Голубые тени Серебряного века 4 глава




"Любовь, которая не смеет назвать себя" в этом столетии - то же самое великое чувство старшего мужчины к младшему, какое было между Давидом и Ионафаном, которое Платон положил в основу своей философии и которое вы найдете в сонетах Микеланджело и Шекспира. Эта глубокая духовная привязанность столь же чиста, сколь и совершенна... Она красива, утонченна, это самая благородная форма привязанности. В ней нет ничего неестественного. Оскар Уайльд С переходом правосудия из рук церкви в руки государства кострыинквизиции постепенно затухают. За весь XVIII век во Франции сожгли толькосемерых содомитов, причем пятеро из них обвинялись также в изнасиловании илиубийстве. Содомия превратилась из религиозной проблемы в социальную, сталаиз "порока" преступлением. Многие философы эпохи Просвещения относились к этим законам критически.Монтескье (1689-1755) считал опасность "преступлений против естества" сильнопреувеличенной: "Не создавайте благоприятных условий для развития этогопреступления, преследуйте его строго определенными полицейскими мераминаравне с прочими нарушениями правил нравственности, и вы скоро увидите, чтосама природа встанет на защиту своих прав и вернет их себе". Дени Дидро(1713-1784) говорил, что если нет "естественного сосуда" и нужно выбиратьмежду мастурбацией и однополым сексом, то второй способ предпочтительнее, ивообще "ничто существующее не может быть ни противоестественным, нивнеприродным". Итальянский юрист Чезаре Беккариа (1738-1794) в знаменитомтрактате "О преступлениях и наказаниях" (1764) писал, что законы противсодомии можно вообще отменить, потому что она безвредна и вызываетсянеправильным воспитанием; кроме того эти преступления трудно доказуемы, а ихрасследование порождает много злоупотреблений. По мнению Кондорсэ(1743-1794), "содомия, если она не сопряжена с насилием, не может бытьпредметом уголовных законов. Она не нарушает прав никакого другогочеловека". Убежденным сторонником полной декриминализации однополой любвибыл английский философ Иеремия Бентам (1748-1832): "Чтобы уничтожитьчеловека, нужно иметь более серьезные основания, чем простая нелюбовь к егоВкусу, как бы эта нелюбовь ни была сильна". Но опубликовать эти мысли прижизни Бентам, как и Дидро, не решился. Тем не менее законодательство постепенно смягчается. В Австрии смертнаяказнь за содомию была отменена в 1787 г., в Пруссии - в 1794. Решающий шаг вэтот направлении сделала Французская революция. В соответствии с принципамиДекларации прав человека, французский уголовный кодекс 1791 г. вообще неупоминает "преступлений против природы". Кодекс Наполеона (1810) закрепилэто нововведение, сделав приватные сексуальные отношения между взрослымилюдьми одного пола по добровольному согласию уголовно ненаказуемыми. Поэтому образцу были построены и уголовные кодексы многих других европейскихгосударств. В России, Пруссии, Австро-Венгрии и Тоскане уголовноепреследование гомосексуальности продолжалось. Самой консервативной оказалась Великобритания. В качестве реакции насвободолюбивые идеи Французской революции, английские власти в конце XVIIIв. даже ужесточили уголовные репрессии. В первой трети XIX в. по обвинению всодомии в Англии было казнено свыше 50 человек. В отличие от прежних времен,когда высокое общественное положение давало иммунитет против судебныхпреследований, во второй половине XVIII в. обвинение в "неназываемом пороке"стало опасным для людей любого социального статуса. Основанное в 1691 г.Общество для реформы нравов, которое поддерживали влиятельные церковныедеятели и несколько монархов, за 46 лет своего существования сумело"разоблачить", обвинив во всевозможных сексуальных грехах, свыше 100 тысячмужчин и женщин. Тем же занималось созданное в 1802 г. Общество дляподавления порока. Смертная казнь за содомию была в Англии заменена10-летним тюремным заключением только в 1861 г. (в 1841 г. парламент этопредложение отклонил). Драконовские законы и ханжеское общественное мнение делали жизньгомосексуальных англичан невыносимой. Самый богатый человек в Англии,талантливый 24-летний писатель Уильям Бекфорд, обвиненный в 1784 г. всексуальной связи с 16-летним Уильямом Куртенэ, был вынужден на десять летпокинуть Англию, а по возвращении пятьдесят лет жил затворником в своемпоместье Фонтхилл. В 1822 г. бежал из Англии застигнутый на местепреступления с молодым солдатом епископ ирландского города Клогер ПерсиДжослин. Гомосексуальному шантажу приписывали и самоубийство в августе тогоже года министра иностранных дел лорда Кэстльри. Те же причины удерживали заграницей лорда Байрона (1788-1824). Любовнаяжизнь Байрона была очень запутанной и сложной. Наряду с увлечениемженщинами, с которыми поэт обращался жестоко (по собственному признанию, егоединственной настоящей любовью была двоюродная сестра Августа), он еще вшколе испытывал нежные чувства к мальчикам. Страстная любовь 17-летнегоБайрона к 15-летнему певчему из церковного хора Джону Эдлстону, которому онпосвятил свои первые стихи, была одной из самых сильных привязанностейпоэта. Ранняя смерть юноши была для Байрона тяжелым ударом. ПосвященныеЭдлстону элегии он зашифровал женским именем Тирзы. В произведениях Байронаесть и другие гомоэротические намеки и образы. Неудачный брак и слухи о егогомосексуальности сделали Байрона парией в высшем свете и заставили покинутьАнглию. В Греции он чувствовал себя во всех отношениях свободнее. Егопоследней любовью был 15-летний грек Лукас, о котором Байрон всяческизаботился, хотя не видел с его стороны взаимности. После смерти поэта егодрузья и душеприказчики сожгли некоторые его личные документы, тем не менеенекоторые реальные гомоэротические приключения Байрона использованы вопубликованной под его именем в якобы автобиографической поэме "Дон Леон"(автор подделки до сих пор неизвестен). Почему же, несмотря на либерализацию законодательства, буржуазноеобщество оказалось в этом вопросе столь нетерпимым? В отличие от феодальногообщества, оно держится не на сословных привилегиях, а на одинаковом для всехправе. Само по себе гомосексуальное желание не зависит от классовойпринадлежности, но оправдать его могли только стоявшие выше законааристократы либо, наоборот, самые низы, у которых закона вообще не было. Длясреднего класса рафинированный гедонизм аристократии и неразборчиваявсеядность низов были одинаково неприемлемы, тем более, что те и другие былиего классовыми врагами. Воспитанному в духе сословных привилегий аристократу чужда идеяравенства: я буду делать, что хочу, а другим этого нельзя. Буржуаспрашивает: "А что, если так будут поступать все?" и, естественно, приходитв ужас: люди перестанут рожать детей, исчезнут брак и семья, рухнет религияи т.д. и т.п. До признания индивидуальных различий, которые, не будучисословно-классовыми, могут, именно в силу своей индивидуальности,относительно мирно сосуществовать с другими стилями жизни, буржуазномуобществу XIX в. было еще очень далеко. Его сексуальная мораль былапрокрустовым ложем для всех, но особенно плохо приходилось тем, кто"отличался". Христианское противопоставление возвышенной любви и низменнойчувственности, в сочетании с разобщенностью нежного и чувственного влечения,в которой Фрейд видел общее свойство мужской (и в особенности подростковой)сексуальности, было возведено в абсолют. Утратившая невинность женщинапереставала быть не только уважаемой, но зачастую и желанной. Одинанглийский пастор рассказывал, что когда однажды мальчиком он подумал, чтоневинная чистая девушка станет его женой, он испытал не вожделение, ачувство жалости по поводу ее унижения. С однополыми отношениями было ещехуже. Ради сохранения самоуважения, люди вынуждены были обманывать не толькодругих, но и самих себя, представляя свое влечение духовным и бестелесным.Однополая любовь была обречена оставаться неназываемой, выступать под чужимименем. XVIII век называют веком дружбы. Но сентиментально-романтическая дружбаочень часто, особенно у молодых мужчин, имеет гомоэротическую подоплеку.Дружеские письма немецких романтиков неотличимы от любовных. КлементБрентано и Людвиг фон Арним, Фридрих Шлегель и Фридрих Шлейермахер даженазывали свои отношения "браком". Вплоть до середины XIX в., когда такиечувства стали вызывать подозрения, философы не боялись говорить даже, чтодружба между мужчинами имеет не только духовный, но и телесный характер. Этаэпоха была по-своему наивной и целомудренной. В первой половине XIX в.друзья могли жить в одной комнате, даже спать в одной постели, и их никто нев чем не подозревал. Иногда это способствовало сексуальному сближению.Другие этот соблазн героически преодолевали. А третьи ни к чему "этакому" ине стремились, мужское тело их просто не возбуждало. Разбираться во всехэтих случаях спустя сто или двести лет - дело столь же безнадежное, сколь ибесполезное. Вторым способом оправдания однополой любви была ее эллинизация. Не имеяидейной опоры в христианской культуре, люди искали и находили ее вантичности. Примеры мужского воинского братства были веским аргументомпротив представлений о "женственности" однополой любви, а достиженияантичной культуры, считавшей мужскую любовь нормальной, доказывали еенравственное величие и творческий потенциал. Особенно важную роль в этомделе сыграл знаменитый немецкий археолог и историк искусства Иоганн ИоахимВинкельман (1717-1768), который сделал греческий канон мужской красотыдостоянием своих образованных современников. Хотя классическая филология и история искусства сделали "греческуюлюбовь" респектабельной, они были вынуждены, вольно или невольно,интеллектуализировать и десексуализировать ее. Образованные европейцы охотноидентифицировались с античными образами, сплошь и рядом не понимая ихдействительного смысла. Греческие и римские тексты, изучавшиеся в английскихшколах и университетах, подвергались жесткой цензуре и фальсификации. Слово"любовник" переводилось как "друг", "мужчина" - как "человек", "мальчик" как"молодой человек". "Пир" Платона не изучали вовсе. Цензурные ограничениясоздавали у юношей ложные, идеализированные представления об античнойкультуре и одновременно стимулировали интерес к тому, что от них тактщательно скрывали. Еще труднее было осознать собственные чувства и склонности. Отпрыскиаристократических фамилий, где гомосексуальность была семейной традицией,рано научались жить двойной жизнью, понимая, что если ты сумеешь избежатьскандала, делать можно, что угодно. Выходцам из среднего класса и духовногосословия, которые принимали внушенные им ценности и нравственные принципывсерьез, было гораздо труднее. Многие из них не могли ни лицемерить, нипринять, ни подавить собственную сексуальность. Отсюда - трагическаяразорванность и противоречивость их самосознания и поведения. Половая сегрегация в школе еще больше усугубляла эти трудности.Знаменитые английские мужские аристократические школы (Итон, Харроу идругие) были интернатами, мальчики не только учились, но и жили вместе.Раздельное обучение, тем более в разновозрастных интернатах, всегдаблагоприятствует однополым влюбленностям и сексуальным контактам. В этих, поопределению одного историка, "сексуальных концлагерях", гомоэротическиетрадиции и нравы передавались из поколения в поколение. Первый приказ, который получил от одного из своих соучеников в 1817 г.будущий писатель Уильям Теккерей, как только он появился в школе, был:"Приди и трахни меня". Жалобы на "грубость и животность в спальнях" - общееместо многих школьных воспоминаний. Писатель Робин Моэм (1916-1981)рассказывает, что едва он устроился в своей комнате в Итоне, как пришелодноклассник, спросил, мастурбирует ли он, ощупал его половые органы,объяснился в любви и мгновенно уговорил отдаться; связь эта продолжалась двагода. Сексуальным контактам между мальчиками способствовало не толькоотсутствие женского общества, но и многое другое: общие постели (в Харроумальчики спали подвое до 1805 г.), невозможность уединения (в некоторыхшколах туалеты не запирались, а то и вовсе не имели дверей), публичныепорки, которые осуществляли не только учителя, но и старшие ученики и,конечно же, абсолютная власть старших над младшими. Эта власть былаодновременно групповой (в школе всем распоряжался старший, шестой класс икаждый старшеклассник мог приказывать любому младшекласснику) ииндивидуальной. Старшеклассник мог сделать младшего своим "фагом" (fag),слугой, который беспрекословно обслуживал хозяина, чистил его обувь, убиралпостель и т.п. и за это пользовался его покровительством. Быть фагомавторитетного шестиклассника было почетно, а красивый фаг, в свою очередь,повышал престиж хозяина. Мужские и тем более - подростковые сообщества всегда отличаютсяжестокостью и повышенной сексуальностью. Английская школьная система,ориентированная на воспитание будущих лидеров, сознательно культивировалаагрессивную маскулинность. Центром всей школьной жизни были соревновательныеспортивные игры (регби, футбол и т.д.), участие и успех в них влияли наположение мальчика в школе и на отношение к нему соучеников значительнобольше, чем учебные успехи. В спортивных играх была и своя эротика. Хотясиловые атлетические контакты считались несексуальными, кто мог этогарантировать? Культ групповой солидарности, товарищества и дружбы, нередко имеющийнеосознанную гомоэротическую окрашенность, красной чертой проходит черезанглийскую, да и всякую другую, школьную повесть. Но если первыевлюбленности в девочек, которым благоприятствует совместное обучение, вдальнейшем перекрываются более серьезными взрослыми романами и становятсядля юноши только вехами его взросления и роста, то гомоэротическиевлюбленности, именно потому, что они большей частью остаютсяневостребованными и нереализованными, сохраняются в памяти как нечтосовершенно особенное и невообразимо прекрасное, по сравнению с чем взрослаялюбовь к женщинам иногда кажется ничтожной. Первоначальное викторианское понимание однополой любви былоаристократически эстетским. Постепенно ее образ демократизируется. Причиныэтого были довольно прозаическими. Поскольку сексуальные отношения с людьмисобственного круга были затруднены, нужно было спускаться по социальнойлестнице вниз ("натуральные" джентльмены тоже начинали сексуальную жизнь спроститутками или с прислугой). В рабочей среде на эти вещи смотрели проще.Из-за жилищной скученности мальчики часто спали в одной постели, им неприходилось стесняться друг друга. Кроме того, им нужны были деньги.Принимая ухаживания богатого покровителя, юноша из рабочей среды не долженбыл задумываться, не является ли он извращенцем. У него был ясный мотив -деньги. На одном из судебных процессов 1890-х годов семнадцатилетнийлондонец Чарльз Сикбрум показал: "Меня спросили, согласен ли я лечь впостель с мужчиной. Я сказал 'нет'. Он сказал 'Ты получишь за это четырешиллинга', и убедил меня". Для представителей средних слоев все было сложнее. В обществекоролевских гвардейцев, матросов и молодых рабочих они чувствовали себя вбольшей безопасности, чем в собственной среде: тут все было анонимно, а отнеприятностей можно было откупиться. Но кроме секса, викторианцам былинеобходимы иллюзии. Образы сильных и мужественных молодых самцов особенноволновали их эротическое воображение по контрасту с их собственной, и всегосвоего класса, изнеженностью. Соблазн брутального пролетарского секса впротивоположность импотенции господствующего класса отлично выражен ДэвидомГенри Лоуренсом в "Любовнике леди Чаттерли". В гомоэротическом варианте этовыражалось еще сильнее (Лоуренс и сам был не чужд подобных чувств). Поскольку большинство этих рафинированных интеллектуалов придерживалисьлевых политических взглядов, эротическая романтизация дополняласьсоциально-политической идеализацией "простого человека". Юноши из рабочейсреды казались им воплощением цельности, моральной чистоты, отзывчивости иэмоционального тепла, а их собственные сексуальные отношения с нимивыглядели нарушением сословных и классовых границ. Отдаваясь пареньку изнизов, которого он содержал и старался окультурить, рафинированныйинтеллигент не просто удовлетворял свой сексуальный мазохизм, носимволически отказывался от классовых привилегий, восстанавливал социальнуюсправедливость и равенство. Влечение к молодому рабочему выражало любовь крабочему классу и готовность служить ему. Роман с юным пролетарием былчем-то вроде социалистической революции в одной отдельно взятой постели. Хотя эти иллюзии постоянно разрушались жизнью, - "простые" юноши приближайшем рассмотрении оказывались примитивными, интеллектуально неразвитымии к тому же меркантильными, воспринимавшими своих покровителей как дойныхкоров, - сентиментальным интеллигентам было трудно избавиться отстереотипов, в которых сексуальная утопия так красиво сливалась ссоциальной, а их собственные, не до конца принятые, сексуальные потребностивозводились в ранг "миссии". Среди гомосексуалов первой половины XX в. быличрезвычайно сильны леворадикальные, марксистские и анархические идеи. Именноэто помогло в 1930-х годах ГПУ практически бесплатно завербовать в своиагенты молодых кембриджских интеллектуалов Кима Филби, Гая Берджесса и ихдрузей. Новые социальные контексты рождали потребность в новом самосознании иновом определении сущности однополой любви. Религиозное понятие "порока"давно уже себя исчерпало. Понятие "преступления" также вызывало возражения,при наличии добровольного согласия тут нет жертвы. Новую парадигму дляобъяснения, а фактически - для социального конструирования однополой любвидали сексологи, которые не только прорвали завесу молчания и способствовалилиберализации законодательства, но и дали гомосексуалам новый стержень длясамосознания и социальной идентичности. Быть больным неприятно, но лучше, чем преступником или "неназываемым".Французский писатель американского происхождения Жюльен Грин (1900 -1998) сдетства влюблялся в мальчиков, но понятия не имел, что это значит, пока встуденческие годы такой же закомплексованный приятель не дал ему книгуЭллиса: "Оставшись один, я открыл книгу, и она меня потрясла...В течениенескольких минут, весь мир изменил свой облик в моих глазах, стены моейтюрьмы исчезли, как туман под дуновением ветра. Оказывается, я не один". Сексологические идеи и понятия быстро стали достоянием массовой прессыи художественной литературы. Литературные персонажи и их авторы принялипредложенные медициной образы и стали разыгрывать предусмотренные сценариемроли. Однако медикализация однополой любви, как и сексуальности вообще,будучи исторически неизбежной, означала также большие социальные ипсихологические издержки. Не уничтожая старой стигмы, медицинская концепциягомосексуальности придала ей необычайную стабильность. Когда человекуговорили, что он преступник, он мог протестовать, доказывая чистоту своихнамерений. Против врачебного диагноза он был бессилен: доктор знает лучше.Максимум, на что могли рассчитывать больные люди - снисходительное и подчасбрезгливое сочувствие: да, конечно, это не их вина, но все-таки... Неоднозначными были и сдвиги в общественном сознании. Психологизациягомосексуальности сделала видимыми такие ее признаки, которым раньше непридавали значения. Сверхбдительные викторианцы, по невежеству, могли незамечать даже самых очевидных проявлений гомоэротизма. Это распространялосьи на искусство. Известный английский художник Генри Скотт Тьюк, "Ренуармальчишеского тела", рисовал очаровательных нагих мальчиков, но поскольку ихгениталии были прикрыты, никаких проблем у художника не возникало. Никто невидел гомоэротических мотивов в творчестве Редьярда Киплинга или любимогопоэта королевы Виктории лорда Альфреда Теннисона. Еще тщательнее маскировались подобные чувства в пуританской Америке.Как и в Европе, единственным морально приемлемым контекстом гомоэротики быламужская дружба, где чувственность оставалась неосознанной илисублимированной. Такую дружбу ярко описывали философ-неоплатоник Ральф УолдоЭмерсон (1803 - 1882), переживший в годы своей учебы в Гарварде сильнуювлюбленность в одноклассника, и его друг и единомышленник писатель ГенриДейвид Торо (1817-1862). Многие гомоэротические аллюзии автора знаменитого"Моби Дика" Германа Мелвилла (1819 - 1891) и его младшего современника ГенриДжеймса (1843-1916) раскодированы только в последние десятилетия. Достаточнозашифрован и самый знаменитый из американских "голубых" классиков УолтУитмен (1819-1892). Мужчина или женщина, я мог бы сказать вам, как я люблю вас, но я неумею, Я мог бы сказать, что во мне и что в вас, но я не умею, Я мог бы сказать, как томлюсь я от горя и какими пульсами бьются моиночи и дни. (перевод К. Чуковского) Чтобы индивидуальные психосексуальные особенности превратились всоциальную идентичность, нужна была гласность. И она действительно пришла вконце XIX в. в виде серии отвратительных скандалов и судебных процессов. Первым был процесс Оскара Уайльда (1852-1900). Гомоэротизм знаменитогодраматурга не был в Англии большим секретом, его манеры и дружеские связивызывали пересуды еще в студенческие годы в Оксфорде. Однако увлечениякрасивыми мальчиками не помешали Уайльду жениться и произвести на свет двухсыновей. Впервые 32-летнего Уайльда в 1886 г. соблазнил 17 летний студентРоберт Росс, "маленький Робби". Их недолгая связь открыла Уайльду егоподлинную сущность, он перестал жить с женой (та не догадывалась об истиннойпричине охлаждения мужа), зато его стали постоянно видеть в обществе юныхпроститутов. "Портрет Дориана Грея" (1890), подобно пьесам Уайльда, стал знаменемэстетизма и раздражал консерваторов язвительными нападками на обыденнуюмораль, скепсисом и идеей вседозволенности. Это было также первоеизображение однополой любви в серьезной английской литературе. Хотя прямо оней ничего не сказано, подготовленному читателю все было достаточно ясно.После публикации книги крупнейший английский книгопродавец отказалсяраспространять ее, считая "грязной", однако она имела шумный успех средимолодежи и за рубежом. К несчастью Уайльда, среди его страстных поклонников оказалсяначинающий поэт, 21-летний красавец лорд Альфред Дуглас (1870-1945).Перечитав "Портрет" не то 9, не то 14 раз, он написал Уайльду письмо, онивстретились и вскоре стали любовниками. Юный Бози, как называли его друзья,по-своему любил Уайльда, но это был типичный Нарцисс, который может толькобрать. Он разоряет и компрометирует Оскара, втягивает его в отношения смальчиками-проститутами, они соперничают между собой из-за этих мальчиков.Бози забывает в карманах любовные письма Уайльда, и тот вынужден выкупать иху шантажистов. Оскар и Альфред вместе показываются в свете, давая пищусплетням. Буйный и вздорный характер Бози провоцирует частые ссоры, Уайльднесколько раз пытается порвать отношения, но у него не хватает характера, -как только Бози просит прощения, Уайльд сдается. В дело вмешивается отец Бози, старый маркиз Куинсбери. Не найдя общегоязыка с сыном, который его ненавидит, Куинсберри послал Уайльду открытуюзаписку, в которой назвал его "сомдомитом" (именно так). Благоразумныедрузья советовали Уайльду пренебречь оскорблением или на время уехатьзаграницу, но под нажимом Бози Уайльд возбуждает дело о клевете. Это былабольшая глупость. Литературные обвинения и буквальное истолкование любовныхписем к Бози Уайльду удалось отвести, но когда адвокаты маркиза предъявилисуду список из 13 мальчиков, с указанием дат и мест, где писатель с нимивстречался, он стал из обвинителя обвиняемым. На первом суде Уайльд держался героически, защищал чистоту своихотношений с Дугласом и отрицал их сексуальный характер. Его речь, из которойвзят эпиграф к этой главе, произвела на публику впечатление. Доказать"чистоту" отношений с юными проститутами было сложнее. Уайльд и тут былблестящ, но дело было заведомо безнадежным. Куинсбери был оправдан, а противУайльда возбуждено уголовное дело. Друзья советовали ему бежать во Францию,он отказался, был арестован и посажен в тюрьму (Бози благоразумно укрылся воФранции). В итоге нового процесса Уайльд и один из проститутов былиприговорены к двум годам каторжной тюрьмы. Началась дикая травля в печати. За этим - два года тюремного заключения (Уайльд рассказал о них в"Балладе Редингской тюрьмы"), отягощенные напряженными отношениями сДугласом, которого Уайльд продолжал любить и в то же время считал виновникомсвоих несчастий. В обращенной к Альфреду исповеди De Profundis (1897) он нетолько сводит их личные счеты, но и защищает свою любовь против жестокогообщества и несправедливых законов. Однако силы Уайльда были подорваны. Послеосвобождения в мае 1897 он живет во Франции, снова сходится с Бози. Опятьнепосильные расходы, общие мальчики, безденежье, отвернувшиеся друзья. Самымверным оказался маленький Робби, который после смерти Уайльда как еголитературный душеприказчик расплатился с долгами писателя и помогал егодетям; после смерти его прах захоронен в могиле Уайльда на кладбище ПерЛашез. Процесс Уайльда многих напугал, но в его лице геи приобрели фигурумученика, очень важную для их будущего освободительного движения. Другая серия скандалов, с явной политическую подоплеку, разразилась вГермании. В ноябре 1902 г., покончил самоубийством богатейший промышленник,глава знаменитого концерна Фридрих Крупп, после того как левая прессаразоблачила гомосексуальные оргии на его вилле на острове Капри. Вскорезатем журналист Гарден разоблачил гомосексуальные связи нескольких лиц изближайшего окружения Вильгельма П, включая личного друга кайзера князяЭйленбурга-и-Хертфельда и графа Куно фон Мольтке, чьи нежные письма кЭйленбургу появились в печати. Подобно Уайльду, оскорбленные аристократы обратились в суд икатегорически отрицали свою гомосексуальность. Да, говорил Эйленбург, "я былв юности восторженным другом и горжусь этим... Одна из тончайших немецкихдобродетелей - способность к дружбе. У меня были глубокие отношения смужчинами, которым я писал восторженные письма, и я не жалею об этом. Мызнаем, что наши великие герои, Гете и другие, тоже писали своим друзьямнежные письма". Но перед свидетельством баварского рыбака Эрнста,сексуальными услугами которого он пользовался в своем родовом замке, князьбыл бессилен. В Англии между двумя мировыми война главными рассадниками и духовнымицентрами однополой любви оставались Оксфорд и Кембридж. Именно в Кембриджевозник кружок так называемых "Кембриджских апостолов", позже получившийназвание группы Блумсберри (по имени района в Лондоне, где они с 1904 г.регулярно собирались в доме сестер Стивен на Гордон-сквер). Наиболееизвестными членами этого интеллигентского кружка-салона были популярныйроманист Литтон Стрэчи, экономист Джон Мейнард Кейнз, историк ГолдсуорсиДикинсон, писатель Э[двард] М[орган] Форстер, писательница Вирджиния Вулф. Вдоме на Гордон-сквер бывали не только гомосексуалы, но последние явнопреобладали. Свободная дружеская атмосфера благоприятствовала вольнымразговорам и шуткам, в традициях Уайльда. Некоторые члены кружка былисвязаны любовными отношениями. Хотя никто из них, за исключением Форстера,не выступал публично в защиту однополой любви, они язвительно высмеиваливикторианское ханжество и не стеснялись собственной сексуальности, а ихвысокая интеллектуальная репутация придавала респектабельность и ей.Впрочем, в своих литературных произведениях они большей частью пользовалисьэзоповым языком. Характерно творчество Форстера. Хотя однополая любовь была центральнойосью всех произведений знаменитого писателя, открыто он говорит о ней тольков романе "Морис". Герой этого романа с ранней юности чувствует своюнеобычность, но очень долго не может ни осознать истинный характер своейпривязанности к соученику по университету, ни, тем более, принять ее. Лишь всамом конце повествования Морис находит счастье в объятиях сумевшегопробудить его молодого рабочего. Первый вариант романа был закончен летом1914 г., но писатель не посмел его напечатать и продолжал работать надрукописью вплоть до 1960 г., опубликована же книга была лишь после егосмерти, в 1971 г. За эти годы многие былые страхи и нравственные критерииуспели безнадежно устареть. Консервативным критикам книга все равнопоказалась шокирующей, они привыкли к другому, менее откровенному, Форстеру,литературная же молодежь не увидела в романе ничего существенно нового."Морис", как и поставленный на его основе кинофильм Джеймса Айвори (1987),выглядит скорее запоздалым памятником викторианской эпохи, чемхудожественно-психологическим открытием. Во Франции необходимости в политическом движении в защиту гомосексуаловне было, их не преследовали по закону со времен Наполеона. Общественноемнение здесь также было терпимее, пока речь шла только о частной жизни.Многие английские и американские гомосексуалы, подвергавшиеся травле у себяна родине, находили убежище в Париже. Не особенно волновала французов имужская проституция. Тем не менее открыто защищать и пропагандироватьгомосексуальность было нельзя. Главную роль в "респектабилизации" однополой любви во Франции сыгралахудожественная литература. Ни в одной национальной литературе XIX-XX вековэта тема не занимает такого большого места, как во французской. Гомоэротические сюжетные линии скрытно присутствуют у Бальзака(1799-1850), в описании отношений между беглым каторжником Жаком Колленом(он же - Вотрен) и молодым Люсьеном де Рюбампре. Громким событиемокололитературной жизни начала 1870-х годов был роман Поля Верлена(1844-1896) и Артюра Рембо (1954-1891). Любовь с первого взгляда возникла в1871 г., когда женатому Верлену было 26, а Рембо - 16 лет, продолжалась двагода и стала достоянием гласности из-за своей горячности и драматизма(неуравновешенный Верлен даже стрелял в Рембо, за что попал на два года втюрьму). Ее поэтическим выражением стали несколько гомоэротическихстихотворений обоих поэтов и совместно написанный ими порнографический"Сонет о заднем проходе". Гюстав Флобер (1821-1880) в своем ироническомсловаре определил педерастию как "болезнь, которая поражает всех мужчинопределенного возраста" (сам Флобер, как видно из его писем друзьям изТуниса и Египта, также был ей подвержен). "Цветы зла" Шарля Бодлера(1821-1867) первоначально назывались "Лесбиянки". Тема мужской любви звучитв "Песнях Мальдорора" графа де Лотреамона (псевдоним Исидора Дюкасса,1846-1870). В начале XX в. художественным исследованием гомосексуального желаниязанялись признанные классики. Причем если для Ромена Роллана и Роже Мартендю Гара, посвятивших проникновенные страницы подростковой дружбе-любви, этатема была важной, но проходной, то для Марселя Пруста, Андре Жида, Анри деМонтерлана и Жана Кокто это главный стержень всей их жизни и творчества. Марсель Пруст (1871 - 1922) с детства испытывал влечение к мальчикам.Одинокий и болезненный ребенок, проводивший время преимущественно средиженщин, он мечтал, что когда-нибудь будет жить вместе со своим лучшимдругом, которого никогда не покинет. В лицее Кондорсэ 16-17- летний Прустзавязывает дружеские отношения с тремя младшими мальчиками -пятнадцатилетними Жаком Бизе (сыном композитора), его кузеном ДаниэлемГалеви и 14-летним Робером Дрейфюсом. Беда однако заключалась в том, что онибыли Марселю нужны, а он им - нет. В дневнике Галеви любовное письмоМарселя, адресованное Бизе, сопровождается пометкой: "Этот бедный Прустабсолютно сумасшедший - посмотрите это письмо". Марсель пытался объяснить Галеви характер своей привязанности к Бизе:"... Есть молодые люди... и особенно типы от восьми до семнадцати лет,которые любят других мальчиков, всегда хотят видеть их (как я - Бизе),плачут и страдают вдали от них, которые не хотят ничего другого, кроме какцеловать их и сидеть у них на коленях, которые любят их за их тело, ласкаютих глазами, называют их "дорогой" и "мой ангел", вполне серьезно, пишут имстрастные письма и ни за что не свете не занялись бы педерастией. Однако зачастую любовь их увлекает и они совместно мастурбируют. Но несмейся над ними.... В конце концов, это же влюбленные. И я не знаю, почемуих любовь недостойнее обычной любви ". Не встретив взаимности у Жака, Марсель влюбляется в Даниэля, надоедаетему, посвящает любовные стихи. Гетеросексуальным мальчикам эти чувства былисмешны и даже оскорбительны. В дневнике Галеви по поводу посвященного емустихотворения Пруста записано: "Какое несносное существо!" При всем его умеи таланте, Пруст казался одноклассникам странным, манерным и скучным."Бедный, несчастный мальчик, мы были грубы с ним..." - писал впоследствииГалеви.. Оскорбленное самолюбие сделало молодого человека чрезвычайно скрытным.Отныне и до конца жизни он категорически отрицал свою гомосексуальность.Пруст постоянно влюблялся в юношей и молодых мужчин. Эти влюбленностибольшей частью оставались платоническими, а потом отношения перерастали кдружеские. Самой сильной и длительной любовью Пруста был молодой автогонщикАльфред Агостинелли, который вместе со своей любовницей Анной (Пруст считалее женой Альфреда), несколько лет жил в доме Пруста на правах его шофера, азатем секретаря. Внезапный и загадочный уход Агостинелли от Пруста 1 декабря1913 г. и затем его гибель в авиационной катастрофе 30 мая 1914 г. вызвали уписателя отчаяние. "Я действительно любил Альфреда, - писал он через полгодапосле гибели Агостинелли. - Мало сказать - любил, я обожал его. И я не знаю,почему я пишу это в прошедшем времени, я буду любить его всегда". Хотя современем Альфреда заменили другие молодые секретари, Агостинелли не былзабыт. "Печаль убывает не потому, что умирают другие, а потому, что что-тоумирает в тебе самом. Нужна большая жизненная сила, чтобы поддерживатьнеизменным собственное "Я" хотя бы в течение нескольких недель. Его друг незабыл бедного Альфреда. Но он соединился с ним в смерти, а его наследник,сегодняшнее "Я", хотя и любит Альфреда, знает его только по рассказамдругого. Это нежность из вторых рук". Озабоченный собственными проблемами, Пруст испытывал постояннуюпотребность говорить о гомосексуальности и в то же время был неспособен кпрямому самораскрытию. Единственным человеком, в разговоре с которым Прустоднажды снял привычную маску, был Андре Жид. Когда 14 мая 1921 г. Жид принесему рукопись "Коридона", Пруст без всякого стеснения и угрызений совести,даже с некоторым хвастовством, признался ему в своей педерастии и дажерассказал о своих "экспериментах по вызыванию оргазма", но тут же заметил,что в литературе об этом можно говорить только косвенно: "Вы можетерассказывать все, что угодно, но только при условии, что вы никогда нескажете "Я". Трагедия Пруста заключалась в том, что нежные любовные чувства, которыеон испытывал к молодым мужчинам, были несовместимы с его темнымисадомазохистскими фантазиями. Сексуальная жизнь постоянно больного Прустапротекала главным образом, если не исключительно, в его воображении. В своейэпопее "В поисках утраченного времени" "великий мастер притворства", какназвал его Андре Жид, разделил свои эротические переживания на две части.Все красивое, нежное и изящное, что было в его гомоэротическихвоспоминаниях, Пруст отдал "девушкам в цвету", оставив на долю "Содома" всетемное и гротескное. Превратив Альфреда Агостинелли в Альбертину (именносовпадение некоторых конкретных ситуаций подсказало литературоведам разгадкуобраза Альбертины), Пруст описал свои любовные переживания и размышления оних так, как если бы они были адресованы и вдохновлены женщинами. Но "Альбертина" - не просто маска "Альфреда". Бисексуальная Альбертинаприоткрывает женственную сторону самого Рассказчика. Столь же многограненобраз барона де Шарлю. Шарлю умен и эрудирован, но одновременно безжалостени коварен, Пруст связывает эти черты с тем, что Шарлю не только выглядитнеприятно-женственным, но по сути своей "является женщиной". Малопривлекательны и другие гомосексуальные персонажи. Отрицательное изображениегомосексуа


Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2017-04-20 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: