Эволюция методологических стандартов в экономической теории отразила соперничество двух базовых философско-эпистемологических установок: рационализма и эмпиризма.
1. Экономическая методология: классический период
В классической политической экономии ведущей методологической установкой был рационализм: предполагалось, что экономика, как и мир в целом, устроена разумно, и задача науки – познать экономические законы, лежащие в основе этого мироустройства. Для пионеров экономической науки метод был задан. Они заимствовали его из науки своего времени, будь то физика (А.Смит) или медицина (Ф.Кенэ). Исследовательская стратегия, предполагавшаяся этим методом, состояла в том, чтобы свести многообразие реального мира к его существенным чертам, системно представленным в единой теоретической схеме. Правда, при изучении экономических процессов в масштабе целых стран основной метод естествознания – строгий лабораторный эксперимент – был недоступен. На первый план вышел логический метод, а важнейшим достижением классической школы стало формирование системы базовых научных абстракций – категорий политической экономии, выражавших структуру и функции экономической системы. Осуществить эту программу удалось Д. Рикардо: именно он первым выстроил идеальный объект - систему «чистой теории», которая высвободила экономическую науку из плена эмпирико-рассудочного знания, обычно не выходившего за рамки здравого смысла. На основе этой системы категорий формулировались законы политической экономии и гипотезы о перспективах общественного развития, осмысливались факты и тенденции хозяйственной жизни.
Впрочем, ключевой вопрос об адекватности заимствуемого метода условиям этой новой области его применения вплоть до середины ХIХ в. не был даже поставлен. Упор на логический метод отвлекал внимание от многих практических проблем, не получавших объяснения на базе принятых теоретических предпосылок. Это стимулировало появление сначала внутренней (Т. Мальтус, Р. Джонс), а затем, в середине ХIХ в., внешней (историческая школа) критики в адрес методологии Рикардо.
Ответом на эту критику внутри классической школы стала методологическая доктрина Д.С.Милля, разграничившая науку и искусство политической экономии. Милль полагал, что эмпирические законы подлежат объяснению «конечными причинами», а применительно к политической экономии – законами человеческой природы. Но даже знание таких истин он признавал недостаточным для решения практических проблем. Наряду с наукой как «собранием истин», Милль выделял еще и искусство как «набор правил поведения»[1].
Наука политической экономии - под которой, несомненно, подразумевалась рикардианская теория - квалифицировалась как «абстрактная». Ее единственно возможным методом называлась «абстрактная спекуляция», а наилучшим результатом - «абстрактная истина». Абстрактность политической экономии как науки проистекала из того, что в сферу своего анализа она вовлекала только главные причины хозяйственного поведения людей, абстрагируясь от прочих, дестабилизирующих, причин. Соответственно, законы политической экономии Милль определял как законы-тенденции.
В отношении искусства политической экономии подобное абстрагирование Милль считал невозможным: «когда речь идет о применении принципов Политической Экономии в конкретном случае, необходимо принимать во внимание все индивидуальные обстоятельства этого случая».[2] В «Системе логики» Милль предложил целый механизм взаимодействия науки и искусства:
Искусство ставит цель, которой нужно достичь, определяет эту цель и передает ее науке. Наука ее принимает, рассматривает ее, как явление или факт, подлежащий изучению, а затем, разобрав причины и условия этого явления, отсылает его обратно искусству с теоремою относительно того сочетания обстоятельств и - в зависимости от того, находятся ли какие-либо из них в человеческой власти или нет - объявляет цель достижимой или недостижимой. Таким образом, искусство дает одну первоначальную, большую посылку, утверждающую, что достижение данной цели желательно. Наука предлагает искусству положение (полученное при помощи ряда индукций и дедукций), что совершение известных действий поведет к достижению поставленной цели. Из этих посылок искусство заключает, что совершение таких действий желательно; а раз оно находит их и возможными, оно превращает теорему в правило или предписание. [3]
Никакой отдельной науке такое взаимодействие, по мнению Милля, не под силу: «предпосылкой каждого искусства служит не одна из наук, а наука в целом или, по крайней мере, ряд отдельных наук» [4].
2. Экономическая методология: историческая школа, К. Маркс
С позиций исторической школы разъяснения Д.С. Милля были явно не достаточными. Отталкиваясь от неоднородности геоклиматических и социокультурных условий хозяйственной деятельности по странам и эпохам, ее лидеры (Б. Гильдебранд, К. Книс, позднее – Г. Шмоллер) поставили под сомнение саму идею универсальных, не зависящих от места и времени экономических законов. Экономическая наука была переосмыслена как последовательно эмпирическая, преимущественно дескриптивная (описательная) отрасль знания, нацеленная на сбор фактов, изучение конкретного опыта хозяйствования в его историко-культурном разнообразии, выявление исторических аналогий и эмпирических зависимостей. Идеи исторической школы дали импульс формированию национальных систем статистики, а также выделению экономической истории в отдельную научную дисциплину. В то же время преимущественно описательная установка исторической школы противостояла общепринятым стандартам научности и делала ее уязвимой в глазах широкой научной общественности.
Карл Маркс был, по-видимому, первым, кто отреагировал на ключевую проблему, намеченную исторической школой. Он предложил способ сочетания теоретического задела классической школы с принципом историзма. Его решение включало два главных момента.
Во-первых, Маркс свел разнообразие институтов в пространстве к их разнообразию (изменчивости) во времени. Если исторический процесс - это естественно исторический процесс, т.е. он следует некоторым естественным закономерностям, то институциональное разнообразие экономических систем национальных государств - это не что иное, как проявление неравномерности прохождения этими странами одних и тех же фаз универсального в своих основных чертах процесса исторического развития. «Страна, промышленно более развитая, - писал Маркс - показывает менее развитой стране лишь картину её собственного будущего ».[5]
Во-вторых, Маркс с помощью принципа и сторизма ограничил степень общности экономического знания: экономические законы не всеобщи, но они реальны и действуют на протяжении отдельных фаз исторического процесса, соответствующих периодам господства отдельных общественно-экономических формаций. Как следствие из этого подхода, классическая политэкономия переосмысливалась как политэкономия в узком смысле слова, относящаяся только к капитализму.
Соответственно, марксисты предполагали, что наряду с политэкономией капитализма возникнут аналогичные теории других способов производства (напр., политэкономия феодализма), которые вместе составят политическую экономию в широком смысле слова.
В своем главном экономическом сочинении «Капитале» Маркс решал необычную научную задачу - выстраивал теорию капитализма как развивающегося объекта. Стандартные логические средства были недостаточны для ее решения, и Маркс опирался в своем исследовании на идеи гегелевской диалектики. Впоследствии метод, примененный Марксом в «Капитале», стал объектом глубоких исследований многих отечественных (А.А. Зиновьев, Э.В. Ильенков, В.П. Шкредов, А.К Покрытан и др.) и зарубежных (М. Добб, Л. Альтюссер, К. Артур и др.) авторов, которые заслуживают специального рассмотрения.
В сжатом виде метод Маркса можно охарактеризовать как построение системы «встроенных» одна в другую теоретических моделей разного уровня общности и анализ этих моделей в целях выявления не только внутренней логики их функционирования, воспроизводящей относительно устойчивые связи и закономерности в объекте (что характеризует любую теоретическую модель), но также их внутренние противоречия. Последние рассматриваются как источники возможного роста и усложнения системы или, наоборот, наиболее вероятные угрозы для ее нормального функционирования. Основанием для увязки теоретических моделей между собой служит онтологическая схема генетического развития (самопорождения) системы - основа принципа восхождения от абстрактного к конкретному. Противоречия системы, как правило, выступают в форме классовых антагонизмов, в основании которых лежат закономерности и тенденции движения материального субстрата экономических процессов (динамика производственных пропорций, затрат, технических условий и т.п.). Общая картина развивающегося объекта возникает в результате наложения факторов динамики на модели функционирования системы. Еще одна характерная особенность диалектического мира Маркса - взаимосвязь объекта и субъекта познавательной деятельности. Познание закономерностей объекта и практическая деятельность людей, этим знанием вооруженная, не отделены от объективной диалектики объекта. Напротив, они выступают ее неотъемлемой составляющей.
3. Маржиналистская революция: спор о методе
Радикальным ответом на методологический вызов исторической школы стала маржиналистская революция последней трети ХIХ в. Восстанавливая в правах приоритет рационализма и утверждая универсальность экономико-теоретического знания, первые теоретики маржинализма (К. Менгер, У. Джевонс) опирались на идею универсальности «природы человека» и, соответственно, принципов экономического действия. Эти принципы, в силу их всеобщности и простоты (максимизация выгоды, минимизация издержек и т.п.), считались самоочевидными, не требующими иных эмпирических подтверждений, кроме собственного опыта каждого человека (принцип интроспекции, или самоанализа). Перед наукой ставилась задача логического выведения из этих принципов (постулатов) универсальных законов экономического поведения и взаимодействия. В результате экономическая наука стала перестраиваться в науку об экономическом поведении, а позже – в науку выбора оптимальных решений об использовании ограниченных ресурсов.
Еще один лидер маржиналистской революции Л. Вальрас настаивал на сходстве «чистой политической экономии» с физико-математической наукой, подчеркивая, что «математические науки... строят a priori конструкции своих теорем и их доказательств», а затем «...обращаются к опыту, но не для того, чтобы подтвердить, а чтобы применить свои выводы»[6].
Конец ХIХ в. был отмечен ожесточённым «спором о методе» главными действующими лицами в котором выступили К. Менгер, глава австрийской школы, один из лидеров маржинализма, и Г. Шмоллер, лидер новой исторической школы. «Спор о методе» был спровоцирован выступлением исторической школы против того типа экономической теории, при котором логика научных абстракций воспринималась как логика самой экономической жизни – позже подобная подмена получила наименование «рикардианского порока » (Шумпетер). В противовес стратегии на сведение реальности к ее существенным чертам историческая школа предложила снизить сами научные амбиции экономистов, «смягчив» и ограничив познавательную задачу политической экономии до описания и толкования фактов. Шмоллер выступал за главенство исторического, индуктивного метода и нормативный (т.е. оценивающий и предписывающий) характер экономической науки, неустранимость в ней этической составляющей. Отказ лидеров исторической школы от выработки универсального экономического знания открыло путь к массовому производству нестрогого описательного знания, которое для практики оказалось не более полезным, чем абстрактные теории.
К. Менгер решительно отверг подобную стратегию, поскольку, по его мнению, такое «направление теоретического исследования принципиально исключает возможность достижения строгих (точных) теоретических познаний во всех областях мира явлений »[7]. Согласно Менгеру, точная наука - это сущностное знание, недоступное исследователю-эмпирику.
Хотя по своему содержанию теории Менгера и «классиков» были существенно различными, в методологическом отношении между ними было много общего. Менгер оказался преемником Рикардо в отстаивании приоритета логического, дедуктивного метода и позитивного, т.е. независимого от политических, этических и иных ценностных суждений, характера экономического знания.
В «споре о методе» не было явного победителя, но он обнажил слабые стороны в позициях оппонентов. Наиболее авторитетным подведением итогов этого спора стала монография Д. Невилла Кейнса «Предмет и метод политической экономии » (1890)[8], которая на десятилетия вперед определила моду на компромиссно-перечислительное изложение метода экономической науки.
Более важным результатом было то, что «спор о методе» послужил катализатором выдвижения принципиально новых подходов к изучению экономики. Среди них были упомянутая выше эволюционистская исследовательская программа Т. Веблена; эмпиристская экономико-статистическая программа, нацеленная на поиск эмпирических закономерностей методами статистического анализа данных (У. Митчелл - в США, А.А. Чупров и Н.Д. Кондратьев - в России); методология познания социально-экономических явлений Макса Вебера и др. направления. Именно этим временем можно датировать начало современной эпохи в развитии экономической науки и экономической методологии.