А ведь она и правда верит, что один из ближайших дней будет последним днём старого века. Для неё, конечно. А вот уже следующий откроет время невиданных чудес и технологий, бессмертия, заставит начать эту женщину с чистого листа, в совсем новом для неё мире и истории. Знает ли она, что это? Спекуляция.
Ещё с Бейрута меня трясло от этой мысли, и, как водится, чем ближе причина страха, тем сильнее сам страх. Нажимаю кнопку на панели наручного компьютера, и передо мной высвечивается дрожащая голограмма с иконками приложений и инструментов. Выключаю. Нет, звонок, может и стоило бы сделать, но что мне они скажут снова? “Ждите, Джамиль, будьте, на связи, осмотрите город, развейтесь”. Гнусавый голос добавит: “Вы же понимаете, до смерти пациентки это будет считаться убийством”. Потом выдержит паузу и вставит ещё: “Ну, она в крайне тяжёлом состоянии, долго это не продлится”. Ну да, и её деньги перетекут в ваши карманы.
Номер охвачен жёлтым утренним солнцем. Отошёл от окна в тень и запустил голосовую почту, Фатин просила дать знать, как прилечу, но со вчерашнего дня я так и не удосужился.
-Привет, дорогая! Я надеюсь, сегодня лучше, чем вчера? - меня правда интересовало её самочувствие, но сегодня всё приходилось свести к формальности, и после перечисления своих дел и вопросов к ней я поспешил закончить запись. - Держись, сестрёнка!
Если я откажусь от участия в этом идиотизме, денег на лечение сестры мне больше никак не найти. А сколько она ещё протянет при таком раскладе? Им требуется присутствие на “процедуре” медика-консультанта, которому бы они заткнули рот деньгами и взятки гладки.
Я и не думал, что прогулка принесёт мне хоть что-то, кроме отдыха от жары родного аравийского полуострова. В ожиданиях не обманулся. Но даже в этом городе не было очень далеко от экватора, в тени парка было душно и скамья будто с подогревом. Радовало одно - теперь полдень уже миновал, день шёл на спад. Это же и огорчало, за всё время я не смог и приблизиться к разрешению моих мыслей. Да, женщина с которой я должен был скоро работать была смертельно больна, ей оставалось слишком мало, чтобы я о ней волновался.
Мои предки пытались делать очень многое - приручали огонь, строили убежища, изобретали орудия труда и лекарства. В конечном счёте, всё это вело к одному - возвышению или даже победе над смертью. Победа в этом сражении неосознанно была, наверное, первой и наиболее грандиозной мечтой нашей цивилизации. Но заморозить человека, пусть даже сразу после его смерти… Да из тех, на кого я работаю, никто даже понятия не имеет, действительно ли это метод и один из ключей к бессмертию или выдумка фантастов. Более того, последние потуги учёных в этом направлении отчаянно поводят нас ко второму варианту, а они обещают моей пациентке новую жизнь, пускай и через сто лет заточения во льду.
Я, конечно, видел её, уже побитую болезнью, на фотографиях, но чувствовал странный интерес, мне хотелось знать как она выглядела раньше, до своего приговора. Автоматически стал задерживать взгляд на проходящих мимо женщинах и девушках.
Но Фатин также больна, и если я откажусь от участия в этом наглом эксперименте, я не смогу спасти её, а в отличие от той женщины, с моей сестрой это ещё можно сделать! В одуревших, измученных метаниями чувствах, я поднялся со скамьи и мерно профланировал чуть вдоль газона. Заприметил булочную на другой стороне улицы.
Продавец сгрёб кучку монет и бумажку, что я ему высыпал на прилавок. Нагнал он меня уже на выходе из магазина. Бодрая речь на языке, в котором я почти ни слова не могу разобрать, выкидывает меня из мыслей о жаре. Вряд ли он думал, что я не понимаю и могу говорить с ним только на английском и арабском. Мужчина из булочной ещё что-то жестикулирует, потом ссыпает мне в карман мелочь. Господи, я так задумался, что дал ему почти в два раза больше, чем нужно. Продавец уже скрылся в дверях магазина. Не ждал благодарности, он был по-настоящему честен. От его поступка я сам зажёгся идеей, уже зная, что делать. Конечно, рисковал, решив навестить пациентку до процедуры заморозки, но, пожалуй, сейчас это лучший компромисс между разумом и совестью.
У поста в госпитале я спросил кого-нибудь, кто говорит на английском и проводил бы меня в реанимацию к “подопечной”.
-К ней нельзя, тем более кому попало, - одна из медсестёр холодно отчеканила, не отрываясь от бумаг.
-Я не “кто попало”, а консультант для её крионирования, мне нужно побеседовать с пациенткой, - пропуск был подтверждением моих решительных слов. Если мой поход ничего не решит, то полезно будет хоть взглянуть, где и с кем придётся работать.
-Что? Для чего? - она наконец отлипла от груды листов на столе.
-Господи, для заморозки!
Лечащий врач моей пациентки пришёл проводить. Всю дорогу через хитросплетения коридоров он рассказывая мне, как здесь всё теперь здорово сделано. Я не слушал его. Мелькнула лестница, ведущая в крионическое отделение, так гласил указатель, а затем доктор оставил меня перед дверью палаты.
-Ну в общем, не долго, и не заставляйте её нервничать. Я буду приглядывать! - он был весел и комично погрозил мне пальцем.
Я кивнул и открыл дверь. Ослепительный свет. Как не символично, но дело было всего лишь в белых стенах и солнечной стороне здания. Цветы у окна на тумбе, приборы, цифры на дисплеях, кровать. Тело, опутанное трубками и проводами, превращало комнату в логово гигантского паука. Вид пугал, в женщине на кровати ничего уже не могло выдать живого человека. И тем не менее, всё ещё в сознании.
-Здравствуйте, моё имя Джамиль, я буду присутствовать при вашей заморозке, - я хотел знать, говорит ли она на английском и почти проговаривал всё по слогам, будто спешкой боясь нарушитьчто-то в этом храме близящейся смерти.
Она окинула меня взглядом, немного улыбнулась и попыталась помахать рукой, мешала капельница. Понимает, могу говорить свободнее.
-Понимаете, дело не очень хорошее, - я запинался и ощущал себя идиотом.
Раздался вымотанный, но всё ещё красивый, живой голос:
-Конечно не очень хорошее, я ведь умру со дня на день. Хотя, кто знает, - она вновь улыбалась мне.
Я радовался, что говорить сегодня буду не один, и ответил улыбкой. Только тридцать пять, но болезнь её невероятно состарила и попыталась обезобразить. Что ж, второе явно не вышло.
-Насчёт процедуры, да и крионики в целом, - я взял стул и сел так, чтобы ей было удобно видеть меня. -Понимаете, крионисты не имеют права обещать, что это не будет той же самой смертью, только за баснословные деньги. Никто не в состоянии дать вам гарантию на все эти сто лет. Мы не знаем, возможно ли вообще вернуть потом к жизни человека, который был заморожен, не знаем, будут ли у нас подобные технологии через сто лет. Да мы можем просто неправильно провести процедуру заморозки, мы не представляем, как это должно быть в идеале. И всякое может произойти за век, ни меня, ни этих людей, с которыми у вас договор, нас уже даже в живых не будет к тому времени. Это просто… спекуляция. Да, выкачивание денег, спекуляция на желании людей жить вечно, на надеждах вылечить вещи подобные раку! - я срывался, запинался, пытался донести до неё правду, избавиться от всего, что так наболело. - Вероятность, конечно есть. Быть может, вы и правда сможете прожить остаток дней здоровой, только перемотав сто лет, и в другом веке начать новую жизнь. Но, если моё мнение как консультанта что-то значит, то… я сильно в этом сомневаюсь.
-Я знаю, - она прервала мой монолог.
-Что, простите? - моё лицо наверное вытянулось.
-Ну подумайте сами, Джамиль. Волновали бы вас деньги и кому вы их платите, если вы вот-вот умрёте?
Вопрос риторический, я и так всё понимал, потому молчал.
-А иначе, хотя бы есть надежда. Интересно, как там будет, в том веке, - с мечтательной усмешкой она закатила усталые глаза. - Всё в порядке, Джамиль, я прекрасно знаю, на что иду. Если ваши работодатели думают, что я не понимаю всех рисков и они меня за дуру держат, то оставим им это наслаждение, - она вновь одарила меня улыбкой и я, словно ребёнок на утреннике, заулыбался в ответ снегурочке. Не волнуйтесь, вы не делаете ничего плохого, правда. И спасибо вам. Спасибо, что не равнодушны.
В хмеле облегчения я вышел обратно в коридор. Не помню, как оказался на улице с мыслью, что ужасно будет присутствовать при фактических похоронах той закованной в болезнь женщины. Вот только теперь я знал, что не обманываю её, что не участвую во всём этом по-настоящему. И этого более, чем достаточно, чтобы сейчас я чувствовал себя едва ли не самым счастливым арабом мира.
Крионическое отделение находилось глубоко в подвале. Всё нужное оснащение на месте - капсулы для тел, баллоны с жидким азотом, они подготовились хорошо, надо отдать должное этим людям. Та, с кем я беседовал позавчера, уже мертва. Хотя, внешний вид говорил мне, что она просто спала, и не без удовольствия. Даже теперь не теряла чуть ироничного и задорного обаяния. Я застыл, смотря на неё, на волосы, на запертое за толстым стеклом лицо.
Показатели жизнеобеспечения в норме и я дал отмашку персоналу, ждущему моего “можно”. Вдруг меня охватила странная уверенность, я представил её футуристическом городе, среди невиданных современным людям вещей. Теперь все происходящее я оценивал, как просто сто лет предстоящего этой задорной женщине сна, и лишь последний день старого века. Последний день её старого века! Звучало здорово, и я подавил улыбку. Кто знает, может ей и доведётся вспомнить наш разговор. Через сто лет для всех нас, но уже завтра для неё. Вспомнит ли? Да и какая разница. Спустя мгновение, миловидное лицо под стеклом утонуло в морозном паре, а показатели температуры, взбесившись, ринулись вниз.