— Он в критическом состоянии — это очевидно. Я не пойму, в чем дело. Невозможно сказать без рентгена и анализа крови. — Она говорила отрывисто, но в ее глазах появилось сострадание, когда она заметила, как напряглось лицо стоящей перед ней женщины. — Мы сделаем все, что в наших силах.
Открыв сумку, сестра Маргарет достала капельницу и повесила ее на крючок для фонаря над кроватью.
— Антибиотики, — сказала она, вонзая иглу в руку Мтеми и закрепляя ее с помощью бактерицидного пластыря. Его розовый цвет резко выделялся на фоне черного, походил на небольшой участок чужой кожи. — И хинин, — добавила сестра Маргарет. — На тот случай, если это церебральная малярия.
Анна безучастно кивнула. Она понимала все, что говорила и делала эта женщина. Но все плыло у нее перед глазами, казалось кошмарным сном.
— Его нельзя перевозить, — добавила сестра Маргарет. Она закрыла сумку и собралась уходить. — В любом случае, в Джермантауне мы не сможем сделать для него большего. Я немедленно радирую в Лангали, спрошу у них совета.
Она быстро пересекла комнату. У двери она остановилась и оглянулась, чтобы попрощаться. Удивление отразилось на ее лице, словно она только сейчас увидела эту странную сцену: колдун, белая женщина в африканской одежде, чемодан Луи Виттона в качестве стола, почти обнаженный пациент, ритуальные рисунки на его теле… Анна встретилась с ней взглядом.
— Все, что мы можем сделать сейчас, — сказала сестра, — это молиться.
После ухода миссионерки Анна попыталась последовать ее прощальному совету. Она закрыла глаза, отгородившись от дымящих углей, горящих амулетов, голосов ваганга, доносящихся снаружи, жужжания мух. В ее голове не было ни единой мысли. Только чувства — любовь, страх, недоверие. И какие-то обрывочные картины. Вот Мтеми улыбается. Бежит. Танцует. Вот Мтеми лежит на ней. Делает ее своей женой…
Анна открыла глаза, и ее взгляд остановился на алтаре Зании. Пока она разглядывала множество африканских амулетов и других предметов, ей вдруг пришло в голову, что картина неполная: ведь Мтеми — человек двух миров, а не одного.
Анна подошла к чемодану и подняла крышку. Она тщательно пересмотрела свое скудное имущество и достала сначала Библию, а затем фотографию церкви Лангали. Вышитые наволочки Сары. И старую открытку с библейским стихом. «Все у вас да будет с любовью» [16]. Она решила поучаствовать в устройстве алтаря и разложила на нем вынутые из чемодана предметы. Доктор безопасности, глядя на это, одобрительно кивал.
Всю ночь Анна сидела у кровати Мтеми, наблюдая за ним, молясь, пытаясь обрести надежду в том факте, что его состояние не менялось. Зания тоже сидел с ней, как и Старая Королева. Небольшой огонь, горящий в жаровне возле двери, освещал их теплым светом. Все трое прислушивались к дыханию вождя, радуясь каждому тихому шепоту, обрывавшему смертельную тишину.
До рассвета было еще далеко, когда Зания неожиданно встал и подошел к алтарю. Анна наблюдала за ним усталыми глазами.
Медленно, но уверенно он начал собирать амулеты.
Анна испугалась и резко вскочила.
— Что ты делаешь?
— Вождь умирает. — Голос Зании срывался от боли. — Ни лекарства, ни магия, ни амулеты не помогут. — Он кивнул в сторону капельницы, которая до сих пор висела на крючке, только теперь она была наполовину пуста. — Нет никого, кто спас бы его. Он умирает.
Анна вцепилась в костлявые плечи Зании.
— Ты вылечил Ндаталу! Она была почти мертва. А Мтеми твой вождь. Ты не должен сдаваться! — взмолилась она.
— Разве я не говорил с предками? Разве я не сжег перья нерожденного цыпленка? Я сделал все что мог. Все кончено.
Анна, замерев, просто смотрела на него: обреченность в его голосе заставила ее замолчать. А потом она рассмеялась безумным, неестественным смехом, рвущимся из самых глубин ее души и переходящим в долгое мучительное рыдание.
Старая Королева с трудом поднялась и подошла к Анне. Она не прикасалась к ней, а просто молча стояла рядом каменным изваянием.
Зания старался не смотреть на женщин, убирая с алтаря свои амулеты, оставляя только вещи Анны — Библию, фотографию церкви в рамке и наволочки, разложенные на окровавленной древесине. Он долго смотрел на вождя, а зятем склонил голову и вышел из хижины.
Анна опустилась на колени перед Мтеми, прижалась щекой к его голой груди. Слушала его сердцебиение. Чувствовала тепло его тела. В ее голове сложилась молитва, понятная и незамысловатая. «Это Твой шанс, — сказала она Богу. — Зания сдался. Если Мтеми выживет, все узнают, что его спас Ты. Я скажу всем. Они поверят в Тебя».
Анна подняла голову, когда в хижину вошел Китаму. За ним шли воины вождя, а затем — мужчины из его отряда. За мужчинами потянулись женщины, так что небольшая хижина вскоре была забита людьми.
Лунный свет проникал в окно, заливая кровать, где лежал Мтеми. Он казался изваянием, крепким и долговечным. Взгляд Анны скользил по его лицу, по прекрасным линиям его носа и губ. Он остановился на его закрытых глазах. Анна хотела, чтобы он открыл их. Как ребенок, торгующийся с удачей, она сказала себе, что если бы только она смогла еще раз посмотреть ему в глаза — опуститься в теплые коричневые глубины, — то спасла бы его.
Ближе к рассвету Мтеми пошевелился. Он открыл глаза и в упор посмотрел на Анну. Люди в хижине наклонились к нему, задыхаясь от радости. Анна, оцепенев, смотрела на него. В это мгновение ей в голову пришло только одно слово — невольное, нежеланное, невысказанное. Оно проникло в ее мозг с четкостью чего-то определенного и неизбежного.
Прощай.
Прощай…
Мтеми закрыл глаза и уснул. В то время как другие вздохнули с облегчением, утешившись и обретя надежду, Анна опустила голову и заплакала.
Яркое пламя танцевало, мерцая, в тусклом свете зарождающегося дня, его оранжевые языки отражались в тихой воде озера. Рядом с костром на самодельных носилках лежало длинное тело воина. Темная кожа, заново разрисованная краской, как перед охотой. Глиняные горшки, выстроенные в ряд. Копья, чтобы сражаться. Королевские ткани и ожерелья. И накидка вождя из шкуры леопарда.
Все вокруг было заполнено звуками траура. Не приглушенными, гнусавыми звуками внутреннего горя, а стонами, рыданиями, криками. Руки тянулись к небу, пальцы терзали грудь, головы раскачивались. Целое племя призраков, корчащихся в муках. Лица, испачканные пеплом ритуального костра, мокрые от слез. Деревенские собаки лепились к краю толпы, пугаясь охватившего людей безумства.
Только один человек молчал и не шевелился — женщина, сидящая по правую руку от Старой Королевы. Она не сводила глаз с лежащего перед ней тела. На ее белой коже пепел казался темно-серым. А ее рыжие волосы были слишком яркими, словно их касался огонь. На коленях у нее лежала какая-то белая ткань. Она обводила пальцами края этой ткани, вышитой в одном углу. «М».
Лицо Анны, ее глаза, ее мысли были светлы. Она видела лишь тело, лежащее перед ней. Она хотела запечатлеть эту картину в памяти, сохранить ее неизменной навечно. Краем уха она слышала скорбные вопли женщин. Эти звуки повторялись снова и снова, как мантра.
Неожиданно наступила тишина. Теперь даже тихие звуки казались громкими. Плач ребенка, Треск костра.
Анна подняла голову. Люди отворачивались от огня и от Мтеми. Некоторые вставали, вытягивали шеи и смотрели за толпу, туда, где из леса выходила тропинка.
Там стоял один человек. Бледная сильфида. Лицо цвета слоновой кости, обрамленное длинными темными волосами.
Видение медленно пробилось сквозь туман в голове Анны. Она встала, и с ее уст сорвалось одно-единственное слово:
— Сара!
Имя плавало в ее голове. Мерцающее, нереальное.
Воины племени ваганга расступились, чтобы пропустить вновь прибывшую. Сара осторожно проходила между ними, нервно разглаживая юбку. Она старалась смотреть прямо перед собой, словно от этого зависела ее безопасность. Когда она подошла достаточно близко, чтобы видеть лицо Анны со следами пепла, заплаканные глаза, грязное, едва не сваливающееся с нее китенге, она споткнулась.
Будто притянутые магнитом, эти две женщины сошлись — и упали в объятия друг-друга. Анна вцепилась в стройное тело своей подруги, ничего не говоря, уткнулась лицом в ее пахнущие лавандой волосы.
Они стояли: неподвижно. Постепенно вокруг них снова зазвучали горестные вопли и стоны. К ним присоединился чей-то вой — чужой, высокий, дикий звук, который мог выражать как радость, так и боль. Звучать как на свадьбе, так и на похоронах.
Анна разжала объятия и сделала знак Саре сесть рядом с ней и Старой Королевой. Взгляд Сары остановился на множестве амулетов, а также остатках сожженного подношения богам, занимавших все свободное пространство. Она, немного поколебавшись, присоединилась к Анне. Она села, скрестив ноги, так, чтобы не касаться ритуальных предметов.
Устроившись поудобнее, Сара повернулась, чтобы наконец взглянуть на тело, лежащее у огня. Анна смотрела, как ее подруга внимательно разглядывает лицо ее возлюбленного: будто выверенные скульптором кривые и точно проведенные прямые. Нежный рот. Крепкий подбородок. Темная чистая кожа. Она внезапно ощутила гордость, пробившуюся сквозь боль.
Глаза Сары наполнились слезами, губы задрожали. Ее взгляд так любовно, с такой тоской скользил по его телу, словно перед ней лежало тело ее собственного мужа. Она отвела глаза, только когда подошел Зания и присел рядом с ней. Он держал совок с пеплом — держал рукой, испачканной кровью. Сара напряглась и покосилась на Анну. Зания плюнул в пепел и растер эту смесь пальцем. Затем он устремил на Сару пронизывающий взгляд. Толпа затихла, наблюдая, выжидая. Сара подняла лицо, чтобы на него нанесли ритуальные отметины.
Анна сопровождала взглядом осторожные движения пальца доктора безопасности по лицу Сары. Слезы бежали по ее щекам, оставляя тонкие следы на рисунке пеплом. Пеплом от ритуального костра, разведенного у тела ее мужа.
Пеплом ее мечтаний.
Когда Анна выполнила свою последнюю задачу (она положила к другим подношениям свой подарок — вышитую наволочку), пришло время оставить воинов наедине с телом их вождя.
Патамиша взяла на себя заботы о двух белых женщинах и отвела их обратно в деревню.
— Место очистили, — объяснила она, направляясь к хижине Анны. — Поэтому не нужно бояться возвращаться туда.
— И как это сделали? — осторожно поинтересовалась Сара.
— Доктор безопасности сжег в очаге лекарства. Он также зарезал трех цыплят и облил порог их кровью. Так что все в порядке.
Перед входом в хижину Патамиша остановилась и показала жестами Анне, что она должна переступить порог первой.
Анна механически кивнула. В хижине на липкой красной земле стали оставаться отпечатки ее ног. Сара последовала за ней, стараясь не смотреть вниз.
Патамиша осталась снаружи. Она смотрела на двух белых женщин с любопытством, его не смогло пересилить даже страшное горе. Но когда она заговорила, ее голос был унылым и невыразительным.
— Элия принесет чай.
Легкие шаги африканки быстро затихли вдали. Деревня была устрашающе тихой. Анна опустилась на пол в углу хижины, притянула колени к груди и положила на них голову. Волосы упали на ее лицо, наполовину скрыв его.
Сара села на трехногий табурет. Она беспокойно ерзала и хмурилась.
— Майкл как раз делал операцию, когда нам позвонили. — Ее слова пронзили тяжелый воздух.
Анна подняла голову.
— Он просто не мог уехать, — продолжала Сара. — Это было сложное кесарево сечение. Близнецы. Я сказала, что поеду одна, но он заявил, что путешествовать одной в темноте очень опасно. И что все равно я ничем не смогу помочь. — Сара помолчала. Ее пальцы нервно перебирали подол грязной юбки. — Но… У меня возникло такое чувство, что я должна ехать. Я так и сделала. Взяла ключи и ушла. — Сара упрямо вскинула подбородок. — Дорога сюда заняла у меня почти десять часов. Я дважды заблудилась. И все время думала о том, что, поскольку я взяла «лендровер», Майкл не сможет приехать утром. Но что-то гнало меня сюда. Каким-то образом я понимала, что должна ехать. И что тебе нужна именно я.
Анна кивнула, но ничего не сказала.
Сара пыталась заполнить тишину, рассказывая о Кейт, Ордене, Тефе, о своей новой работе на хуторах. Как только она умолкала, Анна давала ей понять, что нужно продолжать. Слова заполняли пространство и оттесняли реальность на второй план.
— Я беру Кейт с собой на хутора. — Голос Сары плыл по комнате. — Для того чтобы люди думали, что я просто зашла на огонек, воспринимали меня как гостью. Конечно же, мне приходится смотреть за ней — следить, чтобы она ничего не ела и не играла с больными детьми. Майклу не нравится, что я вожу ее с собой. Впрочем… — Сара, нахмурившись, замолчала. — Ему, конечно, хотелось бы, чтобы я оставалась на станции. Он беспокоится обо мне. Ему кажется, что я потеряюсь в джунглях или меня съест лев.
Анна позволяла словам, обтекая ее, приносить утешение.
— И что ты теперь собираешься делать?
Вопрос Сары разбил хрупкую защитную оболочку.
— Я могла бы отвезти тебя в Мурчанзу, — сказала Сара, — и посадить на поезд до Додомы. Миссия тебе поможет. Сходи к епископу.
— Я никуда не поеду. — Голос Анны прозвучал четко и твердо. — Это мой дом. — Она окинула взглядом небольшую комнату. Посмотрев на кровать, она увидела вмятины, оставленные телом Мтеми. Она не могла представить себе, что будет делать что-то еще, кроме как сидеть в этой хижине. Это то место, где она приложила голову к теплой груди Мтеми и слушала стук его живого сердца. Это то место, которое станет для нее убежищем и склепом.
Сара подошла к Анне, все еще сидящей в углу.
— Мне пора идти, — ласково сказала она и наклонилась, чтобы поцеловать подругу в макушку, в спутанные рыжие волосы.
— Сара, помоги мне! — взмолилась Анна. У нее был голос, как у маленького потерявшегося ребенка. — Обними меня. — Она потянулась к Саре с распростертыми объятьями, притянула ее к себе, прижалась к ней всем телом.
Охровый тон земляного пола передался их коже и одежде, смазывая различия между ними. Словно теперь они были овцами из одной отары.
В последующие дни Анна была как в тумане: часы пролетали, секунды тянулись. Она оставалась в своей хижине — молчаливая и недвижимая. Для нее все потеряло смысл с последним вздохом Мтеми, и теперь она находилась в состоянии немой и неподвижной временной точки.
Люди приходили к ее хижине, приносили еду, ладан и одежду. Анна принимала их подарки, скрывай свое отчаяние за маской спокойствия и учтивости. Она знала, что, несмотря на произносимые соболезнования, африканцы теряются, чувствуют себя не в своей тарелке. В конце концов, никто не знал, как нужно вести себя с такими, как Анна. Невеста, которую нельзя отправить обратно к матери в деревню; женщина, которая не принадлежала ни одному мужчине, но тем не менее носила на себе знак королевского рода ваганга.
Только Патамиша, Зания и Старая Королева относились к Анне так же, как и раньше. Они регулярно навещали ее, пытаясь заставить есть, мыться и разговаривать. Они принимали ее безмолвный отказ и часто оставались, чтобы добавить к ее слезам свои.
Однажды утром, спустя приблизительно неделю после смерти Мтеми, в хижину к Анне пришел Китаму. Он уже навещал ее несколько раз, но теперь он был одет официально, в соответствии со своим положением. Они обменялись тщательно составленными приветствиями, чтобы каждый из них мог дать оптимистичные ответы на вопросы, как предписывают правила приличия. После этого Китаму присел на табурет, украшенный тонкой резьбой, который принес с собой.
— Правительство приняло закон, что теперь не должно быть вождей, — сообщил он. — Тем не менее именно я могу говорить от имени всего племени.
Анна кивнула: что бы ни утверждал закон, у племени должен быть предводитель.
— Я хочу сказать, что тебе рады в племени. Я буду нести за тебя ответственность. Я буду заботиться о тебе и защищать тебя.
Китаму не смотрел на Анну, пока говорил. Она вдруг поняла, что ему тяжело облечь в слова все то, что он хотел высказать. Она заставила себя ободряюще улыбнуться.
— Да, ты не была женой моего брата. Вы были только помолвлены. Но даже в этом случае моя обязанность — вырастить детей в память о нем. — Он быстро взглянул на Анну. — Патамиша тоже этого хочет. Разве она уже не стала для тебя сестрой?
Анна слушала его отстраненно. Она поняла, что он хочет предложить ей стать его второй женой. Это должно было бы шокировать ее, но не шокировало. Напротив, это казалось ей очень щедрым, очень практичным и очень логичным. Она посмотрела на Китаму. За его неуклюжими фразами она увидела доброту и жалость, и это глубоко тронуло ее. И хотя у него с Мтеми были одни родители, он был совсем не похож на брата. Анна поняла, что сможет смириться и быть с ним.
— Спасибо тебе, — сказала Анна. — Это большая честь для меня.
Китаму нервно прокашлялся и встал.
— Я должен пойти обсудить твое приданое. С этих пор твоя еда будет готовиться на моем костре.
Он повернулся, чтобы уйти, но замешкался и обратился к Анне:
— Некоторые винят колдовство в смерти моего брата.
Анна кивнула. Это было обычным делом для Африки в случае необъяснимой смерти.
— Сам я считаю, что его отравили, и предполагаю, что это сделал дядя вождя, — тихо произнес Китаму.
— Регент? — вырвалось у Анны. Она уставилась на него, широко распахнув глаза, прекрасно понимая всю серьезность ситуации — соплеменника обвиняют в тяжком преступлении.
— Регент был очень зол с того момента, как Мтеми возвратился в племя и стал вождем, — продолжал он. — Регент был при власти много лет, и никто не мешал ему делать свои дела. Он был бы очень рад, если бы Мтеми женился на его племяннице и стал бы участвовать в его махинациях. Но Мтеми и регент ни в чем не могли найти общего языка. Мне даже сказали, что он зашел настолько далеко, что обратился к правительственным мужам и выразил им свое недовольство вождем.
Слушая его, Анна вспомнила, как регент подносил Мтеми воду, когда тот лежал здесь, и как Старая Королева не дала сыну выпить ту воду. Очевидно, она тоже не доверяла этому человеку.
— Что думает твоя мать, королева? — спросила Анна.
Китаму покачал головой.
— Она не станет об этом говорить.
— Наверное, ей виднее, как будет лучше, — сказала Анна.
Обвинения и сплетни приведут к распрям в племени. В худшем случае — к расколу, самому страшному, что может произойти.
— Ты права, — согласился Китаму. Он посмотрел на нее с уважением.
Анна вдруг поняла, что гордится собой. Она представила, что Мтеми смотрит из-за ее плеча и говорит через нее. Он не потерялся в раю или аду или где-то между ними, он до сих пор здесь — в этой хижине. С ней.
Анна смотрела вслед Китаму. Затем позволила тишине снова окутать ее, проникнуть в нее. Обезболивающее облако. Бесцветное и бессмысленное. Бесконечное. Как сон или ее собственная смерть.
— Время выйти из тени и снова увидеть свет, — послышался голос Зании. Он разбудил Анну, но женщина ничего ему не ответила. — Я тебя жду! — прокричал он снова.
За стеной послышался какой-то шорох, и в следующее мгновение в комнату через окно влетела плетеная сумка и приземлилась у ног Анны. Она узнала сумку для сбора растений.
— Я не тороплюсь, — добавил Зания. — Я уйду только вместе с тобой.
Никто бы не смог победить настойчивость Зании, Анна это прекрасно знала. Она встала с кровати, подняла сумку и медленно двинулась к двери. Луч солнца упал на порог, высветив поблекшие следы крови, которую пролил Зания. Анна почувствовала, как солнце согревает ее босые ноги, когда выглянула на улицу, щурясь от солнца. В ее сознании все потемнело, потускнело под налетом печали.
Зания улыбнулся и поманил ее к себе. Она чувствовала себя инвалидом, беспомощным и ранимым, который наконец-то отважился стать на ноги. Вот только большинству инвалидов хотелось бы, чтобы им стало легче, а ей ничего не хотелось, она ничего не чувствовала. Неделю назад у нее началась менструация. Не было никаких сомнений. Она спокойно стояла и смотрела, как кровь стекает по ее бедрам. Доказательство того, что ее последняя связь с Мтеми оборвалась, а теплившаяся надежда окончательно умерла.
Доктор безопасности вывел ее из деревни по дороге, которая шла в обход деревни. Анна была благодарна ему за то, что ей не придется отвечать на бесконечные приветствия соплеменников. Тем не менее несколько раз ей все же пришлось остановиться и ответить на вопросы о доме, еде и работе. Словно она продолжала жить нормальной жизнью, тогда как все знали, что это не так.
— Нам нужно кое-что сделать, — сказал Зания через плечо.
Он посмотрел вверх и нахмурился, вглядываясь в безоблачное небо.
Анна молча кивнула. Она понимала, что его тревожит, и сама стала думать о последствиях засухи. Но она не могла по-настоящему переживать, даже понимая, что племя будет голодать.
Когда они дошли до леса, Анна пересекла границу света и тени, испытав облегчение. Деревья наклонялись к ней, они были зелеными, полными жизни. Она знала, что может потеряться в этой спокойной тишине так же, как и в леденящей тишине хижины.
Они не стали собирать много трав, как это бывало прежде. Зания хотел найти только те травы, которые помогут ему вызвать дождь. После этого они с Анной вернулись в деревню.
Но когда они добрались до первой хижины, их встретила необычная тишина. Пустота.
— Где все? — удивилась Анна.
Зания подозрительно прищурился.
— Я не знаю.
Они пошли по деревне, встречая на своем пути лишь роющихся в земле кур и греющихся на солнце собак. Когда они свернули на узенькую дорожку, ведущую к хижине Анны, тишина стала давящей.
Анна повернула за угол и замерла как вкопанная.
Окно ее хижины было измазано кровью. С карниза свисали птичьи желудки и кишки. А на пороге лежал обезглавленный петух.
Зания смотрел на открывшуюся ему картину, окаменев от потрясения. Затем он схватил Анну за плечо и потащил прочь от хижины. Казалось, он растерялся, не зная, куда податься. Тут появилась Патамиша и что-то сердито зашептала ему на местном диалекте.
Они втолкнули Анну в проход между двумя хижинами.
Когда они проходили мимо двери, оттуда метнулась рука, схватила Анну и втащила ее внутрь.
— Это я, Китаму.
Анна с трудом сдержала крик.
— Регент настроил людей против тебя. — Губы Китаму почти касались ее уха. — Его люди исполнили ритуал поиска ведьмы, и палец указал на твою хижину. Тебя обвиняют в том, что ты приворожила вождя.
Лицо Анны исказилось от боли. Она недоверчиво покачала головой. Не могли же все друзья отвернуться от нее!
— Некоторые сомневаются в этом, — добавил Китаму. — Но они переживают из-за другого. Ты держала горе внутри. Ты пролила слишком много слез. Они говорят, что, пока ты будешь оставаться здесь, дождь не пойдет. — Он протянул руку в тень и достал оттуда чемодан Анны, ее микроскоп и медицинскую сумку. — Я спас твои вещи.
— Нет, я не могу уйти, — возразила Анна. — Это мой дом. Моя деревня. — Ее голос охрип. — Я — ваганга.
— Именно поэтому ты должна делать так, как я говорю, — ответил Китаму. — В интересах племени. Ты должна уйти прямо сейчас и никогда не возвращаться.
Анна всматривалась в полумрак, пытаясь разглядеть Патамишу и Занию. Их лица исказила тревога, глаза были широко распахнуты. И когда она устремила на них умоляющий взгляд, они ничего не сказали и даже не пошевелились.
Китаму схватил Анну за руку и сунул ей в ладонь пару монет, завернутых в лоскуток ткани.
— Иди на дорогу, но только через заросли. — Он вручил ей ее вещи и развернул лицом к выходу. — Сядешь на автобус.
Солнце палило. Мухи вились у лица Анны, садились на ее влажную кожу и погружали липкие хоботки в капельки пота. Чемодан оттягивал руку, но она продолжала упорно двигаться вперед. Она остановилась лишь один раз — чтобы подобрать бледно-розовое перо, лежавшее на дороге. Его нежность нашла отклик в ее душе, принеся небольшое успокоение. Но ничто не могло уменьшить тяжесть на душе, потерянной душе чужака, бредущего безо всякой цели. Она одна здесь, в африканском буше, у нее больше нет дома. Нет народа. Нет прошлого. Нет будущего.
Нет любимого.
Только пустое разбитое сердце.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ