Погода отличная. Промозглая и сырая, как я люблю. Накрапывает дождь, а в подворотнях забитой собакой завывает ветер. Никто не выходит из дома в такую погоду. За это она мне и нравится.
Заворачивая за угол бакалеи, я утыкаюсь лицом во что-то колючее и вонючее. Этим чем-то оказывается борода нищего. Я отступаю назад и отплевываюсь.
– Извините, – угрюмо басит он. – Я вас не заметил.
Выглядит он жалко. И я имею в виду не его мокрый и грязный вид или жестянку для милостыни, что он сжимает в руке, а его заискивающий взгляд. Ну да, никто не любит нищих, а в этом городе особенно.
– Ничего, – говорю я и лезу в карман. Нищий боязливо поджимается. А я достаю несколько монет и кидаю в жестянку.
– Спасибо, милчеловек, – гундит он.
– Пошли, я тебя накормлю, – говорю я.
Он мне не верил и, видимо, думал, что я собирался столкнуть его с моста или что-то в таком роде. Мост, конечно, входил в мои планы, но не совсем в таком аспекте. В любом случае, тащить нищего в бар мне пришлось чуть ли не силой.
– Понимаешь, – говорю я ему, – просто в такую погоду нет ничего лучше, чем посидеть в темном и теплом баре в компании. Я даже говорю не про хорошую компанию, а просто про компанию.
Подумав, нищий кивнул.
– Соглашусь. И все равно я не понимаю, почему вы притащили меня сюда, а не избили там.
Я усмехаюсь.
– Можешь считать меня нонконформистом.
Вскоре нам приносят заказ. Мне – пиво с крылышками, а нищему – все, на что у меня хватило денег. Он оглядывает свой маленький шведский стол и осоловело смотрит на меня.
– Еще раз спасибо. Огромное.
Я просто киваю и приступаю к пиву.
– И все-таки, – начинает нищий, расправившись с куриным бедром и, видимо, убив верхний голод. – Компания в баре нужна для того, чтобы поделиться с кем-нибудь чем-то... Чем-то.
Я улыбаюсь и киваю на его еду:
– Тебе этого мало?
– Ой, да вы поняли, о чем я! – отмахивается нищий от моей шутки. – Если судить по тому, что вы притащили сюда грязного и вонючего меня, у вас либо нет друзей, либо история не для друзей.
Ишь ты! Философ уличный. Обычно такие рассуждения a la "мудрец в таверне гномов" (звучат мудро, а на деле - чушь, как большая часть рассуждений в книгах, где есть гномы) бьют мимо, но в этот раз нищему повезло.
– Понимаешь, – говорю я, – я собираюсь покончить с собой.
Нищий перестает на секунду жевать, задумываясь над моими словами. Он даже не выглядит удивленным. Потом кивает:
– Ясно. Ну, удачи вам с этим.
– Спасибо.
– И вы, наверное, хотите рассказать мне историю о том, как вы до такого докатились? – я слышу тонкий писк натянутой в его голосе иронии.
– Нет, – я качаю головой. – Нет. Мне просто интересно, как ты к этому относишься.
Нищий пожимает плечами.
– Ну... – он вздыхает, а потом смотрит мне прямо в глаза. – Не обижайтесь, но я буду честен. Я чертовски рад, что наткнулся именно на вас, а не на полицейского, например. И я чертовски благодарен вам за еду. Возможно, я бы умер от голода в следующие пару дней, если бы не вы. Но. Я вас не знаю. Я вас вижу первый раз в жизни. Поэтому, прошу прощения, но мне абсолютно все равно, что там с вами будет дальше. Я в любом случае вряд ли увижу вас еще когда-нибудь.
Я киваю.
– А про то, что "смертный грех" и "трусость" ты ничего не скажешь?
Нищий пожимает плечами.
– Ну, в Бога я не верю, а насчет трусости... Я как только представлю, что у меня, допустим, пистолет у виска и что он сейчас выстрелит, меня в дрожь кидает. Ведь жизнь-то не вернешь, правда? Чтобы покончить с собой, нужно быть либо чертовски смелым, либо стоеросово тупым. А вы мне не кажетесь тупым.
Я опять киваю. Нищий мне тоже тупым не кажется. А он продолжает:
– А вообще знаете, я вот раньше служил на государственной службе, доход имел. Другие бы глотку за такое перегрызли. А я ушел. И потом работы не нашел. И стал нищим. И самое главное – мне нравится быть нищим! Это, конечно, сложно, но зато никакой ответственности. И это тоже многие назвали бы слабостью, трусостью, но знаете ли, чтобы не сдохнуть зимой на улице тоже надо кое-что уметь. Истина в том, что люди, которые судят других – идиоты. "Самоубийстово – это трусость, нищета – это порок", – нищий передразнивает, видимо, сразу все общество нарочито противным гнусавым голосом. – Они судят не настоящих людей, а шаблоны, которые засели у них в башке. И у них абсолютно нет фантазии, так что они никогда не представят себе, что это может подтолкнуть человека к самоубийству. Настоящие слабаки – те, кто называет самоубийц идиотами только потому, что сам боится даже представить себя стоящими на краю крыши. Вот в чем смысл. Рассуждая примерно таким образом, несколько лет назад я пришел к выводу, что хочу стать свободным от людских суждений. И стал нищим.
Он светло улыбнулся и глотнул пива. Я молчал.
– Так что, знаете, не буду я вас судить. Я грязный и вонючий, но зато свободный. И мне это нравится. Ich bin frei und Sie sind auch. Так что делайте, что задумали. Я вас отговаривать не буду. Мне наоборот даже импонирует ваша решимость. Этим поступком вы плюнете в лицо обществу.
– А вы, я вижу, тоже тот еще нонконформист.
Я обдумываю слова нищего и они мне нравятся. Очень.
– Да, – просто кивает он.
Когда мы выходим из бара, нищий придерживает меня за плечо. Я останавливаюсь, и у меня перед ногами падают два сорванных с чьего-то окна цветочных горшка.
– Было бы обидно, если бы ваши намерения сломала случайность, правда? – хмыкает нищий. – Никакого волевого усилия. Возможно, это было бы облегчением, но отобрало бы шансы показать, на что вы способны. Понимаете?
Я понимаю.
На углу мы тепло обнимаемся на прощание и желаем друг другу удачи.
Я иду к мосту.
***