Сегодня мы признаем, что культура способствовала нашему необыкновенному успеху как вида, но как? Новая интересная статья заставляет нас ближе познакомиться с этой историей.
Автор Марк Пагел
Homo sapiens – единственный вид, у которого есть история. На протяжении всего лишь 200 000 тысяч лет существования мы прошли путь от прямоходящих обезьян с несколькими ручными топорами и копьями к виду, который распространился из Африки почти по всем местам обитания нашей планеты, построили мир, наполненный технологиями, которые большинство из нас даже не понимают.
Для сравнения, наши ближайшие генетические родственники, шимпанзе, до сих пор, сидя на земле, растрескивают орехи камнями, как делали миллионы лет до этого. Историю других животных можно описать цитатой британского историка Арнольда Тойнби: «одна чертова вещь за другой» – а эта «вещь» заключается в одном и том же занятии.
Наши достижения бросают вызов Дарвину. Его выдающаяся теория эволюции с помощью естественного отбора дает изощренное представление того, как виды адаптируются в окружающей их среде. Но как мы можем объяснить существование двигателя внутреннего сгорания, камер, машин по производству макарон, йо-йо, религии и искусства? Даже если мы придумаем истории, чтобы объяснить, как эти артефакты могут помочь нашему выживанию, почему только люди создали их?
Эти вопросы, по мнению Кевина Лаленда, составляют «незавершенную симфонию» его новой книги. Он хочет знать, в чем именно заключается отличие людей, которое ставит нас на траекторию кумулятивных и прогрессирующих технологических инноваций, границы которых мы все еще изучаем.
Мы знаем, что это отличие небольшое в генетическом смысле, поскольку 98% наших последовательностей гена, кодирующих белок, совпадает с генами шимпанзе, и более чем 99% – с несчастными вымершими неандертальцами. И все-таки, кажется, существует непреодолимый разрыв между нашим эволюционным потенциалом и их. И действительно, существует разрыв между нами и другими видами.
«История технологии не является одним из великих интуитивных скачков, но представляет собой небольшие, часто случайные, видоизменения»
Обычное человеческое самомнение состоит в том, что мы просто более умны: наши большие мозги позволяют нам разобраться во всем. Но это мнение преувеличено. Глядя на эволюцию технологии, можно понять, что она не является одним из великих интуитивных скачков, но представляет собой небольшие, часто случайные, видоизменения существующих идей. Дневники Томаса Эдисона показывают, что он пытался использовать тысячи материалов, в том числе платину и бамбук, прежде чем применить углеродное волокно в качестве нити для своей лампочки; Генри Форд не изобретал конвейер; даже Исаак Ньютон признал, что стоял на плечах гигантов.
Лаленд, являющийся поведенческим и эволюционным биологом в Университете Сент-Эндрюса, Великобритания, организовал турнир, в котором 100 компьютерных программ соревновались во многих раундах взаимодействий, чтобы выжить в постоянно меняющейся среде.
Программы могли сочетать стратегии путем копирования и новаторства любым способом, который они бы предпочли. Поразительно, но победившая программа практически все время копировала другие. Программа, которая почти полностью базировалась на инновациях, завершилась почти последней.
Наше представление о нас самих как совершенствование через серию ярких моментов вдохновения заменяется идеей о том, что, если наш вид в чем-то и хорош, так это в имитации. Мы можем искать среди множества вариантов того, что могло бы быть чуть больше, чем случайные идеи, которые уже кто-то испробовал, выбирая лучше всего работающие альтернативы.
Это форма выживания наиболее годных идей, которые имитируют биологическую эволюцию, но поскольку идеям присуще быстро распространяться от одного ума к другому, темпы нашей культурной эволюции значительно опережают темпы охвата большинства генетических изменений.
Однако, это история намного шире. Копирование чревато ошибками. Если они не исправлены, эти ошибки будут накапливаться поверх других ошибок, и это приведет к остановке платформы культурной эволюции, по крайней мере, для вещей более сложных, чем вы могли бы изучать самостоятельно. Это реалистичное описание технологий многих других животных. Например, шимпанзе, вероятно, каждое поколение заново открывают искусство растрескивания орехов, возможно, лишь благодаря тому, что их внимание сосредоточено именно на этом занятии, а не на наблюдении за остальными. За неимением механизмов уменьшения ошибок копирования, шимпанзе застряли на этом этапе сложности.
Наше решение, по мнению Лаленда, было в обучении. Оно может распространять новую информацию, но это так же механизм исправления ошибок, который позволяет передавать и накапливать более сложные методы и технологии.
Некоторые животные все-таки проявляют рудиментарные формы обучения, например, когда взрослые сурикаты лишают скорпионов жала, чтобы позволить своему потомству экспериментировать с минимальным риском. Но только люди практикуют систематическое преподавание сложных действий. Лаленд даже предполагает, что наша человеческая способность к языку развилась не по экономическим или социальным причинам, как многие думают, но как вспомогательное средство в обучении: язык возник как нечто похожее на акустическую ДНК.
Удивительно, как мало было нужно для ускорения нашего развития: кто бы мог подумать, что способность копировать других может довести нас так далеко? Более того, культурная среда, созданная этим когнитивным сдвигом, способствовала другим методам адаптации. Растет признание того, что, в отличие от других видов, скорее не люди являются продуктом своих генов, а гены представляют собой продукт нахождения человека в культурной среде, которую мы сами же и создали.
Если Лаленд прав, язык является ярким примером. Другими примерами представляются психология и социальное поведение, которые однозначно сосредоточены вокруг группового проживания. Почти 70 000 лет назад наша способность к культуре вывела нас за пределы Африки, позволяя приобретать новые знания и технологии, необходимые для выживания в новой среде.
«Язык мог развиться как вспомогательное средство в обучении: как нечто похожее на акустическую ДНК»
В конечном итоге люди расселилось почти по всем местам обитания на Земле маленькими племенными общностями со своими языками, обычаями и верованиями. Наши группы были настолько важны для выживания, что у нас сложилась тенденция относиться к членам общности почти как к почетным родственникам: мы рисковали своим благополучием и даже жизнями ради наших племен, например, когда собирались на войну. Ни один другой вид так не поступает, кроме социальных насекомых – муравьев, пчел и ос – чьи необычные репродуктивные системы предполагают, что члены улья или гнезда являются братьями и сестрами.
Наша культурная адаптация подготовила нас к современному миру, но также оставила и наследие. Сегодня развитие культуры и изменения, которые она в нас произвела, создали вид, необычайно развитый для своего времени. Примечательно, что наша древняя преданность группе была способна расширяться по мере того, как наши все более изощренные культуры росли в размерах от небольших обществ, в которых мы развивались, к более крупным современным группировкам деревень, городов и даже народов с миллионами людей. Эмоции от наблюдения за торжеством вашего народа над другим на спортивном соревновании – атавизм, идущий с раннего возраста, и это позволяет нам жить относительно мирно и продуктивно вместе с людьми, которые действительно чужды общей идентичности.
Тот же атавизм должен быть сейчас в противостоянии с глобализованным миром (так же продуктом кумулятивной культуры), в котором мы регулярно смешиваемся и живем с людьми, чьи культурные корни и идентичности могут быть далеки от наших собственных. Несмотря на напряженность, которую это может вызвать, когда измеряется во всем мире, человеческие общества становятся более, а не менее, мирными, продолжая путь, который начался не менее 10 000 лет назад, когда люди стали жить в более крупных группах.
Простая и, тем не менее, неожиданная история успеха нашего вида показывает, как Homo sapiens оказывается от секретов своего успеха медленно и только после кропотливой работы ученых. Книга Лаленда демонстрирует как эволюционные биологи, антропологи и социологи преуспевают в раскрытии этих секретов. «Незавершенная симфония» Дарвина доступна для широкого читателя и хорошо исследована. Это приятная и ценная работа, чтобы начать или пополнить свое понимание нашего загадочного существования.