Лев аккуратно протолкнул в щель букет и конфеты. Потом полез сам, и тут накопившаяся усталость подвела его – он за-цепился рубашкой за проволоку. Попытался перевернуться на бок, чтобы попробовать вытащить проволоку, и услышал треск разрываемой ткани.
Лев выругался на фарси – эту привычку он приобрел после туркестанской экспедиции, персидские ругательства были цветисты и очень ему нравились – и замер. Ему показалось, что невдалеке послышались шаги.
Неужели часовых выставили и в эту ночь? Но зачем? До вче-рашнего дня периметр базы охранялся из рук вон плохо, не зря же Теркин бегал в деревню, как к себе домой. Может быть, есть еще какая-то группа, которой тоже устроили экзамен?
Шаги приближались. Лев дернулся, но вышло только хуже – острый конец проволоки, пробив ткань, впился ему в кожу.
Из сероватой предрассветной мглы выступил человек в во-енной форме. Остановился, рассматривая лежащие на траве розы, потом сделал еще шаг и склонился над попавшим в ло-вушку Гумилевым.
– Ну что, Николаич, вернулся? – спросил человек голосом Теркина. – А то тут уже полный шухер. Жорка наш из Москвы приехал, хотел с тобой о чем-то поговорить, а тебя-то и нет. Ну, пришлось сказать, что ты в расстроенных чувствах бродишь где-то у реки. Так он отправил меня тебя искать.
– Давно? – прошептал Лев.
– Да уж часа три.
Василий отогнул кусок проволоки, за который зацепился Гу-милев и помог ему вылезти из дыры.
– Форма твоя у меня с собой. Давай, Николаич, переодевайся,
0ипойдем сдаваться. А трофеи твои я пока что у нас в комнате спрячу.
Глава одиннадцатая
Большой дом
Ленинград, июль 1942 года
Здание в начале проспекта Володарского (до революции – Литейный проспект), дом 4 – 6, известное также как Большой дом – считалось самым страшным местом в городе.
О нем ходило множество черных легенд. Говорили, что под землей в нем столько же этажей, сколько и над ней – то есть еще восемь. Шептались, что на верхнем этаже выстроенно-го в 1932 году административного корпуса держат пленных высокопоставленных немецких офицеров, и поэтому лет-чики Люфтваффе не бомбят это здание. Слухи слухами, но за год блокады на Большой дом действительно не упало ни одной бомбы, а четная часть проспекта почиталась наименее опасной во время артобстрелов. Вот только не торопился ни-кто прятаться от рвущихся мин и снарядов под сенью мону-ментального монстра, занимавшего целый комплекс зданий ОГПУ – НКВД; слишком велик был страх перед адресом, куда вызывали и откуда уже не возвращались. На протяжении де-сяти лет здесь исчезали люди – кто надолго, а кто и навсег-да.
Рольф разглядывал Большой дом в бинокль с чердака дома, углом выходившего на улицу Чайковского14. Раухер примостил-ся у стены, сидел на корточках и смолил очередную папиросу. Рольфа эта его привычка начинала бесить.
– Расскажите мне еще раз про систему охраны, – попросил он Раухера.
14 Это был бывший доходный дом на углу Литейного и ул. Чайковского, снесенный в 2006 г.
Агент Раухер, он же администратор ленинградской филар-монии Николай Леонидович Морозов, был сексотом, или, про-ще говоря, осведомителем НКВД. Его завербовали в тридцать седьмом, как человека, имеющего множество знакомых в сре-де интеллигенции. Вот бы удивились энкавэдешники, если бы узнали, что вербуют германского «крота», подумал Рольф. Но они, конечно, ни о чем не догадывались – просто им был нужен человек, который регулярно сообщал бы о настроениях в среде ленинградских меломанов.
Как секретный сотрудник, Морозов довольно часто посещал Большой дом. За пять лет работы на чекистов он побывал на разных этажах и в разных помещениях здания, и хорошо знал, где расположены посты охраны. Когда Рольф изложил ему свой план, Раухер поначалу пришел в ужас, но потом согласился, что проникнуть в Большой дом может оказаться проще, чем это ка-жется на первый взгляд.
– Знаете, – сказал он Рольфу, – у ленинградцев есть такой анекдот. Идут двое по Литейному, останавливаются возле две-рей Большого дома. А там, видите – висит табличка «Посто-ронним вход воспрещен». И тут один ленинградец спрашивает другого: «А если бы было разрешено, ты бы сам вошел?»
– На это весь расчет, – кивнул Рольф. – Может быть, оттуда трудно выйти, но вряд ли русские ждут, что кто-то по доброй воле полезет в логово НКВД с улицы. Мы проникнем туда но-чью, когда кроме дежурных в здании не будет никого.
– В Большом доме никогда не спят и там всегда есть люди,
– возразил Раухер. – Но во время сильных артобстрелов и бомбежек весь персонал спускается в бомбоубежище. Под зданием есть огромный подвал, где может укрыться больше тысячи человек. Я был там дважды, туда спускаются даже охранники.
– Отлично, – сказал Рольф. – Значит, мы навестим особистов во время бомбежки.
Теперь коммандос сидели на чердаке и ждали, когда над го-родом загудят тяжелые моторы самолетов Люфтваффе.
Капитан Шибанов прилетел в Ленинград за пять минут до полуночи. У-2 сел на аэродроме в Озерках. Аэродром был еще тот – небольшая взлетно-посадочная площадка длиной чуть больше километра и два деревянных домика. На поле стояли несколько раскрашенных в маскировочные цвета МиГов, пара стареньких И-15 и даже один американский «Киттихоук». Мест-ность была совершенно дачная: сады, озера и никакого намека на близость Ленинграда, разве что Шуваловский карьер непо-далеку.
– Ну, кто тут в город едет? – спросил Шибанов, входя в не-казистую хибару, на двери которой висела гордая надпись «Ко-мендант аэродрома». – Я с ним.
Довольно быстро выяснилось, что никто из находившихся в Озерках военнослужащих в Ленинград не собирается. А если бы и собирался, то ехать все равно было не на чем: полчаса на-зад на единственной полуторке отбыли на передовую перебро-шенные из-под Вологды артиллеристы.
– Такое, значит, отношение, – проговорил капитан с непонят-ной (но чрезвычайно не понравившейся коменданту) интона-цией и потребовал телефон – позвонить в управление НКВД.
В управлении, после некоторых колебаний, пообещали вы-слать за капитаном мотоцикл с коляской. О том, что этот мото-цикл должен был поджидать Шибанова к моменту его прилета, дежурный по управлению слышал впервые в жизни и искрен-не этому обстоятельству удивился, из чего капитан сделал вы-вод, что шифрограмма из Москвы, сообщавшая о его визите, застряла где-то по пути.
Вопреки известной пословице, утверждающей что хуже нет – ждать и догонять, капитан Шибанов догонять вполне любил и умел. Да и против ожидания (например, в засаде) он ничего не
имел, если только на это ожидание не расходовалось драгоцен-ное время. Сейчас же, расхаживая вдоль взлетно-посадочной полосы, он ярился, как тигр, запертый в тесной клетке. Задание было предельно простым: забрать из архива Большого дома лич-ное дело Льва Гумилева и отыскать в спецхранилище изъятые у него при аресте предметы. Сесть на самолет и вернуться обрат-но в Москву. Точка. Все это при некоторой сноровке можно было выполнить за двенадцать часов – три часа полета до Ленинграда, три часа на обратную дорогу, шесть часов на то, чтобы найти фи-гурку попугая и карту. Недопустимо много, учитывая тот факт, что уже идет ночь с воскресенья на понедельник, а завтра день рождения Кати. Конечно, отмечать она будет не раньше девяти, после того, как закончатся занятия, но если полночи ожидать мотоцикла, то можно не успеть и к вечеру.
Короче говоря, Шибанов был в бешенстве, и не преминул со-рвать накопившуюся злость на ни в чем не повинном мотоци-клисте, появившемся в Озерках только в начале шестого утра.
– Стесняюсь спросить, – ледяным голосом осведомился ка-питан, – как называется ваш удивительный агрегат, сержант? Может быть, это самодвижущаяся коляска Уатта? Или паровоз братьев Черепановых? А почему я не вижу перед ним марши-рующего трубача, который должен предупреждать граждан об опасности попасть под колеса этого чуда техники?
Сержант растерянно хлопал глазами, явно не успевая сле-дить за потоком красноречия московского гостя.
– Так точно, – сказал он, когда капитан, наконец, иссяк.
– Что – «так точно»? – рявкнул Шибанов. – Ты почему пять часов сюда добирался? Я бы за это время пешком до Литейного дошел!
– Так обстрелы ведь, – пожаловался сержант. – Когда стреля-ют, ехать нельзя.
– Болван, – сказал Шибанов, плюнув на землю. – Чтоб обрат-но домчал меня, как птица-тройка удалая. Все понятно?
– Так точно, – отозвался сержант и завел мотор.
Они проехали проспект Энгельса, выехали по прямой на про-спект Карла Маркса (мелькнул по ходу Сампсониевский собор со снятыми колоколами), вырулили на Пироговскую набереж-ную и стрелою понеслись по ней, когда акварельное небо разо-рвалось над ними с оглушительным треском. В воздухе что-то зашипело, словно на раскаленную сковороду плеснули масла, и угол здания, к которому они подъезжали, с грохотом обрушился на мостовую. Мотоциклист вильнул и объехал гору обломков.
– Обстрел! – крикнул он, оборачиваясь к Шибанову. – Надо в подворотню спрятаться!
– Я тебе дам – прятаться! – рявкнул капитан. – Гони давай, инвалидная команда!
Ветер наотмашь бил ему в лицо. Пространство расползалось перед Шибановым, словно ветхая ткань. И слева и справа уха-ло и гремело, шрапнелью летели каменные осколки, но мото-цикл, подбадриваемый веселым матерком капитана, изо всех сил несся к назначенной цели..
Потом Шибанов увидел, как поперек дороги медленно пада-ет вырванный из асфальта фонарный столб. Вырванный из ас-фальта взрывной волной, он падал так медленно, что капитан до последнего надеялся проскочить. Не успели – столб рухнул аккурат перед ними, мотоцикл налетел на него передними ко-лесами, перекувырнулся в воздухе и рухнул.
Разлеживаться на острых обломках мостовой Шибанов не стал. Поднялся, отряхнул гимнастерку, помог встать ошара-шенному сержанту. Мотоцикл лежал на боку, одного колеса у него не было.
– Последний рейс «Веселой черепахи», – заметил Шибанов сочувственно. – Что ж, машинку все равно уже давно было пора сдавать в утиль.
В двадцати метрах от них разорвался снаряд, обдав их камен-ной крошкой. Сержант испуганно присел.
– Вот что, – проговорил Шибанов, глядя на него сверху вниз.
– Тут пешком долго ли добираться?
Сержант помотал головой.
– Да нет, километра два осталось. Товарищ капитан, давайте переждем обстрел, и за меньше, чем за полчаса доберемся.
– Беги, сержант, – махнул рукой Шибанов. – Прячься. А я, по-жалуй, пойду. Ты мне только дорогу объясни.
До Большого дома он не дошел совсем немного. Неподалеку от моста вдруг тяжело грохнуло сзади, и капитан почувство-вал, что его подхватывает и несет на большой мягкой ладони невидимый гигант. Потом гигант со всего размаху швырнул его лицом на мостовую, и Шибанов потерял сознание.
Авианалет начался в три часа ночи. Тишина над городом на-полнилась ревом моторов, вдали загремели первые взрывы, за-тряслась земля. Рольф не шелохнулся, продолжая наблюдать в бинокль за главным входом в Большой дом.
– Сейчас там зазвучал сигнал воздушной тревоги, – сказал из угла Раухер. – Через десять минут весь персонал будет в бом-боубежище.
– Отлично, – не оборачиваясь, ответил Рольф. – Через пять минут выходим на улицу.
Морозов сунул в рот очередную папиросу.
– Да, кстати, – добавил Рольф, – курево оставите здесь.
– Это еще почему?
– Дым демаскирует. Вас этому не обучали?
– Я не полевой разведчик, – буркнул Раухер. – Я, между про-чим, профессиональный музыкант...
Он чувствовал себя скверно. Надежда вырваться из мертво-го города, вспыхнувшая было при виде сильных и уверенных в себе парней Отто Скорцени, гасла с каждой минутой. И зачем только он согласился на эту авантюру?
– Значит, парень, за которым мы сюда пришли, сидит в ла-гере, – задумчиво сказал Рольф, прочитав последнее из писем Льва Гумилева сестре. – В таком случае нам нужно добыть хотя бы найденные им предметы.
– Как это – «добыть»? – спросил Раухер. – Их же забрали сле-дователи НКВД!
– А мы заберем их обратно, – спокойно ответил Рольф.
– Это безумие! Что такого ценного в этих предметах, чтобы лезть прямиком в пасть тигру?
Рольф посмотрел на него и улыбнулся.
– Я не знаю. Но этот парень и его находки заинтересовали больших людей в Берлине настолько, что они уговорили стари-ну Отто рискнуть тремя своими лучшими головорезами. Зна-чит, что-то в них все-таки есть.
Раухер пожал плечами. После того, как Рольф на его глазах хладнокровно задушил Елену Гумилеву, он побаивался этого вечно улыбающегося диверсанта. Кроме всего прочего, Рольф был чертовски проницателен.
– Признайтесь, дружище, вы ведь поддерживаете кое-какие неформальные отношения с местной тайной полицией? – спро-сил он, когда они вдвоем сидели у Морозова на кухне и ели разогретую на огне тушенку. Раухеру все-таки пришлось поде-литься с гостями своими консервами – их собственные запасы уже закончились.
– С чего вы взяли? – сердито буркнул Морозов.
– Слишком вы сытый, – усмехнулся Рольф. – Я за эти дни по-видал немало ленинградцев – большинство из них похожи на ходячие скелеты. А у вас на кухне одних консервов двадцать банок. Откуда?
Раухер поерзал на табурете.
– Я предусмотрительно запасался продуктами.
– Сколько же вы их запасли? Два вагона? Если есть по банке тушенки в день, за год ушло бы не меньше трехсот шестиде-
сяти пяти банок. Бросьте, дружище. Консервы вам выдают по какому-то особенному пайку, не так ли?
Морозов молчал, сосредоточенно разглядывая стол.
– Потом, вы живете один в огромной квартире. Куда дева-лись ваши соседи? Умерли от голода в то время, как вы обжи-рались тушенкой? Или логичнее было бы предположить, что их забрала тайная полиция? Например, по чьему-либо доно-су. А поскольку вас не забрали, то сама собой напрашивается мысль, что этот донос написали вы. Соседи вам мешали, и вы от них попросту избавились. Ну, и карточки их, вероятно, за-брали себе. Так?
– А вам-то что? – обозлился Раухер. – Каждый выживает, как умеет!
– Это верно, – добродушно согласился Рольф. – Мораль меня не интересует, это дело попов. А вот то, что действительно важ-но для меня и моего задания – это ваша осведомленность о том, что происходит внутри Большого дома.
Прижатый к стенке Морозов был вынужден рассказать все, что он знал о системе охраны ленинградского НКВД. «Это твой пропуск в фатерланд, – сказал ему Рольф. – То, что ты раздобыл адрес девчонки, конечно, хорошо, но этого мало. Поможешь нам отыскать предметы, и мы возьмем тебя с собой на ту сто-рону».
Коммандос, по-прежнему одетые в советскую военную форму, вышли из дому и споро пересекли проспект Володарского, кото-рый ленинградцы по привычке называли Литейным. На другом берегу Невы, бушевал сильный пожар – его отблески дрожали на серых стенах Большого дома, от чего здание казалось еще бо-лее зловещим. Раухер безуспешно пытался унять озноб.
К зданию НКВД подошли со стороны улицы Каляева. Здесь располагался еще один подъезд Большого дома, хорошо из-вестный Раухеру – сексоты опасались заходить в здание через
главный вход. Рольф отсчитал четыре окна от этого подъезда и кивнул Хагену – давай.
0Вотличие от Рольфа и Бруно, Хаген не был профессиональным военным. До того, как присоединиться к мальчикам Отто Скор-цени, он специализировался на кражах со взломом. Когда Скор-цени понадобились специалисты в некоторых деликатных обла-стях, он не поленился потратить несколько вечеров на изучение картотек тюрем Третьего Рейха и отобрал с десяток известных в криминальном мире персонажей. Хаген, мотавший пятилетний срок в тюрьме Штадельхайм за взлом сейфа в одном из мюнхен-ских банков, стал одним из самых удачных его приобретений.
0Ввещмешке Хагена находился плоский ящик с инструмен-тами. Диверсант извлек оттуда алмазный стеклорез и четыре резиновые присоски. По знаку Рольфа Бруно опустился на чет-вереньки и Хаген влез к нему на спину. Сквозь грохот разрывов послышался противный звук разрезаемого стекла.
– Все готово, – сказал Хаген спустя минуту. – Осторожнее, я спускаюсь.
Он слез со спины Бруно, аккуратно держа в руках вырезан-ный стеклянный прямоугольник. Прислонил его к стене и одну за одной отлепил от него присоски.
– Можно лезть.
Раухер ошеломленно смотрел, как коммандос лезут в окно – быстрые, ловкие, как огромные кошки. Потом Рольф легонько подтолкнул его.
– Пошевеливайтесь, старина. Бруно подаст вам руку. Морозов, двигаясь как во сне, ухватился за длинные сильные
ладони Бруно и, скребя ботинками по стене, полез наверх. Миг он балансировал на подоконнике, потом спрыгнул на пол.
– Тише, – недовольно прошептал Бруно. Он держал в руке пи-столет и цепко оглядывался по сторонам. – Шумите, как мед-ведь в лесу.
В этот момент в уши Раухеру ввинтился пронзительный свист пикирующей «штуки». Где-то неподалеку оглушительно грохнула тяжелая авиационная бомба.
Бруно хлопнул его по плечу.
– А впрочем, можете шуметь. Вряд ли русские сейчас прислу-шиваются к каждому шороху.
– Где мы сейчас? – спросил Рольф, забравшийся в окно по-следним. – Вы можете провести нас к центральной лестнице?
Морозов огляделся. Они находились в каком-то кабинете в левом крыле здания.
– Могу, – сказал он. – За дверью должен быть коридор, он-то нам и нужен.
– Бруно, займись маскировкой, – велел Рольф. – Хаген, от-крывай дверь, мы выходим.
К удивлению Раухера, Бруно вытащил из вещмешка сверну-тые в рулон советские газеты и сноровисто заклеил ими выре-занное окно.
– Когда люди видят, что в окне нет стекла, это вызывает подо-зрение, – объяснил Раухеру Рольф. – Но когда они видят вместо стекла старые газеты, им кажется, что, возможно, здесь идет ремонт.
Хаген открыл дверь и высунул голову в коридор.
– Все спокойно, – доложил он. – Можно выходить.
– Идите первым, – приказал Рольф Раухеру. – И если наткне-тесь на охрану, не оборачивайтесь и не давайте им понять, что за вами еще кто-то идет. Не бойтесь, в обиду мы вас не дадим.
Морозов скрипнул зубами. Он понимал, что его используют, как ягненка при охоте на тигра, и это было обидно, но спорить
0скомандиром диверсантов он не осмеливался.
Длинный коридор был освещен слабыми мигающими лам-почками. Под потолком с регулярными интервалами завывала сирена противовоздушной обороны.
Раухер, которому не раз доводилось бывать в этих стенах при свете дня, почувствовал липкий, обессиливающий страх. Ему показалось вдруг, что если он обернется, то обнаружит себя в полном одиночестве – под дрожащим мертвенным светом...
Что может быть страшнее?
Он остановился, пытаясь унять разыгравшееся воображе-ние, и тут же получил мягкий тычок в спину. Удивительным образом этот почти оскорбительный тычок мгновенно успоко-ил Раухера. Он двинулся дальше, дошел до поворота коридора и осторожно заглянул за угол.
Никого. Такой же длинный, пустынный коридор с рядами одинаковых дверей слева и справа.
Морозов махнул рукой, подавая знак диверсантам, и уже смелее пошел вперед.
Огромное здание выглядело непривычно пустым. И даже на посту охраны у главного входа, где обычно дежурили два сер-жанта госбезопасности, сейчас никого не было.
– Идем в архив, – скомандовал Рольф. – У нас мало времени, налет может закончиться в любую минуту.
– Я не знаю дороги, – покачал головой Раухер. – Я же говорил вам... Кто бы меня туда пустил? Все, что я знаю, это то, что он находится где-то в правом крыле здания. Во всяком случае, се-кретарши ходили за личными делами подследственных имен-но туда.
– Значит, идем в правое крыло. Остальное – наша забота. Архив искали долго. Диверсанты передвигались по пустынным
коридорам и лестницам бегом, и не слишком тренированный Морозов быстро начал задыхаться. В конце концов он отстал, и Рольфу пришлось возвращаться, чтобы тащить его на себе.
– Вы слишком много курите, – усмехнулся он. – Даже комму-нистическая тушенка не идет вам впрок.
Наконец, после получаса бесплодных поисков, Бруно обнару-жил в одном из коридоров дверь с табличкой «Архив».
Хаген вытащил из кармана несколько отмычек, надетых на стальное кольцо. Присмотрелся к замку, попробовал одну отмыч-ку, затем другую. Наконец, замок щелкнул и дверь открылась.
Архив представлял собой длинное узкое помещение, от пола до потолка заставленное металлическими стеллажами. На стеллажах вплотную друг к другу стояли картонные и дерма-тиновые папки – личные дела тех, кто попал в жернова след-ственной машины НКВД.
– Ищите дело Гумилева, – велел Рольф. – Времени даю десять минут.
Коммандос разошлись между стеллажами. Раухер в изнемо-жении опустился на корточки и прислонился к стене. Ему не-выносимо хотелось курить.
– Вот, нашел, – Бруно торжествующе поднял над головой тол-стую картонную папку. – Дело Гумилева!
– Ну-ка, покажи, – Рольф выхватил у него папку, взглянул на корешок и быстро перелистал страницы. – Нет, это не то. Это какой-то другой Гумилев, его расстреляли в двадцать первом году.
– Дайте посмотреть, – Морозов протянул руку. На сером кар-тоне было каллиграфическим почерком выведено: «Личное дело поэта Гумилева Н.С.» Раухер раскрыл папку и на колени ему выпала старая пожелтевшая фотография снятого в про-филь коротко стриженного молодого человека. У молодого че-ловека был высокий лоб, длинноватый, правильной формы нос
0ирезко очерченные татарские скулы.
– Это его отец, – сказал Морозов Рольфу. – У русских принято уничтожать врагов народа целыми семьями. Где вы нашли эту папку? Ищите поблизости, дело Льва Гумилева должно быть рядом.
Он положил фотографию обратно в дело и рассеянно пере-листнул страницы. Протоколы допросов, чьи-то донесения, черновики стихов. Последняя страница дела поэта Гумилева
содержала выписку из заседания президиума Петроградской губернской ЧК: «Гумилев Николай Степанович, 35 лет, б. дво-рянин, филолог, член коллегии издательства «Всемирная ли-тература», женат, беспартийный, б. офицер, участник Петро-градской боевой контрреволюционной организации, активно содействовал составлению прокламаций контрреволюционно-го содержания, обещал связать с организацией в момент вос-стания группу интеллигентов, кадровых офицеров. Которые активно примут участие в восстании, получил от организации деньги на технические надобности».15 Под этим текстом стояла чья-то резолюция – «верно» и приписка – «Приговорить к выс-шей мере наказания – расстрелу».
Ни подписи, ни печати. Раухер хмыкнул и захлопнул папку. Внезапно сирена, завывавшая под потолком, смолкла. Стало
очень тихо.
– Ну что, парни, – рявкнул Рольф, – увольнительная кончи-лась! Начинаем работать всерьез!
Капитан Шибанов открыл глаза. Голова гудела, как церков-ный колокол.
– От души приложился, – пробормотал он. – Эх, имел бы моз-ги, было бы сотрясение...
Мир вокруг плыл и кружился, но сквозь мелькание разноц-ветных пятен капитан все-таки разглядел, что находится вовсе не на улице, а в выкрашенной свежей белой краской больнич-ной палате.
– Это что за фокусы, – сказал он недовольно, – мне разлежи-ваться некогда...
Он попытался встать. Тело послушалось неожиданно легко – оно было как резиновый шарик, надутый теплым воздухом.
«Ну, вот так-то лучше», – подумал капитан. Карусель, крутив-шаяся перед глазами, раздражала и мешала ориентироваться.
15 Текст подлинный.
– Эй, сестра, – крикнул чей-то хриплый голос, – тут конту-женный встал!
– Сам ты контуженный, – сказал хриплому Шибанов. – Ты лучше скажи, где тут дверь?
Он сделал шаг и тут под черепом снова разорвалась бомба. Шибанов почувствовал, что его затягивает вглубь гигантского калейдоскопа.
– Товарищ капитан! – донеслось до него из немыслимого да-лека. – Вам же категорически нельзя вставать!..
«Катя?» – удивленно подумал Шибанов. – «А она-то что здесь делает?»
Ноги у него подкосились, и он тяжело рухнул на пол, ударив-шись подбородком о край железной кровати. Капитан, впро-чем, этого уже не почувствовал – разноцветный водоворот успел затянуть его в темные и тихие глубины, где не было ни времени, ни боли.
Глава двенадцатая
Возвращение Зигфрида
Ленинград, июль 1942 года
В подвал вела узкая лестница, на ступенях которой сложно было разминуться двоим.
Разговоры о восьми подземных этажах, разумеется, оказались вымыслом досужих обывателей. Большой дом стоял слишком близко к Неве, чтобы зарываться глубоко в землю. Коммандос спустились на три пролета вниз и оказались перед выкрашен-ной коричневой краской металлической дверью. Табличка на ней извещала, что за дверью находится спецхранилище.
Для того чтобы открыть замок спецхранилища, Хагену потре-бовалось три минуты. Бруно щелкнул выключателем, и под низ-ким сводчатым потолком загорелись зарешеченные лампочки.
За дверью располагался еще один пост охраны. Простой фа-нерный стол, стул, ящик с ключами на некрашеной цементной стене. На посту никого не было.
– Если у русских везде такой бардак, – хмыкнул Хаген, – то пожалуй, надо предложить папе Отто выкрасть из Кремля Ста-лина.
– В эти подземелья никто по своей воле не спускается, – ска-зал Раухер. – Говорят, тут где-то есть подвал с огромной элек-трической мясорубкой, куда кидают трупы тех, кто не выносит пыток. А кровь по специальной трубе сливают в Неву, отчего вода приобретает красноватый оттенок.
– Хватит болтать, – перебил его Рольф. – Нам надо найти этот чертов ящик. И чем быстрее мы его найдем, тем больше у нас шансов выбраться отсюда живыми и невредимыми.
В личном деле Льва Гумилева, которое, как и предполагал Морозов, обнаружилось на той же полке, что и дело его рас-стрелянного отца, говорилось, что изъятые у него веществен-ные доказательства были переданы в спецхранилище и нахо-дились в ящике М 58/77.
К счастью, долго искать спецхранилище не потребовалось: там же, в архиве, обнаружился подробный план Большого дома, датированный тридцать четвертым годом. В спецхран можно было спуститься со второго этажа левого крыла по специаль-ной лестнице.
Само хранилище было оборудовано в подвале, напоминав-шем средневековые винные погреба. Вдоль стен тянулись оди-наковые металлические шкафы, выкрашенные грязно-зеленой краской. Шкаф, обозначенный М 0-100 нашли довольно быстро. Хаген вскрыл его очередной отмычкой из своего универсаль-ного набора. На одном из выдвижных ящиков стояла марки-ровка М 58/77.
– Вот оно, – удовлетворенно сказал Рольф. Он вытащил ящик
0ивытряс его содержимое прямо на пол. Шкатулка из светло-желтого дерева, нефритовые четки, тетрадь в черном коленко-ровом переплете, небольшой бархатный мешочек. Рольф раз-вязал тесемки мешочка и на ладонь ему выпала фигурка из похожего на серебро металла, изображавшая попугая.