохтали куры, не смеялись дети, не лаяли собаки. Даже дыма от костра не было видно. Тишина была абсолютной, лишь изредка ее нарушали крики обезьян в лесу. Анна посмотрела на окна: большинство ставней были закрыты, а шторы на остальных окнах — задернуты, словно в доме давно никто не жил. Но между шторами через одно из окон была видна мебель, а на веранде стояли плетеные стулья. На крючке у двери висела старая соломенная шляпа. Однако создавалось впечатление, что даже воздух неподвижен и что уже очень давно здесь ни к чему не прикасались.
Она обменялась взглядом со Стенли. Это место вызывало странное ощущение: несмотря на то что вокруг не было ни души, особняк не казался заброшенным, как это часто происходит с домами, где никто не живет. Они стали обсуждать, стоит ли выходить из машины, когда заметили какого-то африканца, медленно идущего к «лендроверу». Увидев Анну, он замер и широко распахнул глаза от удивления. Он резко изменил направление движения и подошел к внедорожнику со стороны Стенли.
Мужчины обменялись приветствиями на суахили, задав все вопросы, предписываемые обычаем. Как ваш дом, ваша работа, ваш урожай? Что вы едите? Сердце Анны невольно сжалось, когда она услышала следующие слова. Ni mgongwa. Больной человек. Жена этого мужчины больна. Анна закрыла глаза, надеясь, что Стенли не признается в том, что она медсестра, но тут же почувствовала угрызения совести.
— Он смотритель, — сообщил ей Стенли.
— Кто здесь живет? — спросила Анна, обращаясь к незнакомцу на суахили.
По лицу африканца снова скользнула тень удивления.
— Вы говорите по-нашему?
— Только на суахили, — ответила Анна.
— Это дом Мамы Кики, — торжественно заявил он.
— Американки? — с сомнением протянула Анна.
Мужчина кивнул.
— Да, ее так называли. Но для нас она — только Мама Кики.
Последняя фраза озадачила Анну: смотритель говорил так, будто женщина все еще находилась здесь, все еще была жива.
— Она здесь? — на всякий случай уточнила Анна.
— Она с предками, — ответил смотритель и широким жестом обвел все вокруг.
— Так кому теперь принадлежит дом? — продолжала Анна.
Она знала, что задавать такие прямые вопросы невежливо, но не могла сдержаться. Стенли предостерегающе посмотрел на нее, и она улыбнулась смотрителю.
— Белый родственник Мамы Кики — ближайший родственник, живет в Америке, — сообщил африканец. — А мы, ваганга, живем здесь. И Мама Кики была одной из нас. — Объясняя все это, смотритель внимательно рассматривал внутренности «лендровера», заднее сиденье и крышу. Наконец его взгляд задержался на чемодане Анны.
— У вас такая же коробка, как у нее! — воскликнул он и снова посмотрел на Анну, прищурившись. — Кто вы? Зачем вы приехали?
— Мы миссионеры, — ответил Стенли и указал на герб миссии, нарисованный на боку «лендровера».
Смотритель сделал шаг назад.
— Маме Кики не нравились миссионеры, — заметил он. Он произнес это так, словно собирался попросить их уехать.
— Мы медики, — быстро добавила Анна.
Смотритель подался к ней.
— Вы врач? — уточнил он.
— Всего лишь медсестра, — ответила Анна.
— Все равно. — В голосе незнакомца снова прорезался интерес. — Мы очень рады вашему приезду. Пожалуйста, выходите из машины, будьте моими гостями.
Это было приглашение, но держался он очень скованно, словно испытывая неловкость. Когда Анна выбралась из «лендровера» и подошла к нему, то спросила себя, не нарушает ли он чьих-то распоряжений, предложив остаться здесь.
Вблизи особняк оказался таким же интригующим, как и издали: на фасаде было множество окошек, необычные дверные проемы. Анна увидела внутренний дворик и старый медный фонтан: он давно не работал и покрылся коркой окисла. Все очень хорошо сохранилось. Анна не смогла не сравнить имение с Джермантауном, который оставили на попечение местных жителей всего лишь на несколько месяцев.
Смотритель провел гостей вокруг здания, попутно обращая их внимание на особо интересные достопримечательности. Любимое дерево Мамы Кики. Читальный зал Мамы Кики. Кресло, в котором она грелась на солнце. Он продолжал говорить о женщине так, словно она все еще обитала здесь.
— Вы восторгаетесь ею, — заметила Анна.
— Разве она не была подругой вождя племени ваганга? — отозвался смотритель. — Разве она не сделала много подарков деревне? Ах, — он покачал головой, — какой же она была доброй женщиной! Хорошей женщиной. Она помогла многим людям. Когда она умерла, старый вождь сказал, что ее примут в свой круг предки племени. В святую хижину поставили для нее табурет. Тот старый вождь теперь тоже присоединился к предкам. — Говоря о мертвых, смотритель оглядывался, словно те незримо присутствовали рядом.
— Это племя назначило вас смотрителем? — поинтересовалась у него Анна.
Мужчина рассмеялся.
— Нет, в этом не было нужды. Никто не посмел бы оскорбить память Кики, плохо обращаясь с ее домом. Но родственник, ее ближайший родственник, — он приехал из Америки только один раз, — так он сказал, что нужен смотритель, чтобы заботиться о доме, пока он не решит, что с ним делать. Это было давным-давно. Возможно, он уже и забыл о доме, возможно, все еще пытается продать его, — мы ничего не знаем.
Анна вгляделась в пыльные окна. Она увидела беленые стены и на них романтические картины, семейные портреты, африканские маски и копья и шкуры диких животных. Увидела несколько предметов мебели — деревянной, украшенной резьбой, и шелковые подушки на сиденьях. Персидские ковры. Причудливые скульптуры. Подсвечники. Увидела жизнь, совершенно не похожую на жизнь белых миссионеров в Африке: здесь все буквально кричало о роскоши и оригинальности, а не о трудностях и жертвах. Анна задержалась перед стеклянной дверью столовой: ее внимание привлекла статуя африканца в натуральную величину. Классические пропорция тела и великолепные мускулы напоминали «Давида» Микеланджело, вот только эта скульптура была вырезана из черного дерева, а не высечена из мрамора. Темный лес теперь казался более теплым и живым. Глядя, как лучи солнца играют на широких плечах деревянного мужчины, Анна невольно вспомнила африканскую пословицу, которую как-то раз услышала от Ордены, — Сара тогда была очень недовольна…