В Северной Ирландии хорошо знают, что юристы, специализирующиеся в уголовном праве, особенно уязвимы для насилия. Имелись случаи насилия по отношению к судьям, адвокатам и их семьям. Ко мне обратилась за консультацией женщина психотерапевт, пожелавшая рассказать о своей пациентке. Она сообщила, что ее пациентка получила предупреждение с угрозой смерти. Прося о консультации, психотерапевт сказала, что не уверена, смогу ли я что-то посоветовать, но все же, как ей кажется, простой разговор об этом со мной был бы для нее полезен. Она не знала, что еще может сделать или сказать пациентке. Также она хотела узнать, в каком положении, с точки зрения конфиденциальности, она может оказаться, если ее пациентку убьют и будет затребована информация, полученная в ходе психотерапии.
За два месяца до этой консультации, был убит террористами один адвокат. Он представлял законные интересы многих террористов и их семей, публично воюя за справедливость. Некоторые обвиняли его в симпатиях к террористам. Было хорошо известно, что он находится под смертельной угрозой. Он отказался от защиты полиции и от средств безопасности в машине и дома. Этот адвокат погиб от бомбы, заложенной в его автомобиле. Публичная дискуссия развернулась вокруг вопроса о том, не помогла ли террористам полиция, предоставив информацию. В частных беседах даже высказывалось мнение, что он поступал глупо. Мы не любим прилюдно обвинять жертву. И вот на фоне этих событий - психотерапевт сообщила мне о том, что ее пациентке угрожают. Я не знаю имени пациентки. Буду называть ее Дейрдре.
Психотерапевт очертила проблему. Дейрдре рассказала на сеансах, что ее грозят убить. Это было связано с серьезным расследованием, которое она вела. Она говорила об угрозах в полиции и с коллегами в суде. На сеансах Дейрдре приводила детали. Психотерапевт была убеждена в реальности угрозы. Семья и друзья уже снабдили Дейрдре советами, и поэтому практически уже ничего нельзя было сделать. Однако, психотерапевта беспокоило, что потом ее могли обвинить в бездействии. Эти опасения я посчитала иррациональными, проистекающими из контрпереносной защиты. Прежде всего, я разъяснил, каково будет положение психотерапевта в случае убийства Дейрдре.
Я заметил, что поскольку детали угроз известны множеству людей, ее информация бесполезна. Я сослался на работу Энн Хейман 1965 года о конфиденциальности психоанализа, а также упомянул о том, что эта информация, возможно, настолько искажена фантазиями, что не представляет никакой ценности для суда. Я нарисовал наихудший сценарий, по которому психотерапевта все-таки втягивают в расследование. Исходя из собственного опыта юридических процедур, я подсказала ей, как действовать в этом случае. Будучи консультантом полиции и адвокатуры, я знал, что они способны действовать компетентно, если материал однозначен, однако не в состоянии расследовать нечто, вполне могущее оказаться бесполезным. В худшем случае я предложила ей сразу же проконсультироваться и выработать правильный способ общения.
Затем я задал несколько вопросов о внутреннем характере сообщений Дейрдре. Учитывала ли Дейрдре положение психотерапевта? Извинилась ли она за то, что ставила ее, возможно, под удар? Ставила ли Дейрдре свою машину (вероятно начиненную взрывчаткой) у дома психотерапевта? Ни подобных извинений, ни озабоченности высказано не было. Я предположил враждебную природу данного переноса, что и подтвердили некоторые детали их сеансов, первоначально упрощенные психотерапевтом.
Позднее я узнал о результатах этой консультации. Психотерапевт очень тяготилась своим знанием и ощутила большое облегчение, когда поняла, что оно незначительно. После консультации она смогла интерпретировать браваду Дейрдре перед лицом северо-ирландской реальности, связав такое поведение с переносом. В детстве мать совсем не уделала внимания Дейрдре, и та вместе с сестрами была объектом физического и сексуального насилия. Именно Дейрдре сообщила об этом и самоотверженно помогала сестрам добиться компенсации. Она повторила этот опыт в своей борьбе за справедливость, и во время сеансов клеймила тех, кто стремится остаться в стороне. В то же время, семья и коллеги предупреждали Дейрдре об опасности, которой она подвергает себя своим намеренно безрассудным поведением. С другой стороны, многих это в ней устраивало, и она быстро делала карьеру. Карьера давало ей то самоуважение, которого ей недоставало. Дейрдре стала заложником пронзительного чувства возбуждения от опасности, сопровождавшегося высокой оценкой ее деятельности. Она вновь и вновь прибегала к гиперстимуляции, пережитой в связи с насилием в детстве, к ощущению себя исключительной, но нелюбимой.
Трудность терапии отчасти заключалось в реакции Дейрдре на брошенный ей вызов. Она бурно реагировала на интерпретацию, чувствовала себя уязвленной, замыкаясь в себе, становилась недоступной. Терапевт постаралась подойти к проблеме бравады Дейрдре как можно деликатнее. Но ее профессиональным действиям мешала тревога контрпереноса. Идентифицировавшись с чувством незащищенности пациентки, терапевт отвергла реальную угрозу насилия, которой она подвергалась. Она трансформировала собственные тревоги в страх, что другие могут обвинить ее в профессиональной недобросовестности. После нашей беседы, она смогла лучше интерпретировать имевшую здесь место тенденцию к повторению, а Дейрдре стала больше заботиться о своей безопасности.