Мы предпринимаем попытку в конспективном виде изложить основные выводы теории сновидений Зигмунда Фрейда. Именно основные, следуя за мыслью автора. Сделать это необходимо для того, чтобы разрушить упрощенное и искаженное восприятие концепции Фрейда. Ее можно изложить по трем пунктам: в сновидении все элементы – символы; все сновидения имеют сексуальное содержание; ни то, ни другое неверно. Сам Фрейд мог бы с уверенностью подписаться лишь под третьим пунктом. В своей лекции «Пересмотр теории сновидений» он пишет, что никогда не утверждал, что все сновидения имеют сексуальное содержание. Точно так же большинство элементов сновидения Фрейд не подвергает символической трактовке. Убедиться в этом можно, внимательно прочитав анализ «Сновидения об Ирме»... Однако сетует же Фрейд, самые существенные положения теории сновидений совершенно ускользают от внимания читателей. Для того чтобы лучше понять значение этих положений, следует рассмотреть их в связи с бытовавшими во времена Фрейда научными и обыденными воззрениями на природу сновидений.
Прежде всего, наука во времена Фрейда была склонна считать сновидение болезненным процессом, нарушением нормального сна. Здоровый сон – сон без сновидений. Считалось, что сновидения являются ответом на какое-либо внешнее или внутреннее раздражение. Содержание сновидений целиком детерминировано этими раздражениями. Поскольку во время сна раздражения воспринимаются искаженно, то и образы сновидений искажены. В сновидении может проявиться то или иное болезненное состояние. Поэтому его можно рассматривать как симптом болезни.
Последнее воззрение пришло из глубокой древности и сохранилось поныне.
Считалось, что сновидение скорее «нервный», чем «психический» процесс, оно возникает рефлекторно. Выражение «хаотическое растормаживание следовых сигналов на фоне разлитого торможения коры головного мозга» наиболее полно выражает эту точку зрения. В отечественной психофизиологии она (не без помощи бдительного идеологического контроля) доминировала до последнего десятилетия. Считалось, что если психическая деятельность в сновидении и имеет место, то она глубоко дефектна, регрессивна в сравнении с бодрствующей психикой.
Сновидения представлялись лишенными и физиологической функции, и психологического смысла. Тем не менее, в научной литературе XIX в. интерес к проблеме сновидений был значителен. Сознание же обывателя либо вовсе не принимало сновидений во внимание, либо, как в древние времена, искало в них предзнаменования, воспринимало их как «весть из иного мира». Подобного взгляда придерживались и многие религиозные философы. В качестве примера кратко остановимся на концепции русского религиозного философа священника Павла Флоренского, который подверг сновидения анализу в своей работе «Иконостас». Характерно, что Павел Флоренский обращается к тем же конкретным примерам сновидений, что и Зигмунд Фрейд!
Флоренский обращает внимание на то, что в некоторых сновидениях время течет как бы в обратном направлении. То, что для бодрствующего духа было началом, отправной точкой сновидения (например, звонок будильника), в сновидении становится финалом, конечной целью, к которой движется сновидение. Время сновидения как бы течет в обратном направлении, течет ускоренно («Мало спал, да много виделось»).
Сновидение подчинено конечной цели, телеологично, оно развивается «ради развязки», чтобы эта развязка не была случайной. «Время в сновидении вывернуто через себя и, значит, вместе с ним вывернуты и все его конкретные образы. А это значит, мы перешли в область мнимого пространства... Сновидения суть те образы, которые отделяют видимый мир от мира невидимого, отделяют и вместе с тем соединяют эти миры.
Сновидение... насквозь... символично. Оно насыщено смыслом иного мира, оно – почти чистый смысл иного мира, незримый, невещественный, непреходящий, хотя и являемый видимо и как бы вещественно... Сновидение есть знаменование перехода из одной сферы в другую и символ. Чего? Из горнего – символ дольнего, из дольнего – символ горнего. Сновидение способно возникать, когда одновременно видны оба берега жизни, хотя и с разной степенью ясности... То, что сказано о сне, может быть отнесено и к художественному творчеству...»
Казалось бы, трудно придумать нечто, что было бы настолько противоположным по смыслу теории 3. Фрейда. Но противоположности удивительно близки. Ведь Флоренский убежден в том, что сновидение имеет смысл и имеет цель, понимает, что сновидение символично, что оно связывает две сферы (горнего и дольнего, у Фрейда – сознания и бессознательного), что сходные механизмы имеются и в сновидении, и в художественном творчестве. Не случайно Фрейд говорил, что взгляд философов и «профанов» на природу сновидений куда ближе к истине, чем «научные представления» его времени. Павел Флоренский достаточно четко говорил о том, что символика и время сновидения «тускло доходят до сознания», т.е. бессознательны.
Каковы же воззрения Зигмунда Фрейда на природу сновидений?
Сновидения не являются болезненным проявлением, они – не следствие патологического процесса, а результат деятельности здорового мозга. В известной степени сновидения – полноценный психический акт, присущий нормальной человеческой психике.
Внешние раздражения или раздражения со стороны внутренних органов скорее «включаются» в смысловую ткань сновидения, чем являются истинной причиной сновидений. Отсюда отрицание «рефлекторной» природы сновидений, которые являются закономерным продуктом психической деятельности спящего.
Мало определить, какими впечатлениями бодрствующей психики вызвано сновидение. Сон – небывалая комбинация бывалых впечатлений (И.М. Сеченов), но главное – определить закономерности этого комбинирования. Представление о том, что образы сновидений бессмысленны и хаотичны, неверно. Хотя при репродуцировании содержания сновидения оно редко производит впечатление осмысленности и целесообразности, нельзя на этом основании делать окончательные выводы. «Ткань» сновидения не есть «смысл» сновидения, который может быть понят лишь при анализе.
Техника анализа сновидений идентична обычной технике психоанализа. Это свободные ассоциации, отправными пунктами которых служат элементы сновидения. При анализе выясняется, как элементы сновидения связаны с пережитым в бодрствующем состоянии; лишь при установлении этих связей удается восстановить связь элементов сновидения между собой. Один из самых важных принципов – нельзя анализировать сновидение, если неизвестны ассоциации видевшего сон. Мы увидим далее, что даже ближайшие последователи Фрейда игнорировали этот принцип.
Общий круг проблем, которые пациент сообщает в ходе анализа, достаточно широк. Частично информация привносится пациентом непосредственно в процессе психоанализа. Однако, по мнению Фрейда, большинство мыслей и впечатлений, выявленных при анализе, интимно участвуют в формировании образов сновидения. Ассоциативные ряды как бы расходятся от отправных точек – элементов сновидения, но затем, на определенном уровне, вновь конвергируют, сходясь к нескольким «точкам». Мысли, объединяющие ассоциативные ряды, чрезвычайно важны для личности, имеют эмоциональную значимость, эти мысли неохотно сообщаются пациентом и в обычном состоянии редко осознаются им.
Эти бессознательные мысли и составляют «скрытый смысл сновидения». Явное содержание и скрытый смысл сновидения не совпадают. Эту мысль 3. Фрейд также считает одной из главных в своей теории, но плохо осознанной его современниками. То, что сновидения имеют смысл, предопределяет и наличие определенной психологической функции сновидений.
Формирование сновидений – активная переработка информации. Эту переработку 3. Фрейд называет работой сна (деятельность сновидения). Предполагается, что психоанализ воспроизводит эти процессы «в обратном» порядке.
Работа сна противоположна работе анализа. Этот пункт требует особого обсуждения, поскольку содержит постулат, не имеющий доказательств по крайней мере в рамках самого психоанализа.
Метод свободных ассоциаций приводит нас к одним и тем же выводам вне зависимости от того, что именно подвергается психоанализу: ошибки, оговорки, забывание слов и даже остроты. Но лишь методика «редукции острот» – превращение их в фразы, тождественные по смыслу, но не производящие эффект смешного, со всех точек зрения безупречна, проверяема. В процессе этого анализа Фрейд выявляет те механизмы, которые позволяют нам конструировать остроты. В отличие от формирования сновидений, ошибочных действий и описок, оговорок, сочинение смешного – процесс сознательный, а потому реконструируемый и проверяемый. Проще всего привести пример такого механизма комического, как «многократное повторение материала». Вспомним миниатюры, в которых многократно сообщается о продаже «больших раков за пять рублей, а маленьких – за три» либо зачитывается длинное письмо, автор которого бесконечно варьирует две фразы: «Я думал, что письмо не от тебя, но потом увидел, что от тебя» и «Я очень рад, что ты женился». Ни у кого не вызывает сомнения, что механизм «повторения» – реальный механизм формирования «комического». Иное дело – сновидения.
Что если Фрейд открыл только закон протекания свободных ассоциаций, их «соскальзывания» к наиболее значимым и аффективно насыщенным проблемам вне зависимости от того, что именно является отправной точкой ассоциативного ряда? Что если это открытие не имеет ничего общего с механизмом формирования сновидений и работа анализа не разрушает работу сна? Может быть, недостаточно связные и подчеркнуто нейтральные образы сновидений – просто очень удобный «тестовый материал» для своего рода экспериментального психологического исследования?
Переработка информации в сновидении сводится в основном к трем процессам.
Первый процесс – сгущение (концентрация) образов вплоть до их «контаминации» (наложения друг на друга). Литературоведческий термин «собирательный образ» показывает общность этого механизма с некоторыми особенностями художественного творчества. Сходный со «сгущением» процесс описан Зигмундом Фрейдом и при формировании «эффекта смешного». Фрейд писал, что «сгущение происходит благодаря тому, что: 1) определенные скрытые элементы вообще опускаются; 2) в явное сновидение переходит только часть некоторых комплексов скрытого сновидения; 3) скрытые элементы, имеющие что-то общее, в явном сновидении соединяются, сливаются в одно целое». (Фрейд 3. Введение в психоанализ. Лекции. – М, Наука, 1989. – с. 107.) При строгом подходе лишь третий механизм заслуживает названия «сгущение». По сути, речь идет об отождествлении различных, зачастую весьма далеко стоящих друг от друга образов и представлений. Любопытная параллель этому механизму «работы сновидения» может быть найдена в особенностях первобытного «магического» мышления. Л. Леви-Брюль называет этот механизм «магическим обобщением» и говорит, что «магическое обобщение – есть отождествление». (Леви-Брюль Л. Первобытное мышление. – М. 1930. – с. 141.) Наиболее поучительный пример: индейцы Гуачоло отождествляют пшеницу, оленя и траву гукули. Другие примеры магических отождествлений: хлопок – облако (здесь имеет значение внешнее сходство); рога оленя и олень (часть сохраняет свойство целого), перо сокола в головном уборе тождественно соколиному зрению.
Второй процесс искажающей деятельности сновидения – смещение (передвигание). Скрытый элемент проявляется не какой-либо своей частью, а отдаленной ассоциацией, «намеком». То, что находится далеко на периферии реально значимого переживания, в сновидении является кульминацией, центром. Можно сказать, что «смещение» – дорога с односторонним движением, от центра к периферии. И этот механизм можно наблюдать в психогенезе остроумия, однако в остроте «намек» сохраняет связь с основным контекстом, в сновидении эта связь утрачивается. Возможно поэтому, сновидения часто бывают страшными, но почти никогда – смешными.
И, наконец, – символизация. Этот механизм заслуживает специального рассмотрения.
Сновидение – осуществление желания. Это главный смысл сновидения, определяющий и его психологическую функцию: освобождение от психологических конфликтов бодрствования. Неправильно считать, что в сновидении осуществляются лишь желания сексуального характера; спектр переживаний, проходящих через «круг сновидения», гораздо более разнообразен: здесь и семейные конфликты, и профессиональные, и личные проблемы. В этом легко убедиться, внимательно изучив примеры анализа сновидений, приводимые в монографии. Даже если сновидение сопровождается страхом, его психологический смысл не меняется. В сновидении неосознаваемые желания и тенденции проявляются более открыто, чем в бодрствующем состоянии. Поэтому сновидение – «царская дорога» в бессознательное. Однако и в сновидении продолжает действовать система нравственных запретов – «цензура», которая не позволяет наиболее неприемлемым для личности желаниям проявиться прямо. Именно «цензура» является главной силой, определяющей искажающую деятельность сновидения.
Постулат символики
Почему из всех положений теории сновидений большинство читателей, как принимающих, так и отрицающих психоанализ, обратили внимание именно на процесс символизации, а точнее, на своеобразный «Сонник Зигмунда Фрейда» – список типических символов сновидения?
Ответ, на наш взгляд, чрезвычайно прост: именно этот раздел наиболее легок для восприятия, он сближает книгу Фрейда с традиционными, уходящими вглубь веков представлениями о природе сна и сновидений. Сексуальное содержание символов вызывает понятный протест и сомнения, не является ли подобная трактовка проявлением болезненного воображения исследователя или, если употребить психоаналитические термины, экстрапроекцией его собственных психологических неосознаваемых установок?
Кто только ни подвергал символику сновидений Фрейда уничтожающей критике! И психиатры – современники Фрейда, в частности Освальд Бумке, и деятели культуры, и писатели. Предоставим слово наиболее непримиримому противнику Фрейда – Владимиру Набокову. «В поисках ключей и разгадок я рылся в своих самых ранних снах и, если уже я заговорил о снах, прошу заметить, что безоговорочно отметаю фрейдовщину и всю ее средневековую темную подоплеку, с ее маниакальной погоней за половой символикой, с ее угрюмыми эмбриончиками, подглядывающими из природных засад угрюмое родительское соитие». (Набоков В. Другие берега//Приглашение на казнь. – Кишинев, 1989. с. 360.) Сам по себе психоаналитический метод Набоков считал «лекарством для пошляков», ежедневным прикладыванием к детородным органам древнегреческих мифов (Набоков В. Избранное. – М.: Книга, 1989. – с. 411.)
Проблема символики значительно шире, чем теория сновидений. С одной стороны, это общекультурная проблема, с другой – общепсихологическая. В конечном счете, любая культура – это комплекс общепринятых значений, символов, как утверждают сторонники символического интеракционизма (Т. Шибутани, 1969). Но именно проблема символики является «мостиком» между различными психоаналитическими теориями – от Фрейда до Лакана. Еще один комплекс проблем связан с общими элементами в символике сновидений, мифов, а также символизме некоторых патологических форм мышления при психозах. Об «архаических элементах» в сновидении пишет сам Зигмунд Фрейд. Отто Ранк посвящает данной проблеме небольшую статью «Сновидение и миф». Наиболее подробно связь между символикой сновидений и мифами разрабатывал Карл Юнг.
Но еще до появления работ Юнга о коллективном бессознательном и вне всякой связи с психоаналитическими исследованиями Д. Фрезер и Э. Тайлор в своих исследованиях обратили внимание на сходство символов и ритуалов у различных, культурно изолированных друг от друга народов. (Фрезер Д. Фольклор в Ветхом Завете. – М., 1985. – с. 13-28.) Достаточно упомянуть хотя бы символику «праха» (земли, глины) при сотворении человека. Эти работы вплотную подводят к мысли о том, что «константная символика» – не плод воображения психоаналитиков. Ее следует изучать (и изучают!) в контексте проблемы «универсального языка бессознательного». Это одновременно язык символов и язык тела. В сновидениях здорового человека различные внешние объекты выступают символами органов человеческого тела, у больного, напротив, симптом дисфункции того или иного органа символически выражает сложную психологическую проблему. В творчестве, в частности поэтическом, окружающий мир принимает антропоморфные черты. При этом чаше всего поэтическое воображение отталкивается от зрительного впечатления: «Лиловый лес на заднем плане, седого облака вихор» (Б. Пастернак). Процесс формирования символов психоаналитическая теория считает первичной функцией, первичным процессом бессознательного. Именно в этом и выражается так называемый постулат символики.
Следует отметить, что Фрейд определял процесс символизации чрезвычайно просто: «превращение мысли в зрительные образы» («мышление зрительными образами»). Для того чтобы опровергнуть такой подход, требовались куда более усложненные и аморфные формулировки: «Так, символику сновидений мы рассматриваем как форму связи между психологическими содержаниями, являющуюся единственно возможной в рамках чувственно-конкретного (бессловесного) мышления, поскольку последнее не использует связи логические. По существу, это псевдосимволика, т.е. символика, возникающая лишь потому, что любой образ, сформировавшийся в условиях аналогичного мышления, является «символом». (Бессознательное. – Тбилиси: Мецниереба, 1978. – т.2. – с.22.) Напомним, что далеко не все образы сновидения являются символами, и сновидение использует не только зрительный, но и словесный материал.
Использование логических связей может быть не самым эффективным и в научных работах (в приведенной цитате как минимум две логические ошибки).
В заключение напомним, что Фрейд никогда не призывал к непосредственной, прямой трактовке символов. Лишь свободные ассоциации могут указать на символическое значение того или иного элемента сновидения. Сама по себе «константность» символов делает их надличностными и транскультурными. Направленность же психоанализа – сугубо личностная. Непосредственная дешифровка сновидений по «Соннику Зигмунда Фрейда», равно как и немедленное изъяснение, больному смысла его психопатологического симптома, соответствует так называемому дикому психоанализу. Термин этот предложил сам Фрейд, столкнувшись с тем, что неквалифицированные психоаналитики «с плеча» сообщают больному азы психоанализа, вместо того, чтобы помочь пациенту осознать свои проблемы. Недирективный метод психотерапии, таким образом, немедленно становится директивным...