Ш. ЭЙЗЕНШТАДТ И ЕГО КОНЦЕПЦИЯ ОБЩЕСТВА И ИСТОРИИ

Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций. М.: Аспект Пресс, 1999. - 416 с.

Эйзенштадт Революция и преобразование обществ 1999

Эйзенштадт Ш. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Пер. с англ. А.В.Гордона под ред. Б.С.Ерасова. М.: Аспект Пресс, 1999. — 416 с.

УДК 373.167.1 ББК 60.55 ЭЗО

Учебная литература по гуманитарным и социальным дисциплинам для высшей школы и средних специальных учебных заведений готовится и издается при содействии Ин­ститута «Открытое общество» (Фонд Сороса) в рамках про­граммы «Высшее образование».

Редакционный совет: В.И. Бахмин, Я.М. Бергер,

ЕЛО. Гениева, Г.Г. Дилигенский, В.Д. Шадриков

Рецензент

зав. лаб. социальной и культурной антропологии

Института культурной антропологии РГГУ, канд. истор. наук,

доктор философии А. В. Коротаев

Эйзенштадт Ш.

Э 30 Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций/Пер, с англ. А.В. Гордона под ред. Б.С. Ерасова. — М.: Аспект Пресс, 1999. — 416 с.

ISBN 5-7567-0231-8

Основной задачей книги является анализ того при каких условиях и в каких исторических обстоятельствах происходят революции и революционные преобразования. Более внимательный взгляд на перечень этих причин показывает, что в некоторых случаях они приводят к упадку и распаду режимов и империй; в других дают толчок к далеко идущим социальным изменениям и преобразованиям, осуществляющимся, однако, не в революционных формах.

УДК 373.167.1 ББК 60.55

© 1978 by The Free Press

A Division of Macmillan Publishing Co., Inc. © Издание на русском языке ISBN 5—7567—0231—8 «Аспект Пресс», 1999

Основной задачей книги является анализ того при каких условиях и в каких исторических обстоятель­ствах происходят революции и революционные преоб­разования. Более внимательный взгляд на перечень этих причин показывает, что в некоторых случаях они при­водят к упадку и распаду режимов и империй; в других дают толчок к далеко идущим социальным изменени­ям и преобразованиям, осуществляющимся, однако, не в революционных формах

Б.С. Ерасов

Ш. ЭЙЗЕНШТАДТ И ЕГО КОНЦЕПЦИЯ ОБЩЕСТВА И ИСТОРИИ

Выход данной книги должен осуществить давно назревшую необходимость расширенного знакомства с научными трудами Ш. Эйзенштадта, видного представителя мировой социологии, уче­ного, внесшего крупный вклад в разработку теорий модерниза­ции, цивилизации и революции1.

Шмуэль Hoax Эйзенштадт — израильский социолог и специа­лист в области теории цивилизаций. Родился в Варшаве в 1923 г. В 1935—1940 гг. он заканчивает свое школьное образование в Тель-Авиве, затем учится в Еврейском университете (Иерусалим), а в 1947—1948 гг. проходит докторантуру в Лондонской школе эконо­мики.

С 1946 г. он состоит в штате Еврейского университета в Иеруса­лиме, где с 1951 г. возглавил Социологическое отделение. В I960— 1990 гг. как приглашенный профессор Гарвардского, Чикагского, Стэнфордского, Мичиганского технологического, Венского, Цю­рихского и других университетов вел систематическую исследова­тельскую работу, многократно отмечался почетными научными зва­ниями и наградами, в том числе избран почетным доктором Хель­синкского и Гарвардского университетов, а также Еврейского института религий.

Источники формирования научных интересов Ш. Эйзенштад­та и определение предмета собственных исследований. Уже в ран­ние годы формирования Ш. Эйзенштадта как исследователя боль­шое влияние на него оказала школа социокультурной компарати­вистики, получившая интенсивное развитие в английской науке (М. Гинсберг, Т. Маршал, Р. Фирт, Э. Эванс-Причард, М. Фортес, Э. Лич, О. Ричарде, М. Глакмэн).

Существенными источниками общей социологической концеп­ции Ш. Эйзенштадта стали поздняя структурно-функциональная социология, представленная именами Т. Парсонса, Р. Мертона, П. Лазарсфельда, Э. Шилза и других ученых, а позднее развивав­шиеся в 60-х гг. социальная психология (М. Шериф, Е. Шибутани,

Г. Хаймэн), теория конфликтов (Р. Дарендорф, Дж. Рекс, Р. Бен-дикс и др.), теория символического интеракционизма. В основа­ние общесоциологической концепции ученого лег также институ­циональный подход, выявляющий значение «носителей» тех или иных ценностных ориентацией, властных полномочий, престижа и хозяйственных функций. Ш. Эйзенштадт опирался и на концеп­цию «центр—периферия», получившую столь основательное раз­витие в работах Э. Шилза. В становлении макросоциологической концепции цивилизаций существенную роль сыграла философия истории К. Ясперса, прежде всего проблема «осевого времени».

Не меньшее влияние на формирование концепции Ш. Эйзен-штадта оказали и неомарксистские подходы, получившие разви­тие в работах ряда французских ученых, в том числе в русле тео­рий «азиатского способа производства» (М. Годелье, А. Лефевр, Л. Себаг, Ф. Тёкеи). Именно эти последние способствовали тому, что в его исследованиях большое место занял анализ производ­ственных отношений, факторов, определяющих перераспределе­ние «свободных ресурсов».

Ш. Эйзенштадт писал о себе: «В центре моих интересов, сфор­мировавшихся под влиянием этих школ, была проблема челове­ческой деятельности и ее предпосылок, особенно по отношению к социальной сфере, а также проблема формирования различных социальных образований — от так называемых микрогрупп до бо­лее формализованных институтов и макроинститутов»2.

По признанию самого ученого, его подход складывался в су­щественном плане вопреки основным положениям структурно-функциональной школы, связанной с именем Т. Парсонса. Ш. Эй­зенштадт придавал особое значение именно внутренним противо­речиям, присущим каждой из систем, степени выделенное™ институциональных и символических компонентов3, роли элит, соотношению внутренних и внешних факторов и т. п. Он в корне пересмотрел те типовые переменные деятельности (партикуля­ризм—универсализм, предписанное—достижительное, диффуз-ность—специфичность и т.д.), которые долгое время были приня­ты в постпарсоновской социологии, и вели к дихотомному пони­манию общественного устроения. Приняв эти оппозиции как идеальные крайности, Ш. Эйзенштадт ввел широкий набор пере­менных факторов и состояний, что снимало классификацию «ста­дий» универсального процесса перехода общественных изменений, а выявляло иные типы и варианты социального устроения и дина­мики.

Ключом к выяснению рамок творческой активности, соотно­шения между деятельным началом и условиями человеческого су-

шествования стало, по его признанию, положение, сформулиро­ванное К. Марксом в известном изречении: «Люди сами делают свою историю, но они ее делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непос­редственно имеют место, даны им и перешли от прошлого»4. Пе­рекличку с этим положением он находит в веберовской концеп­ции харизмы и ее рутинизации.

Сравнительные исследования впоследствии выводят Ш. Эйзен-штадта на работу в двух основных направлениях: во-первых, про­ведение широких историко-социологических сопоставлений, а во-вторых, изучение развития и модернизации. Но в рамках обоих направлений ученый стремился прежде всего выявить примени­мость общих принципов социологической теории к проблемам компаративистики.

С самого начала проявились ведущие устремления интереса Ш. Эйзенштадта — социокультурная и политологическая компара­тивистика, изучение проблем модернизации, соотношение соци­альных перемен и принципов солидарности и доверия в рамках различного типа общностей. В последние два десятилетия эти ин­тересы вывели его на сравнительное изучение цивилизаций и их динамики.

Как и в трудах других крупных социологов, в общей концепции Ш. Эйзенштадта раскрывается сложность и многообразие компонен­тов, составляющих социальный объект. Его устроение и динамика развития определяются не постоянными «законами истории», а вза­имодействием (или конфликтами) субъектов социального действия при определенном устроении общества. Работы Ш. Эйзенштадта во многом способствовали выработке многоплановой парадигмы ана­лиза сложной структуры социокультурной реальности и развитию теории взаимодействия различных компонентов социальной ре­гуляции.

Исследование механизмов социальной солидарности. Ранняя тема, занимавшая Ш. Эйзенштадта в работах 50—60-х гг. — изучение мик­ромеханизмов социальной солидарности, их перенос с ограни­ченных семейных и родственных рамок и расширение до ритуаль­но родственных групп и дружественных отношений, более уни­версальных общностей, а также их соединение с достижительными ориентациями. В самом общем виде это была проблематика ас-криптивных связей5.

Эта тема продолжает занимать ученого и позднее. В 1984 г. он (совместно с Л. Ронигером) выпускает работу «Патроны, клиенты и друзья», в которой общетеоретическому рассмотрению подвер­гается механизм соотношения микро- и макроуровней солидарно-

сти в устроении общества, расширения рамок доверия и функци­онирования обмена в этих рамках. Уже тогда он стремится рас­крыть значение изучения индивидуальных и групповых целей — и не только утилитарных, но и направленных на утверждение «пра­вильного» социального порядка.

Становление его макросоциологической концепции проходит через несколько этапов.

В 70-х гг. Ш. Эйзенштадт находится в гуще тех радикальных дис­куссий, зачастую обозначаемых как «кризис социологии», связан­ный с выявлением ограниченности прежних частичных методов и стремлением расширить рамки взаимодействия различных подхо­дов, чтобы показать соотношение и взаимодействие компонентов социальной регуляции. Существенное значение имел выход учено­го на проблему, поставленную еще К. Марксом и Э. Дюркгеймом: разделение труда само по себе не обеспечивает в определяющей степени социальную регуляцию, так как порождает разделенность различных социальных групп и классов, чувство отчуждения (К. Маркс) и аномии (Э. Дюркгейм), не гарантирует удовлетворе­ния организационных потребностей сообщества и его потребность в коллективной безопасности, не обеспечивает в должной мере взаимного доверия среди членов сообщества и выполнения ими своих взаимных обязанностей. Все это вызывает состояние напря­женности в обществе и приводит к движениям протеста и соци­альным конфликтам и внутренней борьбе.

В регуляции этих процессов важное значение имеет как поли­тика, так и культура. Это потребовало признания «реального», т.е. самостоятельного статуса и государства, и культуры. При этом куль­тура не может рассматриваться ни как «отражение» иных, более «глубоких» социальных сил, ни как набор специфических средств, которые могут быть использованы в зависимости от «интересов» тех или иных групп и слоев. Соответственно, существенное значе­ние приобрело изучение и таких важных составляющих ее компо­нентов, как религия, символическая структура, социальные ин­ституты.

Основополагающим принципом всей концепции Ш. Эйзен-штадта стало положение о том, что культура занимает важное ме­сто в социальной регуляции через воплощение присущих ей норм и смыслов в определенных институциональных формах и процес­сах. Хотя эти процессы не определяют непосредственно конкрет­ного поведения и характера деятельности индивидов, в них зада­ются общие нормативно-ценностные и смысловые рамки такой деятельности. Отнюдь не собственно символическая сфера являет­ся источником базовых рамок деятельности и регуляции общества.

Во всяком обществе существуют весьма различные варианты и ком­бинации ценностно-смысловых и социальных кодов, т.е. упорядо­ченных и постоянных наборов культурных элементов или элемен­тов социальных структур. Однако их воздействие на общество оп­ределяется характером и степенью их институционализации, которая обусловливает их селекцию и внедрение в систему обще­ственной регуляции.

Кроме того, значительное место ученый отводит принципам освоения и распределения ресурсов, т.е. создающихся в обществе богатств. Соотношение между различными социальными группа­ми и государством во многом зависит от их возможности распоря­жаться «свободными ресурсами»6.

Анализ имперских образований. Рассматриваемые в разных ра­курсах совокупности указанных выше компонентов составляют империи и цивилизации как особого рода образования, отнюдь не совпадающие друг с другом и имеющие самостоятельное бытие и особые институты, но большей частью взаимодополняющие друг друга по функциям в системе социальной регуляции. Многообра­зие самих компонентов и комплексов их взаимодействия порожда­ет различия в имперском и цивилизационном устроении.

В самом общем плане основные работы Ш. Эйзенштадта на протяжении большей части его творческой деятельности были посвящены рассмотрению империй и цивилизаций. В 1963 г. появи­лась первая крупная общая работа Ш. Эйзенштадта «Политические системы империй». Как отмечал сам автор, его задача состояла в том, чтобы дать социологический анализ не только собственно политических систем, определявших характер бюрократических империй, возникавших в разные периоды истории, но также их социальных и ценностных структур.

Уже в этой работе в полной мере проявилась способность; Ш. Эйзенштадта не сводить исследование к собственно концепту­альным построениям, а насыщать их огромным сопоставительным материалом, охватывающим большинство макросоциологических.''., образований Старого Света.

На протяжении всех своих работ Ш. Эйзенштадт последова­тельно проводил и доказывал то важное положение, что класси­ческие цивилизации развивались именно в связи с империями как;.,; политико-социальными образованиями, выполнявшими опреде­ленные функции и нуждавшимися в религиозно-идеологическом дополнении. Это дополнение вырабатывалось в рамках религиоз­но-идеологической системы как вполне автономного образования, строившегося по своим законам.

В рамках имперских и имперско-феодальных структур Ш. Эй-

зенштадт, как и Э. Шилз7, проводит функциональное и структур­ное различие между ценностно-смысловыми (символическими) и институциональными сферами взаимодействия центра и перифе­рии. Он противопоставляет такого рода империи собственно фео­дальным образованиям, подчеркивая, что логика империй была направлена во многом на ограничение феодализма, его возмож­ностей использования свободных ресурсов и на поддержание сво­бодного крестьянства или колоний, торгово-ремесленных слоев, что и способствовало росту ресурсов общества и центра. Однако скованность и социального основания, и самого центра традици­онными аскриптивными принципами ограничивала и рост ресур­сов.

Тем самым его концепция очевидным образом отличается от той, которую разрабатывал А. Тойнби. «Универсальное государство», рассматривавшееся А. Тойнби как «завершающий этап» эволюции цивилизации и свидетельство ее приближающегося конца, в тео­ретическом подходе Ш. Эйзенштадта фигурирует как вполне функ­циональный, устойчивый и эволюционирующий компонент ци-вилизационной регуляции вплоть до возникновения «цивилиза­ции Нового времени»8 с ее национально-государственными образованиями.

Характерной чертой этих образований является их внутренняя динамика, обусловленная сложным взаимодействием различных факторов, в том числе степенью дифференциации политических и социальных структур, характером духовных ориентации (посю­сторонние или потусторонние), структурой духовного института и т.д.

Проблематика общества в истории. Другое измерение соци­альной регуляции в концепции III. Эйзенштадта составляет циви­лизация. Ключ к пониманию ее роли он находит в той философии истории, которая получила глубокое выражение в работах К. Яс-перса9.

Обращение к этой проблематике дало Ш. Эйзенштадту возмож­ность выявить отношения между культурными, социальными и институциональными факторами, не совпадающие с собственно разделением труда, и разработать теорию цивилизаций «осевого времени».

Ш. Эйзенштадт дает следующее определение «осевых» револкь ций: «Природа «осевых» революций заключается в утверждении изначально существующей напряженности между трансцендент­ным и мирским порядками. Если в до-«осевых» языческих обществах иной мир осмыслялся по принципам, сходным с теми, что были.приняты в мирских, более низших порядках, то в цивилиза-.

циях «осевого времени» возникало представление о четком отде­лении внемирского порядка от мирского, что сопровождалось и оформлением возвышенного трансцендентного нравственного или метафизического порядка, находящегося за пределами любой на­личной посюсторонней или потусторонней реальности»10.

Это разделение мирского и внемирского порядков приводит, по мнению Ш. Эйзенштадта, к формированию поля интеллекту­альной и нравственной напряженности, к значительному измене­нию принципов регуляции общества и человеческого поведения. Новая эпоха неизбежно ставит перед человеком вопрос о путях преодоления разрыва между трансцендентным и мирским поряд­ками. Отныне важнейшей целью поведения становится спасение, достигаемое путем целенаправленных длительных усилий. Это и породило проблематику спасения, основательно рассмотренную в работах М. Вебера".

Важным следствием внедрения нового мировоззрения, как показывает Ш. Эйзенштадт, стало развитие идейных течений и социальных движений, направленных на перестройку земных по­рядков в соответствии с представлениями о выбранном пути пре­одоления исходной напряженности между трансцендентным и мирским порядками. Реализация такой перестройки всегда влечет за собой множество внутренних противоречий. Именно эти проти­воречия — и их отражение в столкновении институтов — повлекли за собой новый тип социальной и культурной динамики в истории человечества.

Идеологизация общественной жизни и динамика цивилизаций. Внедрение представлений о напряженных отношениях между ука­занными порядками вело к формированию особых типов знания — философии, религии, метафизики, естествознания и т.д. Тем са­мым прежние сугубо ситуационные формы моральной рефлексии и накопленные знания отодвигались во вторичные сферы знания. Это превращение стало началом того, что именуется интеллекту­альной историей человечества.

Ш. Эйзенштадт проводит различие между культурно-идеологи­ческими ориентациями, сформированными в рамках религиозной системы, и теми, которые приняты в рамках собственно полити­ческих режимов, входящих в ту или иную цивилизацию. Между этими типами ориентации налаживаются различные варианты вза­имодействия в зависимости от типа самого режима (патримони­альный12, имперский и имперско-феодальный).

В ходе этой дифференциации происходит разделение сферы и органов политической борьбы и административного управления, оформляется система бюрократического управления обществом,

И

которая выполняет важные функции социальной регуляции. Важ­ным критерием возникновения новых органов регуляции, как по­казывает Ш. Эйзенштадт, становится ослабление прежних аскрип-тивных связей, привязывавших население к локально-территори­альным группам, и формирование новых социальных групп на основе критериев умения, богатства, достижений или политичес­кой лояльности правителям.

Существенным вкладом Ш. Эйзенштадта в анализ механизма функционирования цивилизации стало: 1) выяснение соотноше­ния между властными и религиозными сферами регуляции и их взаимодействия; 2) выяснение степени внутреннего разделения властных и религиозных систем и институтов; 3) установление типологии политических систем в зависимости от степени охвата: разнородных элементов, степени выделения центра и централиза­ции власти.

Эти процессы происходят как в политической, так и в рели­гиозной сфере. При рассмотрении религиозной сферы Ш. Эйзен­штадт подчеркивает как наличие в ней гораздо более широких, зачастую универсальных, оснований для утверждения аскриптив-. ных связей, так и возможность соединения религиозных связей с локальными вариантами (в рамках «малой традиции»13). Именно утверждение такого рода ценностно санкционированной духовной связи создавало предпосылки для условного поддержания власти или даже противостояния ей. В обществе возникали сложные, а подчас напряженные отношения между разными сферами и струк­турами.

Обращение к цивилизационному подходу дало возможность ученому выявить и особые параметры динамики изменений внут­ри сложных обществ, прежде всего значение тех социальных дви­жений, сектантского и оппозиционного характера, которые от­стаивали иные концепции разрешения противоречий между поту­сторонним и мирским порядками, а также иные способы формирования социальных институтов. Стремление к реализации альтернативных мировоззренческих установок протекало в усло­виях соперничества с устоявшейся ортодоксией. Носителями та­кой реализации выступали особые автономные социальные груп­пы и институты. Концепция гетеродоксии14, раскола как выраже­ния широкого движения протеста, стала важным компонентом объяснения истории развития сложных обществ.: Динамика цивилизации в трактовке Ш. Эйзенштадта предстала не как развертывание изначально присущих ей духовных или со­циальных особенностей, а как переменная, зависимая от характе­ра идеологических и структурных связей и взаимодействия между

различными очагами политической власти и конфликта, движе­ниями протеста, принятия решений личностями, поставленными в определенные исторические условия. Расхождение в этих услови­ях приводило к существенным различиям в судьбах обществ, от­носящихся, казалось бы, к сходным цивилизационным регионам.

Критика и преобразование теории модернизации. В 70-х гг. Ш. Эйзенштадт выпустил ряд книг по теории модернизации15, ко­торые во многом способствовали переосмыслению ранних подхо­дов к процессам модернизации, отказу от поверхностной одноли­нейной модели модернизации как уподобления западному образ­цу, введению в анализ различных сторон макросоциальной регуляции.

Критика со стороны Щ. Эйзенштадта в адрес ранних теорий модернизации была направлена прежде всего на несостоятельность дихотомного восприятия современной социальности, как проти­востояния традиций и современности. В рамках этой концепции появилось огромное количество работ социологического, эконо­мического, политологического, антропологического и историчес­кого плана, в которых традиции воспринимались как косная сила, которая подлежит слому, чтобы обеспечить возникновение и рост современных развивающихся укладов. В рамках такого подхода ока­зывалось невозможным объяснить разнообразие переходных об­ществ, присущую им внутреннюю динамику, а также возможнос­ти самостоятельного развития современных дифференцированных политических и экономических комплексов. Работы Ш. Эйзен­штадта во многом способствовали выявлению значительного раз­нообразия традиционных обществ по степени того, насколько при­сущие им политические, социальные и культурные структуры за­держивали или же, напротив, облегчали переход к современности. Важной темой его работ стал показ того, как модернизация, под­рывая сложившиеся в обществе принципы социальности и струк­турного устроения, порождает протест и дезинтеграцию. Реакцией на такой разлад становится возрождение прежних, традиционных -принципов и моделей.

Именно выделение основных противоречий модернизации дало Ш. Эйзенштадту основу для создания многомерной модели, учиты­вающей различные стороны процесса изменения характера обще­ства. Он настойчиво подчеркивает, что модернизация — процесс противоречивый и отнюдь не сводится к усвоению достижений со­временного Запада. Ведущие противоречия исследователь обознача­ет как а) перемены против стабильности и преемственности, б) новые принципы рациональности против культурного достоя-; в) свобода против авторитаризма. Трудности в разрешении этих

противоречий приводили к дезорганизации, социальному протес­ту, многократным срывам в реформировании общества.

Существенное значение в анализе путей и принципов модерни­зации Ш. Эйзенштадт придает рассмотрению роли традиций, одна­ко не в их общетипологическом плане как дихотомного начала, про­тивостоящего «современности», а именно как специфики, связан­ной с той или иной цивилизационной системой. Обширная компаративистика, проведенная Ш. Эйзенштадтом, была основана прежде всего на общей концепции цивилизационного устроения, в разработку которой он же сам сделал огромный вклад. Именно ком­паративистика в русле цивилизационного подхода дает возможность системного анализа, учитывающего характер сложившегося в дан­ном обществе достояния, его реакцию на воздействие Запада и спе­цифику движения к современности. Вопреки ранней модели модер­низации как конвергенции всех более поздних обществ с «современ­ным индустриальным» постепенно утвердилась иная, более гибкая и многофакторная модель, предполагающая сохранение специфи­ки, прежде всего цивилизационной, что проявляется в функциони­ровании особых институциональных и духовных структур, прису­щих данному обществу.

Модернизация — это «вызов», на который каждое общество дает «ответ» в соответствии с принципами, структурами и симво­лами, заложенными в его достоянии в результате длительного раз­вития. Одним из проявлений модернизации, подчеркивает Ш. Эй­зенштадт, стали движения протеста, принимавшие в ряде случаев характер революций.

Многолетние исследования Ш. Эйзенштадта охватили несколько крупных блоков базовой социологической теории: соотношение между культурными системами, институциональным и полити­ческим устройством; агенты социального действия; историческая преемственность. Своего рода завершением такой многоплановой работы стала книга «Революция и преобразование обществ. Срав­нительное изучение цивилизаций»16.

Раскрыв ограниченность многих принятых подходов, способ­ных объяснить социальные изменения или крушение тех или иных режимов, но не природу или результаты такого рода крушений, Ш. Эйзенштадт создал многомерную картину тех факторов и ком­понентов, взаимодействие которых формирует макросоциальный порядок и вызывает в нем изменения. Это прежде всего символи­ческие и организационные принципы устроения общества. Сопос­тавление изменений дает ученому основание для типологии пере­мен в традиционных обществах17.

1. Для обособленного типа характерна малая степень соедине-

14.. • •, •

ния перемен в отношении доступа к власти и остальных сферах регуляции общества: в его символической системе, в его этничес­ких, национальных или религиозных измерениях и границах. По­литическая система остается относительно незатронутой переме­нами.

2. Совокупному типу присущ относительно высокий уровень со­единения изменения в различных основополагающих нормах со­циального взаимодействия и тенденций перестройки состава общ­ностей и институтов макросоциетального порядка. В процессах тако­го типа происходит заметная конвергенция и интеграция различных движений протеста и политической борьбы. Изменения протекают также при гораздо более высокой степени осознания задач движе­ния и самостоятельности в организации политической борьбы.

Это направление могло перерасти в борьбу за переустройство социоэкономических основ всего общества, а также принципов формирования власти и политической жизни общества в целом.

3. «Особый» тип изменений получил развитие в некоторых, особых город ах-государствах, наиболее значительные из которых были в Древней Греции и Рим, в особых племенных федерациях, таких, как древний Израиль, и некоторых ранних исламских госу­дарствах. Этот тип отличается очень высокой степенью совмести­мости различных движений протеста и политической борьбы и особенно высокой степенью самосознания и символизации идео­логии политической борьбы. В исключительных городах-государ­ствах сформировался новый тип политической символики, пол­ное выражение которого стала идея гражданства18.

Анализ современных революций. К «современным» революциям Ш. Эйзенштадт относит нидерландскую, английскую, Французс­кую 1789 г. и американскую революции, а к «поздним современ­ным» — европейские революции 1848 г., Парижскую Коммуну 1870—1871 гг., но особенно русскую революцию 1917-1918 гг., китайскую 1911-1948 гг., а также революции в Турции, Вьетнаме и Югославии.

Ш. Эйзенштадт указывает на принципиальное отличие этих революций от процессов, связанных с мятежами, конфликтами и переворотами в традиционных обществах. Различие заключалось не только в размахе или интенсивности повстанческих движений, сектантских течений, идеологизированных политических движе­ний и связанной с ними борьбы между элитами. «Важнейшими отличительными чертами этих революций были: а) связь между различными движениями протеста, б) их воздействие на полити­ческую борьбу в центре, в) выраженная идейная основа, г) нали­чие самостоятельной структурной организации»19.

В структурном плане для этих великих революций была харак­терна тесная связь между сектантскими (идеологическими) тече­ниями, повстанческим движением, борьбой за власть в центре и формированием институтов. И эта связь была намного более тес­ной и прочной, чем в других движениях протеста, имевших место в истории. Эти революции сопровождались перестройкой идеоло­гической сферы, границ политических и культурных общностей, а также институциональными изменениями в экономической, об­разовательной и научной сферах. Они осуществлялись различными коалициями (или же контр коалициями), состоящими нередко из самых разнородных политических и предпринимательских элит, политических или культурных идеологов.

Идеи протеста, имевшие нередко утопический и милленарист-ский характер, могли соединяться и с относительно реалистичны­ми установками на создание центров, общностей и институтов. И эта связь с конкретным строительством институтов и формирова­нием новых центров также отличала эти революции от всех прочих движений протеста.

В идейном плане существенные перемены происходили как в принципах легитимизации20 социального и политического поряд­ка, так и в более интеллектуальных учениях о природе этих поряд­ков. Новые представления не ограничивались выдвижением аль­тернативного социального и политического порядка, как это было в более ранних движениях. Радикальные перемены в принципах легитимности, отмеченные казнью монархов, были связаны с ус­транением иерархических аспектов социального устроения и раз­витием принципов равенства, солидарности, политической и со­циальной свободы.

Важной стороной нового процесса стало ослабление и подрыв прежних аскриптивных отношений и структур, как социальных, так и политических.

Эти изменения были связаны также с глубокими переменами в господствующих интеллектуальных традициях. Современные ин­теллектуальные ориентации ведут свое существование от периода Ренессанса; они сформировались в период Просвещения на осно­ве идей прогресса и разума. Однако особое значение имели смена религиозных ориентацией, свершившаяся в ходе Реформации, и вызревание секулярной оппозиции этим ориентациям. Все эти те­чения и изменения прямо повлияли на центральные идейные и символические сферы в европейских обществах, что и привело к созданию нового социального и культурного порядка.

Как подчеркивает Ш. Эйзенштадт, в поздних революционных 'процессах проявилась как социальная, так и цйвилизационная

реакция на противоречия модернизации, потребность не только устранить традиционные препятствия к развитию, но и протест против разрушения социальной общности и подрыва тех цивили-зационных основ, которые обеспечивали смысл бытия для значи­тельной части общества.

«Социализм и коммунизм, — считает ученый, — были перво­начально движениями протеста или интеллектуальной ереси, в ко­торой политические программы и идеологии соединялись с науч­ным и философским мировоззрением. Как движения протеста, социализм и коммунизм сомкнулись с ориентациями на мятеж, протест, течениями интеллектуальной критики и тенденциями формирования центров и институтов. В этом плане они многим обязаны европейской традиции»21.

Социологический подход к революционным процессам и тео­рия модернизации позволяют Ш. Эйзенштадту показать существен­ные компоненты «цивилизации Нового времени», сложившейся в Европе и распространяющейся в той или иной степени по осталь­ному миру. Как он подчеркивает, эта цивилизация имеет не толь­ко экономические основания и каналы влияния, но и междуна­родные политические и идеологические структуры. Существенным результатом революционных перемен стало создание, во-первых, более широких международных связей и взаимодействие различ­ных общественных образований. Во-вторых, это постоянная по­требность в модернизации не только как в экономическом, но и в социальном и административном развитии. В-третьих, изменение отношений между центром и периферией, более широкое пере­распределение власти и влияния. В-четвертых, расширение учас­тия различных социальных групп и элит в системе социальной ре­гуляции.

Ш. Эйзенштадт выделяет следующие основные культурные ори­ентации социализма и коммунизма как продуктов новейших рево­люций, способствовавших формированию современности: 1) со­отнесение настоящего с будущим и концентрированные усилия на внедрение такой ориентации; 2) всемерное подчеркивание ве­дущей роли коллективного начала и социальной справедливости; 3) усиление связи между социальным, политическим и культур­ным порядками и построение нового общества, а соответственно и обоснование такой цели на основе высших идеалов, включаемых в базовую культурную модель; 4) глубоко посюсторонняя ориен­тация, выявляющая непринятие существующего порядка, его оцен­ку в аспекте трансцендентных ценностей; 5) подчеркивание воз­можности активного участия социальных групп в формировании нового социального и культурного порядка; 6) сильная универса-

2 123

листская ориентация, отрицающая в теории значение политичес­ких или национальных границ, но вместе с тем стремящаяся пере­определить социополитический порядок в относительно опреде­ленных границах.

Такого рода тенденции или сложившиеся течения проявились в той или иной степени во многих странах. Однако в большинстве этих стран они не стали доминирующими и не привели к созда­нию устойчивых институтов. Напротив, преобладающей осталась установка на преемственность, на принятие сложившихся прин­ципов и символов коллективного бытия. Социализм и его револю­ционные принципы большей частью остались привязанными к са­мобытным характеристикам общества. Однако в Старом Свете толь­ко в России и Китае, полагает Ш. Эйзенштадт, революционный социализм стал символической и организационной основой пере­устройства общества, превратившись в центральный компонент политической и культурной идентичности.

Читателю Ш. Эйзенштадта. «Революция и преобразование обществ» отнюдь не последняя работа Ш. Эйзенштадта в череде его многих исследований по макросоциологии. Но именно в ней в значительной степени представлены итоговые результаты че­тырех основных компонентов его общей концепции. Это преж­де всего структурный анализ политических образований, имев­ших место в мировой истории. Во-вторых, это теория цивили­заций, формированию которой, как мы видели, он сам во многом способствовал. В третьих, это анализ исторической ди­намики в различных типах общества, тот анализ, в русле кото­рого сформировалась зрелая теория модернизации, — во мно­гом также продукт интеллектуального участия Ш. Эйзенштадта. В-четвертых,