Повесть Я, ПОДПОЛКОВНИК ЖУКОВ. 4 глава




Слева, подкошенный пулеметной очередью, упал совсем молодой, кажется из студентов, боевик. Справа еще один подорвался на мине. Что-то сильно отбросило левую руку назад, и она перестала подчиняться, болтаясь на бегу, как привязанное полено. Саня еще наподдал, стремясь успеть добежать до реки, как до финишной ленточки. Там, за склоном, он будет уже в мертвом секторе для пулемета, а значит – недосягаем для смерти. В «мертвом», говоришь? «Опять каламбурчик», – подумал Санек, и тут снова его ударило уже в правую руку. Боли не чувствовалось пока, но он знал, что это – вопрос времени. Оставалось совсем чуть-чуть, каких-то «четыре шага» до финишной ленточки обрыва берега реки, когда подломилась в левом колене нога. Сбитый с ног острой болью, Санька кубарем скатился под обрыв и плюхнулся в воду. Быстрое течение легко подхватило его и вынесло на середину стремнины. Небо вдруг будто подернулось рябью, облака запрыгали, заплясали, стали почему-то хуже видны.

«Да это ж я тону», – сообразил Санек. В памяти встала картинка из детства, когда, увязавшись за пацанами на речку, он, тогда еще пятилетний шкет, кинулся вслед за ними в самую глубину, не умея плавать. Так же, как сейчас, увидев солнышко из-под воды, он тогда пешком по дну сумел выбраться на берег, немало удивив этим старших. Сейчас предстояло выполнить задачу посложнее. Опять припомнился на этот раз уже старшина-десантник, гонявший их, салаг, в учебке. Тот говорил на занятиях по рукопашному бою, что если у десантника сломана рука, то он лишен всего 25 процентов своих возможностей, и тут же демонстрировал, как надо драться с одной рукой. «Да уж», – почему-то спокойно подсчитал Санек, – с учетом ранения двух рук и ноги, у меня 25 процентов всего-то и осталось. Но ведь осталось же!» И он начал, судорожно отталкиваясь ото дна уцелевшей ногой, выгребать к берегу. Вот из воды удалось выдернуть голову, и он жадно снова вдохнул утренний свежий воздух. Вот он по пояс высунулся из воды. Вот он уже на берегу, ура! Приз! Финиш! Голова на берегу, лицом ВВЕРХ, тело мотает течением реки, но она уже не в силах снова утащить его к себе, оторвать от объятий земли-матушки.

Господи, как здорово, оказывается, просто дышать, какой это кайф! Почему этого раньше не замечал? Точно, что имеем, то не ценим. Саня закрыл глаза и, как рыба на берегу, часто-часто дышал, наслаждаясь этим процессом, ничего не замечая вокруг.

Постепенно стали возвращаться, давая о себе знать другие органы чувств. С трудом разлепив веки, Саня взглянул налево, туда, где дымился наполовину разрушенный поселок. Вид, открывшийся из-под косогора реки, показался ему прекрасным. Суровая гора, одна из дочерей Кавказского хребта, нависала над поселком, ослепляя белизной снеговой накидки, укрывающую ее голову и плечи, как шаль невесты. Зеленое платье долины радовало глаз яркими красками цветов, украсившим ее замысловатым узором. Пушистым облачком на плече холма паслись овечки. И даже бормотание горной речки сейчас напоминало о болтливой сестренке из далекого детства, вечно стрекочущей, как сорока. «Странно, – постепенно трезвея, подумал Саня, – что это меня на красоты именно сейчас потянуло и почему я ничего не чувствую?» Попробовал пошевелить рукой, и тут же все тело пронзила острая, обжигающая боль.

Застонав, Саня подумал, ну вот, допросился. Ну, и что дальше делать будем, Кутузов? Н-д-а-а, у Кутузова только одного глаза не было, а тут... Послышался шорох травы, и под обрыв кубарем чуть не на голову свалился Али! Встав во весь рост и нацелив автомат на Жукова, он начал что-то истошно ему кричать. В это время позади бандита взметнулась вверх земля, раздался оглушительный хлопок. Али как-то странно подпрыгнул, на мгновение исчезнув в облаке поднявшейся пыли, и рухнул на берег. Вернее, на землю упала уже половина Али, оторванная чуть выше колен. Ртом, измазанным землей и кровью, остаток человека судорожно хватал воздух. Руками он конвульсивно вытягивал гранату из поясного подсумка.

«Али, не забирай меня с собой!!!» – закричал Жуков, но пальцы конвоира уже потянули кольцо. Саня, не отрываясь, завороженно вперился взглядом в эти скрюченные, обожженные взрывом пальцы. Медленно, как при воспроизведении рапидной съемки в кино, распрямлялись и вытягивались усики чеки из отверстия во взрывателе. Вот уже осталось совсем чуть-чуть. Эх, не дотянуться до него! Ну все, теперь точно прощай, белый свет! Туши лампаду! Только успел подумать Санек эту немудреную мысль, в который раз посещавшую его за эти два месяца, как рука приверженца аллаха замерла, остановив свое смертельное для Жукова движение.

«ГОСПОДИ, ТЫ– ЕСТЬ!!!» – снова мысленно возопил Санек осанну, почему-то в этот момент осознав всю чудовищную пошлость и беспримерную гордыню при обращении к другому человеку – ГОСПОДИН! Да, он ОДИН и на небеси, идиоты!!!

Оглянувшись, Саня увидел вокруг себя множество трупов боевиков. По реке тоже плыли тела, с раскинутыми руками, как будто парили над водой. На берег набегала волна, которую окрашивали вплетенными в нее лентами струйки крови. Становилось все холоднее. Уже челюсти лязгали, выбивая чечетку во рту, выворачивая скулы. Все больше хотелось спать, сознание стало размываться. На остатках воли приказал себе Жуков – не спать! Не хватало еще замерзнуть или сдохнуть от потери крови в двух шагах от своих!

С трудом ворочая головой, как подбитый танк башней, попытался осмотреться в направлении блок поста. Вдруг за кустом на косогоре заметил некое шевеление. Наши или духи? Разлепив губы, стянутые засохшей кровью, простонал-промычал: «Эй! Ребята!». Шевеление прекратилось. Еще раз, втянув побольше в простреленные легкие воздуха: «Эй, мужики, я свой!!»

Из-за кустов послышался невнятный шорох и разговор вполголоса, видимо, совещались бойцы промеж собой. Наконец оттуда ломким юношеским голосом донеслось: «Ты кто?» Господи, точно, наши! Собрав все остатки сил, прокричал Санек: «Я ПОДПОЛКОВНИК ЖУКОВ, ШТАБ СКВО, БЫЛ В ПЛЕНУ, Я РАНЕН, ПРОШУ ПОМОЧЬ!!!» И вырубился…

 

***

 

Очнулся на блоке. На него с сочувствием смотрел матерый прапорщик с закопченным от пыли и пороховых газов лицом неопределенного возраста. Заметив, что Саня очнулся, тот участливо спросил: «Что, покурить?» Жуков кивнул. Прапор засмолил сигаретку и сунул ему в рот. С наслаждением затянувшись, прикрыл веки. Окурок догорел и Саня выплюнул его, руки по-прежнему не работали. «Что, может, выпить хочешь?» – снова спросил прапор. Жуков опять кивнул. Поднесенная ко рту фляжка стукнулась о зубы, и в глотку полилась обжигающая жидкость, разливаясь внутри живительным теплом. Стало уютно и весело. Саня, вспомнив известный анекдот («а жизнь-то налаживается»), рассмеялся. Прапор испуганно отшатнулся, думая, видимо, что от пережитого у него крыша поехала. В блок ввалились двое бойцов, совсем юных с виду, наверное, те, которые его окликали. «Ну, повезло тебе, полковник, оказывается, наш командир тебя по первой Чечне знает. Говорит, летал с тобой спецназом на вертолете, запомнил твой инструктаж», – известил худенький солдатик. «А то мы уж думали, дух недобитый шевелится, ну и...В общем, вовремя ты голос подал».

«Ребята, а рация у вас есть?» – с надеждой спросил Жуков.

«Есть, а что?» «Доложите на «Зарин», что я здесь, меня давно ищут, пришлют вертолет». «И-и-и, милай, чего захотел, у нас вторые сутки не могут раненого вывезти, а тебе одному вертушку подай к подъезду. Щас». «Мужики, если у речки не добили, то выполните последнюю волю умирающего, ведь я чувствую, подохну скоро без помощи от потери крови и без операции, сообщите на «Зарин»...

И Саня от потери сил, затраченных на произнесение этой длинной тирады, снова вырубился...

 

 

Очнулся он в вертолете, грохочущем и раскачивающемся, а значит, слава Богу, летящем. В руке торчала игла капельницы.

Над ним склонилось лицо врача. «Как дела?» – проорал он на ухо, пристально глядя в глаза. Саня только чуть кивнул головой: мол, теперь нормально. Через некоторое время, мягко толкнувшись лапами о землю, вертолет, ухнув напоследок, затих. С лязгом отворилась входная дверь, и в нее вихрем залетел Целовальник, непосредственный начальник Жукова. «Саня, ну где ты так долго пропадал, мы тебя обыскались?!! Толю Могутнова-то духи давно выдали, местные потребовали, боясь, что разбомбим их», – бессвязно произнес он, осторожно приобняв и коснувшись его лица своей мокрой щекой.

Дождь, что ли, там? Саня силился приподняться на носилках, чтоб доложить командиру как положено, но снова упал в подхватившую его темноту...

 

Труба коридора была неширокой. Из стен лился яркий белый свет, который почему-то не слепил глаза. Коридор был длинный, и сколько до его конца, непонятно. За коридором открылась огромная зала, наполненная множеством полупрозрачных фигур людей всех возрастов, но преимущественно – пожилых. Люди вполголоса переговаривались между собой, с тревогой посматривая на дверь в конце залы. Туда по очереди заходили по одному, не дожидаясь приглашения, через ровные промежутки времени. Из-за дверей доносился бесстрастный мужской голос, лишенный какой-либо интонации, к которому со страхом и надеждой прислушивались стоящие по эту сторону двери.

– Этого в рай. Этого – в ад. Этого – в ад. Этого – в ад. Этого в рай.

«Интересно, а меня куда же?» – подумал Саня и очутился перед ДВЕРЬЮ. Открыв ее, он увидел большую комнату, в которой из-за полумрака ничего не было видно, кроме отверстий трех здоровенных труб в противоположной стене. Судорожно озираясь, Саня почувствовал, как напряжение ожидания своей участи уже достигло предела, а голос все молчал. Что же это, меня куда же, собрался было он закричать, но тут неожиданно возник Голос и возвестил: «ЭТОГО – ПОКА В РЕЗЕРВ».

Какая-то сила подтащила его к третьей, крайней трубе, впихнула внутрь и с уханьем, свистом, страшным гулом на огромной скорости повлекла вниз. Из стен трубы высовывались жуткие рожи, скалясь, они норовили куснуть на лету. Вылезающие откуда-то скрюченные руки-коряги тянулись ухватить за волосы, но промахивались. Шум нарастал, закладывая уши, нарастала боль в голове и от него, и от все более яркого света, жгущего глаза. Боль, достигнув своего предела, взорвалась гранатой в голове изнутри…

 

 

Снова голос. Вернее, два голоса.

– Ну, куда его будем отправлять, в Ростов или в Орел?

В голове вихрем закрутились, отодвигая боль, разные размышления.

Так, в Орле вроде никаких госпиталей нет, что они меня туда направлять собираются, в морг что – ли? Или у них здесь морга нет? А может, на родину, я ж с Орла, для захоронения?

Постойте, но я вроде еще живой! Ну да, вот же я башкой кручу, здоровой ногой шевелю, и вижу вас, двух врачей, стоящих рядом с операционным столом, на котором лежу.

Н-е-е-е-е-е-е-е-т!!!

Меня в Ростов надо, в госпиталь, я выживу, мать вашу, не надо меня в морг!!!

Почему не получается сказать им это, какое-то мычание вместо слов!

Врачи, заметив шевеление Жукова, склонились над ним, разглядывая его расширенные от ужаса зрачки.

– Что, сказать что-то хочешь? – спросил один из них. – Сейчас я у тебя трубки изо рта выну.

Фф-у-у-у-у. Хорошо-то как! Теперь собраться и сообщить им самое важное, самое главное.

– Я ПОДПОЛКОВНИК ЖУКОВ, НАЧАЛЬНИК ПДС СКВО, находился в плену. Меня нужно в Ростов, в госпиталь, – отчеканил он.

– А в Бурденко не хочешь?

– Не-е-е-е, в Ростов, там госпиталь хороший, там у меня семья, – слабеющим голосом проговорил Санек и снова растворился в темноте...

 

***

 

 

Сане Жукову повезло дважды с медициной. Во-первых, когда его привезли на вертолете в Ханкалу, то как раз ожидался прилет президента с Брынцаловым. По такому случаю, а может, по простому совпадению, развернули прямо на окраине аэродрома новенький полевой госпиталь. Укомплектовали его на этот период лучшими врачами и младшим медперсоналом, завезли классное оборудование и медикаменты. Саня был в этом госпитале первым пациентом. По очереди, не по значимости. Хотя все необходимые действия медики предприняли своевременно. Операция была проведена сразу же по прилету. Случай оказался сложный. Множественные огнестрельные перело-мы конечностей, ранение в грудь, большая потеря крови. Во время операции дважды останавливалось сердце. В общей сложности перекачали Саньке около шести литров крови. Шутили врачи потом, что своей ему ни грамма не оставили.

Второй раз повезло по медицинской линии, когда в Ростове попал он в руки Владимира Михайловича Шачкина, врача от Бога, прославившегося еще в афганские времена. Тот выходил Санька, с блеском проведя еще несколько сложнейших операций и квалифицированно организовав ему реабилитацию. И хоть рука стала короче на пару сантиметров, и на ноги долгое время вставать было больно, но, главное, удалось эти самые конечности спасти от ампутации.

Однажды ранним мартовским утром, когда Жуков не-много окреп, Шачкин, щупая его пульс, вкрадчиво спросил: «Как, Саня, ты не возражаешь против разговора с командую-щим?» Саня, думая, что к нему в гости пожалует сам Казанцев, быстро ответил, что, мол, еще бы, кто ж не желает поговорить с вошедшем в историю персонажем. Волнуясь, стал он одергивать одеяло, причесываться, в общем, как мог наводить марафет, вставать тогда еще доктора не разрешали. По коридору послышались шаги, скрипнула, открываясь, дверь, и в палату решительным шагом зашли...

Трошев и Кадыров!!!

ШОК!!! Оттаяв было душой в госпитале среди своих, Саня мгновенно заледенел от стремительно охватившего его животного ужаса, усиленного неожиданностью возникшей ситуации!

«Как же так? Он же допрашивал меня! Он чуть не расстрелял нас всех!» – захотелось заорать Саньке. Но внут-ренний голос запретил ему «выступать». Что-то остановило. Оказалось, что пока Жуков по лесам, да госпиталям обретался, много воды утекло, да и многое изменилось. Казанцев стал полпредом президента в Южном округе, вместо него командующим группировки поставили Трошева, до этого возглавлявшего 58-ю армию. Ну а Кадыров... стал глашатаем мира и согласия, сотрудничая с федеральной властью. Участливо глядя на Жукова, будто видя его в первый раз, Кадыров заботливо поправлял одеяло, расставлял на тумбочке гостинцы, но в беседе почти не участвовал. Трошев, задавая один вопрос за другим, испытующе посматривал на Санька, напоминая в этот момент Черчилля в известных кадрах кинохроники во время визита его в Советский Союз в разгар войны. Черчилль тогда сверлил глазами наш почетный караул, по протоколу встречавший его в аэропорту, стремясь понять, что же это за русский солдат, победивший фашистов в страшной битве под Сталинградом.

– Так кто же в тебя стрелял, Александр Петрович? – неожиданно спросил Трошев. Опять хотел было ответить Саня, да быстро возникшее странное чувство притормозило готовые к ответу фразы. Боковым зрением он увидел, как напрягся Кадыров. Двойственность ситуации начала уже доставать, хотелось поскорее прекратить этот фарс. Немного подумав, он ответил, что в той ситуации невозможно было понять, откуда пуля прилетела, там, мол, все стреляли. Кадыров одобрительно еле заметно кивнул головой. Завершая разговор, Трошев спросил, какая помощь требуется от командующего.

– Одна просьба поскорее бы выписаться, заждались меня на работе, – ответил Саня.

– Так ты что, служить что ли после этого хочешь? – удивленно поднял брови командующий.

– Да, месяца через три, доктора обещали...

– Ну-ну, задумчиво пробормотал полководец и, забыв попрощаться, ни слова больше не говоря, вышел из палаты.

 

***

 

Солнце врывалось через высокие окна, заполняя янтарным светом огромный зал. Оно зажигало, заставляя светиться изнутри великолепный паркет, люстры, зеркала, украшения дам, золото на погонах офицеров и генералов, заполонивших Георгиевский зал Кремля по случаю награждения высшими орденами державы.

Заиграл торжественную музыку оркестр, в зал сдержанно быстрой походкой зашел Президент, началась церемония награждения. Как в тумане пролистывалась одна картинка за другой четко расписанного церемониала протокольного мероприятия. Наконец, названа его фамилия. Не помня себя, Саня оказался прямо напротив президента, который, чуть грустно улыбаясь, стал прикреплять золотую звезду на его груди. Неожиданно Президент тихо спросил, явно не для нацеленных телекамер: «Ну что, трудно пришлось?» Саня так же тихонько ответил: «Да, было... Ну ничего... Мы все выдержим...»

Президент, уже пожимая для поздравления руку Жукову, не меняя тона, сказал коротко, но искренне и тепло:

«Спасибо Вам».

 

***

 

И-и-и-раз! Обрез двери.

И-и-и – два! Поток обнял истосковавшееся по небу тело.

И-и-и – три! Интимный шелест и хлопок раскрывающегося парашюта!

Господи! Ты был великим, по определению непревзойденным художником, когда создавал Землю! Как же она прекрасна! А как здорово просто быть!

Ребята, будем жи-и-и-и-и-ть!!!

 


 

 

 

РАССКАЗЫ

 

 


 


ДЖАФАР

 

Он сидел и смотрел. Пристально, неотрывно, сверля буравчиками небольших черных глаз фигуру пилота, появившуюся в проеме входной двери вертолета. Венька Соколов, командир Ми-8 из тульского полка, присланный в составе эскадрильи на усиление моздокской группировки, только что завершил боевой вылет. Зарулив машину в отведенное ему место на огромном аэродроме и выключив движки, он расслабленно присел у распахнутого люка на откидную сидушку и, наслаждаясь минутой покоя, попыхивал ароматной забугорной сигаретой, меланхолично поглядывая на окружающее пространство. Вдруг он почувствовал на себе чей-то взгляд, довольно ощутимо давящий на оголенные войной рецепторы. Повернув голову по направлению, откуда шли сигналы, Венька увидел небольшого беспородного черного пса, который чуть склонив голову влево, наблюдал за ним.

Пес был явно из лиги свободных бродяг. Шерсть на его худых боках свалялась, на хвосте поселилось семейство репейников, чувство острого голода и перенесенных страданий сочилось из его грустных, как у еврейского раввина, глаз. Веньку поразило, насколько умным было выражение этих глаз, сколько понимания окружающего мира, терпения и готовности к новым страданиям они выказывали. Присмотревшись к дворняге, Соколов нашел псину довольно симпатичной. Стройный корпус, прямые ноги, острая мордочка с торчащими ушами и глубоко посаженными выразительными глазками. На фоне черной масти небольшая белая манишка на груди и когда-то белые носочки на передних лапах добавляли облику незнакомца некую элегантность, странно выглядевшую посреди грязи раскисшего по случаю осени летного поля. Веня тычком откинул сигарету. Пес глазами отследил дугу траектории окурка, но с места не сдвинулся. Тогда Венька принялся тихонько посвистывать, пристукивая для убедительности себя ладонью по ноге. Пес еще больше прибавил внимания к объекту, шевельнул хвостом и дружественно, на всякий случай заулыбался. Венька продолжил дипломатические шаги на сближение, удивляясь осторожности животинки. Наверное и впрямь довелось много чего ему пережить, коль так недоверчив к людям, подумал пилотяга. Наконец, когда неподвижность в данной ситуации становилась ну просто неприличной, пес двинулся с места. Беспрерывно махая, как веером, мохнатым хвостом, что означало самые лучшие пожелания от возможной встречи и улыбаясь во всю пасть, не спеша, по дуге большого радиуса, деликатно обходя керосиновые лужицы на бетоне, пес осторожно приближался к своей судьбе. При этом он внимательно наблюдал за развитием ситуации, готовясь в любой момент отпрянуть прочь, завидя палку или иной опасный предмет в руке принимающей стороны. Пригибая голову к самой земле, но тем не менее повернув ее так, чтобы объекту была видна дипломатическая, самая доброжелательная улыбка, дворняга приблизилась к лесенке трапа и, напружинясь телом в готовности к моментальной перемене отношений, остановилась в нерешительности возле проема двери.

Венька осторожно спустился по лесенке и протянул руку к незнакомцу. Пес еще сильнее вжался в бетон, понимая, что сейчас наступает момент истины. На живодерню или... Но рука пилота мягко коснулась шерсти на спине собаки и, поглаживая, начала расправлять закаменелость напряжен-ного тела. Пес зажмурился от удовольствия и, если бы природа позволяла, замурлыкал бы, как кот. В знак полного доверия перевернулся на спину и показал живот, который тоже был подвергнут божественно приятному почесыванию. Казалось, полнее счастья не бывает. Но Венька был умудренный войнами воздушный боец и знал, что «в обороне главное – это харч». Кстати, и в наступлении тоже. Крикнув что-то в проем входной двери, он сотворил чудо. Из распахнутого люка показалась фигура борттехника, несущая бортпаек. Сделав волшебные пассы, он открыл банку тушен-ки, выпустив наружу восхитительный аромат МЯСНЫХ консервов, заполнивший собой пространство вплоть до созвездия Кассиопеи. От запаха у псинки закружилась голова, подогнулись ноги, глаза сами собой закрылись, не в силах видеть этот нестерпимо желанный соблазн. Амбрэ еще больше усилилось, желание увидеть это чудо хотя бы одним глазком пересилило страх, и тут пес обнаружил, что банка с открытой тушенкой стоит прямо перед его носом, а люди вокруг улыбаются и вроде не претендуют на нее.

«Неужели это мне?!!» Не успел пес додумать эту мысль, а во рту у него уже сделалось так восхитительно, как не было никогда в жизни. Вот оно, настоящее собачье СЧАСТЬЕ!!! Неужели это наяву? Ну да, вот она банка, пустая, и во рту продолжается отзвук счастья. Пилоты рассмеялись. «Быстро же ты, брат, управился», – произнес сквозь слезы от смеха Венька.

«Ну, и как же тебя зовут?» – спросил деловито борттехник Травкин. Пес продолжал лучезарно, теперь уже искренне, улыбаться, делая отмашку хвостом так, как будто хотел оторвать его от себя.

Надо сказать, что в это время за пределами аэродрома, где состоялась столь знаменательная встреча двух миров, происходила вторая чеченская кампания, самое ее начало. Правак, Витька Ганушкин, молодой паренек, в прошлом году только закончивший училище, обращаясь к командиру, произнес: «А что, если нам его Джафаром назвать? Смотрите, какой он черный, да и наверняка местный, значит, чеченец». «Не чеченец, а чечен, Лермонтова надо было в детстве читать. А кличка, вообще-то, годится, так и будем его звать», – поставил жирную точку в разговоре командир.

И началась у пса совсем другая жизнь.

Утро у него теперь начиналось задолго до рассвета. На стоянку с большими, пахнущими железом, маслом и керосином летающими машинами приходили люди. Они приносили на себе ароматы еды, теплого жилья и еще чего-то неуловимо знакомого, из далекого щенячьего детства, когда еще было весело и не страшно жить.

Люди исчезали внутри машин и те через какое-то время оживали.

Сначала раздавалось громкое шипение, от которого Джафар вначале опрометью бросался прятаться за железный ящик, стоящий неподалеку. Потом позади и сверху машины, поглотившей людей, вырывался сноп огня (странно, почему его никто не боялся?), и большие палки, торчащие в разные стороны, начинали сначала медленно, а затем все быстрее и быстрее крутиться. Вспомнилось, как щенком, ухватив собственный хвост, вот также крутился с бешеной скоростью. Они что, тоже играют? Вроде уже не кутята...

Машина начинала очень громко выть и свистеть, как огромная стая собак, нет, наверное, как много-много стай. Вот только непонятно, чего это она, зовет что ли кого? Значит тот, кого зовет, находится очень далеко, раз так громко надо выть, подумалось псу, забившемуся под контейнер. Но все рано или поздно заканчивается. Вот и эти машинные страсти, постепенно утихнув, заканчивались.

Выдохнувшись, машина обвисшими языками останавливала свои палки и затихала. Оттуда выходили люди и, улыбаясь, подзывали собачку. Тут уж мешкать было нельзя, ведь начиналось самое интересное. Джафар стремглав выбирался из-под спасительного контейнера и что есть мочи мчался навстречу удовольствиям.

А их было немало. Во-первых, обязательно почешут за ухом, погладят по спине, а если повезет и умело подсунуться, то и по брюшку. Во-вторых (но в-главных), из кармана каждого члена экипажа появляется смачный бутерброд с различным содержимым.

Поначалу как-то не успевалось разобрать, с чем именно, но обязательно вкусным. Потом уже, когда прошло чувство постоянного голода, можно было не спеша посмаковать и разобраться в содержимом, не пугая окружающих плебейскими манерами.

Ну и, наконец, разговор по душам. С интересным собеседником поговорить – одно из самых больших удовольствий. И пусть Джафар в основном помалкивал в разговоре, только изредка позволяя себе отдельные реплики в виде короткого взлаивания и сочувственного поскуливания. Но зато как он слушал! Терпеливо, заинтересованно, внимательно, реагируя на повествование то ироничной улыбкой, то сочувственным помахиванием хвостом, то негодующим рычанием.

Конечно, с такими талантами он быстро стал любимцем эскадры и центром всеобщего внимания в перерывах между вылетами.

Однако, несмотря на возросшую популярность, пес не думал зазнаваться и тем более фамильярничать со всеми подряд. Будучи ровно доброжелательным ко всем офицерам на стоянке, он хранил верность экипажу Вени Соколова. Еду он принимал только из рук членов его экипажа, несмотря на все соблазнительные посулы остальных летчиков и техников. От борта без особой надобности не отходил, а если нахально кто-то чужой приближался, то громким лаем оповещал экипаж об этом. Каким-то образом научился он отличать солдат от офицеров. Наверное, солдатские сапоги противно пахли казарменной сапожной ваксой. И, если к борту приближался незнакомый офицер, то авиапес взлаивал без озверелости, «сигнальным» тембром, честно отрабатывая сторожевую пайку. Но стоило начать приближение к машине какому-нибудь солдатику, у пса начиналась истерика. Обнажая зубы, припадая к земле, он исторгал из себя настолько злобный лай вперемешку с грозным рычанием, что даже здоровенные дембеля впадали в ступор, а очнувшись, спешили ретироваться подобру-поздорову, бормоча под нос что-то насчет бешенства местных аборигенов.

Постепенно жизнь налаживалась. Джафар заматерел телом, которое стало налитым уверенной сытой силой. Шерсть разгладилась, приобрела благородный лиловый оттенок. Взгляд из-под остриженной рукой Травкина челки выражал спокойствие и достоинство, как у всеми любимого и оцененного по таланту артиста, слегка подуставшего от всеобщего внимания.

Однажды, заговорившись с праваком Витькой Ганнушкиным в пилотской кабине, пес не успел до прихода командира выскочить из нее. Да тут и борттехник Травкин перекрыл выход, усевшись на свое место посередине. Джафар было заметался, ища выход из сложившейся ситуации, а лучшим выходом было бы, конечно, удрать на волю, к облюбованному контейнеру. Но командир вдруг предложил: «Да ладно тебе, не дергайся, посиди с нами, мы только вертушку опробуем...» Джафар не посмел ослушаться командира и забился под ноги Травкина, свернувшись кольцом и дрожа всем телом. Вначале пилоты, ставшие уже к этому времени его людьми, что-то начали проговаривать между собой. Говорили они со странной интонацией, до этого ни разу не слышанной псом. Еще больше насторожившись, он начал прислушиваться. Вдруг послышался еще какой-то голос, искаженный, звучащий как бы издалека и не принадлежавший ни одному из сидящих в кабине. Джафар из-под сиденья еще раз огляделся, но никого больше не увидел. Странно, подумал он. Затем раздалось знакомое уже шипение, но только в этот раз оно было гораздо тише. Травкин начал что-то делать руками наверху кабины. Может, еду сейчас будет доставать, оживился пес, навострив уши и поводя носом.

Но нет, раздался протяжный вой, в кабину пахнуло выхлопными газами (фу, противно-то как!), и пол кабины начал почему-то раскачиваться. Вцепившись передними лапами в бронеплиту, Джафар попытался утихомирить взбесившуюся машину, но куда там. Шум становился все громче и громче, замелькали струи света, перерезаемые суматошно вращающимися палками. Внутри все задрожало. Хотелось выть или хотя бы поскулить от страха, но, посмотрев на командира, который ухватился за черные палки внутри кабины, пес понял, что сейчас не до него. Грохот, вой и свист достигли своего предела. От тряски казалось, что сейчас кишки вывалятся наружу. Но странное дело. Почему-то через некоторое время все это бесчинство стихии вокруг него стало псине... нравиться! Вибрация, пронзая организм, вызывала какие-то неведомые до этого ощущения. Как будто тысячи пальцев одновременно чесали его за ушком. От мощного урчания машины, внутри которой все они находились, становилось спокойно и куражливо. Ну-ка, попробуй кто к нам подойди! Даже огромный дог из той, прошлой жизни, наверное, заскулив и поджав хвост, убежал бы. От этой мысли Джафару сделалось весело, и он неожиданно для себя гавкнул от избытка чувств. Наверное, здесь нельзя, сейчас поругают, подумал он, тут же сжавшись. Но нет, Веня, оторвавшись взглядом от круглых блюдечек на доске перед ним, посмотрел на него, проговорил что-то, беззвучно открывая рот в грохочущей машине и, улыбаясь, даже потрепал его по загривку ободряюще. Ну тут и Джафар отпустил ему в ответ самую лучезарную из своих улыбок, обнажив всю зубную наличность...

Когда свистопляска закончилась, Веня, сладко потянувшись на своем месте, предложил: «А не перекусить ли нам чего-нибудь?»



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2018-01-08 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: