Подбородком нажав на выключатель, я буквально влетел в душевую, и прикрыл дверь. "Маловато будет - на щеколду надо закрыть", подумал я. Кулёк бросил на скамью, придвинутую к кафельной стене. А сам левой рукой, потянув на себя ручку, скорчившись, зубами закрыл дверь на щеколду.
Душевая представляла собой помещение размером приблизительно 1х2 метра, - некий коридорчик, обложенный плиткой. В одном конце стояла скамья, обтянутая довольно скользкой не промокающей материей. "Хорошо сидеть на такой скамье, где-нибудь на солнышке, в сухом месте, но не под душем - скользко, как на льду. Судя по всему, здесь везде салом намазано. А если ещё и намылиться, то возможно меня отвезут в травматологию или прямо в морг". Так я размышлял, смотря в дальний конец душевой, где примерно на уровне моей груди по бокам от душа в стенки были вмонтированы поручни. "Держаться правой рукой за поручень, а левой намыливать мочалку? Я - не Копперфильд. Придётся сесть на коленках под струю душа". Передвинуть скамейку под душ и, сидя на ней купаться - для меня показалось затеей самоубийственной: намыленная кожа, пена застилает клеёнку, резкое движение и Рома в головокружительном пике "целует" кафельную плитку - катафалк, титры.
Я открыл горячую воду, чтобы хоть немного продезинфицировать пол. Затем осторожно вытряхнул на скамейку содержимое кулька. Вроде всё было на месте - ничего не забыл. Я разделся, скидывая грязные вещи на сухой кафель. Душ стремительно заполнялся паром. Мягко ступая по ещё не нагретому полу, подошёл к крану с холодной водой и зубами отвинтил его. Теперь можно было не бояться потерять сознание. Следующей мыслью было собрать пока ещё сухие вещи с пола в кулёк. Для начала надо было раскрыть его, используя "принцип аэродинамики". Помахал я кульком разок-другой, придав ему шарообразную форму, и положил его на скамью. Нагибаясь, левой рукой поочерёдно запихал грязное бельё. И дело это, замечу, весьма сложное: во-первых, нужно попасть вещью в кулёк, во-вторых, не дать одежде вывалиться обратно и, в-третьих, в порыве деятельности случайно не сбросить кулёк на пол. Не знаю, долго ли я занимался подготовкой к купанию - в замкнутом пространстве время бежит незаметно. Минут 15 приблизительно, а то и больше. Теперь осталось скинуть мыло и мочалку на плитку, подтащить правой ногой эти предметы к струе воды и опуститься на колени. Что я и сделал. Передо мной возникла дилемма: как намылить голову? "Мыло мокрое и скользкое, - досадовал я, смотря перед собой на коричневый кусок. - Рукой схватишь - не поднимешь. Хоккейная шайба, а не мыло". В голове возникали варианты: "Замотать в мочалку и повозить по голове? Неэффективно и неприятно. Намылить мочалку, а ей в свою очередь намылить голову? Неэкономно и тупо". В раздумье я подставил голову под струю и по-медвежьи стал левой рукой водить по волосам. "Если Магомед не идёт к горе...", осенила меня идея. Отстранившись от душа, я опустил голову на уровень пола и неловко затащил рукой кусок мыла на макушку. Мыло несколько увязло в волосах и я, продолжая прижимать его кистью руки, поднял голову. Поелозив куском моющего средства по волосам, специально выронил мыло и продолжил намыливать голову кистью руки, ощущая нарастающую от движений пену. В окончании процесса я намылил лицо... Сориентировавшись по звуку, где душ, я подставил голову под воду, продолжая неуклюже массировать волосы.
Первый этап очищения был успешно пройден: когда я провёл ладонью по волосам, ощущалось трение. Теперь оставалось намылить всё остальное. Эта задача оказалась более простой.
Приблизив левой рукой кусок мыла, я набросил на него мочалку и, помогая всем, чем мог, завернул в мочалку ускользающий "кирпич", точно юркого карася в хозяйственную сетку. Теребя обеими руками мочалку, в которой "запуталось" мыло, я достиг результата - мочалка вся была в пене. Левой рукой натёр подмышки. Причём до правой добраться оказалось легко, а вот с левой было сложнее. Применяя задатки йоги, изловчившись, я просунул мыло, завёрнутое в мочалку под левую подмышку. Подержал его там несколько минут, подёргал левой рукой, создавая трение. Как-никак, но подмышки были вымыты.
Я снова тщательно намыливал мочалку, чтобы помыть спину. В дверь постучали.
- Ты скоро? - по голосу я узнал, что это Анатолий Николаевич беспокоится - вдруг утону ненароком.
- Скоро! - заверил я старика.
За дверью стихло.
Намыленной мочалкой я принялся хлыстать себя по спине. Другой способ намыливания спины мне не представлялся.
Когда я почти весь был в пене, держась за поручень, встал и помылся под струёй душа.
Мне надо было любым способом положить мыло в кулёк. "Миссия не выполнима", преждевременно "капитулировал" я, но, поразмыслив, собравшись с мужеством, с минимальным давлением мне пришлось взять мыло в зубы. "В конце концов, мыло - не говно", подбодрил я себя. После - долго полоскал рот. С мочалкой проблем не возникло. Натянув её двумя руками, как бинт-резину, я выжал из мочалки лишнюю воду и положил в кулёк.
Закрыв краны, я прошлёпал к полотенцу, дабы вытереться. С головой проблем не было. В смысле мне без труда удалось её вытереть... А после и ноги... "А со спиною как?", задался вопросом. Недаром я учился в школе и неплохо шарил по физике. Сила трения поможет в столь сложном вопросе. Я, выпрямившись, закинул левой рукой полотенце за спину и, нагнувшись буквой "Г", потянул полотенце на себя. Между полотенцем и спиной вследствие земного притяжения создавалось трение - влага впитывалась в полотенце. Пару таких "закидонов" и спина была сухой. Далее, я, как обычно, оделся и вышел из душа с кульком грязного белья, ключами и с развязанными кроссовками на босу ногу.
Вся эта "инициатива", может показаться, на первый взгляд, бесполезным и нелепым занятием, ведь так люди не купаются. Я бы не стал строить из себя упрямого осла, кичась своей самостоятельностью, и не продолжал бы купаться без чьей-либо помощи, если бы недельки через две мне бы намекнули, что от меня плохо пахнет. В первую очередь об этом должен был сказать мне или сообщить медикам сосед по комнате. Однако... В течение шести лет я через день хожу мыться в душ, и никто ни разу не усомнился в моей чистоплотности. Вот!
- Чего так долго?! - встретил меня Анатолий Николаевич.
Хотелось послать дедушку к чёртовой бабушке, но я, сдержавшись, сказал:
- Так ведь в первый раз. В школе нас банщицы купали.
- А я чух-чух и готов, - хвастался старик, завязывая мне кроссовки. - Не то, что некоторые часами в ванной нежатся. Чего там делать, так долго?
Я промолчал.
На этом мои проблемы не кончились: надо было постирать грязное бельё.
Анатолий Николаевич советовал:
- Сдай в стирку. Через неделю чистое принесут.
- Да у меня всего два комплекта одежды. А купаться мне часто надо - потею.
- Ну, как знаешь, - махнул дед рукой.
- Дядь Толь, я, как постираю бельё, выжмите мне его и развесьте, пожалуйста.
- Ладно, развешу, - неохотно согласился Анатолий Николаевич.
Прежде всего, я положил в раковину грязную футболку, в которую предварительно замотал хозяйственное мыло. Затем поочерёдно выложил и остальные вещи. Отрегулировав зубами струю со слабым напором тёплой воды, я принялся месить грязные вещи вместе с мылом, подобно пекарю, взбивающему тесто. (Старик то и дело ворчливо бросал в мою сторону скептические фразы). Спустя пятнадцать минут мне подумалось, что вещи в достаточной степени намылены. Я выключил воду, несколько раз осторожно вытаскивал разбухшее мыло, пытаясь положить его на полку, и оставил киснуть бельё часа на два. По прошествии некоторого времени я включил горячую и холодную воду с довольно сильной струёй, чтобы вымыть мыло. Опять мне пришлось месить вещи. Спустя минут десять я интуитивно понял, что бельё простирано и попросил Анатолия Николаевича заняться отжимом и развешиванием моих чистых вещей на спинках моей кровати и стула.
"Не мужское это дело - стирать бельё", озарила меня мысль, запыхавшегося и усталого.
Конечно, чуть позже я узнал, что есть на свете порошок, стирать при помощи которого - одно удовольствие.
Так, используя "нечеловеческую" смекалку и запавшие глубоко в душу знания по физике, а также проявляя дремлющую до поступления в стардом силу воли, я освоил нехитрые, но необходимые процедуры, которые здоровым людям никаких проблем не доставляют. По-любому, но бытовые проблемы я преодолел!
ПОЕЗД ОТПРАВЛЯЕТСЯ В НИРВАНУ
Эх, детство моё "безногое", "безрукое", хипповое! Малышом я был обезбашенным, но вместе с тем пытливым, красоту чувствующим, романтичным! Как вспомнишь, аж слеза наворачивается от радости... Впрочем, вы сейчас сами во всём убедитесь.
Появился я на свет в довольно молодом, по российским меркам, городе Волгодонске. Мы жили в четырнадцатиэтажном доме, на третьем этаже в двухкомнатной квартире. Вид из окон представлял собой композицию из четырёх монументальных зданий, образующих между собой некое полузамкнутое пространство, засаженное изнутри по периметру одинарным рядом высоких тополей. Взглянул вниз -
асфальтовая площадка, точно на блюдечке, предстаёт с узкими аллейками вдоль домов, по которым, обыкновенно, шли пешеходы, резвились дети. По краям стояли машины, а в центре площадки покоилась водонапорная станция. Задрал голову вверх, а там неизменно возвышается бессолнечное небо, насыщенно синее, пересечённое редкими длинными проводами, соединяющими многоэтажки. Иногда, будто по морю, в вышине проплывали одинокие белые кучевые облака-корабли или безразмерные чёрно-серые тучи-одеяла, чуть ли не касаясь крыш, стягивали небо, предвещая дождь целебный, гром бодрящий и молнии потрясные.
У моих родителей я был уже третьим ребёнком. Первый, Саша, прожив всего три дня, умер от асфиксии. Вторым - появилась на свет сестра Лена. А спустя 11 годков "вылупился" чувачок Рома - ни дать, ни взять братец младшой, сыночек родимый.
Итак. В начале было... Нет, это не про меня. Откуда ж путь истории моей держать?.. Воспоминания раннего детства отрывочны - на видео снять себя как-то не сообразил. Моя память, как запутанный оравой кошек, шерстяной клубок. Ладно, не буду особо заморачиваться. Пожалуй, начну с того, что сидел я на коленках в кроватке, изнутри обложенной подушками, дабы нечаянно не изувечила себя деточка. Сестра Лена вместе с мамой в это время лепили на кухне пельмени. И заметили они, что крики мои стихли, нарушая обычный шумовой фон в квартире за последние месяцы. В спальне, где обыкновенно пребывало моё несмолкающее тело, внезапно наступала тишина.
- Мам, что-то с Ромкой не то, - забеспокоилась Лена.
- Пойди - посмотри.
А спокойствие воцарилось в двухкомнатной квартире потому, что я, сидя на коленях и плохо управляя своим туловищем, случайно упал головой вниз, упёршись в матрас. Чувствую нарастающий дискомфорт. Дышу с трудном. Руки без контроля - не помогают. Я полусознательно попятился вперёд, отталкиваясь ногами и надеясь головой пробиться в более блаженные условия. Но вместо этого моя голова забилась под пирамиду подушек, и дышать стало уж совсем нечем. Мне хреново, отчего я сильно начинаю нервничать: воздух кончается с каждым моим взбрыком. В спальню вбежала сестра, скинула с меня подушки и подняла туловище братика в вертикальное положение. Судорожно захватив воздух свободы, и, насытившись им, я снова заорал.
- О-о-о! Начинается, - прокомментировала Лена. - Нормально!
И ушла на кухню помогать маме.
*****
"Опять холодной водой - в лицо?!", морщась спросонья, внутренне возмущаюсь я каждое утро, недовольно машу головой и кряхчу в маминых руках.
*****
Первым моим словом было отнюдь ни "мама", ни "папа", ни "Родина" и ни "синхрофазотрон", а компрометирующее - "дядя". Папа, узнав об этом, пришёл в недоумение. Но всё оказалось довольно просто - большую часть времени я, младенец, проводил с мамой в больнице и, когда приходил врач для осмотра, мама говорила:
- Вот, сынок, к нам дядя пришёл.
Можно провести аналогию с говорящим попугаем. Если его часто просить: "Ну, скажи - "противогаз"" - он в конечном итоге скажет, да ещё и рифму точную подберёт.
*****
Шло время - я эволюционировал, и, примерно, в год и 4 месяца проявил не дюжинные ораторские способности.
Было время обеда и дефицита на куриные яйца.
Мама спросила меня:
- Ром, яйцо будешь?
Я, надув и без того круглые щёки, отрицательно замотал головой. Мол: "Нужны мне ваши яйца!". И продолжил угрюмо наблюдать за происходящим на кухне.
- Мам, можно я съем, если он не хочет? - спросила дочка.
- Конечно, ешь на здоровье.
Я напряжённо следил, как сестричка старательно очищает яйцо от скорлупы - бывшей моей собственности. Мне вовсе не хотелось есть яйцо, но отдать его Ленке, которая старалась помыкать мной, - никогда! И тогда я выдал фразу, достойную Шекспировского "Гамлета":
- Отдай! Моё яйцо!
Реплика произвела ошеломляющий эффект на мою сестру.
- Сейчас, сейчас, Ромик. Конечно, дам, - ответила Лена, завершая очищать дрожащими руками скорлупу.
Собственность была возвращена первоначальному владельцу.
*****
Сижу я на ковре в зале один, воображая себя главнокомандующим, среди разбросанных оловянных солдатиков и строго вопрошаю воображаемых родителей, будто бы априори наблюдающих за мной: "Почему они меня не слушаются?!".
*****
Что скрывать, я был нервным, капризным и эгоистичным малышом. Всех забадывал своими воплями, и днём, и ночью. Чуть что не по душе - истерика. Мои родители знали отличную успокоительную процедуру - отшлёпать меня по мягкому месту. Действовало безотказно. Днём. Но ночью я орал совсем по-иному, "как резанный". Мои, сводившие с ума всю семью ночные рулады, не были проявлением капризов. Я очень боялся темноты. Родители укладывали меня спать, гасили свет, закрывали двери в спальне, и, через некоторое время, я начинал кричать. Мама и папа не могли понять, в чём причина: накормленный, сухой, чистый. Научивший более-менее выражать свои мысли, я просил родителей:
- Не выключайте свет. Я боюсь.
- Спи, сынок, - говорили они. - Ничего страшного нет.
И выключали свет, закрывали двери. Меня охватывал отупляющий страх, нарастающая тревога. Будто я никому не нужен, один в целом мире. И начинались кошмарные сны наяву. Помню, будто моя кровать поднимается к самому потолку - я боюсь упасть и разбиться. Снова мой протяжный крик раздаётся в спальне. Вбегает папа, схватил меня за руку:
- Рома, что случилось?
- Мне страшно, - приходя в себя, отвечаю я.
- Не бойся. Всё нормально. У тебя что-то болит?
- Нет.
- Ну, успокойся. Всё хорошо.
Я успокаиваюсь. Папа уходит, закрывает двери и всё начинается снова. Я ощущаю в спальне помимо моей сестры присутствие кого-то ещё: страшного, шепчущего какие-то непонятные зловещие слова... Так продолжалось до трёх лет. По рассказам мамы, врачи говорили, что у меня - головные боли. Ясно, что в результате родовой травмы часть моего мозга немного "искрила": не только двигательная, но и та, которая отвечает за индивидуальное восприятие человеком себя в пространстве. С её помощью люди мгновенно въезжают в тему, где заканчиваются границы их собственного тела, и начинается всё остальное пространство. Поэтому нормальный человек, когда у него, допустим, чешется ухо, ковыряется в своём, а не в чужом. А мои "головные боли" - не что иное, как заблуждение врачей.
Стоит отметить ещё одну фишку моего младенческого мышления. Вплоть до поступления в спецшколу, я мыслил образами. Попросту говоря, если я хотел трапезничать, мозг не парился над сочинением словесного призыва: "ням-ням!", а постепенно погружал меня в виртуальную реальность - готовую образную картину того, как я поглощаю всякие сладости, деликатесы, чувствуя при этом вкус и запах еды. Однако желудок вскоре подмечал подвох и начинал нудно тянуть своё, в подробностях. Тогда только, чтобы родители или сестра поняли, чего мне хочется, я с трудом превращал желание в речевую форму, как мясо превращается в фарш. Так что, если вам покажется, что младенец слишком правильно мыслит, прошу прощения за вольность "перевода".
*****
Немного повзрослев, традиционно играть в игрушки я разлюбил - мне, страсть, как нравилось их разбирать ради любопытства: а что же там внутри? Причём, главным инструментом моих варварских экспериментов были зубы. Редкая конструкция выдерживала под натиском этого инструмента. Хотя, иногда я сталкивался с серьёзными трудностями в освоении "машиностроения" и "робототехники". В таких случаях мной применялся метод тотального разрушения: я бросал игрушки о стену и любая "загадка природы" раскрывалась перед моим взором в два счёта. Завидев следы моих "открытий", мама и папа наказывали меня по системе "а-на-на". Я недоумевал: "Подумаешь - обои испортил! Ну и что, что соседи жалуются. Зато я узнал, из чего состоит...". Далее следовал внушительный список моих "открытий".
Как правило, внутренности игрушек меня разочаровывали. Я надеялся, разобрав очередную забавную "кибернетическую систему", найти там что-то волшебное, например, шапку-невидимку, маленьких человечков, мелофон, или выпустить на волю джина, который... Короче, очень даже непросто так совершал я вскрытия многочисленным машинкам, мишкам, Ванька-встанькам... Родители, не догадываясь о моих благих побуждениях, ругались:
- Что ж ты всё курочишь?! Мы покупаем, значит, а ты - всё ломаешь. Больше ничего не получишь.
Зря они этот "экспорт" прекратили. Спустя какое-то время я, не найдя в квартире ни одной целой игрушки, случайно заприметил на полке шкафа массивную 1,5-вольтовую батарейку. Мой мозг стал усиленно думать над задачей, как достать столь невиданный ранее предмет, который являлся для меня новой неразгрызанной китайской шкатулкой.
Когда родители отправились ужинать, а сестра - выполнять домашнее задание, я закинул на полку левой рукой с пятой попытки что-то плюшевое и заполучил столь желанную неисследованную вещицу, свалившуюся к моим ногам, подобно подстреленной куропатке. Это был довольно сложный трюк, поскольку на ногах я не стоял, а ползал на коленках вплоть до шести лет, потому высота до полки была весьма ощутимой.
Моей добычей стала гальваническая батарейка фирмы "Орион", в золотисто-зелёном защитном металлическом корпусе. Я сразу заметил слабое место, откуда можно было начать демонтажные работы столь удивительной штуки. Тоненькая прорезь на защитном корпусе батарейки говорила о том, что оболочка не литая. Вдобавок, у меня имелась отвёртка, которую я выклянчил у папы, убедив его ответом на вопрос "Зачем?..", лаконичным и исчерпывающим словом "Нужно!". И я с усердием принялся грызть, кусать и отслаивать золотисто-зелёную "броню". Запах изломанного металла своей новизной вдохновлял меня на "великие свершения". В конце концов, оболочка была сорвана моими зубами с батарейки, как кожура с сосиски. Теперь передо мной лежал предмет, напоминающий небольшой стаканчик из шероховатого серебристо-серого металла. Сверху стаканчик оказался залит смолой, а в середине находился чёрный графитовый стержень с металлической шляпкой. Я задумался, как достать из батарейки этот стержень. Из "объятий" моих зубов выскальзывала металлическая шляпка, за которую я хотел выдернуть графит. Мне пришла идея попробовать на прочность стаканчик из шероховатого металла (это был, как я узнал позже от недоумевающего папы, цинк). На мою радость он оказался довольно мягким и хрупким для моих зубов. Стаканчик треснул пополам, и из него посыпалась угольная масса, пропитанная щёлочью, как стало мне ясно в дальнейшем из тех же источников. Отплёвываясь на ковёр, я осторожно достал ртом из разобранной батарейки столь дорогой моему сердцу графитовый стержень. "Теперь мне не нужен простой карандаш, который так легко ломается. Теперь я буду рисовать вот этой штукой!", был сделан мной рациональный вывод после проделанной "трепанации" батарейки.
После ужина моих родителей ожидал шокирующий перформанс: эскиз "Чёрного квадрата" (полотно - ковёр) и моё сакраментальное выражение: "Оно само". Полный дадаизм*.
По-видимому, мама с папой пересмотрели свое первоначальное решение о прекращении поставок новых игрушек для моей коллекции и, спустя несколько дней, подарили мне железный грузовик. Грузовику я, недолго думая, "вскрыл" кузов, чтоб "как у настоящей машины".
*****
Вот ещё история, на мой взгляд, достойная пера Конан Дойла. В трёхлетнем возрасте я нарушил Уголовный кодекс СССР, и совершил кражу со взломом. Произошло это так.
Однажды вечером я остался один: папа работал, сестра училась, а мама решила сбегать в ближайший магазин за хлебом. Мне - скучно. Но передо мной стоял неисследованный на содержимое шкаф. Все дверцы были закрыты. Но я знал, что нужно всего лишь потянуть за ручку, и дверца откроется.
"Так, - раздумывал я. - Левой рукой я, конечно, дотянусь до ручки и... дёрну так, что выломаю дверцу, в лучшем случае - сверну набекрень. Тогда заметят, наверняка. Здесь нужен изящный подход". И с этими мыслями я подполз к заветной цели. Схватил зубами ручку и потянул на себя. Дверца приоткрылась. Далее я просунул в щель подбородок и повернул голову в правую сторону. Часть содержимого шкафа была успешно рассекречена. Но долго любоваться "сокровищами" я не стал, ибо в скором времени родители, или сестра должны были вернуться. Объектом кражи стал кошелёк, точнее разноцветные бумажки в нём.
"Если спрятать кошелёк - заметят. Точно заметят", пришёл я к логическому умозаключению и принялся вытягивать из него по одной купюре. Они необычно пахли. Эта была ювелирная работа: кошелёк был защёлкнут, и бумажки требовалось вытянуть зубами, не порвав их. Я вытянул почти всё, что выглядывало из кошелька, оставив для отвода глаз пару купюр. А сами деньги засунул под софу. В книжки, которые часто читала мне мама, прятать месячную зарплату родителей было небезопасно. Об этом я сообразил сразу.
Утром в субботу родители настойчиво допытывались у меня: не лазил ли я в шкаф?
В тот момент меня осенило, что если я признаюсь в содеянном, то мне влетит по первое число. Ответ был один и односложный:
- Не-а.
- Точно, - переспросила мама.
- Да.
Бедная сестра! - первый подозреваемый - психологический прессинг тяжело сказывается на детской психике. Наверно, ещё б чуть-чуть, и она бы призналась в том, чего не совершала. "Ромка бы не смог... Папе и маме красть друг у друга деньги - чушь собачья. Значит, всё-таки я, во сне крала", мучили, наверно, мою Ленку всякие домыслы.
Одного я не учёл, что каждую неделю мама делала генеральную уборку. Она испытала лёгкий шок, когда, протирая под софой, вымела из-под неё шваброй денежные знаки.
Родители отшлёпали меня грязным тапком - как же это унизительно - и строго-настрого запретили лазить в шкаф.
Потом спросили:
- Ну, зачем же ты их крал?! Всё равно ничего не смог бы купить!
- Не знаю, - промямлил я.
Лишь через годы, мне открылось, зачем люди совершают сходные моему поступки: покоряют вершины, рискуя сломать шею, проматывают целые состояния в казино, гоняют на тачках с запредельными скоростями... Просто им скучно жить в пределах общепринятых норм. Людям нравится контролировать страх, повышать уровень адреналина в крови.
*****
Помимо любопытства, мне было присуще и чувство гордости. Устав возиться с игрушками, я приползал на кухню, где мама с сестрой обсуждали разные темы. Мне было интересно послушать, о чём идёт разговор. Лена любила меня подразнить и однажды прокомментировала моё пришествие словами:
- О! Мока явился!
- Ома я! Ома! - не выговаривая букву "р", возмутился я такому панибратскому отношению к своей персоне.
Лена продолжала раззадоривать:
- Ома, Ома. Закон Ома, во!
Я хотел, было, тоже что-нибудь сострить на счёт её имени, но подумал и не стал. "Закон Ома" - это звучит гордо!
*****
Знакомых, а тем более друзей у меня не было. Мама или папа вывозили моё тело в коляске на улицу погулять. Детей - много: строят домики в песочнице, гоняют на велосипедах, играют в прятки. Но я их не интересовал. Иногда дети подбегали и спрашивали: "А чего ты такой?". Этот вопрос меня унижал. Я, уставившись в асфальт, что-то бормотал и замыкался в себе. А они, не пригласив поиграть вместе, и не попрощавшись со мной, убегали, чтобы снова продолжить свои забавы. Может быть, на интуитивном уровне в те годы, когда мама или папа выводили меня на прогулку, я испытывал за себя стыд: навязчивый интерес в виде вопросов к родителям на счёт моего здоровья, никому ненужная сердобольность и наклеенная мина сострадания на лице у соседей. У знакомых моих родителей со мной часто складывались отношения "доктор - пациент". Конечно, имелись и люди, относящиеся ко мне, как к обычному ребёнку, но их было - по пальцам пересчитать. С самого детства ко мне неявно приклеился ярлык белой вороны. Я это чувствовал и часто отказывался от прогулок на улице, предпочитая наблюдать с третьего этажа за происходящими событиями: днём наслаждался забавными видами кучевых облаков, а вечером наблюдал, как играют дети - воображение позволяло мне быть с ними рядом, быть участником их проказ и дурачеств. Чужие беззаботность, веселье, огорчения я воспринимал, как свои, был победителем и проигравшим.
Особенно мне нравилась гроза: в ней чувствовалось величие природы! Люди разбегались кто куда. В преддверие ливня поднимался ветер: в воздухе летали сорванные с бельевых верёвок кульки, одежда. Иногда слетали даже простыни. Было интересно наблюдать, как все эти вещи парят в воздухе. В вакханалии непогоды ощущалось какое-то очарование, что-то неземное и непонятное. Родители с балконов многоэтажек кричали своим детям, чтобы те "немедленно" возвращались домой. Дети любят дождь, и потому они обычно стояли или бегали по двору до последнего, пока родители насильно не затаскивали их в подъезд. Меня тоже возвращали с балкона в квартиру, боясь, что я простужусь от хлёсткого щедрого летнего дождя.
*****
Пугливо вглядываясь с балкона третьего этажа в безоблачное небо, я растерянно думаю: "Страшно! Какое большое! Можно утонуть, как в ванной".
*****
Помимо демонтажа игрушек, моим излюбленным занятием было созерцание телепередач. Мультики будоражили мое сознание в особенности. В те времена они были не только смешными, но и психоделическими*, поэтическими, философскими. Смотря такие мультфильмы, я многое не понимал, но они завораживали, уносили меня в космос, на неведомые планеты, рождали переживания, которые невозможно передать словами. Проще говоря, они меня вставляли по-взрослому. Мультики заканчивались, и начинались телепередачи образовательного канала, которые строили по кирпичикам в моём сознании грандиозное здание бытия. В общем, телевизор для меня был окном в безграничный мир.
*****
- Мама! Ма, почему телевизор со мной не разговаривает?! Где у него уши?
*****
А в шесть лет, когда я научился более-менее ходить, папа и мама повели меня в кинотеатр на польский комедийный фильм "Секс-миссия". Вряд ли родители хотели ненавязчиво познакомить своё чадо с половой жизнью. Впрочем, ничего криминального в этом фильме нет.
Я весь - внимание: потрясали кинозал, который раз в тысячу был больше нашей квартиры, неповторимая атмосфера происходящего на экране невообразимого размера, всепроникающий звук - всё способствовало тому, чтобы стереть грань между реальностью и вымыслом. Тонкого юмора я не понимал, и воспринимал фильм как приключенческую научную фантастику. И в один непрекрасный миг всё превратилось в ужас, когда один из главных героев, игравший на протяжении почти всей киноленты роль женщины, снял накладные груди, парик и превратился в мужчину. У меня чуть крыша не съехала. Отвернувшись в сторону, я испуганным голосом вопрошал папу и маму:
- Как это!? Как это!?
- Рома, успокойся. Это всего лишь сказка.
А я ведь всё воспринимал всерьёз. В гробу видал я такие "сказки" со счастливым концом. После, вернувшись домой, всю ночь не спал - бредил и уснул только под утро.
Прошло какое-то время, и родители решили повторно сводить меня в кинотеатр. Фильм, как помню, - фантастика с элементами боевика. Название забыл. Сюжет - современная интерпретация мифа о ящике Пандоры. Где-то в джунглях, в одном из храмов, монахи свято хранили шкатулку, напоминающую чёрный миниатюрный дипломат, как у моей сестры, ходившей с ним в школу. Однажды шкатулку выкрали. Новоиспечённые владельцы чуда открыли ящичек, и сошли с ума. Мой разум тоже слегка тронулся от переживания увиденного: вроде были умными, бац - дураки. Под впечатлением увиденного я долго кричал в ухо папе. Папа не понял моего душевного состояния и заверил, что в кинотеатр мне вход заказан.
*****
Сидя в углу наказанный за очередное непослушание, я сквозь всхлипы задаю вопрос маме:
- Ну, почему вы всегда командуете мною?!
- Потому что мы - твои родители.
- А кто вами командует?
- Никто, - ответила мама, перебирая какие-то бумажки.