Поэзия Лермонтова это, прежде всего поэзия рефлексии, лирического размышления. Визуальные образы, поэтическая «живопись» не занимают в ней столь важного места, как, например, в произведениях Фета, Тютчева, Пушкина. Мы не находим в стихотворениях Лермонтова знакомых картин русской природы: лесов, одетых «в багрец и золото» или «околдованных» чародейкою-зимою, «вешних ручьев», сбегающих с гор, блестящей «подо льдом» речки. Лермонтовское видение природы космично, взгляд поэта обращен скорее за пределы видимого глазу пространства, нежели к пейзажным красотам окружающего мира. И потому столь нечастое у Лермонтова появление в поле зрения конкретных природных реалий?«белеющих берез», «серебристого ландыша», «темной аллеи» - несет в себе потенциал символических значений и ведет к философским обобщениям. Лирический герой наедине не просто с природой, а с целой Вселенной - характерная для лермонтовской поэзии лирическая ситуация. Пейзажный фон в поэтических произведениях Лермонтова редко бывает детально проработанным. Небо и звезды - вот наиболее устойчивые атрибуты внешнего мира - мира природы - в лирике Лермонтова.
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет Богу,
И звезда со звездою говорит.
Пустыня, звезды, прочерченный в темноте вектор дороги задают пространственные координаты лермонтовского мира в стихотворении. При этом важнейший для лермонтовской лирики образ - образ дороги - получает обобщенное значение: дорога становится символом жизненного пути лирического героя. Горизонтальное измерение - герой движется вперед по дороге - сменяется вертикальным: обращенный к небу и звездам взгляд лирического героя переводит движение в вертикальную плоскость, в символическое пространство всей Вселенной. Однако гармония в мире природы остается недоступной для лермонтовского героя: ему дано лишь испытать ностальгию по тому согласию и пониманию («В небесах торжественно и чудно!»), что царят во внешнем по отношению к нему мире: Что же мне так больно и так трудно? Жду ль чего? жалею ли о чем? «Свобода и покой» (почти пушкинские «покой и воля» - земная замена счастья) доступны лирическому герою лишь в том идеальном измерении бытия, где жизнь и смерть сливаются в вечный сон («Я б хотел навеки так заснуть»), подобный тому, что описан в первых строках стихотворения: «Спит земля в сиянье голубом». Земной же удел героя - вечный путь, поиск, удел странника и изгнанника.
Метафорический образ жизненных странствий героя создается в стихотворении «Тучи». Путь лирического героя проходит по тому же «маршруту», что и путь «небесных тучею»:
Мчитесь вы, будто, как я же, изгнанники,
С милого севера в сторону южную.
Природные реалии представлены в лермонтовском стихотворении через олицетворение («вечные странники», «вам наскучили нивы бесплодные»), однако «ожившие» тучки остаются, равнодушны к судьбе своего «собрата» по изгнанию: только лирическому герою дано трагическое осознание своей судьбы, тучки же - «вечно холодные, вечно свободные» и чужды его страданиям и переживаниям.
Образы природы в лирике Лермонтова - не только источник поэтических сравнений и метафор. Они могут символически замещать лирического героя, который остается за кадром, вне изображаемого в лирическом произведении пространства. Так, например, дубовый листок (стихотворение «Листок»), сосна («Сосна»), утес («Утес») представляют лирическое «я» косвенно, благодаря проведению в стихотворениях сквозных мотивов, определяющих строй лермонтовской лирики. Мотив одиночества героя - универсальный мотив в лермонтовском творчестве - подчеркивается в каждом из этих произведений: дубовый листок, оторвавшийся «от ветки родимой», становится символом бесцельного и бесприютного скитальчества одинокого лермонтовского героя; сосна только в грезах может увидеть «прекрасную пальму», дотянувшись взглядом до «пустыни далекой», - однако несбыточность мечты в стихотворении подчеркивается повтором ключевого слова «один»:
На севере диком стоит одиноко На голой вершине сосна. Одна и грустна на утесе горючем Прекрасная пальма растет. И даже символ непроницаемости и неуязвимости - каменный утес обречен в лермонтовском мире на вечное и безысходное одиночество:
Одиноко
Он стоит, задумался глубоко,
И тихонько плачет он в пустыне.
Мотив одиночества прочитывается в этом стихотворении одновременно в двух планах: едва намеченная линия трагической неразделенной любви («Ночевала тучка золотая на груди утеса-великана») наполняется дополнительным смыслом стихотворение становится лирическим рассказом об экзистенциальном одиночестве и непрочности любых человеческих связей в этом мире.
Вместе с тем через образы природы в лирике Лермонтова воссоздается и тот идеальный мир, в который лирический герой уносится мечтой, памятью или воображением. В стихотворении «Как часто, пестрою толпою окружен... » именно мир природы в знакомых герою с детства чертах противостоит маскарадному, подложному, насквозь пропитанному фальшью и неискренностью пестрому социуму. «Спящий пруд», туман над полями, темная аллея, опавшие и теперь шуршащие под ногами желтые листья - все это приметы подлинного, по-настоящему реального мира, воссозданного памятью героя. В образах природы материализуется мечта о прошлом, греза, лишь на время заменившая наскучившую, утомительную реальность. Из луча заходящего солнца в воспоминании рождается образ возлюбленной («Люблю мечты моей созданье С глазами, полными лазурного огня») - зыбкий, ускользающий, но все-таки полный жизни. Не случайно в описании облика девушки Лермонтов прибегает к сравнениям из мира природы («С улыбкой розовой, как молодого дня//3а рощей первое сиянье») - это единственная возможность сохранить подлинные черты дорогого лирическому герою лица. Подлинный облик Родины запечатлевается в поэзии Лермонтова также через конкретные природные реалии - «желтеющую ниву», скромную «чету белеющих берез», «дымок спаленной жнивы». Пейзаж в стихотворении строится по принципу перехода от общего плана к крупному: лирическая перспектива постепенно сужается, и от картины «разливов рею> и «степей безбрежных колыханья» остается только убранное уже поле с оставленными на нем скирдами, а затем в поэтическом фокусе появляется крупным планом «чета белеющих берез». Цветовая палитра сведена к минимуму - желтый, белый и черный. Однако это и есть Родина, образ которой строится через частные и малозначимые, на первый взгляд, детали и вызывает подлинные, искренние чувства поэта:
Люблю Отчизну я, но странною любовью!
Не победит ее рассудок мой...
Прозаические реалии, в том числе и реалии природные, становятся в стихотворении «Родина» основой подлинно поэтического образа России. Та же «желтеющая нива», которая устойчиво связывается в лирике Лермонтова с образом Родины, появляется и в стихотворении «Когда волнуется... ». Несовместимые с точки зрения соответствия закономерностям биологической жизни природные реалии - ландыш и «малиновая слива» становятся знаками природной гармонии, к которой приобщается лирический герой Лермонтова. Картина, сотканная из автономных деталей, позволяет поэтически воссоздать краткое мгновение экзистенциального прозрения - «и в небесах я вижу бога». Образы природы - это знаки надежды, возможности обретения душевного равновесия и гармонии, к которым так стремится герой Лермонтова.
Таким образом, в лирике Лермонтова конкретные картины природы соединяются с космическим ее видением, а реальный план визуального изображения всегда имеет символическое, философское измерение. Природа - это мир, противопоставленный лирическому герою, мир, который прекрасен и недостижим для него. Приобщение к идеальному совершается в лирике Лермонтова через мечту, грезу, память, прозрение - но совершается уже не в земной жизни, а в прекрасном «живом сне».
Зрелая - как и юношеская - лирика Лермонтова остается трагической во всех ее проявлениях. Любовь к свободе, порывы страсти, беспокойства и негодования сочетаются в его новых стихах, как и прежде, с голосами разочарования, одиночества и горькой безнадежности. Ряд поздних стихотворений Лермонтова, главным образом 1837г., и по форме своей напоминают его прежние монологи-признания с их напряженным пафосом лирической исповеди и обнаженной эмоционально-логической структурой. Но не эти стихотворения и не их метод характерны для творчества Лермонтова второй половины 30-х годов.
Зрелое лирическое творчество Лермонтова устремлено к тому, что было названо Белинским «поэзией действительности». Оно основывается на непреложной уверенности поэта в реальном существовании мира с его душевным, историческим и материальным содержанием. Сила и определенность этой уверенности, проявившейся в лермонтовском художественном мышлении, воспринимаются особенно наглядно, если сопоставить его с поэтической мыслью Жуковской, лирически расплывчатой и как бы колеблющейся на грани признания эмпирической действительности. Поэтический мир зрелого Лермонтова, утрачивая с значительной мере свою традиционно-романтическую исключительность, делается человечней и ближе к людям. Поэт, если не считать указанных выше случаев, избегает теперь подчеркнуто субъективной формы «дневниковой» записи в стихах. И вовсе не возвращается к созданию интимных автобиографических циклов. Сложный философско-психологический анализ, направленный у молодого Лермонтова главным образом на его лирического героя, сосредотачивается во втором периоде также на явлениях, стоящих за пределами авторской личности или ведущих за ее пределы («Дума»). При этом субъективный пафос в лирике Лермонтова 1837 - 1841 гг. не теряет своей силы, но облекается в объективные образы, отражающие возросшее внимание поэта к внешнему миру.
Одним из заметных признаков этого движения является повышение в лермонтовской лирике зрительной выразительности. Юношеские стихотворения поэта, в их основной массе, дают сравнительно небольшой материал для зрительного воображения читателя: то, что можно в них разглядеть, занимает мало места. В поздней лирике положение меняется. Стихотворения Лермонтова наполняются теперь движущейся предметной действительностью, вещественно-пространственными образами, пластикой, светотенью, интенсивными и чистыми красками (без полутонов) и становится благодаря этому как бы доступными глазу, видимыми. С этой тенденцией совмещается тяготение Лермонтова к экзотической южной природе. «У него темперамент настоящего южанина, который меркнет и вянет на тусклом севере, - пишет В.Д. Спасович... - Он чувствует себя в своей стихии только при палящем зное, среди самой роскошной, почти тропической природы. Воображение его восточное, она старается подбирать краски еще свежее природных... »
Поэтические мысли и образы Лермонтова достигают во второй половине 30-х годов большей кристаллизации, приобретают большую законченность, широту и смысловую объемность, а стихотворения становятся более выпуклыми, автономными, менее зависимыми от соседних и непохожими на них. В то время как стихотворения молодого Лермонтова, особенно любовные, входят в сознание читателя преимущественно группами, сообществами, колониями, стихи циклируются, сближаются в восприятии. Стихотворения второго периода запоминаются прежде всего в их раздельном поэтическом существовании. Выражаясь образным языком, можно было бы сказать, что в своей лирике Лермонтов, вырастая и вооружаясь художественно, заменяет сомкнутый строй строем более разреженным.
Кроме того, у Лермонтова преобразуется и внутренняя структура стихотворений. От многотемности, от многочисленных логических поворотов, от извилистого движения поэтической мысли Лермонтов переходит теперь к развертыванию единой лирической темы или к обобщающему содержание фабульному и пластическому, образному построению.
В частности, одним из характерных признаков нового лирического стиля Лермонтова является изменение в использовании образов природы. В юношеских стихотворениях поэта, с их прерывистым развитием, природа чаще всего служила материалом для сравнений, иллюстрирующих лирические монологи. В зрелой лермонтовской лирике эти дробные, разбросанные в тексте сравнения заметно убывают, уступая место пейзажной живописи или созданию развернутых антропоморфических образов-мифов.
Переживания лирического героя в целом ряде оригинальных и переводных стихотворений Лермонтова, как уже говорилось, связываются в эти годы с объективными образами, которые иногда получают благодаря этому обобщенное, иносказательное значение. Так возникают символические и аллегорические стихотворения: об одиноком утесе, на груди которого «ночевала тучка золотая», о такой же одинокой сосне, растущей на «севере диком». К этому же типу «объективных» стихотворений с субъективным подтекстом приближаются «умирающий гладиатор» и «еврейская мелодия».
В непосредственном соседстве с названными стихотворениями находятся такие сюжетные философско-аллегорические опыты в лирике Лермонтова, стихотворения-мифологемы и баллады, как «Три пальмы» (1836), «Спор» (1841), «Дары Терека» (1839), «Тамара» (1841), «Свиданье» (1841), ср. и «Кинжал». В балладах Лермонтова нет характерных для романтизма средневековых сюжетов и мистики. «Рыцарских времен
волшебные предания», воспетые Жуковским, и прежде вызывали в Лермонтове ироническое отношение. Более того, он решался даже пародировать рыцарские баллады, в частности, баллады Жуковского. Однако, элементы фантастики, условность, идеализация и экзотически яркая образность баллад Лермонтова заставляет говорить об их причастности к романтической традиции. Проецируемый в природу образ человека, подчиняясь романтической экспрессии, то чудовищно вырастает у Лермонтова (человек-море, человек-река, человек-утес), то уменьшается до крайнего предела (человек-листок).
В содержании этих баллад также отражаются проблемы и темы, распространенные в романтической литературе. Так, например, в «Трех пальмах» ставится вопрос о «злом мире», подавляющем протест и ропот. В стихотворении «Спор» тема столкновения двух культур - восточной и западной осложняется популярным у романтиков «руссоистским» конфликтом «природы» и «цивилизации». Баллады Лермонтова, выдвигающие на первый план тему трагической страсти, еще более показательны для романтической культуры. В них говорится о страшных искажениях и гиперболах любви и ревности, которыми непрестанно грозила неустроенная действительность: о диком вожделении старца Каспия, о грозном и губительном разврате Тамары, о бешеном ревнивце-герое «Свиданье».
Мифологически обобщенному, отодвинутому от истории содержания баллад Лермонтова противостоит отражение исторической действительности в стихотворениях «реалистического типа», в первую очередь гражданских. Основные образы в этих стихотворениях отмечены резким признаками эпохи или несут на себе отпечаток определенной бытовой среды. Образ среды был намечен, конечно, и в ранней лермонтовской лирике, но теперь, в период творческой зрелости поэта, этот образ стал более конкретным и исторически осознанным.
Лучшим ключом к пониманию нового гражданского, аналитически углубленного, подхода Лермонтова к действительности служит стихотворение «Дума» (1838). Значение «Думы» как одной из важнейших идейных деклараций Лермонтова - в развернутой, логически расчлененной критике современного ему поколения и в том, что к числу представителей поколения поэт относит, и самого себя. Эта последняя особенность становится важной и знаменательной, если вспомнить, что согласно романтической эстетике, лирический герой по своим «изначальным качествам» не зависел от среды и не полежал критике.
Включение героя (объективного лирического) в общественную среду, охарактеризованную конкретно и четко, осуществляется также в стихотворениях «Смерть поэта», «l-e января». Эти стихотворения и «Дума» принадлежат к одному и тому же литературному ряду, но предметом критики и отрицания является в них не современное поколение вообще, а наиболее реакционные силы русского самодержавия: придворное камарилья, николаевская жандармерия и светская «бездушная» толпа. Герой и среда, как было и у раннего Лермонтова, поставлены здесь в непримиримо враждебное отношение между собой.
Чтобы убедиться в огромном сдвиге, происшедшим в лирике Лермонтова, достаточно сравнить стихотворения «Прощай, немытая Россия» с «жалобами турка».
В «Жалобах турка» социальное зло в значительной мере переводилось в психологический план, отображалось в отрыве от своих ранних источников, а жертвами зла признавались не те, кто от него страдал особенно остро, а люди вообще. В стихотворении «Прощай, немытая Россия» общественное зло названо по имени и корни его обнажены. В восьми строках стихотворения характеризован и крепостнический строй старой России, и ее не культурность. Этот новый, социально углубленный реалистический образ действительности становится своего рода фондом зрелой лирике Лермонтова, договаривающим и проясняющим те стихотворения, в которых социально-политическая тема непосредственно не выдвигается, но которые с этой темой соизмеримы.
К таким же лирическим произведениям, тесно связанным с мыслями о современной жизни, принадлежит «тюремный цикл», стихотворения «И скучно и грустно», «Тучи» и др. В эту группу входят так же многие стихотворения, в которых ведущей темой являются дружба и любовь. Во всей этой лирике господствует тема трагического разлада с действительностью, хотя герою удается иногда уйти от наплывающего на него мрака. Приобщение к природе, веянья любви и нежности, случайно пойманные и смутные призывы к чему-то большому, необычному и высокому, заставляют «лермонтовского человека» забывать о своей трагедии и «постигать» «счастье на земле». Но эти минуты гармонии или проблески надежды оказываются временными и скоропереходящими - грустный и горький тон целого остается в силе.
Известно, что основной конфликт лермонтовского творчества, как правило, строится на антитезе образов «неба» и земли». Любовь к «земле» и отречение от нее во имя «небесного» идеала, жажда веры и невозможность уверовать, постоянная душевная раздвоенность - все это является типичным для героев Лермонтова.