8 октября, база наёмников ЮЗ-2, вечер
— … после зачистки написал Гадюка и отправил на встречу с одним долговским хлыщом.
Вечер. База. Подсобка бара. Кобут. Бутылки пива на столе. Уже пустые, между прочим… На случай, если кто забыл расклад.
Я сделал паузу и, запрокинув голову, потряс над пересохшим ртом бутылку, но скатилось только несколько жалких капель. Кобут своё выпил значительно раньше. Оставалась нетронутой водка, но как раз её и не хотелось.
— А что хлыщ?
— А хлыщу нужен контрактор. Грохнуть несколько учёных с сопровождением и принести груз.
Кобут засмеялся. Откинулся на спинку стула и громко захохотал, оскалив крепкие желтоватые зубы.
— «Долг». Делает заказ. Грохнуть учёных, — с расстановкой повторил он, выделяя интонацией каждое слово. – И они корчат из себя защитников человечества!
— Это называется «политика», — хмыкнул я. – Впаривать массам идеи о долге и чести – и втихаря платить Гадюке за грязную работу.
— Двуличные суки, — Кобут приподнял губы в презрительной гримасе.
— Ну, — для справедливости заметил я, вспомнив Слона, — вряд ли личный состав в курсе маленьких грязных тайн генерала. Так что рядовые бойцы вполне себе верят в светлые идеалы и прочую чушь. Ладно, суть не в том.
Я на несколько секунд замолчал, ступая на зыбкую почву собственных домыслов. Кобут, поняв серьёзность момента, прекратил ржать и подобрался.
— У меня было достаточно времени, чтобы поразмыслить над всем этим. Я уверен, что эти учёные и есть люди, которых ищет Гадюка. Он подозревал, что они так или иначе появятся, но не знал ни где, ни когда. Теперь знает. И в итоге у меня заказ номер два на тех же людей.
— Гадюка согласен отдать груз «Долгу», — напомнил Кобут.
— Да, потому что иначе пострадает репутация синдиката. Но все, что будет у принимающей стороны, получит сам Гадюка. Может, основную ценность представляет как раз это.
— Ну, допустим, — задумчиво сказал друг. — Захотел он под шумок нагреть руки на залётных пташках – не очень красиво, но ничего удивительного не вижу.
— Не сходится, — перебил я.— Он начал искать их задолго до того, как появился посредник от «Долга». Скорее, этот контракт был нужен Гадюке для того, чтобы получить недостающую информацию.
Кобут пожал широченными плечами и с неудовольствием оглядел стол.
— А как тебе такая версия, — начал я, но он прервал:
— Погодь. Схожу проветрюсь, пиво давит.
Дожидаясь его, я сосредоточенно уставился в стенку, обкатывая в голове предложения.
— Итак, — сказал Кобут, вернувшись через несколько минут и тяжело плюхнувшись на скрипнувший стул. В руке у него была свежая поллитровка пива. – Излагай, Холмс.
— Смотри. В Зоне ожидается прибытие неких крутых парней с Большой земли. Кто они и что везут – пока неизвестные величины, но примем за факт, что это что-то дохрена ценное.
— Почему неизвестные? Учёные, — сказал Кобут так, как будто это все объясняло.
— Учёные бывают разные, — просветил я его. – Кто-то изучает эндемики, а кто-то – как использовать свойства артефактов в новейшем вооружении. Разницу надо объяснять?
— Не надо. А кто такие эндемики?
— Такая… биологическая хрень, которая растёт только в одном месте и нигде больше.
— Типа чернобыльской конопли, от которой вставляет как от тяжёлой наркоты?
Я на секунду задумался.
— Да, типа того. Так вот. Этот дохрена ценный груз хотят перехватить сразу и «Долг», и наш Гадюка. Ну, или тот, кто за ним стоит.
— Погоди, — прервал внимательно слушающий друг. – А кому, собственно, предназначается груз?
— Хороший вопрос. Думаю, что «Монолиту». Его упоминал погибший на заводе долговец – раз. Гадюка назвал фанатиков как возможных противников при захвате груза – два. И это объясняет, почему принимать учёных будут на Радаре, а не где-нибудь на Болотах, что было бы куда безопаснее для курьера с Большой земли – до Радара монолитовцы даже сейчас могут добраться без особых проблем.
Я замолчал. Повисла тишина. Кобут задумался, пытаясь найти слабое место в теории. Казалось, было слышно, как двигаются шестерёнки в его голове.
— Допустим, — наконец сказал он, не найдя, к чему придраться, и хлебнул пива.
Я довольно улыбнулся. Смазанная картинка из отдельных клочков информации, которые пытался упорядочить на Янтаре, рисуя схемы, обретала чёткость. Необходимость связно изложить мысли помогала провести логические связи между разрозненными фактами и выделить ключевые. А Кобут умеет задавать нужные вопросы и хоть и выглядит, как матёрый мордоворот, но мозгами отнюдь не обделён. Опять же, свежий взгляд со стороны.
— Пока не понимаю несколько моментов, — признался я. – При чем тут Янтарь?
— Х-16, — сходу ответил Кобут.
— Самый очевидный вариант, — согласился я. – За заводом следили и я, и долговцы. Но тогда в упор не догоняю, зачем было отправлять меня на научную базу. Это же утечка информации, как ни крути. Не логичнее устроить наблюдение за Х-16 и спокойно ждать визитёров?
Кобут надолго задумался. Это был один из самых неясных моментов в моей теории. Я терпеливо ждал, сцепив пальцы и поставив локти на стол.
— А если Гадюка на тот момент не был уверен, что они придут на Янтарь? Но надеялся, что выйдут на связь с коллегами. Попросить помощь, например, или информацию. Вызов по рации или электронное письмо ты никак не отследишь наружным наблюдением.
— Хм… — подхватил я. — А когда не выгорело, очень вовремя подвернулся этот долговец?
Я пришёл на Янтарь ночью в среду, 1 октября. Утром 2-го, после разговора с Углём, первый раз отписал разводящему об отрицательном результате. Потом был поход на завод и установка датчиков, и спустя почти сутки, вернувшись в научный лагерь, я второй раз связался с Гадюкой. Подтвердил отрицательный ответ и сообщил об интересе «Долга». Он дал приказ перехватить долговцев и вытянуть информацию. Но Слон умер, не успев толком ничего рассказать, а скорее, и знал немного. Гадюка остался ни с чем. Зато узнал, что имеет конкурентов в лице руководства «Долга».
— Генерал об интересе Гадюки не знал и невольно принёс ему сведения о группе на тарелочке с голубой каёмочкой. Вопрос: нахрена «Долгу» валить учёных?
Вопрос был из разряда риторических, но Кобут все-таки озвучил очевидный ответ:
— Подкинуть крупную свинью «Монолиту», вестимо…
— …и самим нажиться при этом. Груз-то получат они. А как мы уже выяснили, это что-то очень ценное. А синдикат им нужен, потому что «Долг» активно сотрудничает с учёными, и выплыви информация об участии бойцов группировки в таком деле – к «Долгу» появится много неудобных вопросов, и генерал будет иметь бледный вид.
— Ну, если крысиная возня идёт вокруг лабораторий, то могут быть старые документы… чертежи… какая-нибудь такая хрень. Иные трухлявые бумажки нынче на вес золота. Если «Долг» думает, что это может помочь в уничтожении Зоны, например, то они родную маму пристрелят ради груза.
Он вдруг замолчал. Выражение лица неуловимо изменилось. Подавшись вперёд и навалившись грудью на стол, Кобут пристально и с подозрением всмотрелся.
— Музыкант, — понизив голос, протянул он, – ты ведь не собираешься всех наебать?
— Чего? – непонимающе поднял бровь я.
— Даже если там золотые слитки, они того не стоят. Хрен с «Долгом», но Гадюка тебе не простит. Синдикат не простит.
— Кобут, — строго сказал я, сообразив, наконец, о чем он, – друг мой, ты за кого меня принимаешь. Неужели я похож на идиота?
Несколько секунд он продолжал подозрительно всматриваться, потом отвёл глаза. Буркнул:
— Только иногда. Но большой куш и не таким срывал крышу. Мне было б очень неприятно тебя хоронить. Если б осталось, что хоронить.
— Расслабься, — посоветовал я. — Прикарманивать груз даже не собирался.
— Тогда накой роешь? Сделал дело, отдал товар, получил бабки. Все.
Вопрос был хороший, даже очень. Особенно тем, что однозначного ответа на него у меня не было.
— Да хрен его знает, — честно ответил я. – Просто вижу, что подписался на какую-то мутную историю. Подробности которой мне ни одна сука не раскроет. И хочу знать, во что я влез и чем это может грозить.
Кобут покачал головой, но удовлетворился ответом.
— Ты слишком много думаешь, — сказал он. – И однажды это может сослужить дурную службу. В некоторые дела лучше не лезть, особенно – если это касается таких людей, как Гадюка.
Я поморщился. Тоже мне, открыл Америку! Не знай я сих прописных истин, не числился бы в старожилах.
— Старик, не грузи. Не собираюсь никуда лезть, а как раз наоборот хочу благополучно завершить контракт. Тем более что Гадюка оплачивает эту бодягу по-царски. Что, кстати, опять-таки наводит на мысль.
— Тогда послушай совета: сделай, что надо и забудь.
Голос у него поплыл, и я, уловив этот момент, заподозрил страшную вещь. Присмотревшись повнимательнее к раскрасневшемуся лицу и поблёскивающим в тусклом свете лампочки глазам, спросил:
— Кобут, друг мой, а не пьян ли ты часом?
Он странно засопел, чем утвердил в подозрении. Вот так фортель… Два литра пива – объем немалый, но ему-то отлить и забыть. Или до этого успел навернуть, да я сходу не заметил?
— Стареешь, камрад.
— Постареешь с вами, — буркнул Кобут. – До пенсии не доживёшь.
— Не будь пессимистом. Кстати, ты не в курсе, где Мирон? На месагу не отвечает, и никого из его бойцов на базе не заметил.
Кобут на глазах помрачнел.
— Пропал Мирон, — тяжело уронил он. — Я хотел рассказать, да ты заладил!.. Неделю назад ушёл он куда-то на Рыжий лес с отрядом – и с тех пор на связь не выходит. Пробовал достучаться до двоих его бойцов – Вобла и Тусовщик, если помнишь таких – тоже глухо. Ни по рации, ни по ПДА не отвечают.
Скверная новость. Очень скверная, если честно. Сколько бы там не было разногласий, но мы крепко сдружились.
— Вобла тебе не ответит, — на автомате сказал я. – Застрелил его на Янтаре. Но он уже недели три как разбежался с Мироном.
— Да? Не знал.
— А ведь Мирон уже домой собирался, — я вспомнил месячной давности разговор, тут, в этой же самой комнате. Теперь, выходит, последний. – Мол, хватит, набегался.
— Не отпустила, сука… — Кобут зло стиснул кулаки и тяжело замолчал.
Я тоже молчал, уставившись в грязную столешницу. Новость сильно выбила из колеи.
Профессиональный риск, мы все рискуем безвременно сыграть в ящик, и Мирон знал, чем может кончиться…
Правильные, справедливые слова. Но я бы предпочёл, чтоб вернулся старый бродяга. А ещё некстати вспомнилось, как огорчался, что Мирон собрался сваливать из Зоны… лучше бы свалил, чем остался с безвременной пропиской.
Кобут тоже о чем-то таком думал, лицо мрачное донельзя.
— Помянём? – медленно спросил он и тронул пальцем бутылку водки.
— Погоди. Тела ведь не видели… не хорони заранее.
Не стал спорить, только с сомнением покачал головой и вздохнул.
— Давай тогда, чтоб вернулся.
За это выпили. И ещё раз. И я сгонял за водкой. И выпили сверху за удачу. И за жадную Зону, которой все мало. Выпили бы и ещё, Кобут серьёзно подошёл к делу и порывался опять добрать водки, но я уже видел, чем закончится – вспомним всех погибших знакомых, и я нажрусь до свинского состояния, потому что на душе стало паршиво. И уйду завтра с головной болью и притупленной реакцией, чем уменьшу собственные шансы на благополучное возвращение. Напиваться в одиночку друг отказался, так что пьянку пришлось отложить. Забились на середину следующей недели.
Пожав клешню камрада, я нетвёрдой походкой вышел в тёмный коридор бара, минул его и оказался в общем зале. Народу к ночи собралось много, по ушам долбила негромкая, но ритмичная музыка. Пересёк зал, в темноте налетел на какого-то пьяного мерка, чуть не получил по уху, протолкался сквозь шумную компанию и вышел, наконец, в коридор. Сохатый сидел со страдальческим выражением лица, подперев подбородок пудовым кулаком. Оружие отдал без лишних слов.
На улице стемнело и похолодало. Зябко поёжившись, я подтянул ворот комбеза и в темпе двинул домой, высматривая появившиеся на территории базы аномалии. Пока шёл, холод хорошенько прогнал хмель, заодно и полегчало. Попью ещё пива с Мироном, и проводим его на Большую землю. Зато понятно теперь, чего Кобута потянуло на сантименты. С Мироном они знакомы ещё до Зоны, я прибился к компании позже, а больше старик ни с кем особо и не сошёлся.
Дома, как выяснилось, ждала Сиеста. Сидела на кухне, меланхолично уставившись в окно, и потягивала кофе. Я снял комбез, натянул лёгкие камуфлированные штаны, давно переведённые в разряд домашних, и рубашку и залез на диван, завернулся в плед, решив по максимуму насладиться комфортом перед рейдом. После холодных ночей на Янтаре хотелось тепла. В квартире было прохладно, если не сказать холодно. Пустить горячую воду по батареям Зона не расщедрилась, а щербатые, подгнившие за столько лет окна не держат и то немногое тепло, что появляется от дыхания и работающей техники. Устроив перед собой нетбук, я пробежался взглядом по фильмотеке, большую часть которой составляют голливудские боевики, но смотреть эту лабуду не захотелось. И так стрельбы скоро будет предостаточно.
Из кухни выглянула Сиеста. На ней была драная спортивная мастерка на два размера больше, чем нужно, и потёртые, очень гражданские джинсы. Из подвёрнутых рукавов торчали худощавые запястья. Растрёпанные рыжие волосы разлетелись по плечам. Некогда аккуратная чёлка сильно отросла за последние месяцы. Все в целом придавало Сиесте вид хулиганский и даже мальчишечий, но довольно милый.
— Муз, — как-то нерешительно проговорила она.
— А? – рассеянно отозвался я. Мысли уже вернулись к работе.
Поколебавшись, девушка подошла и уселась рядом, подогнув под себя ноги. Старый диван протяжно скрипнул.
— Имей в виду, я помню, что ты обманщик!
— Вылетело из головы, — повинился я и изобразил раскаяние. Сиеста посмотрела-посмотрела и тяжело вздохнула.
— Не старайся. Все равно не похоже. Музыкант, ещё раз ты!..
— Понял, — поспешно сказал я, глядя на поднявшийся сжатый кулачок размером в половину моего. Ну все, это серьёзный аргумент. – Больше не буду. Правда.
Сиеста опустила кулачок и отобрала нетбук, уткнулась в монитор. Что, все? Легко отделался.
А все-таки, что представляет собой груз? Если Кобут прав и возня опять идёт вокруг лабораторий… Янтарь… Я вспомнил сырые тёмные коридоры Х-16, фосфоресцирующую плесень на влажных стенах, зеленоватый свет и бульканье холодца, растёкшиеся пятна слизи. Ржавчина везде: ржавые остовы, оставшиеся на месте вывезенного оборудования, рыжие хлопья на стенах и на полу, ломкие изъеденные лестницы, надсадно скрипящие и прогибающиеся под ногами. Гигантский центральный зал, от входа в который несло опасностью, как вонью, и амулеты едва не раскалялись. Какие тайны может скрывать лаборатория?
— … слышишь?
Я неохотно оторвался от мыслей и заодно от стенки, в которую уставился отсутствующим взглядом, повернул голову:
— А?
Сиеста хмуро смотрела из-под спадающей на глаза длинной чёлки.
— Задумался. Ты что-то говорила?
— Спрашиваю, все в порядке? Ты мрачный, как не знаю кто.
Хороший вопрос. Я подписался на мутное дело, подробности которого забыли раскрыть, чуть не сыграл в ящик пару раз и завтра срываюсь в очередной рейд против психованных уродов, завалить которых не так-то легко. А ещё, как сегодня оказалось, пропал один из немногих друзей, а второй пьянствует. Можно ли назвать это порядком?
Я сверху вниз посмотрел на её хмурое, какое-то даже грустное личико, и соврал:
— Нормально.
— Слушай…
— М?..
— Я хотела поговорить… Тебе обязательно завтра идти?
— Конечно, — удивился я. Не ожидал такого вопроса.
— Совсем-совсем?.. Я имею в виду, что изменится, если не пойдёшь… — она смутилась и замолчала.
— Что значит – не пойду? Я по любому должен там быть. Макс, конечно, может покомандовать парадом, но командир я или где?
— А если совсем отказаться…
— Посередине дела? Считай, то же самое, что провалить контракт. Исключено.
— Ну потеряешь немного денег, что такого…
— Здорово похерю репутацию. А что случилось? Какие-то проблемы?
Я мысленно перебрал варианты. Вроде никто на неё не жаловался. И утром ничего не говорила. Да и Кобут, которого попросил присматривать в моё отсутствие, сказал бы. Хотя у него сейчас свои проблемы…
— Да нет, все в порядке, — она замотала головой. – Просто… Блин.
Тяжело вздохнула и опустила глаза. Нервно сжала пальцы. Замялась. Я терпеливо ждал, хотя не понимал пока ровным счётом ничего.
— И вообще, почему сразу «проблемы»?!
— Обычно ты так смущаешься, когда что-то натворила и не хочешь признаваться, — пояснил я.
— Ну спасибо… то есть… короче!
Заёрзала. Нетбук поехал с колен, она подхватила его и довольно резко отставила в сторону. Захлопнула крышку.
— Мне последнее время… снится всякое. Такая тяжёлая, липкая муть… вроде темноты под кроватью… И вчера… Не уходи завтра!
Я удивился. Нет, правда. Хотя ничего удивительного, в общем-то, не было. Зона на всех действует по разному: кому-то давит на мозги, кого-то сводит с ума, а к кому-то приходит ночными кошмарами. Я сам не исключение, вспомнить хоть недавнюю ночёвку в убежище в Лиманске. Но Сиеста вроде никогда не жаловалась.
— Если ты боишься оставаться одна…
— Ты не понимаешь! – она вдруг врезала кулачком по дивану и резюмировала. – Дурак!..
Я замолчал. Когда что-то не понимаешь, это лучший выход.
— Это плохо кончится! – с нажимом сказала Сиеста, уткнувшись взглядом куда-то в пол. – Муз, я чувствую! И не хочу, чтоб… чтоб…
Голосок дрогнул, она громко шмыгнула носом и замолчала. До меня, наконец, стало доходить.
— Погоди-ка… Это ты сейчас за меня, что ли, волнуешься?
Сиеста как-то обречённо кивнула и мазнула тыльной стороной ладони по лицу.
Ох-ре-неть! Разверзнись небеса и упади прямо в руки мешок с миллионом баксов — и то удивился бы меньше.
— Так… Посмотри-ка на меня, — приказал я.
Поникшая девушка неохотно подняла голову. Даже не знаю, что поразило больше: горящие красным маком щеки или глаза на мокром месте. И уголки рта тянулись вниз так, будто вот-вот заплачет. У-у, как все запущено…
Вздохнув, я стащил тёплый, нагретый плед и накинул на девчонку. Подсел, осторожно обнял за плечи и притянул к себе. Не сопротивляясь, Сиеста уткнулась мокрым носом в шею и всхлипнула.
— Ты это брось, — посоветовал я. – Не надо сырость разводить.
— Я тебя ненавижу!.. — сдавлено, куда-то в плечо. – Исчезаешь когда хочешь, ни слова! А я сижу и… и сны ещё эти! Я же просила, просила – хотя бы предупреждай! А ты!..
Все-таки заплакала. Плечики мелко задрожали. Я её закутал в плед, осторожно погладил по спине. Ёлки-палки, совсем забыл, какой она, в сущности, ребёнок. Тут бывалые мужики ломаются, как щепки, не то, что нервная девчонка. Не умею я возиться с детьми.
— Ты же обещал, скотина! И опять исчез… А я вижу, что патроны взял!.. А потом сказали, что в Лиманске война!.. А от тебя ни слова!… Я знаешь, сколько всего передумала?!
На меня уставились гневные глазищи на заплаканном лице. Не знаю, что краснело ярче: щеки или нос.
— Извини, — повинился на этот раз честно. — Я дурак и эгоист.
— И скотина! – категорично добавила Сиеста. Не стал спорить.
— И скотина. Даже не думал, что тебе в голову придёт…
Я глубоко вздохнул и покачал головой. Ну, вот что с ней делать? Как назло, ни одной дельной мысли не шло. Рванул бы прямо сейчас штурмовать ЧАЭС, предложи кто. Там хоть все предельно прозрачно и хорошо знакомо.
— Сиеста, чудо ты в перьях, бросай это дурное дело.
По моим представлениям, примерно так разговаривают с детьми. Или с психами. Или с безнадёжными. Негромко, спокойно и по возможности ласково. Не знаю точно, к какой категории отнести рыжую. Она в ответ тихо всхлипнула.
— Ничего со мной не станется. Ты же сама говорила, что не утону. Ну чего ты… Развела сырость. Вон майка уже мокрая, я так плесенью покроюсь.
— Му-ууз…
— И нос у тебя покраснел, — наугад добавил я.
Вот с этим неожиданно попал в точку. Сиеста шмыгнула и притихла.
— Сильно?
— Ага, — увереннее сказал я. – И распух, как картошка.
— Блин…
— Давно надо было тебе амулет достать. Могла подцепить какую-нибудь ментальную дрянь.
Не подумал. А точнее, банально зажал при покупке снаряжения. Решил, что раз она не ходит по пси-опасным местам вроде Янтаря, то незачем возиться с доставкой довольно дорогого амулета. Потеряет ещё или попадёт не в те руки. Видимо, зря.
Сиеста довольно сильно стукнула твёрдым кулачком в грудь.
— Да не надо мне твой амулет!
— Надо. И прекращай так делать. Нервные клетки, между прочим, не восстанавливаются. Я понял. Честно, буду предупреждать. Забуду – можешь торжественно разломать мою «хеклер-кох» за двадцать штук баксов.
Сердце кровью облилось, как представил. Но с такой мотивацией точно не забуду. К винтовке, по достоинству оценив её боевые качества, я с первого теста воспылал самыми нежными чувствами. Уж про стоимость не говорю.
О чудо! Сиеста слабо хихикнула и завозилась.
— Ты неисправим. Но я запомнила. Ритуально сожгу в жарке, понял?
Вытащила руку из-под пледа и вытерла мокрые щеки. Глаза уже подсыхали. Я перевёл дух: вроде успокоилась. Подумал немного. Отвлечь её как-нибудь…
— Закончу с делом, хочешь, сходим куда-нибудь? Развеешься.
— Куда? – скептически спросила Сиеста и сдула чёлку с глаз. — В ресторан? И не дыши на меня, от тебя перегаром несёт!
— Ну, ресторана не обещаю, с ними в Зоне туго, — я чуть отодвинулся, насколько позволяло прижатое предплечье. — Хотя… говорят, на Баре неплохая кухня. Давно там не был, проверим?
Сработало. Она в самом деле задумалась. Поёрзала как червяк, подтянула ноги, уселась поудобнее. Я руку под шумок убрал, пока и за это не влетело.
— Там же «Долг». Как ты туда попадёшь?
— Как-как… ногами.
— А пустят? Вы же не особо дружите.
— Сниму шевроны.
— А так можно? – удивилась Сиеста.
— А почему нет?
Никогда не мог понять, чего сталкеры так вбились в свою клановую символику. Что идейные, что анархисты со Складов скорее сапоги съедят, чем хотя б срежут эмблемы. А уж чтоб выдать себя за представителя другой группировки… Ну не дураки ли? Сиеста задумалась.
— Нечестно как-то. Это же обман.
— И что?
Вопрос неожиданно поставил её в тупик. Посмотрела, набрала воздуха, открыла рот… подумала и закрыла обратно. Секунд на пять.
— А костюм? Он же все равно серо-синий. Такое сочетание носит только синдикат. Они типа не догадаются?
— Цвет без эмблем ничего не значит. У меня вообще костюм не стандартный. А если кто и обратит внимание, подо что заточен… никогда не слышала, что хорошую снарягу частенько с трупов снимают? Так что на меня максимум покосятся и мысленно скажут пару ласковых.
— Точно?
— Точно. К середине недели обернусь, там и сходим.
— Угу… доживи сначала, — буркнула Сиеста, но, слава ёжикам, довольно спокойно.
— Я не суеверный. Тут частенько что-нибудь гадкое снится – Зона на мозги давит. Но от этого никто не умирал. Не считая тех, кто скопытился во сне от разрыва сердца. Вообще, с какой стати ты…
— Молчи! Лучше молчи, — с угрозой в голосе прервала Сиеста.
Я осёкся. Как она так быстро умудряется менять настроение? Только что была успокоившаяся пледовая гусеница. Прошла минута и – оп! Нехорошо глядит злой хомячок.
— Десять минут назад ты уверяла, что ненавидишь меня…
— Щас тресну, — пообещала Сиеста.
— … а пять минут назад — проявляла трогательную заботу о здоровье.
— Ещё слово – и за себя не ручаюсь! Хочешь остаться инвалидом? Жить-то будешь, но на таблетках!
Я беспомощно развёл руками и, от греха подальше, встал с дивана. Видимо, надо смириться с тем, что некоторых вещей не понять никогда.
— Ладно! Молчу. И вообще, я спать пошёл. Выступаем утром.
В спину донеслось:
— Придурок!
Плюхнувшись на скрипучую кровать, я стянул через голову майку. У ворота на темной ткани расплылось мокрое пятно. Ну вот, как рыдать – так «Муз» (я уж не говорю про то, что никто так моё имя никогда не сокращал), а как успокоилась – так сразу «придурок». Девушки…
Нет, серьёзно, воевать с «Монолитом» и то было приятнее.
Ночь с 8 на 9 октября, Рыжий лес
Шли медленно, в густой темноте, практически на ощупь, спотыкаясь и падая. Не зажигая ни единого фонаря, чтобы не выдать местонахождение светом. Двигались походным порядком: головная группа, в центре – раненые, затем группа прикрытия.
— Товарищ лейтенант! Дальше нельзя, — хрипло прошептал один из бойцов, согнувшись и уперев ладони в колени. Он тяжело дышал.
Идущий рядом с ним человек остановился и с мукой оглянулся на едва живой, вымотанный до предела, поредевший отряд.
— Надо, Степаненко. Надо оторваться… Догонят фанатики – смерть.
— Они нас сюда загнали, — с решимостью, вызванной крайней усталостью, возразил Степаненко, — дальше не пойдут. Думают, сдохнем. Надо привал. Раненых не донесём.
Лейтенант всмотрелся в темноту Рыжего леса, напрягая болящие глаза. Неспокойный ветер шумно пробежался по изъеденным радиацией кронам, от чего, казалось, лес вздохнул. Вдалеке над деревьями светилось голубым светом радоновое облако. Протяжно застонал раненый, сбился на надрывный кашель. Люди ждали решения, как ждут смерти.
— Привал, — наконец прошептал лейтенант и сгорбился. – До утра.
Бойцы попадали на землю, побросав ставшие неподъёмными рюкзаки. Кто-то сел, прислонился к дереву и хрипло, надсадно захохотал. На него зашикали и быстро заткнули рот. Человек продолжал смеяться. Звук едва пробивался сквозь прижатую ко рту ладонь, становясь похожим на предсмертный хрип.
Кто-то молился, шёпотом бормоча «Отче наш».
Двоих раненых уложили на землю. Один из них был совсем плох. Последние часы он уже не приходил в себя. Простреленное лёгкое кровило, в груди при каждом входе влажно хлюпало. Бойцы скрипели зубами, отводили глаза – понимали: не донесут. Но упорно тащили, меняясь каждые несколько часов.
Второй лежал в куче прелых листьев и сжимал зубы, чтобы не закричать. В темноте мелькал белый бинт, которым товарищ перетягивал ему бок.
— Терпи, Лёня, — приговаривал он, дрожащими от усталости руками накладывая виток за витком. – Выберемся – выпишем тебе медаль. За стойкость.
— Не выберетесь, — слабо прошептал раненый, кашляя и тяжело дыша. Его пальцы с обломанными ногтями впивались в землю. – Со мной – точно. Лейтенант… Дима, оставь. Я и так не жилец. Не губи хоть ребят…
— Ты это брось, — строго приказал лейтенант, оторвавшись от почти пустой фляжки. На дне плескалась гниловатая вода. Утёр губы грязным рукавом комбинезона, отдышался и продолжил. – «Долг» своих не бросает, понял? Вытащим, сдохнем, но вытащим.
Раненый с трудом приподнялся на локте, набрал воздуха в грудь, но сказать ничего не успел. Медик положил руку ему на плечо и вдавил в землю.
— Спи, Лёня, — сказал он. – Спи, пока можно. Завтра выберемся из леса. Дойдём до базы вмиг, вот увидишь. Юхло тебя быстро поставит на ноги.
— Связи по-прежнему нет?
— Нет… Забудь про неё: перекрыли наглухо.
Второй раненый глухо стонал, не приходя в сознание. Простреленная грудь тяжело вздымалась, раз за разом упрямо выталкивая воздух.
— Вколите ему что-нибудь, — тихо попросил кто-то из бойцов.
Где-то на севере тоскливо завыла собака.
Радар
9 октября, база наёмников ЮЗ-2
Утро началось не с кофе. Выход я назначил на девять, проснулся за час. Внутренний будильник сработал безошибочно. Не вставая с постели, несколько минут просто смотрел на обшарпанный, некогда белый, а теперь посеревший потолок. В узоры старенькой, оставшейся от прежних жильцов бежевой занавески с улицы пробивались серые лучи. Падали на стены, покрытые местами отставшими, выцветшими обоями с каким-то цветочно-растительным орнаментом, на деревянный, тоже сильно обшарпанный, пол. Голова была кристально чистой, настроение – рабочим. Куда-то на задний план отступили прочие заботы, домыслы и дела. Собрать снаряжение. Выступить. Все.
Снаряжение было практически собрано. Оружие — «глок», винтовка и старик нож, боеприпасы, электроника, сухпайки, вода. Патронов набрал от души, памятуя о не распространённости калибра, рассовал магазины по разгрузке. Не будет времени их набивать. Упаковка с медикаментами. Бусы контролёра в компактном контейнере. Амулет, без которого на Радаре может быть неприятно. Выжигатель не работает, но антенны никуда не делись, и пси-поле в окрестностях Х-10 по-прежнему нестабильно. Может пропустить, а может и накрыть к чертям. Не до состояния зомби, но много ли надо в плотном огневом контакте? Попал под пси-воздействие, зазевался на минуту, поплыл — получил пару пуль. Шуруй заливать архангелам, что тебе именно сюда, а не этажом ниже.
Может, поверят.
На звук из своей комнаты выползла сонная Сиеста. Та же мастерка не по размеру, линялые джинсы. Сваливающиеся тапки, которыми она шаркала по полу. Мои, между прочим, тапки.
— Доброе утро, — села на подлокотник дивана и громко зевнула, прикрыв рот сжатым кулачком.
— Привет, — отозвался я, пробегая пальцами по карманам разгрузки, и озадаченно остановился на боковом кармане. Пальцы наткнулись на прямоугольный твёрдый предмет, которого быть не должно. — Погрей консервы, пожалуйста. И кофе.
Сиеста неохотно встала и скрылась на кухне, стукнула дверца холодильника. Чайник как раз забулькал и щёлкнул, выключаясь. Я расстегнул карман, вытащил предмет и удивлённо моргнул.
ПДА. ПДА зомби по имени Вобла, которого пристрелил на заводе. Забрал машинку, чтобы выбросить в аномалию, сунул в дальний карман и совершенно про него забыл. Так и протаскал неделю. Я покрутил ПДА в руках и сунул назад. Отдам Локу, пусть покопается, раз уж так получилось. Чем черт не шутит, может и найдёт что-нибудь интересное. Оставалось двадцать минут до назначенного времени. Я выглянул в окно, на наружный термометр. Тот показывал шесть градусов выше нуля. Ветви деревьев слабо колыхались: ветер не сильный.
Вскрытая банка с грибным супом стояла на столе, рядом лежал ломоть подчерствелого, с корочкой, хлеба и алюминиевая ложка. Сиеста как-то механически размешивала кофе в кружке, уставившись в одну точку. Я сел за стол, царапнув ножками стула по полу, и придвинул банку. От супа вился лёгкий, прозрачный дымок.
— Не делай такое скорбное лицо.
Сиеста вздохнула, поставила кружку на стол и прислонилась к кухонной тумбе. Ершистая, растрёпанная девчонка.
— Сорвалась вчера, — пряча глаза, тихо повинилась она. — Как-то наложилось все... Ужасно глупо, должно быть… Я истеричка, да?
— Уверена, что хочешь услышать ответ? – поднял бровь я, прихлёбывая мутную жижу, пахнущую чем угодно, но не грибами. Хорошо хоть, на зубах не скрипит.
— Н-нет… Пожалуй, не стоит… Тогда точно прибью тебя и останусь одна в этом гадюшнике. Хорошо тебе, маньяк бессердечный!..
Я многозначительно хмыкнул, но не стал спорить.
— Постарайся ни во что не вляпаться, пока меня нет.
— Я тише воды, ниже травы, как обычно.
Угу, кто б сомневался.
Выхлебал суп, наплевав, что горячий, и почти не чувствуя вкуса. Мысли уже витали где-то за пределами лагеря. Допил остатки бульона и, прицелившись, издалека забросил пустую банку в мусорницу. Кофе выцедил несколькими большими глотками, одним махом, скорее по привычке, чем от большого желания. На стол крестами падали бледные косые лучи из пыльного, много лет не мытого окна.
Вытерев запястьем губы, я поднялся и вышел из кухни. Сиеста потянулась следом и замерла в дверях скорбным ангелом. Уселся на диван, надел ботинки, перетянул раздолбавшуюся шнуровку, ибо удобная обувь на рейде — это чуть больше, чем все. Со стёртыми ногами не шибко побегаешь, а с повреждённым голеностопом (а на пересечённой местности подобные травмы — херня вопрос) и подавно. На полу остались высохшие кусочки земли и глины, отвалившиеся с рифлёной подошвы, но рыжая, на удивление, промолчала.
Всегда бы так.
— И в ходки особо не суйся пока. Вернусь – достану тебе амулет.
Я натянул новые закрытые перчатки и забросил за спину рюкзак. Поднял со стола винтовку, выровнял ремень и повесил на плечо дулом вниз.
Глядя на умильно грустную мордочку, не утерпел, подошёл и взлохматил пятерней рыжие волосы.
— Выше нос, чудо в перьях. Прорвёмся.
Отражение весело подмигнуло из зазеркалья. Оно тоже думало, что прорвёмся.
Дверь квартиры, обшарпанная и с позеленевшим латунным номерком, захлопнулась за спиной, лезвием гильотины отрезав от тихого домашнего комфорта. Быстро сбежав по грохочущей лестнице, я толкнул тяжёлую металлическую дверь подъезда и оказался на улице. Улица дохнула в лицо бодрящей осенней прохладой, зябкой поутру, и терпким запахом палых листьев и пожухлой, побитой ночными заморозками травы.
Парни уже стягивались к подъезду.
— Здорово, орлы.
Я пробежался взглядом по старой гвардии, вступая в поток, в то особое состояние сознания, когда охватываешь сразу и все.
Лаконичный Макс, подпирающий стенку с непринуждённостью ветерана. Спокойное лицо, уверенный взгляд, чуть приподнятые уголки губ. На сгибе руки — небрежно дорогая автоматическая винтовка, бельгийский SCAR. «H» версия, под один патрон с моей «хеклер-кох». И поза такая же — небрежная, расслабленная, со скрещёнными ногами. Словно не Зона вокруг, а тихие улицы Дрездена. Надёжный, как немецкое оружие. И вместе с тем крупным шрифтом: «Монолит», не «Монолит»... один черт порвём как тузик грелку».
Присевший на остов сгнившей скамейки Джон. Мощные бульдожьи челюсти мусолят жвачку. Недельная неровная щетина торчит неопрятными пучками, как у припятского кабана. Чёрная бандана с пиратским Весёлым Роджером на голове, закрученная узлом сзади. Разрисованная зелёными полосами морда, тяжёлый квадратный подбородок. Этакий крутой парень, Рембо местного разлива. Капризная американка М-16 с подствольным гранатомётом в здоровенных мускулистых руках, держит цепко.
Простой украинский хлопец Мелкий уселся прямо на землю и вытянул вперёд ноги в огромных, как лыжи, берцах. Рядом — бельгийский ручной пулемёт Мk. 48 mod.0, адова восьмикилограммовая махина со скорострельностью 700 выстрелов в минуту. Карманы разгрузки, по размеру впору небольшому слону, оттопыриваются от боеприпасов. Из подсумка кокетливо выглядывают округлые бока гранат, РГД-5 и Ф-1 вперемешку. Добродушно пыхтит.
Снайперы присели на бетонное крыльцо, не боясь отморозить яйца. Разные по виду, по манере держаться, и вместе с тем очень похожие. Разве что Ян выглядит менее хищно. Невозмутимый, как египетский сфинкс. Немного сонное, равнодушное лицо, перечёркнутые белёсым шрамом тонкие губы. Бутылочные глаза серийного убийцы. Прикрытые перчатками тонкие пальцы пианиста. Швейцарская снайперская винтовка на коленях, завёрнутая в маскировочную камуфляжную сетку. Размеренно поглаживает пластиковый приклад, как гладят любимую кошку или любовницу.
Рядом с ним уселся, подогнув ноги, поджарый невысокий парень, похожий на подростка. Змей. Единственный в отряде человек, по-настоящему любящий кровь. Убийство как процесс, а не как один из способов достижения цели. Непредсказуемый, опасный, хитрый как сто чертей. И вместе с тем — мастер в своём деле. На невыразительном лице — предвкушающий оскал. Небрежно поигрывает узким стилетом. На бетоне рядом лежит тоже завёрнутый в маскировочную сетку винторез.
Неразлучная пара: Дуал и Лок. Коренастый Дуал в тяжёлом серо-синем костюме (те же яйца, вид сбоку, только к боевой защите ещё сносная аномальная, плюс три килограмма веса). Закрытый шлем с фильтрующей маской. Вооружён ещё одним швейцарцем – Sig SG 551 с оптическим прицелом. Калибр правда, как по мне, слабоват — НАТОвский 5.56х45мм. Патрон точный, дырочки оставляет аккуратные, но вот убойности ему не хватает. Хотя судя по полоскам на патронах, видневшихся в магазине из прозрачно<