Глава четвертая: первое свидание




 

Дом Жеребцовой покинули поздно ночью. Осенний ветер буйствовал в переулках, завывал в трубах, скрежетал ветхой железной кровлей. Темень еле разгонял слабый трепет фитильков уличных фонарей. Нева отчаянно билась о гранит набережной. Мимо проехала коляска, полная девиц лёгкого поведения и пьяных гусар. Девицы хохотали и неприлично визжали, гусары пели под гитару какую-то похабщину. Коляска скрылась за поворотом, и вновь только ветер завывал, да скрежетала кровля.

- Жуткая ночь, - поёжился фон Пален. – Хорошо хоть, нам идти недалеко.

- Где мы остановимся на ночлег? – забеспокоился я.

- У одной моей дальней родственницы, баронессы Элизабет, фон Ган.

- Удобно ли в столь поздний час тревожить баронессу? – с сомнением подумал я вслух, дрожа от настырного ледяного ветра. Сюртук на мне был плотный, из хорошего сукна, но кроме сюртука ничего не было.

- Ну, что вы. Я у неё, как дома, - успокоил меня фон Пален.

- Хочу заметить, вы везде, как дома, - усмехнулся я.

- И вы тому же учитесь, - наставительно произнес мой спутник, нисколько не обидевшись. - Наглость, в определённых рамках, – вещь весьма полезная.

Беседуя, мы подошли к унылому дому, окнами выходящими на Неву. Фон Пален громко постучал в дверь. Минут через пять в круглом слуховом окошке замерцал свет.

- Кто там? – спросил недовольный заспанный голос.

- Тимофей, открывай!

- О, Господи! – прозвучало радостно вместе с лязгом засова. – Петр Алексеевич.

- Тихо, Тимофей! Весь дом перебудишь! – шикнул на него фон Пален.

Старый сгорбленный слуга провёл нас по широкой лестнице на второй этаж, освещая путь единственной свечой в канделябре.

- Не топлено, - предупредил слуга, когда мы оказались в спальне. – Гостей не ждали. Так бы – натопили.

- Дверь отвори в библиотеку. Пусть открыта будет всю ночь. Из кухни тепло придёт.

- Может, подать что изволите: чаю искушать?

- Нет. Нам бы поспать, да чтобы никто не тревожил до утра.

- Мадмуазель Софья нынче здесь ночевать изволит. Ее из института отпустил на воскресный день, - сообщил слуга.

- Софья, - обрадовался фон Пален. – Как здорово! Утром с ней обязательно увижусь. Соскучился. Полгода, считай, дочь не видел.

- Ох, не узнаете ее, - затараторил радостно лакей, - подросла, похорошела. Настоящая мадмуазель…

- Хорошо, хорошо, ты, Тимофей, ступай. Мы тут сами устроимся.

Фон Пален скинул епанчу и камзол на кресло.

- Пётр Алексеевич, - вспомнил слуга. – Нынче вам письмо пришло. Посыльный еще днём принёс. Я удивился, сказал, что вы в Курляндии. Но посыльный настаивал.

- Подай его мне.

Фон Пален вскрыл конверт, быстро пробежался по строкам письма. Тут же потянулся за камзолом.

- Не придётся мне сегодня спать. Ты, Семён, располагайся, будь, как дома, а мне надобно еще по одному небольшому дельцу сбегать.

- Может и мне с вами. Как же вы один, в такую ночь? – вскочил я.

- Не надо… Тут недалеко. Да я при шпаге. Ты ложитесь. – И фон Пален накинул на плечи епанчу, вышел на лестницу.

Слуга унёс свечку. Я оказался один в темной комнате. Лишь через окна пробивался тусклый свет ночных фонарей. Присел на широкий мягкий диван. Решил, что на нем и заночует. Из открытой двери, ведущей в библиотеку, потянуло теплом с примесью какого-то сдобного хлебного духа. Наверное, на кухне вечером пекли булочки. Живот скрутило. На приёме у Ольги Жеребцовой удалось проглотить пару тарталеток, да кусочек французской булки с каким-то вонючим острым сыром. Разве этим голод утолишь? Скинул отяжелевшие сапоги. Устроился на диване. Странно, но сон не шёл, несмотря на усталость. Глаза открывались сами собой. Взгляд бесцельно шарил по лепному потолку, по стенам с китайскими вишнёвыми обоями… А может не вишнёвыми, может – сиреневыми. Да к тому же живот бурлил от запаха, шедшего из кухни. Невозможно заснуть! Я поднялся, вновь натянул сапоги. Решил поискать в библиотеке какую-нибудь книгу. Наверняка, там и свечи найдутся. Чтение приводит к спокойствию и отвлекает от голода

Библиотека оказалась небольшим квадратным залом с двумя высокими окнами. Шкафы до потолка были заставлены толстенными томами в теснённых переплётах. Я попробовал разыскать свечи. Нащупал стол, пошарил вокруг. Вдруг в следующем помещении заметил чуть подрагивающий, слабый огонёк. Кто-то шуршал, кряхтел, ругался вполголоса. Меня разобрало любопытство: неужели кто-то еще страдает от бессонницы? Возможно, служанка прибирается. Решил спросить у неё свечку.

Следующим помещением была буфетная. Подсвечник стоял на столе. Огонёк огарка бросал отблески на дверцы массивного резного буфета. Но самое удивительное я заметил не сразу. Тонкая девочка в ночном пеньюаре, с шалью на плечах, стояла на стуле возле буфета. Она поднималась на цыпочки, стараясь рукой нащупать что-то наверху. Заслышав шаги, девочка обернулась, взвизгнула и тенью метнулась в угол, опрокинув стул. Похоже, я ее сильно напугал. Конечно, появился из темноты, среди ночи …

- Не пугайтесь, прошу вас, - попытался успокоить я девушку.

- Вы кто? – зло прошипела она. Глаза ее так и сверкали, словно у разъяренной кошки.

- Я, Добров Семён Иванович, шляхтич, - как можно спокойней представился я.

- Что вы тут делаете, Семён Иванович? Как вы оказались в этом доме?

- Я приехал вместе с фон Паленым, Петром Алексеевичем. Конечно, час поздний…

- Папенька? – вдруг воскликнула девушка, дрогнувшим голосом. – Где же он?

- Ему подали письмо, и он тут же удалился, ссылаясь на неотложное дело.

- А вы не лжёте?

- Помилуйте! Я разве похож на разбойника? Слово дворянина!

Девушка вышла из тёмного угла. Она была совсем юная и худенькая. Наверное, едва исполнилось тринадцать. Личико слегка вытянутое, с большими карими глазами. А в руке ее сверкнул столовый нож.

- Если прикоснётесь ко мне, я вас зарежу, - предупредила она вполне серьезно.

- Да не буду я вас обижать. Если хотите, вовсе уйду.

Снизу на лестнице послышался топот. Несколько человек быстро поднимались.

- Я говорю вам, слышала грохот, - говорила женщина грубым голосом.

- Да откуда здесь воры? – удивлялся мужской. – Запоры надёжные. С улиц никто не залезет, только если окно разбить.

- Сейчас поглядим. Я, вон, кочергу прихватил, - говорил третий. – Дам по хребту этому вору – и позвонки в штаны выспятся.

- Поставьте быстро его на место, - указала девушка, на опрокинутый стул, с которого она так резво соскочила.

Едва я это сделал, как оказался в полной темноте. Девушка задула огарок, лишь искорка фитилька еще краснела. Вдруг почувствовал, как тонкие, жёсткие пальцы схватили меня под локоть и потянули в библиотеку.

- Скорей же! – шёпотом требовала она, впихнула моё тело в нишу между книжным шкафом и окном, туда же юркнула следом и закрылась портьерой. Она невольно прижалась ко мне, и я ощутил грудью и животом ее горячую узкую спину, теснившую меня все глубже в нишу, пока я не упёрся в холодную стенку. Скулу щекотали локоны, выбившиеся из-под ночного чепца. Я вдохнул волнующий запах: как будто топлёное молоко с примесью цветочного аромата, и лицо моё запылало, а сердце забилось часто-часто. Что со мной твориться? – спрашивал я себя, чувствуя, как распирает грудь от нехватки воздуха. Я пытался успокоится, но никак не мог. Этот запах, обжигающее прикосновение лишало меня воли.

- Нет здесь никого, - произнес разочарованно мужчина, который с кочергой. – Все на месте. Окна закрыты.

- Кто же тогда грохотал? – не унималась женщина. – Проверь-ка в библиотеке.

Я почувствовал, как девушка еще сильнее вжалась в меня. Ее тело мелко дрожало, под тонким шёлковым пеньюаром. Я очень осторожно обнял узкий стан, почувствовав маленький упругий животик. Ее коса выпросталась из-под чепца, и пушистая кисточка упала на мой локоть.

- Не ходите туда, ради бога, - взмолился первый мужчина. – Там барин отдыхает.

- Какой барин? – удивилась женщина. – Сдурел что ли?

- Говорю вам, буквально полчаса назад приехал Пётр Алексеевич с товарищем.

- Чего же ты раньше молчал? – перешла на яростный шёпот женщина. – Пошли, пошли вон отсюда.

Хлопнула дверь, щёлкнул ключ, вращаясь в замке.

Я стоял, затаив дыхание, но не от страха, а от неудобного положения. Весь взмок от мысли, что совершаю что-то противозаконное, грешное. Держу в объятиях хрупкую, горячую, трепещущую девушку, незнакомую, вовсе не принадлежащую мне. Но и она тоже стояла тихо и не шевелилась.

Вдруг девушка напряглась, больно ущипнула меня за руку и выскользнула из объятий:

- Вы как посмели ко мне прикасаться? – гневно взвизгнула она.

- Простите. Но вы же сами меня сюда запихнули, - попытался оправдываться я, вылезая из укрытия.

- Ах, я еще виновата? – негодовала девушка. – Это все из-за вас!

- Из-за меня?

- Конечно! Зачем вы крались ко мне? Чтобы напугать?

- У меня и в мыслях такого не было. Я зашёл в библиотеку, чтобы взять книгу почитать перед сном.

- Я вам не верю!

- Знаете что, прекратите во всем меня обвинять, - надоело спорить с ней. – Вы-то сами что тут делаете, когда вам положено спать?

- Не ваше дело!

- Вы – воровка?

- Что-о-о? – девушка чуть не задохнулась от гнева. – Да как вы смеете так обо мне думать?

- Ну, так объясните. Ходите ночью по дому… С ножом на меня кинулись… Пойду ка я позову слугу.

- Хорошо, - сдалась девушка. – Я все объясню, но прежде вы должны мне помочь.

- Каким образом?

- Пойдёмте.

Мы вновь прошли в буфетную. Девушка чиркнула кресалом, зажгла свечу.

- Вот там, - она указала на буфет, - сверху лежит ключ. Мне его никак не достать. Не могли бы вы это сделать.

Я приставил стул, взобрался на него, поднял руку и нащупал среди пыли и мышиных катышков небольшой ключик. Передал его девушки. Она отпёрла им замок и отворила дубовые дверцы буфета. Лицо ее просияло от счастья.

- Что вы хотите делать? – возмутился я, слезая со стула.

- Есть, - просто ответила девушка, сглотнув слюну.

- Но кто вам позволил отпирать буфет без спросу?

- Ну что вы, прямо, как моя воспитательница, - недовольно надула губка девушка и принялась накладывать в глубокую тарелку всевозможные сладости. – Чуть изюма… Понимаете, я воспитываюсь в институте благородных девиц… О, это засахаренные груши – обожаю… Нам сладости дают только по субботам… Надо же – цукаты… И то, только одно печёное яблоко с ложечкой мёда… А это что? Сушёные абрикосы…

- Постойте, а если обнаружат пропажу?

- Ну не вас же будут ругать, - меня, - фыркнула она.

- Но я, выходит, соучастник преступления.

- До чего же вы нудный, - фыркнула она. – Лучше помогите мне. Достаньте вон ту бутылочку с крюшоном. Да не дуйтесь вы. Никто не заметит. Я взяла всего чуть-чуть. Вот, пожалуй, еще орехов захвачу.

Она уверенно направилась в библиотеку: в одной руке тарелка с награбленным, другой захватив подсвечник. Я вынужден был последовать за ней с пузатой бутылкой крюшона.

Девушка поставила добычу на круглый столик, сама присела на маленький диванчик, предложила мне сесть напротив. Откуда-то нашла два тонких стакана для воды.

- И так, вас зовут Семён Иванович? – сказала она.

- Добров, из Новгородской губернии, - кивнул я, разливая пузырящийся крюшон по стаканам.

- Софья Петровна фон Пален, - представилась девушка. – Можете не вставать и ручку мне не целовать – не те декорации. И вообще: до чего же неприлично у нас получилось первое свидание. Вы, пожалуйста, никому не рассказывайте.

Я повнимательнее взглянул в ее лицо, и вдруг поразился, до чего же она красивая. А может мне показалось? Да нет же: какой чистый лоб. Темные кудряшки выбились из-под чепчика. А какие тонкие брови. Глаза большие, тёмные, но еще смотрят наивно, по-детски. Щеки розовые, но скулы уже начали выделяться, как у взрослой девушки.

- Да что вы на меня так уставились? – вдруг спросила она.

- Простите, - я опустил взгляд, но тут же наткнулся на ее стройные тонкие ножки, едва прикрытые пеньюаром.

- Не молчите. Расскажите о себе, - потребовала Софья Петровна. – И угощайтесь. Мне все это не съесть.

- Зачем же вы столько набрали?

- Всегда хочется попробовать всего, а когда начинаешь – и половину не осилишь.

Мы сидели не меньше часа и уплетали сладости, запивая их крюшоном. Уже вторая свеча растаяла. Я рассказывал о своём нелёгком детстве, о том, как умер отец, как трудно управлять хозяйством и как решился отправиться в Петербург. В конце рассказал, о знакомстве с фон Паленым в Гатчинском замке.

- Как же интересно! – восклицала Софья.

- Помилуйте, что же в этом интересного? – удивлялся я.

- Вы столько видели, даже в Гатчинском замке побывали. С самим наследником разговаривали. А я, вот, кроме сверстниц-воспитанниц, классной комнаты, да церкви – ничего не вижу. Отпускают только на праздник. Да с моей тётушкой, какие веселья? Гости - чопорные старцы, да нудные церковные службы. Вот, когда папенька меня на рождественские праздники увозит – вот это – здорово!

И тут мы начали наперебой вспоминать, как хорошо на рождественских праздниках. Катание в санях. Ряженные. Ёлка. Ночная служба в церквях, а потом гуляния…

- Ой! – вдруг спохватилась Софья Петровна. – Уж скоро прислуга проснётся. Простите, я вас совсем заболтала. Вы же устали, наверное.

- Нет, ни сколько, - уверял я ее.

Мне так не хотелось отпускать эту чудную ночь. Побыть еще чуть-чуть наедине с этой удивительной девушкой, да что там – хоть всю жизнь. Я не припомнил, чтобы когда-нибудь мне попадалась такая весёлая, интересная собеседница, с которой вот так, просто можно проболтать столько времени. Видишь ее впервые, а такое впечатление, будто давно знаком. Да если честно признаться, я и с девушками почти не встречался. Ну, если только с веснушчатыми кузинами, скучными и некрасивыми.

Напольные часы, видом своим похожие на крепостную башню, ударили пять раз, напоминая, что сказка заканчивается. Мы быстро прибрали остатки ночного пира. Софья, взяла свечу, которая уменьшилась до жалкого огарка, подошла к двери, ведущей на лестницу. Но дверь оказалась заперта.

- О, боже! – в ужасе воскликнула она. – Как же я теперь попаду в свою спальню?

Я подошел к двери, дёрнул ручку – бесполезно. Да, история складывалась к скандалу.

- Все из-за вас! – с упрёком сказала Софья. – Придётся ночевать у вас в гостиной.

- Постойте! Это невозможно! – замотал я головой. Что она еще удумала? – Коли нас застанут утром… Как тогда оправдаться?

- Придумайте. Вы же кавалер, - безразлично пожала плечами девушка. – Я заночую в кровати, а вы ложитесь на полу.

Вот такого оборота я ожидал меньше всего. Лихорадочно придумывал какой-нибудь выход.

- Я бы не против… Но воротится Пётр Алексеевич и что подумает?

- Подумает, что вы погубили его дочь, и тогда он вызовет вас на дуэль, и убьёт, - так обычно бывает. А я буду горько рыдать, оплакивая вас и, в конце концов, уйду в монастырь…

- Полно вам шутить! – начал сердиться я, подумав: уж не сумасшедшая ли она.

Девушка звонко рассмеялась.

- Однако, как вас легко напугать. Не беспокойтесь. Я пройду через верхний этаж. Там сейчас темно, жутко… Но я ничего не боюсь.

- Позвольте вас проводить, - пробормотал я, пытаясь загладить вину за свой конфуз.

- Не стоит. Вот еще, - фыркнула Софья. – Спокойной ночи.

Она скользнула в боковую дверь. Огонёк свечи поднимался вверх вместе с шуршащими лёгкими шажками. Исчез за поворотом лестницы.

- Спокойной ночи! – послышался настойчивый шёпот сверху.

Я вновь стащил с ног надоевшие сапоги. С удовольствием растянулся на скрипучем диване. Живот бурлил, как французская революция, после столь странного ужина. Но сон вновь никак не шёл. Как все странно и волшебно, думал я. Какие-то удивительные приключения. Столько сразу навалилось. Вот, жил себе в глуши четырнадцать лет, размеренно, спокойно… А тут, словно в бурю попал: Гатчина, сам великий князь назначил на высокую должность. С чего? Меня, мальчишку – и сразу командиром батареи. Без образования, без опыта… Скажи кому из своих – не поверят, на смех поднимут… А это чудная девушка. Вот свела же судьба этой ночью, в этом доме...

Я никак не мог забыть ее милое личико не то девушки, не то еще девочки. А как она грациозно двумя пальчиками брала засахаренные груши… А после: зубками острыми – клац – и откусывала, как хищница. Все в ней было противоречиво: мягкий голос и порывистая речь; плавные движения и стремительный шаг; наивные слова и злые шутки. А как прижимал ее к себе в тёмном углу за шкафом... Нет, об этом нехорошо думать! Но все же, она такая тёплая и мягкая. Так же в детстве кот Рыжик, будучи котёнком, залезал ночью в постель, прижимался к боку, мягкий, тёплый… Нет, Софья же не котёнок, она – девушка, благородная девушка… девочка… девушка… Все равно, не хорошо об этом вспоминать.

Дверной молоток с лязгом стукнул несколько раз. Раздался снизу недовольный голос слуги, скрежет засова. Человек уверенно поднимался по лестнице, звякая шпорами. Фон Пален вошёл в гостиную, принеся на плаще холод и свежесть поздней осени.

- Спит? – спросил у слуги, кивнув в мою сторону.

- Спит, недоросль. Умаялся, - ответил слуга.

- Ну и я хоть часок вздремну.

Он стащил ботфорты, скинул камзол и плюхнулся в кровать. Лишь только из его горла вылетел первый храп, как тут же настойчиво загрохотал дверной молоток.

- Кто же там дверь ломает? – пробурчал слуга. – Уж утро! Господа приехали поздно. Им выспаться надо!

- Отпирай быстрее, дурак! – послышался гневный окрик Никиты Панина. – Иначе я вышибу эту чёртову дверь, да с тебя шкуру сдеру!

Лестницу сотрясли тяжёлые быстрые шаги.

- Пален! Пален! Ну что вы, ей богу, дрыхните?

Панин снял шляпу и стряхнул с неё мокрый снег прямо на ковер.

- Вы врываетесь, как Ясон в пещеру Минотавра, - еще не до конца очнувшись, пробормотал фон Пален. – Что случилось? Вы проигрались в карты, и вам нужны деньги?

- Какой бред вы несёте, Петр Алексеевич. Какой проигрыш? Тут такое дело, а вы про какие-то деньги, - обиделся Панин, нервно меряя широкими шагами гостиную.

- Ну, хорошо, хорошо…. - Фон Пален еле-еле приподнялся, сонно щурясь. - Что-то серьёзное?

- А стал бы я вас в шесть утра по пустякам тревожить?

- Так говорите. Я полон внимания.

- Я всю ночь провёл в Зимнем дворце со знакомыми офицерами. Мы выпивали, играли в карты…

- Ну вот, - протянул разочарованно фон Пален, пытаясь опять приникнуть к подушке. Глаза его закрывались.

- Да слушайте же!

- Слушаю, слушаю… - пробормотал фон Пален покорно.

- Прибежал офицер, что стоял в карауле у покоев императрицы и рассказал…

Фон Пален вскочил с постели, схватил сюртук и ловко, одним движением сунул руки в рукава.

- Семён, - крикнул он. – Поднимайтесь, живо! – Вновь обернулся к Панину. – Что с императрицей?

- Удар.

- Что говорят лекари?

- Какие лекари? Там такая суматоха поднялась! Камердинер, Захар Зотов носится, орёт на всех, как ужаленный, требует рвотного порошку… Я только видел, как ее несут слуги, вшестером. На постель поднять не смогли, императрица – дама крупная, постелили матрац какой-то малиновый, да так на полу и оставили. Я – сразу к вам. Вспомнил, как вы мне толковали о пророчестве этого монаха, как бишь его? Авеля!

- Правильно и сделали. – Фон Пален натянул ботфорты. – Семён, ну что вы там возитесь?

- Так что будем делать? – растеряно спросил Панин.

- Мы с вами – в гвардейские казармы. У вас есть надёжные друзья из офицеров?

- Есть, конечно.

- Вот и отлично. Вы верхом или в карете?

- Верхом.

- Семён, дорогу помнишь в Гатчину? Бери коня, скачи немедля, да не жалей скотину.

- Конь дорогой, дядин, - промямлил виновато Панин.

- Какого чёрта, Никита Петрович! – возмутился фон Пален. – Судьба России решается, а вы коня жалеете. Скачите, Семён! Постойте! Возьми мой плащ, иначе закоченеешь по дороге.

Он протянул мне суконный плащ, подбитый заячьим мехом.

- И все же, мы на чью сторону встанем? – очень серьёзно спросил Панин.

- На ту, на которую меньше всех ставят, - ответил так же серьёзно фон Пален. – Участвовали когда-нибудь в осаде?

- Бывало, - ответил Панин, не понимая, к чему клонит губернатор Курляндии.

- Знаете, как по штурмовой лестнице взбираться? Можешь орден получить, а могут и вниз скинуть. Так, что, вы со мной? – глядя в упор, спросил у него фон Пален. Лицо его сделалось деревянной маской.

- Уж если решил, так с вами, - смело ответил Панин. – К славе, так к славе, на эшафот, так на эшафот.

 

 



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-10-12 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: