- Плохая ночь, - проговорил он в ее ароматные волосы. - Очень плохая ночь.
- Да. Я так рада, что никто не пострадал - и вдобавок сегодня день рождения Велси. Очень, очень плохая ночь.
Тор немного отстранил Осень, чтобы посмотреть на ее лицо. После того, как враги убили его беременную женщину, он был уверен, что никогда больше не полюбит. Как мог он полюбить после такой трагедии? Но эта добрая, терпеливая, спокойная женщина открыла его сердце и душу, давая ему жизнь там, где он уже был мертв, давая свет его вечной тьме, давая насыщение его голоду.
- Как ты можешь быть такой? - поразился он, поглаживая ее щеку кончиками пальцев.
- Какой - такой? - она протянула руку и пригладила белую прядку, появившуюся в его волосах у лица сразу после смерти Велси.
- Ты никогда не гневалась из-за нее или... - ему тяжело было признать вслух свою непрекращающуюся привязанность. Он никогда не хотел, чтобы Осень чувствовала себя менее значимой. - Или из-за моих чувств к ней.
- Как я могла? Кормия никогда не сердилась из-за отсутствующей конечности своего мужчина. Как и Бэт не сердилась из-за слепоты Рофа. Я люблю тебя таким, какой ты есть, а не каким ты был бы, если бы никогда не любил другую, никогда не терял другую, никогда не лишался шанса стать отцом.
- Это могла бы быть одна ты, - прошептал он, склоняясь, чтобы прижаться к ее губам своими. - Ты единственная, с кем я когда-либо мог бы быть.
Ее улыбка была подобна ее сердцу - открытая, бесхитростная, принимающая.
- Как кстати, ведь я чувствую к тебе то же самое.
Тор углубил поцелуй, но потом оборвал контакт - и она поняла, почему он остановился, как всегда понимала его. Он не мог лечь с ней этим вечером или этим днем. До полуночи. Пока не закончится день рождения Велси.
- Я не знаю, где бы я был без тебя, - Тор покачал головой, думая о том, в каком настроении пребывал, когда шел в пещеру, чтобы убить Кора. - Я хочу сказать...
Когда Осень разгладила складку меж его бровями, он отправился еще дальше в прошлое, во время, когда Лэсситер появился посреди леса с пакетом, полным еды из МакДональдса и настоянием, что Тор возвращается к братьям. Падший ангел не слушал никаких аргументов - и это было лишь началом тенденции, разумеется - и они вдвоем вместе, с остановками, похромали обратно в особняк.
Тор был на грани смерти, выживал лишь оленьей кровью и ничем большим все то время, что провел в одиночку в лесах. Тогда у него был план. За эти месяцы он пытался убить себя истощением, поскольку не желал на своей шкуре проверять городскую легенду, что совершившие самоубийство не попадают в Забвение.
Морение себя голодом казалось его одурманенному разуму иной смертью, нежели пустить пулю себе в голову.
Но это была не его судьба. Как и возвращение в этот дом с падшим ангелом не было его спасением.
Нет, этим он был обязан этой женщине. Она, и она одна развернула его, их любовь вернула его из ада. С Осенью перспектива остаться на этой планете кардинально поменялась, и хоть у него все еще бывали плохие ночи, как сегодня... у него бывали и хорошие.
Он вновь переключил внимание на свою женщину.
- Твоя любовь изменила меня.
Боже, как будто Лэсситер знал, как все обернется, и был уверен, что пришло время Тору вернуться и воскреснуть...
Тор нахмурился, чувствуя перемену в своей женщине.
- Осень? Что случилось?
- Извини. Я просто думала... что случится с Лейлой?
Прежде чем он успел ответить, кто-то начал колотить в их дверь - и такая срочность могла означать лишь одно: мобилизация воинов. Шайка Ублюдков решила напасть?
Тор осторожно отодвинул Осень и соскочил с кровати, устремляясь к своим ножнам с кинжалом.
- Что происходит! - рявкнул он. - Куда выдвигаемся?
Дверь распахнулась, и показался угорелый Фьюри.
- Куин в Гробнице наедине с Кором.
Тор мгновенно застыл, производя в голове подсчеты и приходя к выводу, что он лишится шанса собственноручно убить этого гребаного засранца.
- Проклятье, он мой, не Куина...
- Ты остаешься здесь. Нам нужно, чтобы кто-то остался с Рофом. Все остальные выдвигаются туда.
Тор стиснул зубы от того, что его посадили на скамейку запасных, но он не был удивлен. И охрана Короля едва ли считалась понижением в должности.
- Держи меня в курсе?
- Обязательно.
Выругавшись, брат развернулся и устремился за остальными, присоединяясь к массовому топоту говнодавов в коридоре со статуями.
- Иди, - сказала ему Осень. - Найди Рофа. Это даст тебе почувствовать себя нужным.
Он обернулся через плечо.
- Ты всегда знаешь меня, не так ли.
Его прекрасная пара покачала светлой головой.
- У тебя есть загадки, которые все еще меня захватывают.
Когда кровь его внезапно загустела от похоти, Тор издал возбужденное мурлыканье.
- Полночь. Ты моя, женщина.
Ее улыбка была старой как их раса и такой же выносливой.
- Жду не дождусь.
Мгновение спустя Тор очутился в коридоре - и мгновенно ощутил себя запертым в тесном помещении, хотя сколько в этом особняке было комнат? Но потом, когда он подошел к открытой двери кабинета Рофа, Король едва не сшиб его.
-.. долбаная хрень, я ухожу, - Роф захлопнул за собой двойные двери и направился к главной лестнице. - Проклятье, я член Братства, я допущен туда...
- Мой Повелитель, вы не можете отправиться в Гробницу.
Джордж, королевская собака-поводырь, заскулил в закрытом кабинете, а последний чистокровный вампир на земле затопал вниз по лестнице.
- Роф, - Тор побежал по пятам мужчины, но не производил столько шума. - Остановись. Нет, серьезно. Остановись.
Ага, он столь же убедителен, как придурок с сигнальными флажками и обеими сломанными руками. Он не прыгал перед своим правителем. Он не протянул руку, не схватил парня и не заставил Короля остаться внутри. И он в общем-то не собирался препятствовать их правителю отправиться в Гробницу. Где находился Куин.
Где находился Кор.
Потому что, эй, если он охранял Короля, он должен всюду следовать за ним, верно? И если по чистой случайности это приведет его именно туда, где находился Ублюдок? Нуууууууу, едва ли этого его вина. Кроме того, учитывая настроение Рофа... Все аргументы в пользу того, чтобы остаться дома, будут пустым сотрясанием воздуха. Король был крайне адекватным - за исключением случаев, когда он был неадекватным. А когда этот черноволосый сукин сын в солнцезащитных очках решил сделать или не сделать что-либо, никто, абсолютно никто не мог заставить его передумать.
Может быть, за исключением Бэт - но и то не всегда.
Когда они с Рофом дошли до холла и пересекли мозаичное изображение яблоневого дерева в цвету, Тор произнес скучающим голосом:
- Серьезно. Пусть остальные позаботятся об этом. Остановись.
Роф не засомневался и не замедлил шаг. Даже будучи слепым, он столь хорошо знал особняк, что заранее просчитывал количество ступеней, направление, даже высоту огромной дверной ручки, на которую он нацелился. Если так пойдет, они окажутся в пещере на северной стороне горы через наносекунду.
Вот только... когда выход из вестибюля распахнулся настежь и внутрь ворвался холодный воздух, Тор сделал глубокий вдох.
И внезапно его безумие ушло.
Погодите-ка минутку, подумал он. Какого хрена он творит?
Одно дело срываться самому, и другое - не выполнять свою работу частного охранника и позволить Королю вовлечь себя в ситуацию, которая может поставить под угрозу его жизнь. И постскриптум: хотеть убить Кора за то, что тот стрелял в Рофа, и в то же время с готовностью позволить Королю отправиться в возможную засаду - это полное дерьмо. Шайка Ублюдков была как никогда непредсказуема. Что, если там что-то пойдет не так, Куина снесет с катушек, а Кор каким-то образом освободится? Найдет своих ребят? Нападет на Братство?
Когда Роф сваей пронесся через вестибюль и направился в ночь, Тор вернулся к работе.
Теперь он действительно выскочил вперед, выставил руки и уперся ими в грудь своего правителя.
Уставившись в эти черные солнцезащитные очки, он произнес:
- Притормози, я не могу позволить тебе отправиться в Гробницу. Как бы мне ни хотелось иметь гребаное оправдание, чтобы отправиться туда и самому разобраться с траханой задницей Кора, я себе не прощу, если...
Пока-пока.
Не сказав ни слова и не поколебавшись, Роф просто исчез. Что доказывало правоту Тора насчет того, что Король творит, что ему угодно - а еще что он охренеть как ступил, не остановив мужчину на лестнице.
- Проклятье! - пробормотал Тор, доставая оба своих сороковых из кобур.
Его собственная дематериализация обрубила остальные проклятья, шумной толпой надрывавшиеся в его никчемном мозгу. А затем он вновь обрел форму в густых лесах, в месте, откуда его силой выставили не более часа назад.
О... Боже.
Кровь. На холодном порывистом ветру... он чувствовал кровь Кора.
Сукин сын выбрался наружу? Какого хрена? Потому что это дерьмо доносилось не издалека, как если бы внутри пещеры была нанесена какая-то травма.
Нет, это было у самых его ног, в опавшей хвое и грязи. След.
Побега.
Хоть его инстинкт выследить мужчину был почти всепоглощающим, Роф был важнее. Развернувшись на своих говнодавах, он побежал за своим правителем.
- Мой Господин! - Тор осмотрел окрестности в поисках движения. - Какого хрена с тобой не так! Нам надо увести тебя отсюда!
Роф проигнорировал его и направился в пещере, откуда голоса братьев эхом разносились по всей округе, служа ему ориентиром. Тор подумал остановить мужчину, но уж лучше внутри с Братством, чем быть легкой добычей в лесу.
Черт, после этого у них состоится разговор.
Замечательная ночь для всего дома. Зашибись просто.
Запах крови стал сильнее, и да, Тор ощутил в груди укол ревности. Куин, очевидно, набросился на ублюдка. Но что-то пошло не так, совсем, совсем не так. Из пещеры вел след босых ног и крови, и Куин тоже истекал кровью. Этот запах был не менее сильным.
Был ли брат все еще жив? Кор каким-то образом взял над ним верх и завладел ключом от ворот? Но как такое вообще возможно? Кор лежал на той каталке полумертвый.
Когда Тор и Король углубились в пещеру, свет факелов у ворот дал им ориентир, и затем они с Рофом вышли к остальным - и Тор оказался лицом к лицу с ситуацией, которая была столь же необъяснимой, сколько неожиданной.
Куин находился по ту сторону огромных ворот святая святых, сидел задницей прямо на каменном полу, упираясь локтями в колени. Кровь текла из нескольких мест сразу, дыхание его было прерывистым, что говорило о возможном переломе ребер. Одежда его была в полном беспорядке и вся заляпана кровью, которая могла принадлежать как Кору, так и ему самому, а костяшки его пальцев были расшиблены.
Но странность заключалась в другом.
Ключ от ворот находился снаружи. Лежал себе на земляном полу, как будто его нарочно туда положили.
Трое его братьев уставились на эту штуку так, будто она вот-вот рванет, и всюду люди переговаривались друг с другом. Впрочем, вся болтовня прекратилась, как только собравшиеся заметили присутствие Рофа.
- Какого хрена! - воскликнул кто-то.
- Иисус, Мария и Иосиф! - так, это был Бутч. - Какого черта?
Еще больше братьев присоединились к этому оркестру, но Король был не из их числа.
- На что я смотрю! Кто-нибудь, мать вашу, скажите мне, на что я смотрю!
В последовавшей тишине Тор подождал, пока первые, так сказать, ответчики введут его в курс дела.
Вот только никто, похоже, не набрался смелости.
Ну ладно, нахрен все, подумал Тор.
- Куин в сознании, истекает кровью и заперт в Гробнице. Ключ, - Тор покачал головой, глядя на ворота, - по эту сторону ворот. Куин, Кор там с тобой или нет?
Хотя след крови в лесу вполне обеспечивал ответ на этот вопрос.
Куин уронил голову и взъерошил темные волосы, его ладонь описывала круги в уже спутанных прядях.
- Он сбежал.
Таааааааааааак, хотите поговорить о слове на букву Б? Как будто всем до единого членам Братства на ногу упало пианино, и все они использовали Б-слово в качестве обезболивающего.
Ощущение неотложности выдернуло Тора из всего этого. Развернувшись, он вытащил сотовый, включил на нем фонарик и пошарил лучом вокруг себя. Отследить неровные следы на рыхлом песке и грязи было несложно, и он прошел за ними к выходу из пещеры. Кор скорее волочил ноги, чем шагал, на его способность передвигаться явно повлиял и месяц, проведенный в лежке на спине, и то, что там у них произошло с Куином.
Вернувшись в чащу леса, Тор присел и описал маленьким фонариком круг. Позади него между Рофом и Братством разгорелся огромный спор, низкие голоса эхом разлетались меж почтенными каменными стенами, но он позволил им заниматься своими делами. Двигаясь вперед, он выключил фонарик и засунул телефон обратно в карман на заднице. Он не взял пальто, уходя из особняка, но ночная температура в двадцать пять градусов[11] его не волновала.
Он был слишком занят игрой в собаку-ищейку, принюхиваясь к воздуху.
Кор отправился на запад.
Тор перешел на бег, но он не мог двигаться слишком быстро. Когда ветер налетал с разных сторон и ослабевал, держать след становилось сложнее.
А потом он просто оборвался.
Развернувшись, Тор вернулся немного назад, вновь находя след крови... и ага, снова потерял его.
- Ах ты траханый ублюдок, - прошипел он в ночь.
Как, раздери его черти, этот слабый раненый кусок дерьма умудрился дематериализоваться, Тору никогда не понять. Но с фактами нельзя не согласиться: единственное объяснение тому, как след может оборваться столь резко - это то, что ублюдок каким-то образом нашел в себе силы и волю перенестись.
Если бы Тор так страстно не ненавидел этого мудака... он бы почти зауважал этого сукина сына.
Обретя материальную форму, Кор оказался голым в куче какого-то припорошенного снегом кустарника, глубоко в лесу, состоящем уже не из сосен, а из кленов и дубов. Задыхаясь, он заставил свои глаза работать, и когда пейзаж предстал перед ним ясно и в фокусе, он знал, что сумел убраться с территории Братства. Мис, это защитное размытие окружения, отмечавшее их территорию, исчезло, и умение ориентироваться вернулось к нему.
Хотя он все равно понятия не имел, где находится.
В ходе своего побега он сумел дематериализоваться трижды. Один раз - примерно в пятидесяти ярдах от пещеры; второй раз - еще на какое-то расстояние оттуда, может, на милю прочь от горы; и затем сюда, на этот ровный участок парка, который говорил о том, что он убрался на приличное расстояние от места, в котором его держали.
Перекатившись на спину, он наполнил легкие воздухом и взмолился о силе.
Непосредственная угроза жизни миновала, и на него навалилась непреодолимая слабость, столь же смертоносная, как и любой другой враг. И был еще холод, который усугублял нехватку энергии, замедляя его и без того хилые рефлексы и сердцебиение. Но все это - не главная его проблема.
Повернув голову, он посмотрел на восток.
Горизонт начнет теплеть от неизбежного наступления рассвета уже через час. Даже в таком состоянии он обнаженной кожей чувствовал уколы предостережения.
Силой подняв голову с земли, он поискал убежище - пещеру, возможно, гору валунов... перевернутый гниющий грузовик, обеспечивающий пустое пространство, в которое он мог спрятаться. Он видел лишь деревья, стоящие рука об руку, их голые ветки образовывали навес, который не обеспечивал и половины должной защиты от рассвета.
Он будет охвачен пламенем, как только солнце полностью встанет.
Однако, тогда ему хотя бы будет тепло. И по крайней мере все закончится.
Определенно, какие бы ужасы это ему ни готовило, это не сравнится с пытками, которые несомненно устроило бы ему Братство - пытки, которые были бы впустую, если предположить, что они хотели информации о Шайке Ублюдков.
Во-первых, его солдаты последовали бы протоколу и перебрались бы в другое место после его исчезновения. В конце концов, смерть или попадание в плен были двумя единственными объяснениями его отсутствию, и не было никаких причин гадать, что из этого произошло.
Во-вторых, он не сдал бы своих воинов, даже если бы его выпотрошили в процессе.
Бладлеттер не сумел его сломить. И никто другой не сможет.
Но опять-таки, сейчас это все уже неактуально.
Перекатившись на бок, Кор подобрал ноги к груди, обхватил себя руками и задрожал. Листья под ним не служили мягкой постелью, их замерзшие съежившиеся края впивались в его кожу. И когда ветер носился по местности точно истязатель в поисках жертв, он, казалось, уделил Кору особенное внимание, кидая на него со всех сторон лесной мусор, крадя еще больше угасающего тепла его тела.
Закрыв глаза, он почувствовал, как к нему возвращается кусочек его прошлого...
Это был декабрь его девятого года, и он стоял перед ветхим, крытым соломой коттеджем, в котором остановился со своей кормилицей. На самом деле, каждым вечером, как только наступала ночь, его выгоняли сюда и приковывали на цепь за шею, терпя внутри лишь тогда, когда на востоке угрожающе начинало всходить солнце, и появлялись люди. Большую часть одиноких холодных часов, особенно сейчас, зимой, он съеживался у наружной стены его дома, двигаясь на привязи, чтобы оставаться за ветром.
Желудок его был пуст, и таковым останется. Никто из его расы в этой крошечной деревеньке никогда не приблизится к нему, чтобы предложить пищу для его голода, и его кормилица определенно не станет кормить его, пока не будет вынуждена - и даже тогда это будут объедки трапез, съеденных ею.
Приложив грязные пальцы ко рту, он почувствовал искривление, пролегавшее между его верхней губой и основание носа. Дефект всегда был таким, и из-за него его мамэн отослала его прямо после родов, передав в руки кормилицы. Не имея никого, кто бы заботился о нем, он пытался хорошо поступать с этой женщиной, пытался сделать ее счастливой, но ничто ее не радовало - и ей, казалось, доставляло удовольствие снова и снова повторять ему, как его кровная мамэн отослала его с глаз долой, как он стал проклятьем для достойной женщины благородных кровей.
Его лучшей стратегией было убраться прочь от кормилицы, прочь с ее глаз, прочь из ее дома. И все же она не позволяла ему сбегать. Он как-то раз попробовал и добрался до края полей, окружавших их деревушку. Однако как только его отсутствие было замечено, она пришла за ним и избила так сильно, что он съеживался от страха, кричал от ее ударов, умолял о прощении, сам не зная, за что.
Вот как его посадили на цепь.
Металлические звенья вели от круглого ошейника на его горле к железной коновязи на углу дома. Больше никаких хождений, никакой перемены позы, если только ему не нужно было облегчиться или спрятаться в укрытие. Грубая кожа на шее натерла больные мозоли на коже, и поскольку ошейник никогда не снимался, язвы так и не исцелялись. Но он давно научился терпеть.
Вся его сознательная жизнь сводилась к терпению.
Подбирая колени к худой груди, он обхватил руками кости ног и задрожал. Его облачение сводилось к старому потертому шерстяному плащу кормилицы и паре мужских брюк столь огромного размера, что он мог подвязать их под мышками веревкой. Ноги его оставались голыми, но если держать их под плащом, они не мерзли.
Ветер порывисто дул меж голых деревьев, и этот звук напоминал вой волка, и Кор расширившимися глазами всматривался в движущуюся тьму на случай, если услышанный им звук действительно имел волчью природу. Он до ужаса боялся волков. Если за ним придет один и целая стая, то он окажется съеденным, он в этом совершенно уверен, цепь не позволяла ему сбежать на деревья или дотянуться до двери дома.
И он не верил, что кормилица спасет его. Иногда он вполне был уверен в том, что она приковала его в надежде, что его сожрут. Его смерть от дикой природы освободит ее, и в то же время, если так случится, это будет не ее вина.
Он не знал, перед кем она несла ответственность. Если мамэн отреклась от него, кто платил за его содержание? Отец? Этот мужчина никогда не признавал его, и уж точно не появится...
Зловещий вой пронзил ночь, и Кор съежился.
Это ветер. Это должен быть... просто ветер.
Ища что-нибудь, чтобы успокоиться, он уставился на озерцо теплого желтого света, лившегося из единственного окошка домика. Подрагивавшее представление света и теней разыгрывалось в переплетенных зарослях мертвого малинника, окружавшего дом, отчего колючие ветки двигались как живые - и он старался не видеть ничего зловещего в этом постоянном движении. Нет, вместо этого он задержал взгляд на свете и попытался представить себя внутри, перед очагом, греющим руки и ноги, как его слабые мышцы сбрасывают тургорное напряжение - защитную реакцию на холод.
В своих тщетных мечтах он представлял, как его кормилица улыбается ему, протягивает руки, призывая его уютно устроиться в безопасности рядом с ним. Он фантазировал, как она гладит его волосы и не обращает внимания на то, что они грязные, предлагает ему еду - неиспорченную и нетронутую. Потом он бы выкупался, очистив свою кожу и сняв с шеи ошейник. Мази смягчили бы его боли, а потом она сказала бы ему, что его несовершенство не имеет значения.
Она простила бы ему его существование и прошептала бы, что его мамэн на самом деле любит его и скоро за ним придет.
И тогда он наконец-то уснул бы беспробудным сном, страданиям пришел конец...
Очередное завывание ветра прервало его раздумья, и он поспешил вернуться в реальность, вновь всматриваясь в заросли и стоящие скелеты деревьев.
Так было всегда, это метание между ощущением необходимости осознавать свое окружение на случай нападения... и его поисками убежища в мыслях, чтобы избежать того факта, что он ничего не мог поделать, чтобы спасти себя.
Прижав голову к плечу, он снова зажмурил глаза.
Он тешил себя еще одной фантазией, хотя и нечасто. Он притворялся, что его отец, о котором кормилица никогда не говорила, но которого Кор представлял беспощадным борцом за благо расы, приехал на боевом коне и спас его. Он представлял, как великий воин обращается к нему, зовет к себе и сажает высоко в седло, с гордостью называя его "сыном". Они пустятся вскачь галопом, и грива будет хлестать Кора по лицу, когда они отправятся на поиски приключений и славы.
На самом деле это было так же маловероятно, как и то, что его с распростертыми объятиями примут в дом...
Вдалеке послышался топот лошадиных копыт, возвещающий о чьем-то приближении, и на мгновение его сердце встрепенулось. Он как по волшебству заставил появиться свою мамэн? Своего отца? Неужели невозможное таки свершилось...
Нет, не всадник. Это был невероятный экипаж, достойный королевских особ, с блестящим золотым корпусом и подобающей парой белых лошадей. Сзади даже ехали лакеи, а впереди сидел кучер в униформе.
Это был член глимеры, аристократ.
И да, когда лакей спрыгнул и помог выйти женщине в платье и горностаевых мехах, Кор никогда не видел кого-то столь прекрасного или пахнущего хоть вполовину столь изысканно.
Переместившись так, чтобы можно было выглянуть из-за угла лачуги, он вздрогнул, когда грубая кожа вновь царапнула по ключице.
Величественная женщина не потрудилась постучать, лакей широко распахнул перед ней скрипучую дверь.
- Харм женился на ней сразу после рождения мальчика. Все кончено. Ты свободна - он не станет больше удерживать тебя.
Его кормилица нахмурилась.
- Что ты говоришь?
- Это правда. Отец помогал с немалым пособием, требовавшимся на его содержание. Наш кузен теперь обрел достойную шеллан, а ты свободна.
- Нет, это невозможно...
Когда обе женщины вернулись в коттедж и захлопнули дверь пред носом лакея, Кор вскочил на ноги и заглянул в окно. Сквозь толстое, полное пузырей окно, он смотрел, как его кормилица продолжает выказывать шок и недоверие. Однако другая женщина, должно быть, успокоила ее сомнения, затем последовала пауза... а потом проявилась великая перемена.
Воистину, столь всеобъемлющая радость заполнила его кормилицу, что она походила на холодный очаг, который вновь разожгли, больше не являлась изнуренным призраком уродства, к которому он привык, а чем-то совершенно иным.
Она сделалась лучезарной, даже в своем изодранном одеянии.
Ее губы двигались, и хоть он не мог слышать ее голоса, он в точности понимал, что она говорит: Я свободна... я свободна!
Сквозь искаженное стекло он видел, как она оглядывается по сторонам, словно в поисках важных вещей.
Она покидает его, подумал он с паникой.
Словно прочитав его мысли, кормилица помедлила и посмотрела на него сквозь стекло, отсветы огня играли на ее раскрасневшемся обрадованном лице. Когда их взгляды встретились, он в знак мольбы приложил ладонь к грязному стеклу.
- Возьми меня с собой, - прошептал он. - Не бросай меня так…
Другая женщина глянула в его сторону, и то, как она содрогнулась, говорило о том, что от одного его вида у нее скрутило внутренности. Она что-то сказала кормилице, и та, что заботилась о нем всю его жизнь до сего момента, ответила не сразу. Но потом лицо ее ожесточилось, она выпрямилась, словно подготавливая себя к бурной вспышке.
Он начал колотить по стеклу.
- Не оставляй меня! Пожалуйста!
Обе женщины отвернулись от него и поспешили к выходу, и он побежал вперед, чтобы перехватить их прежде, чем они заберутся в экипаж.
- Заберите меня с собой!
Рванувшись вперед, он достиг конца своей цепи, и его тело отлетело назад, отдернутое за шею. Он жестко приземлился, на мгновение лишившись дыхания.
Женщина в прекрасном платье не обратила внимания, подобрав юбки и пригибая голову, чтобы сесть в экипаж. А его кормилица спешила следом, держа руку у виска, чтобы защитить свои глаза от него.
- Помогите мне! - он царапал веревку, обдирая собственную плоть. - Что со мной станет!
Один из лакеев закрыл позолоченную дверцу. И доджен поколебался, прежде чем вернуться на свое место сзади.
- Недалеко отсюда есть сиротский приют, - хрипло сказал он. - Освободи себя и пройди пятьдесят лохенов к северу. Там ты найдешь других.
- Помогите мне! - закричал Кор, когда кучер хлестнул вожжами, и лошади сорвались с места, экипаж затрясся по грязной проселочной дороге.
Он продолжал вопить, пока не остался в одиночестве, звуки отъезда становились все тише, угасая в отдалении... пока не осталось ничего.
Когда подул ветер, следы слез на лице заледенели, и сердце его заколотилось в ушах, из-за чего невозможно было ничего расслышать. От прилива беспокойства и волнения он так разгорячился, что отбросил назад плащ, и кровь засочилась из ран на горле, покрывая голую грудь и эти огромные штаны.
Пятьдесят лохенов? Сиротский приют?
Освободить себя?
Такие простые слова, исходившие от угрызений совести. Но ему от них никакой помощи.
Нет, подумал он. Теперь он полагается лишь на самого себя.
Хоть ему и хотелось свернуться клубочком и зарыдать от страха и горя, он знал, что ему нужно собраться ради крайне необходимого убежища. И держа это на уме, он собрал все свои эмоции и обеими руками ухватился за цепь. Наклонившись, он изо всех сил потянул, стараясь избавиться от оков, звенья которых зазвенели от движения.
Натягивая ее изо всех сил, он подумал, что экипаж, возможно, уехал не так далеко. Он все еще мог нагнать их, если просто освободится и побежит...
Он также говорил себе, что это не его мамэн только что покинула его и лгала ему все это время. Нет, это была всего лишь кормилица неизвестного происхождения.
Невыносимо было думать о ней иначе.
Казалось совершенно уместным, что Куин был вынужден смотреть на своих братьев через железные решетки - не то чтобы он хотел смотреть на них. Но да, отделение его от остальных живых существ древними непроницаемыми вратами казалось уместным отказом в действии.
Он не вписывался ни в какую компанию.
И очевидно, они от него тоже были не в восторге.
Сидя задницей на голом каменном полу пещеры, прислонившись спиной к еще нетронутой секции полок с сосудами, он смотрел, как Братство беспокойно мечется и рычит по ту сторону железа, меряя шагами коридор, натыкаясь друг на друга и крича на него. Хорошие новости - относительно «хорошие», как ему казалось - что шум всей этой драмы утихал, благодаря какому-то трюку вселенной, или, возможно, виной тому его падающее кровяное давление, приглушавшее мир вокруг
Только к лучшему. Он уже был экспертом в матершинстве. Даже их самые креативные конструкции с Б-словом не могли научить его новым ругательствам.
Кроме того, если это он был предметом обсуждения в этих предложениях, кому это было нужно? Он уже бесчисленное количество раз мысленно принес себя в жертву, спасибо большое.
Уронив голову, он закрыл глаза. Не лучшая идея. Его бок просто убивал его, и не имея ни малейшего отвлечения, боль приняла пропорции веселого зеленого великана[12]. Он, должно быть, что-то себе там сломал. Может, заработал разрыв печени или почки или...