Максимальный эксцесс при мастурбации - 4, в 21 год. В 12 лет подросток старше на 4 года пытался совершить с ним анальный коитус, но не сумел ввести член в задний проход, совершал фрикции между бедер до эякуляции.
Осталось воспоминание об унижении, "было противно". В 16 лет "осознал" влечение к мальчикам, однако ни к кому не испытывал чувства нежности, стремления заботиться или обратить на себя внимание. Даже к первому партнёру, с которым поддерживал отношения в течение двух лет, никаких чувств не испытывал - "давал деньги на водку, никогда не было стремления обнять, поцеловать - зачем?"
Несколько раз, после команды голоса своего "двенадцатилетнего "Я", знакомился с женщинами, пытался ухаживать за ними, покупал цветы, но когда "приходил в себя" через 2-3 дня - не понимал, зачем ему это было надо, хотя в памяти сохранялось желание понравиться и т.п. Половые контакты с женщинами отрицает.
Реальные сексуальные действия начал с 21 года - знакомился с детьми, разглядывал их, старался запомнить внешность (без лица), затем онанировал дома при воспоминаниях. Затем появилось стремление трогать их половые органы.
Запугивал, угрожал ножом, затаскивал жертвы в подвал, мастурбировал их, при этом реакция мальчика его не интересовала. Отмечает, что если смотрит мальчику в глаза, то пропадает сексуальное возбуждение и эрекция, старается не смотреть на лицо. Заставлял совершать у него на глазах взаимную фелляцию, позже - анальный коитус. В 1992 г. "перестал сдерживаться и бороться с собой", начал сам или с помощью других мальчиков заманивать жертвы в подвал, где при свете фонарика проводил сексуальные контакты с 12-13-летними мальчиками. Сначала выяснял возраст, имя, адрес, всё это заносил в записную книжку, потом, перечитывая её, вызывал у себя образы тел этих мальчиков и мастурбировал до эякуляции. Заставлял их "выбирать" - тянуть спички или на словах - наказание за то, что они ходят по подвалам - удары по ягодицам, фелляцию или анальный коитус.
Когда один из них выбрал побои - избил его, но удовольствие от этого было слабым. Затем стал заставлять их сосать свой половой член, пытался ввести им член в задний проход. При анальном коитусе эякуляции ни разу не достиг, при фелляции -1-2 раза из всех многочисленных контактов. Эякуляции добивался либо при онанизме (один раз, когда его мастурбировал мальчик), при этом ставил 2-3 мальчиков в профиль, либо при мастурбации дома при воспоминаниях об очередном эпизоде в подвале. Пытался мастурбировать мальчиков, но это его возбуждало слабо.
Психический статус: поза закрытая, ноги скрещивает, жестикуляция симметричная, когда говорит о мальчиках, жестикулирует только левой рукой. Мимика бедная, неадекватно гримасничает, в основном левой половиной лица. Обнажённо, охотно описывает сексуальные подробности, при этом отмечается невербальное оживление. Голос мало модулированный, мышление непоследовательное, обстоятельное. Настроение с оттенком эйфории. Суждения конкретные, примитивные. Слышит голос своего двенадцатилетнего "Я"- он появляется в основном при оргазме, в течение 5-6 сек, - который осуждает его за онанизм. Иногда этот голос внезапно отдает ему команды, которым он не может сопротивляться: ухаживать за женщиной, уехать в деревню. Эти периоды не амнезирует, через 2-3 дня "приходит в себя", не понимая, зачем он это делал, и возобновляет прежнее поведение.
Неврологический статус: ослаблена конвергенция с обеих сторон, больше слева. Сглажена левая носогубная складка, девиация языка вправо. Рефлексы высокие, зоны расширены. Нейропсихологическое исследование: состояние основных высших психических функций характеризуется лёгкой и средней степенью нарушений одних составляющих при относительной сохранности других. Отмечается феномен зеркального письма. Заключение: наблюдаемые нарушения могут свидетельствовать о функциональной недостаточности медиобазальных лобных и височных отделов с правополушарным акцентом. Вместе с этим ряд патологических феноменов является характерным для лиц с левшеством.
Диагноз: полиморфный парафильный синдром (садомазохизм, аутоэротизм, гомосексуальная эфебофилия). Преждевременное психосексуальное развитие. Шизофрения на органически неполноценной почве. Феномен двойной личности».
Ценность этого интересного наблюдения снижается простым соображением: Леонардо да Винчи тоже был левшой. Мало того, он обладал способностью "к зеркальному письму". Кроме того, он привлекался к судебному разбирательству в связи с его гомосексуальностью. За всю свою жизнь Леонардо так и не вступил в половой контакт с женщиной (см. книги Джорджо Вазари, Зигмунда Фрейда и других авторов). Половая идентификация его настолько выпадала из границ нормы, что он любил придавать своим изображениям женские черты. Можно говорить и о присущем ему аутоэротизме (кстати, любовников он выбирал среди тех, кто внешне напоминал ему самого себя в юности). С учётом всех перечисленных "дефектов" сексолог всё же не решится диагностировать у Леонардо перверсию. Будем надеяться, что на подобный шаг не осмелится и судебный психиатр.
Итак, очевидно, что сексологи и судебные врачи видят " аномальное половое поведение " с разных позиций. Это связано с колоссальной разницей между пациентами сексологического кабинета и лицами, попавшими на судебную экспертизу. Сексолог судит об этом не только по монографии Ткаченко, но и по собственному опыту участия в судебно-медицинской экспертизе. В частности, серийный убийца Г. (знаменитый "Лифтёр", задушивший трёх девушек) описан в моей книге «На исповеди у сексолога».
Выводы, полученные при наблюдении особого тяжкого контингента преступников, факт наличия у них перверсии (извращения), развившегося в рамках серьёзной психической патологии, авторы автоматически переносят на контингент сексологического кабинета и на гомосексуалов. При этом очевидно не простое их несовпадение с традиционными взглядами и оценками сексологов, а тенденциозное стремление к полному пересмотру трактовки природы девиаций, к растворению их в едином " парафильном синдроме ". Между тем, это стремление не подкреплено ни практическими наблюдениями, ни теоретическим багажом, накопленным сексологией, ни опытом психотерапии неврозов, развившихся на фоне девиаций.
Ткаченко пишет: «В 1973 г. Роберт Спитцер, член комитета АРА по номенклатуре, попытался пересмотреть определение психического расстройства, исходя из двух критериев. С одной стороны, расстройство предполагает, что человек действительно чувствует себя больным, т. е. страдает. С другой, он должен быть явно неприспособленным к нормальному "социальному функционированию". Понятно, что подобные оговорки не могут означать окончательного разрешения проблемы, поскольку являются достаточно спорными». Обрушив на голову Спитцера эту саркастическую критику, Ткаченко предпочёл "не заметить" справедливость горького парадокса его слов. Спитцер обозначил самую суть сложнейшей проблемы. Один 18-летний юноша-гей, обратившийся в Центр сексуального здоровья, сформулировал её так: “Я располагаю достаточным гомосексуальным опытом; меня не привлекают женщины и возбуждают мужчины; но я не хочу быть ни би-, ни гомосексуалом”. В том-то и беда, что юноша таков, каким он вышел из утробы матери, а его нормальному "социальному функционированию", вопреки всем его способностям и потенциальным возможностям,мешают гомофобные предрассудки общества.Так что же ему прикажете делать? Юноша в своих невротических метаниях не одинок – из 230 транс-, би- и гомосексуальных пациентов, наблюдавшихся в Челябинском Центре сексуального здоровья за 40 лет его работы, требование «сделайте меня " натуралом " !» предъявили 32 человека (13,8%). К ним надо прибавить 12 пациентов (5,2%), у которых обращению к врачу предшествовала суицидальная попытка. Близки к ним и 3-е бисексуальных мужчин (1,1%), которых в кабинет сексолога привела острая паническая реакция, связанная с мнимой угрозой разоблачения их нетрадиционной половой ориентации (гомосексуальная паника), что определило неотложность и характер лечения этих пациентов.
Клинические наблюдения сексологов подтверждают верность наблюдений Алана Белла и Мартина Вейнберга: лишь у 10% геев отмечается эго-синтоническая форма девиации, тогда как 28% свойствен её эго-дистонический характер, когда индивид тяготится собственной сексуальной ориентаций. Между тем, если речь идёт о "ядерном" гомосексуале, то попытки сделать его гетеросексуалом нереальны. Помочь же ему в осуществлении столь желанной для него гетеросексуальной связи можно лишь при условии, что в структуре его либидо наличествует достаточно мощный гетеросексуальный потенциал. Это именно то, о чём говорил Спитцер, и то, чего упорно не хотят видеть Ткаченко и его соавторы.
По словам Казимежа Имелинского, страдания гомосексуалов следует различать, и, соответственно, по-разному лечить: «одни из них обусловлены нетерпимостью социальной среды и межличностными конфликтами; причиной других является скорее неспособность личности справиться с собственными проблемами и смириться с противоречиями между сексуальными наклонностями и усвоенными моральными нормами; третьи могут быть обусловлены прежде всего невротическим развитием личности, в рамках которого девиация является одним из многих проявлений».
Опыт работы сексолога свидетельствует о том, что эго-синтонический характер девиации отнюдь не исключает наличия невротического развития гомосексуала, незрелости его половой психологии, пристрастия к обезличенному анонимному сексу. Очевидна и невротическая природа феномена гомосексуальной ятрофобии (страха пред врачами). Разумеется, есть, врачи-гомофобы, подобные Диле Еникеевой, но враждебность и насторожённость геев по отношению к сексологической службе в целом одним этим фактом объяснить невозможно. В основе её, а также попыток геев связать их сексуальные нарушения с мнимым воспалением простаты, лежит невротический страх, нежелание осознать собственные вытесненные невротических комплексы.
Наряду с этим у них существует и противоположная неосознанная тенденция – стремление получить психотерапевтическую помощь.
Очевидно, что тех, кто, не осознавая этого, отягощён интернализованной гомофобией и страдает связанными с ней невротическими расстройствами, гораздо больше, чем лиц с явной эго-дистонической формой девиации. «Социализация любого гея предполагает интернализацию того унижения, которое он переживает». (Isay R., 1989). «Это может проявляться в широком диапазоне признаков – от склонности к переживанию собственной неполноценности, связанной с проявлением негативного отношения окружающих, до выраженного отвращения к самому себе и самодеструктивного поведения» (Gonsiorec J. and Rudolph J., 1991). Следует отметить, что за многолетний период в работе с гомосексуалами мало что изменилось; исчезла лишь одна из причин, толкавшая геев к невротическому срыву – угроза судебного преследования за "мужеложство". Декриминализация гомосексуальности и её депатологизация (исключение из списка психических заболеваний) не устранили главной беды – гомофобииобщества. Это по-прежнему порождает интернализованную (усвоенную) гомофобию и невротическое развитие у многих представителей сексуальных меньшинств. Неприязнь же, презрение и даже ненависть к геям в сочетании со страхом перед нестандартной сексуальностью, свойственные большой прослойке сексуального большинства, объясняются ксенофобией общества и его приверженностью к гетеросексизму, в рамках которого «гетеросексуальность рассматривается как единственная приемлемая форма сексуального поведения». (Блюменфельд и Реймонд).
При обсуждении этой проблемы уместно познакомиться с взглядами Риктона Нортона. В вопросе об интернализованной гомофобии он отстаивает убеждения, противоположные взглядам Ткаченко, и потому сопоставление их позиций чрезвычайно интересно. Нортон не верит в интернализованную гомофобию и считает её спекуляцией, придуманной психоаналитиками и социологами. При этом он ссылается, во-первых, на «эмпирическое исследование, проведённое в конце 1980-х и начале 1990-х годов, продемонстрировавшее, что чувство собственного достоинства геев отнюдь не ниже, чем у гетеросексуалов, а у лесбиянок оно даже выше, чем у гетеросексуальных женщин». Во-вторых, он обращается к историческим фактам, замечая: «Это правда, что гомосексуалы в течение различных периодов чувствовали страх перед обезглавливанием, повешением или публичным унижением, но это – разумные опасения. <…> В 1707 г. в ходе систематических рейдов и провокаций было арестовано более сорока мужчин-геев, трое из которых повесились в тюрьме в ожидании суда, а один перерезал горло бритвой. Схожие примеры найдены в записях начала 18-го столетия в Амстердаме и Париже. Стыд перед публичным бесчестием руководил этими самоубийцами в большей мере, чем интернализованная ими вина. <…> В конце 19-го и вначале 20-го столетия Хиршфельд собрал истории 10000 гомосексуалов и лесбиянок; 25% из них из-за угрозы юридического преследования совершили попытку самоубийства; многие думали о её осуществлении. Люди носили с собой яд, чтобы убить себя в момент ареста. Это не соответствует модели интернализованной гомофобии».
Не будучи врачом, Нортон не способен вникнуть в медицинские аспекты "ядерной" гомосексуальности и интернализованной (усвоенной) гомофобии. Сам факт того, что боязнь публичного позора может стать причиной самоубийства, ни в коей мере не служит аргументом против существования интернализованной гомофобии. Кроме того, нельзя сводить все суициды геев к одной-единственной причине. Кое-кто из пациентов сексологического центра, ранее совершивших попытку покончить с собой, решился на этот роковой шаг отнюдь не из-за интернализованной гомофобии. Депрессия могла быть вызвана изменой партнёра или несчастной любовью, особенно если избранником гея был гетеросексуал. Гомосексуалы подвергаются в местах лишения свободы изнасилованиям и истязаниям со стороны других заключённых, что также нередко приводит к суициду.
Важно и понимание весьма существенного обстоятельства: "гордость" по поводу собственной сексуальной ориентации, часто декларируемая "ядерными" гомосексуалами, вовсе не исключает наличия у них интернализованной гомофобии. Примером тому служат публикуемые ими объявления. Молодой человек, назначающий встречу возможному партнёру, рисует собственный образ в таких радужных тонах, что никому и в голову не придёт подозревать его в низком уровне самоуважения. Но его уличает презрение к тем, кого он шельмует как " женственных, манерных, склонных к полноте " и т. д., словом, ко всем тем, кого молодой человек наделяет признаками, считающимися типичными для гомосексуалов. «Всех подобных прошу не беспокоится!» – высокомерно заканчивает он своё послание. Адекватнее было бы просто указать, что речь идёт о поисках активного партнёра, внешне непохожего на гея. Поток упрёков и оскорблений в адрес незнакомого человека нелеп. Он показатель того, что авторы подобных объявлений проецируют на своих корреспондентов "позорные" знаки "голубизны", которые они презирает и в самих себе, и в геях вообще. Словом, речь идёт о той самой интернализованной (усвоенной) гомофобии, о которой сами авторы публикаций и не подозревают, но которая в полной мере свидетельствует об их невротическом развитии.
Похожим образом обстоит дело и с литературными произведениями писателей-геев. Сексуальные авантюры Дмитрия Лычёва, автора и одновременно героя армейских мемуаров, опасны и бессмысленны. Подобные похождения стоили жизни гею, знакомому Димы, убитому гомофобами. Лычёв гордится принадлежностью к гомосексуалам; он полагает, что человечество обязано своим прогрессом в первую очередь им. Он обожествляет крупные мужские гениталии и их владельцев, наделённых половой неутомимостью. Армейский связист Денис стал объектом восторженного поклонения Димы, соединяя в одном лице две мифологические ипостаси: античного гиганта и бога. Он соответствует Гермесу, вестнику богов. Член Дениса так велик, что ассоциируется с жезлом Гермеса–Меркурия. Но, как только Диме удаётся выступить в активной роли самому, благоговейное отношение к каждому из его партнёров сменяется чувством презрения к нему. Так же уничижительно относится Дмитрий и к своим друзьям-геям, именуя их "педовками". Словом, вопреки декларируемой им "гомосексуальной гордости", сомневаться в гомофобии, интернализованной им, не приходится.
Эго-дистоническое отвержение собственной гомосексуальной идентичности – лишь частный случай интернализованной гомофобии, свойственный 26–28% геев. Гораздо чаще наблюдается своеобразная амбитендентность (двойственность): сознательно однополое влечение расценивается геями как важная и неотъемлемая составная их личности; неосознанно же оно презирается и осуждается, особенно если речь идёт о пассивной роли в половых взаимоотношениях. Подобная амбитендентность, порождённая интернализованной гомофобией, свойственна 60–65% "ядерных" гомосексуалов. Она объясняет невротичность их психологических установок и полового поведения: их промискуитет, интимофобию и т. д.
Трагический парадокс заключается в том, что гомофобия сексуального большинства, формируя интернализованную (усвоенную) гомофобию у геев, обрекает большинство из них на незрелость половой психологии. В свою очередь, их анонимный деиндивидуализированный секс и привычный промискуитет (частая и беспорядочная смена партнёров) подогревают гомофобные настроения в обществе. Разумеется, речь при этом идёт о попытках подвести "разумную" базу под оправдание иррациональных гомофобных предрассудков. Борцы с " пороком, противоречащим природе и религии ", обличая гомосексуальную часть общества, обычно забывают, что она вовсе не греховнее гетеросексуальной. Телевидение беспощадно высвечивает отсутствие малейших признаков святости и одухотворённости у ораторов, когда те с думской трибуны вещают свои антиконституционные гомофобные домыслы.
Сомневаться в невротической подоплёке гомофобных установок не приходиться. Но правомочно ли применение медицинского термина "гомофобия" к обществу в целом? Уместна ли аналогия между обществом, хотя бы и "больным", согласно диагнозу Эриха Фромма, и пациентом, проходящим лечение у врача? Возможно, социологу такой подход покажется наивным, но с точки зрения сексолога остаётся открытым вопрос – так ли уж далеки от патологии гомофобные предрассудки нашего общества, если они представляют собой устойчивое иррациональное искажение общественного сознания, сопряжённое с яркой негативной окраской?! Гомосексуалов окарикатуривают и демонизируют в СМИ, в Думе; нередко они становятся жертвами дискриминации на службе.
В отличие от Нортона, Ткаченко и его соавторы чётко различают эго-дистоническую и эго-синтоническую формы гомосексуальности; они твёрдо убеждены в существовании интернализованной (усвоенной) гомофобии.Но при этомв их монографии самыеосновы психотерапевтического подхода ко всем этим феноменам ставятся с ног на голову. Авторы считают интернализованную гомофобию и эго-дистоническую гомосексуальность положительными факторами, а усугубление "дистресса" – благой целью психотерапии геев! «Под эго-дистоническим отношением к своему сексуальному влечению понимается обычно наличие критики к нему, что позволяет пациенту бороться с ним. Очевидно, что для этого необходимо осознавание его чуждости личности, наличие внутрипсихического конфликта. В психопатологическом аспекте речь идёт о навязчивом, обсессивном характере влечения. Представляется, что наличие у индивида стратегий "совладания" также можно отнести к проявлениям эго-дистонии: на подсознательном уровне личность пытается заместить неудовлетворяющее её поведение.
Понятие эго-синтонии отражает спаянность личности с аномальным влечением, невозможность критического отношения к нему и контроля над ним. Внутрипсихического конфликта при этом нет, действия приобретают характер импульсивных. В основе формирования эго-синтонической формы парафилий лежат несколько различных механизмов:
Эго-синтоническое принятие девиантных побуждений в пубертатном периоде, до осознания их противоречия социальным стандартам. В этих случаях возникает вопрос о степени зрелости психики такой личности.
2. Заведомая неспособность руководствоваться социальными нормами поведения, знание которых остается в лучшем случае "декларативным" и не является "реальным". В этих случаях внутриличностного конфликта может и не быть, однако тогда встает вопрос о характеристике личности, не сумевшей интериоризировать их».
Для вящей убедительности авторы ссылаются на «R. Barth & B. Kinder (1987), утверждающих, что характеристики, связанные с экцессивным сексуальным поведением, наиболее точно могут быть описаны как атипичные расстройства контроля импульса». Эти ссылки неубедительны и предвзяты, поскольку Barth и Kinderговорят о «неспособности противостоять импульсу, влечению или искушению, которые пагубны для индивидуума или других людей». Этой-то "пагубности" нет у устойчивой партнёрской гомосексуальной пары. Зачем же приписывать эго-синтонным гомосексуальным партнёрам, сохраняющим верность друг другу, болезненную импульсивность и неуправляемость в их половой активности? Зачем ложно диагностировать у них серьёзные психические нарушения? Зачем отождествлять гомосексуальность с психическими аномалиями, «почти однозначно ведущими к совершению уголовно наказуемых деяний»? Слегка перефразировав текст Пушкина, напомним авторам монографии слова внезапно прозревшего Сальери:
Ужель он прав, и геи – не убийцы?!
Неправда: а Буонарроти? Или это сказка
Тупой, бессмысленной толпы — и не был
Убийцею создатель Ватикана?
В том то и дело: гей Микеланджело Буонарроти был титаном Возрождения, ваятелем божественного «Давида», но не убийцей с психическими аномалиями!
Книга завершается аккордом, порождающим тревогу: «Есть надежда, что в дальнейшем у авторов появится собственный опыт лечения подобных состояний, так как в настоящее время нами предпринимаются попытки оказания дифференцированной фармакологической и психотерапевтической помощи больным с патологией сексуального влечения».
Боже избави бедных геев от "лечебных" поползновений судебных психиатров! С точки зрения сексолога, их намерения ошибочны и опасны. Расставим точки над i. В коммуникации высшего порядка – в любви – релизеры, имеющие для геев безусловнорефлекторный характер (большой член, гипертрихоз, мужские феромоны и т. д.), отступают на второй план. Лишь у геев-невротиков они играют первостепенную роль. В самых выраженных случаях невротического развития можно говорить не только о незрелости влечения, но и о формировании перверсии, когда половая активность приобретает аддиктивный характер и ритуализируется. Именно интернализованная (усвоенная) гомофобия блокирует у гомосексуалов способность к устойчивому партнёрству и к любви. Спасение от этой беды – лечение интернализованной гомофобии. Ткаченко же с соавторами, словно из садистских побуждений, лишают геев шанса избавиться от невроза и обрести способность любить.
Что же касается пресловутого "парафильного синдрома", то он противоречит теоретическим установкам самих же авторов монографии. Они торжественно подводят под критерии сексуальной нормы базу, основанную на" эволюционно-биологическом и этологическом подходах ". А. Ткаченко счёл мерилом нормы «характер взаимодействия субъекта сексуального влечения и его объекта». Он ссылается на психолога Б. С. Братуся, разработавшего «понятие "нормального развития", под которым он понимал такое развитие, которое ведёт человека к обретению им родовой человеческой сущности. Условиями и критериями этого развития являются: отношение к другому человеку как к самоценности, как к существу, олицетворяющему в себе бесконечные потенции рода "человек"; способность к децентрации, самоотдаче и любви как способу реализации этого отношения; творческий, целетворящий характер жизнедеятельности; потребность в позитивной свободе; способность к свободному волепроявлению; возможность самопроектирования будущего и т. д.».
Произнося все эти в высшей мере справедливые слова, А. Ткаченко не заметил, что они ставят жирный крест на его концепции "парафильного синдрома", в рамках которого девиации и перверсии свалены в единую кучу. Сексуальные отношения людей – вид коммуникации, а любовь – её высшая и свойственная только Homo Sapiens’у вершина; феномен, противоположный деперсонификации. Именно наличие или отсутствие способности любить позволяет дифференцировать виды гомосексуальной активности. Если человек способен любить своего однополого партнёра, жертвовать своими интересами ради него, испытывать к нему избирательное влечение, то его половая активность никак не заслуживает названия перверсии. Напомню, что атрибутами любви являются избирательность полового влечения и альтруизм. «Секс неотделим от удовольствия. При этом гедонизм приобретает особое значение в любви. Нервные импульсы из центров удовольствия делают влюблённого альтруистом, позволяя ему испытывать максимальное наслаждение от самопожертвования ради любимого человека. Чем сильнее избирательное чувство к объекту полового влечения, тем большее удовлетворение испытывает влюблённый от всего того, что без любви, в " нормальном " состоянии вызвало бы у него лишь неприятные эмоции и даже боль. В этом и заключается весёлая мудрость любви – чувства, преображающего мир, обращающего все боли и лишения в наслаждение! Потому-то любовь – один из самых прямых путей к счастью. Сущность любви – альтруистический гедонизм». (М. Бейлькин «Секс в кино и литературе»).
Сексуальная активность любящих однополых партнёров, не страдающих перверсией и хранящих верность друг другу, вопреки утверждениям Ткаченко, ничуть не в большей мере обсессивно-компульсивна и импульсивна, чем половая жизнь обычной гетеросексуальной семьи. Намерение Ткаченко с соавторами приписать всем геям и лесбиянкам серьёзные психические нарушения в рамках пресловутого "парафильного синдрома" ошибочно и вредоносно. Надо чтить мудрые слова Казимежа Имелинского: «Понятие сексуального поведения, укладывающегося в границы нормы, является более широким, чем понятие типичного сексуального поведения». Словно бы адресуясь к Ткаченко, Имелинский пишет: «Некоторые авторы отождествляют понятие девиации и сексуального извращения (перверсии), что неправильно. <…> Каждая перверсия является сексуальной девиацией, но не каждая девиация является сексуальной перверсией». Взгляды авторов «Аномального поведения», (предлагаемые в качестве "научной основы" лечения гомосексуалов!), с одной стороны, способствуют усугублению у пациентов их невроза с опасностью перехода девиации в перверсию, а с другой – становятся роковым фактором, обрекающим геев, разочаровавшихся в лечении и так и не ставших "натуралами", на суицид. Может быть, судебных психиатров и кровожадных гомофобов такое развитие событий устраивает, но на взгляд сексолога, оно недопустимо.
Переписка, приведенная в этой главе, служит убедительной иллюстрацией ко всему сказанному. С Алексеем всё понятно из его писем. Интернализованная (усвоенная) им гомофобия толкает его на постоянные поиски самонаказания. Его привычное состояние – несчастье. Отсюда стремление полюбить кого понедоступнее или же окунуться с головой в связь с "гарантией" скорого разрыва. Поскольку память то и дело подводит Алексея, выясняется, что его "несчастья" порой таковыми вовсе не являются. Вспомним его письма из Новосибирска, полные жалоб и упрёков в адрес Бориса, который "обрёк его на душевные страдания и материальные трудности". Спустя два года молодой человек вспоминает о своём пребывании в Новосибирске как о чудесном сне. Так, по контрасту, легче прочувствовать горечь своего пребывания в Нижнем Тагиле. Порой трудно определить, окрашены ли все впечатления Алексея в чёрный цвет из-за его депрессии, или, напротив, установка на несчастья сама порождает депрессию. В промежутках между психологическими спадами и во время депрессии он почти неузнаваем, настолько различны его самооценки. "Постоянно ловлю себя на мысли, что никому не нужен, что я некрасив как внешне, так и внутренне", – пишет он в одном из писем. В другом письме самооценка совсем иная: "На страничке в Контакте, где есть мои фото, люди называют меня красивым парнем. Да и я сам, когда смотрю в зеркало, не испытываю негативных эмоций".
Надо заметить, что добрая улыбка в адрес Алексея, которую можно угадать в моём описании молодого человека, никак не рассчитана на то, чтобы посеять сомнения в глубине и искренности его переживаний. Он удивительно милый парень и, разумеется, достоин верного спутника, если только позволит себе почувствовать себя счастливым. Но этому надо обучиться, преодолев свой невроз.
Если в переписке с Игорем я обещал ему помощь в реализации близости с женщиной, то сделал это отнюдь не из-за опасений его суицида. С помощью сексолога, половой акт с женщиной для него технически выполним. Беда в другом. Сексуальная нестандартность Игоря куда менее существенна для его образа жизни, чем нестандартность его характера. При этом он – человек тонкий, умный и очень ранимый. Не случайно Игорь как будто бы с улыбкой пишет в письме о милых и одновременно скучных чудачествах шизоидных акцентуантов. Он сам акцентуант именно этого круга (не шизофреник, но человек с особенностями характера, отличающими его от других людей). Это проявляется и в переписке с ним. Юноша великолепно разбирается в литературе, но при этом он неспособен понять шуточное подражание братьям Стругацким. Фразу, сделанную "под" дона Сэру из романа «Трудно быть богом», он воспринимает буквально, собираясь найти себе в качестве партнёрши некую "простолюдинку". Необычны сны Игоря, нестандартны его эмоции. Он тренирует своё влечение к женщинам на секс-кукле, купленной в секс-шопе. Кому, кроме него, такое могло бы прийти в голову?! Секс-куклами пользуются те, кого обуревает гиперсексуальность и кто лишён возможности общаться с реальными женщинами (инвалиды, матросы, заключённые и т. д.). Время от времени Игорь даёт сильнейшие эмоциональные реакции там, где другой испытал бы обычное половое возбуждение гомосексуального типа. Увиденный по телевизору голый мужчина, вызвал у него вегетативный криз с тремором (ознобом).
В общении юноша мягок и тактичен, но при психологическом тестировании у него констатируется "эмоциональная холодность, снижение способности к эмоциональным контактам". Способность мыслить у Игоря великолепна, но свои мысли он излагает таким телеграфным "барабанным" стилем, что приходится редактировать его письма, чтобы их можно было читать.
Всю свою жизнь Игорь страдает от одиночества. В значительной мере это объясняется его "уходом от действительности во внутренний мир, поглощённость собственными переживаниями, ирреальностью восприятия". Человек независимый и небанальный, он страдает "низкой самооценкой, комплексом вины". Отдушиной в вечном одиночестве была мать, но Игорь потерял её. Остаётся восьмидесятилетняя бабушка, но долго ли она будет с внуком?! Отсюда жизненно важное стремление молодого человека найти себе подругу и жениться на ней, но пока что никто не вызывает у него тёплых эмоций и, тем более, сексуального влечения. Оно, казалось бы, обращено к мужчинам, однако силу его гомосексуального потенциала не стоит преувеличивать. Скорее всего, Игорь – бисексуал, но в психологическом плане он не столько ищет полового партнёра, сколько человека, способного заменить ему отца, того, кто тепло приласкает его, подарит необходимый телесный и эмоциональный контакт, особенно дорогой в ситуации бесконечного одиночества.
Так ли всё безнадёжно в жизни Игоря? Нет, конечно. Большинство его недостатков в иной ситуации и в новом аспекте превращаются в его же достоинства. Недаром его приняли в аспирантуру, нет сомнения в том, что он сделает удачную научную карьеру. Он легкораним, зато честен, благожелателен, образован, трудолюбив. Если произойдёт чудо, не совсем одобряемое большинством, и Игорь полюбит мужчину, который возьмёт его под свою опеку, то пусть меня обвинят во всех смертных грехах, включая пресловутую "пропаганду гомосексуализма", но я за него лишь порадуюсь. Другое дело, вероятность такого поворота судьбы мала. Куда более реальна и перспективна встреча с девушкой, хотя бы немного схожей по своему темпераменту и характеру с Игорем. Молодость даёт ему шансы найти свою судьбу. Словом, он вполне способен стать прекрасным мужем и хорошим отцом. Надо только потренироваться в общении с людьми (лучше всего это делать в психотерапевтической группе под руководством врача).
30-летний автор "Привета из Волгограда", на первый взгляд, точно в такой же беде, что и Сергей. Но это совсем не так. Уже сам заголовок его письма – типичная попытка привлечь к себе внимание. В своём послании автор намерен ужаснуть врача несправедливостью судьбы, выпавшей на его долю. Всё это кажется читателю нарочитым и не слишком заслуживающим доверия. Скорее всего, речь идёт о демонстративном типе характера (об истероидности) молодого человека. Именно этим объясняются и особая подчиняемость пациента врачам, и театральность его сетований на то, что после лечения он оказался эмоционально ограбленным, беспросветно асексуальным. Кстати, такое лёгкое подавление либидо также характерно для истериков – они нередко отличаются слабой сексуальностью.
В этой истории есть ещё один очень существенный нюанс – мазохизм и упоение собственными несчастьями (чуточку схожее с характером Алексея). Пациент втянул врачей в авантюру с лечением именно для того, чтобы оказаться "наказанным". И теперь он всласть скорбит по поводу утраты полового влечения. Если врачи "лечившие" его гомосексуальность, ищут оправдания в якобы достигнутой "победе над извращением", то пусть они не приписывают её своим талантам. "Победа"-то вышла донельзя двусмысленной!
Я сделал всё возможное, чтобы получить от него более полную информацию. К сожалению, на вопросы, заданные ему в моём ответном письме, респондент не ответил, чем ещё раз подтвердил справедливость всех моих предположений. И если он не ответил на моё письмо, то какую же цель преследовал сам, послав мне свой "вопросец"? Ну, конечно же, не ждал он от меня никакого ответного письма; мало того, с подобными посланиями, не меняя в них ни слова, он обратился по всем адресам врачей-сексологов, какие только смог узнать из Интернета. Его намерения очевидны – сделать общеизвестными и наглядными необычность своей судьбы и продемонстрировать всему свету глубину врачебного конфуза. ("А на приемах у психотерапевтов-сексологов мы говорим о женщинах как об обратной стороне Луны").
Совсем непрост и Георгий. В первом же его письме чувствуется глубокое смятение, хотя содержание психологического конфликта или же суть нерадостного события, повергшего его в растерянность, крайне туманны. Еникеева, конечно, виновна в его переживаниях, но дело не только и не столько в ней. В последующих письмах картина постепенно проясняется, причём в немалой степени благодаря их противоречиям. Характерный штрих: юноша щедры