Качественные характеристики диалогических отношений

Присутствие

Это самый основной и наиболее трудный элемент диалогических отношений. Присутствие – это привнесение себя полностью в интеракции. Присутствующим является тот, кто не пытается влиять на другого, чтобы тот увидел его в соответствии с его образом себя или представлениями о себе. И то время как нет никого, кто был бы свободен от желания быть увиденным определенным образом, присутствие все-таки дол­жно преобладать в подлинном диалоге. Психолог-терапевт, например, дол­жен отказаться от того, чтобы постоянно сохранять образ «хо­рошего терапевта». Если терапевт ведет себя в соответствии с образом «целителя», диалогический процесс прерывается, поскольку другой человек (пациент) становится только средством для реализации потребности терапевта выглядеть подобным образом.

Терапевт скорее желает быть увиденным клиентом, чем на­меренно стремится к этому, не пытаясь манипулировать или управлять тем, как его видит клиент. Это дает клиенту шанс встре­титься с другим. Ведь клиенты от­части идут в терапию из-за того, что их значимые люди не хотят или утратили способность стать субъектами для клиента. Это родители, закрытые для своих детей, или просто депрессивные, или нарциссически ориентированные, нуждавшиеся в том, чтобы быть увиденными определенным образом и не позволившие своим детям увидеть их реально. Эти выросшие дети могут чувствовать безнадежность и отчаянье из-за неспособности к под­линной и глубокой связи с другими людьми. Такая встреча стано­вится возможной только тогда, когда пациент получает возмож­ность встретить подлинного «другого». Так что терапевт может стать первой личностью в их жизни, к которой они могут подой­ти, найти и найти себя через «другого» и через свои отношения с терапевтом, желающим быть субъектом. Таким образом, «инаковость» является очевидным параметром присутствия.

В терапии клиент может впервые получить возможность уви­деть доступного реального человека с его защищенностью и способностью преодолеть эту защищенность, способностью например, извиниться перед клиентом за сарказм, оказавшийся следствием чувств униженности или страха. Но если терапевт имеет намерения или неосознанные нарциссические потребности к демонстрации себя как отличающегося от пациента, но не имеет цели встретить «инаковость» пациента, его включенность разрушается. Для терапевта его «инаковость» подчинена текущему процессу, в который он погружен. Одна из самых распространенных ошибок начинающих терапевтов состоит в навязывании себя пациенту. Это навязывание они представляют как выражение подлинного диалога, однако же диалог в терапии всегда соизмеряется с потребностями пациента и его готовностью к встрече с «другим».

Для того чтобы поддержать присутствие, очень ценен феноменологический подход – поддержка того, что происходит, без предрассудков и интерпретаций. Комбинация присутствия с феноменологическим подходом может сделать возможными «Я-Ты» отношения. Однако некоторыми клиентами любое выражение «инаковости» терапевта будет восприниматься как тягостное столкно­вение с ним. Одним из очевидных параметров присутствия является само раскрытие — подлинное и откровенное общение терапевта с пациентом. Самораскрытие само по себе подразумевает такой момент терапевтического процесса, в котором пациент оказы­вается лицом к лицу с «инаковостью» терапевта. Это достаточ­но сложно мотивированная интервенция.

Подлинное и откровенное общение

Это естественное следствие принципа присутствия. Откро­венность и искренность не подразумевают того, что все, что при­шло в голову психологу-терапевту, будет непременно сказано клиенту. Сло­ва, которые сказаны импульсивно и не соответствуют терапев­тической задаче, могут послужить препятствием к подлинному диалогу. Необходимость быть откровенным не означает лицен­зии на импульсивность – терапевтическое общение релевант­но задачам терапии. Откровенность терапевта избирательна – он действительно искренне верит в то, что говорит пациенту, но говорит ему лишь то, что, по его мнению, соответствует тера­певтической задаче, а также актуальной терапевтической ситу­ации. Откровенная и подлинная коммуникация – это не обяза­тельно только слова, такой коммуникацией может быть и мол­чание (не основанное на защите себя от чьего-либо искреннего самовыражения). Таким образом, подлинное общение происхо­дит из аутентичного терапевтического присутствия и подчине­но задачам терапии.

Те­рапевт может разделить с пациентом столько своего личного опыта и проблем, сколько тот может принять, чтобы перейти на следующую ступень в осознавании себя, а также в реализации своей позиции и потенциала.

Включенность

М.Бубер определил включенность как характеристику терапии следующим образом: «Терапевт должен чувствовать другую сто­рону — сторону пациента — во взаимоотношениях как телесное прикосновение, для того чтобы знать, как пациент себя чувству­ет». Терапевт, практикующий включенность, видит мир глазами другого человека настолько полно, насколько это воз­можно. Это высшая форма осознавания себя и другого. Это сензитивный настрой на другого человека (и на его «инаковость»), но терапевт должен осознавать эффект своих собственных действий. Включенность – это понимание клиента, стремящееся к сво­ей полноте. В терапевтических отношениях терапевт поддержи­вает два полюса одновременно: полюс клиента (видеть то, что происходит из перспективы клиента) и свой полюс – полюс те­рапевта (рассмотрение того, что происходит в отношениях из перспективы терапевта). Такое профессиональное поведение – основной инструмент терапевта, называемый односторонней включенностью. Терапевт принимает на себя некоторые обяза­тельства (быть присутствующим, откровенным, отдающимся течению диалога), но при этом не ждет взаимности от пациента. Клиенты чаще всего и не в состоянии практиковать включен­ность в начале терапии, а когда они оказываются способными это делать, терапия, по мнению Бубера, может заканчиваться. Именно односторонняя включенность терапевта делает отноше­ния терапевтическими.

Включенность состоит в полном погружении, настолько, насколько это возможно, в пережива­ния другого человека без стремления осудить, проанализировать или истолковать его поведение – и одновременно в сохране­нии чувства своего отдельного, автономного присутствия... С помощью включенности обеспечивается безопасность окру­жающей среды, необходимая для феноменологической работы, а общение и понимание переживаний пациента помогает сде­лать самосознание пациента более отчетливым.

Достижение «Я-Ты» момента – диалогический путь интер­персонального контакта – самый большой потенциал челове­ческого развития. Если терапевт находится в контакте с клиен­том через существование в настоящем и включенность, он бу­дет изменяться, и пациент, оказывающийся в контакте с тера­певтом, будет изменяться тоже. Контакт равен изменениям, по­скольку при идентификации с настоящим изменения происхо­дят автоматически, ведь только борьба против существующего в настоящем прерывает контакт.

Для достижения включенности терапевт должен быть терпе­ливым к тому, с чем встретится в контакте. Это может быть тре­вога и масса других чувств, относящихся к опыту клиента и опы­ту терапевта, которые будут возникать при встрече с трудностя­ми и возвращать терапевта к факту потери или ограничения вклю­ченности. Подобные ограничения проявляются в потере способ­ности конфронтировать склиентом, в защищенности и саркас­тичности — избегании чего-то, чего терапевт не хочет видеть, не­желании соприкасаться каким-то болезненным для себя опытом или тем, что опыт отношений клиента с терапевтом совсем не та­кой, каким бы его хотелось видеть, или что он неправильный.

Итак, одна сторона включенности состоит в том, что терапевт стремится понять, что делает и что предпочитает делать клиент в отношениях с терапевтом и в своей жизни. Вторая сторона – отслеживание его (терапевта) собственных реакций на это. Присутствие и включенность находятся в диалектических отноше­ниях друг с другом. Через практику включенности терапевт по­нимает, как его присутствие воспринимается пациентом, а так­же то, какой вид «инаковости» ищет пациент в отношениях с ним. Понимая это, он может адаптировать свое присутствие так, чтобы соответствовать потребностям роста пациента. Постоян­ное колебание между присутствием и включенностью, а также гибкая адаптация терапевтического присутствия — все эти па­раметры «выходят из игры» в определенный момент терапии. Это «Я-Ты» момент, в котором происходит потеря ролевой позиции терапевта

Признание

В теории диалога есть специфические представления о так называемом признании-подтверждении'. Близкими по смыслу английскому Confirmation в русском языке являют­ся два термина — «подтверждение» и «признание», характеризующие одновре­менно подтверждение существования личности и признание личности в ее целос­тности, какой она является в данный момент, а также в потенциале ее развития.

Признание означает, что индивидуум является воспринятым (акт подтверждения су­ществования) и признанным в его целостном существовании (Бубер). Акт признания требует, чтобы участник диалога всту­пал в феноменологический мир другого человека без рассужде­ния или предубеждения в тот момент, когда познает чье-то бы­тие. Кульминация «Я-Ты» отношений представлена моментом, когда другой (пациент) знает, что он представлен терапевту в его самости, без тенденции к интерпретации или какому-либо спе­циальному влиянию. Такой пиковый момент отношений харак­теризуется взаимностью – это соприкосновение и подтверж­дение-признание существования одновременно, без потери чьей-либо личности или сепаратности.

Терапевт встречает пациента, прини­мает и признает его таким, «какой он сейчас есть». Но это толь­ко первый шаг. Признание не означает, что терапевт хочет под­тверждать только то, что есть, он принимает личность в ее дина­мическом существовании, в ее потенциальности, в том настоящем, в котором пока еще скрыто ее будущее. Таким образом, пациент должен быть признан в том, кем и каким он станет, даже если в настоящем он демонстрирует саморазрушительное по­ведение и миллион защит*. В то же время К. Роджерс не признавал разницу между принятием и при­знанием, поскольку считал, что если пациент чувствует себя принятым, то это по­могает ему преодолеть защитные барьеры и его способность быть живым возрас­тает. Поэтому нет необходимости апеллировать к не наступившему еще будущему пациента; если тот встречается с кем-то по-настоящему, то он встречается с тем, кто живет и меняется.

Важен также вопрос о реакции терапевта на манипулятивное поведение пациента. Термин «манипуляция» возникает тог­да, когда терапевт фокусируется на терапевтических отноше­ниях, в частности, на пути, которым поведение пациента влияет на него. К подобному поведению пациенты прибегают тогда, когда не доверяют процессам своей self-регуляции, а само манипулятивное поведение отражает попытку пациента удовлет­ворить свою потребность. Когда терапевт начинает видеть мир из перспективы пациента, последний делает не так уж много манипулятивных попыток достичь желаемого, как при конфлик­те между страхом и желанием, и, соответственно, требуется меньше попыток конфронтации с его поведением. Конечно, временами терапевту может очень не нравиться то, что делает пациент, и это требует терпения от терапевта. Такие чувства должны быть осознаны и сохраняться в фоне для под­держания диалогической позиции, которая иногда не проговари­вается на словах. Это способность быть с пациентом, например, испытывая гнев или отвращение, способность оставаться откры­тым и чувствительным, насильно не «улучшая» свои чувства.